Ответа Токсара он не услышал из-за криков и звона оружия, который уже заглушал все звуки вокруг. Едва оказавшись на стене, адмирал преодолел по ней не более двадцати метров, как вдруг увидел в двух шагах шлем гоплита, показавшийся над ее гребнем и, подскочив к нему, хорошенько приложился мечом по плюмажу. Вскрикнув, грек исчез внизу, но на его месте тут же появился другой. Прикрываясь щитом, он проворно карабкался по лестнице вверх.
— В очередь, сукины дети! — заорал адмирал и нанес два удара, стремясь рубануть и этого по голове. Но не удалось. Грек отбил оба удара и, оттолкнув Ларина, оказался на стене прямо перед ним.
Отступив на несколько шагов вдоль зубцов стены, грек остановился и приготовился отразить новую атаку Ларина, но адмирал немного задержался на месте. Услышав позади себя стоны, Леха резво обернулся и не поверил своим глазам. Трое из четырех его охранников уже корчились в предсмертных судорогах, заколотые греческими бойцами, которых там было уже целых пять. Чуть вдали Леха разглядел сразу две лестницы, по которым в крепость беспрепятственно проникали гоплиты. Лишь один скиф еще прикрывал его спину, но и он был вскоре убит. Адмирала угораздило спуститься с башни в тот самый момент, когда нападавшие пробили самую большую брешь в ее обороне. Оказавшись на стене, греки и не думали тут долго задерживаться. Часть из них бросилась по лестнице, что вела со стены между двумя пристроенными к ней сараями, вниз, на улицу поселения. Еще несколько бойцов устремилось но стене в сторону ворот, где столкнулись с солдатами Токсара.
— Придется повозиться, — сплюнул Ларин, поднимая свой щит, когда последний скифский воин упал рядом с ним, — перехожу в оборону.
Чуть впереди греки, поднявшись по другой лестнице, тоже заполонили уже почти всю стену. И за спиной его поединщика вскоре могло образоваться подкрепление из четырех рослых бородатых гоплитов. Теперь положение адмирала становилось еще хуже. Скифы отступали по всему периметру, скрываясь между строений, но ему отступать уже было некуда. Справа стена, из-за которой непрерывно лезли все новые и новые гоплиты, слева длинная крыша сарая, находившаяся метра на три ниже стены.
Прикинув, что к лестнице назад не пробиться, греки уже на ней, Ларин принял решение атаковать впередистоящего. Лестница, что виднелась между ним и остальными греками, еще была свободна. Хотя было ясно, что это не надолго. Не сходя с места, Леха чуть пригнулся и вдруг совершил неимоверный прыжок вперед. Приземляясь, он прикрыл голову щитом и нанес отвлекающий удар по ноге гоплита, а когда тот переместил вес на другую ногу и чуть отступил, уходя от ударов снизу, ударил и по ней, взмахнув мечом еще раз. Грек саданул клинком в ответ по щиту, но отступил, потом еще и, наконец, оказался на дальнем краю стены, у невысокого ограждения.
Тогда Ларин резко распрямился и, выбросив руку, нанес удар в грудь слегка раскрывшегося бойца. Угодил в плечо, но и этого хватило. Грек взвыл от боли, когда, вспоров кожу наплечника, острие меча вонзилось в его тело. Правая рука бойца обвисла, выронив меч, левой он пытался защититься, удерживая щит. Но Ларин, примерившись, пнул грека ногой прямо в щит, и тот, пробив хлипкое ограждение, рухнул вниз на крышу сарая, сломав себе позвоночник.
— Крыша крепкая, — как ни в чем не бывало пробормотал адмирал, заметив, что упавший на нее грек, не провалился внутрь амбара.
Следующая мысль пришла сама собой, когда он заметил, что единственная ведущая вниз лестница уже занята гоплитами. Более того, эти гоплиты с разъяренным видом приближались с обоих концов стены к адмиралу. Долго не раздумывая, он отбросил щит и прыгнул вниз, сжимая в руке лишь клинок.
«Только бы выдержала, — пронеслось у него в мозгу, пока он, сгруппировавшись, летел к хлипкой на вид крыше, — не хотелось бы сломать себе ноги и так глупо попасть к ним в плен. Вряд ли они меня пощадят» .
За эти короткие мгновения Леха успел многое передумать, но, к счастью, крыша выдержала, и он, перекатившись через голову, остановился в двух шагах от мертвого грека, что лежал в пыли, раскинув руки. Вопль разочарования, раздавшийся откуда-то сверху, послужил ему знаком, что он ушел. Во всяком случае, гоплиты не последовали за ним. Не став дожидаться, пока это произойдет или кто-нибудь пустит в него стрелу, Ларин бросился вперед и перевалился на другую сторону двускатной крыши. Там, прикрываясь ее гребнем от возможных стрелков, следивших за ним со стены, он прополз вдоль нее еще метров пять. Затих в метре от края крыши, осмотрелся. Сквозь щели в нос ему все время бил какой-то смоляной запах. «Лодки они свои здесь смолят, что ли, — подумал адмирал, соображая, что же делать дальше, — рыбаки, твою мать».
Судя по всему, греки овладели уже почти всей внешней стеной. Шум драки переместился внутрь крепости и не смолкая грохотал вокруг башни, где, как заметил Ларин, все еще мелькали скифские доспехи. «Токсар держится, молодец, — подумал Леха, услышав, как внизу под ним по узкому проходу простучали тяжелые башмаки. — надо бы к нему обратно пробиться».
За проходом виднелась еще одна крыша похожего сарая. Ларин примерился, не сможет ли перемахнуть туда по воздуху, чтобы не встречаться лишний раз с гоплитами. Но расстояние было слишком велико и даже в минуту опасности его тело было на такое не способно. Это он понял сразу. «Ладно, придется спускаться, — решил Леха, — больше тут нечего вылеживать».
И, выждав небольшое затишье, спрыгнул вниз наудачу. Ему вновь повезло. Он оказался между двумя отрядами греков, которые разделяло метров пятнадцать. Их щиты и копья сверкали уже совсем близко. Но ему даже хватило времени перемахнуть через улочку, нырнув в щель открытой двери сарая. Здесь царил полумрак, стояли какие-то длинные столы, а на вертикальных столбах были развешаны сети. Воняло тут еще хуже, чем в первом сарае. Какой-то гнилой рыбой или дегтем. Бочки имелись. Не успев толком осмотреться, Ларин метнулся в дальний конец сарая н надежде найти потайную дверь, но уткнулся в глухую стену. Пнул ее один раз, потом другой, но стена хоть и задрожала от его мощных ударов, но не рухнула. «Приплыли», — успокоил себя Леха, видя, как метнулись к двери тени с копьями в руках. И отступив дальше в темноту, спрягался за стоявшей там телегой.
Глава девятая Тирренское море
Два дня, которые ушли на подготовку флота к отплытию, пролетели незаметно. Все это время Федор метался между гаванью, где проводил смотр кораблям, и своим особняком, используя любой перерыв в делах, чтобы уединиться со своей любимой в ее спальне. Прислуга, получившая возможность регулярно слышать их бурное общение через открытое окно, не могла нарадоваться такому развлечению. Но Федор вообще перестал обращать внимание на такие условности. Ему предстоял опасный поход, из которого он мог вообще не вернуться. Вот новоиспеченный наварх и старался взять от жизни все. Напоследок, — как он иногда грустно шутил.
Уже в который раз судьба, едва вернув его домой, к любимым людям, словно смеялась над ним и вновь разлучала, бросая в неизведанное. Но Федор старался не роптать, так уж складывалась жизнь. Другого варианта у него теперь не было. Вообще.
Послезавтра на рассвете новоиспеченный наварх должен был покинуть гавань Тарента и отправиться с «карательной экспедицией» наводить ужас на римский флот. Эта акция устрашения вызывала у Федора смешанные чувства, когда он вспоминал о количестве предоставленных ему кораблей. Их было немногим больше, чем в римской эскадре, убравшейся восвояси после неудачного штурма. Но недостаток вооружения Федор, как истинный русский, намеревался возместить смекалкой.
Сильно подняло ему настроение золото Ганнибала, действительно выданное без промедления казначеем согласно указанию тирана. Дюжина бочонков и ящиков под охраной солдат перекочевала после аудиенции из каменных подвалов замка в подвалы особняка Федора. В связи с чем, отплывая в дальние края, Чайка нанял себе еще двадцать охранников, расселив их во флигелях вместе с прислугой. Мог себе это позволить. А золотой запас запрятал в самое дальнее подземелье. Половину золота вообще замуровал, не погнушавшись для такого дела лично взять в руки инструменты и не допуская к этому никого из слуг.
— Подальше положишь, поближе возьмешь, — пробормотал Федор, отряхиваясь от земли и каменной пыли, испачкавшей всю одежду, — кто его знает, что в жизни может случиться. А это золотишко я отыщу, даже если весь дом рухнет. На черный день хватит.
Закончив тайную операцию, Федор отряхнулся и выбрался по узкой лесенке на «верхний» уровень своего обширного подвала, завалив проделанное отверстие камнями. Заставив затем все это место бочками с вином и кувшинами с маслом, хозяин имения остался доволен. Выглядело при свете факела все так, как будто здесь никто и не работал. А без света вообще ничего не найдешь. Но впервые в жизни Чайка поймал себя на мысли, что стал опасаться потери своего неожиданно приобретенного состояния. И вроде бы он его заслужил, но все равно большие деньги рождали новое беспокойство, с которым ему приходилось свыкаться уже второй раз в жизни. А еще Чайка подумал, что в той, прошлой жизни, такое вообще с ним никогда не случилось бы.
После того как он переоделся, привел себя в порядок и, наскоро перекусив, собирался провести остаток дня и ночи накануне отплытия флота в спальне Юлии, к нему явился гонец от Ганнибала. Это был офицер его личной гвардии, такой напыщенный и гордый, что своим видом напомнил Федору королевского пажа. «Да, — не мог не отметить Чайка новых настроений „при дворе", — все течет, все меняется».
Когда «паж» удалился, он с удивлением взял свиток, запечатанный личной печатью Ганнибала, и осмотрел его, ожидая очередных тайных инструкций. Ему казалось, что все детали операции они уже давно обсудили. На печати имелось изображение Ганнибала, которое теперь чеканилось на всех серебряных и золотых монетах, поступавших из Нового Карфагена. Однако, решившись сломать печать, Чайка обнаружил там дарственную на свое имение в Сицилии. Ему отходил изрядный кусок земли на побережье возле Панорма. А также вилла, принадлежавшая раньше кому-то из местных богачей, столь неразумно поддержавших римлян или сенат Карфагена. Место был ему, в общем, знакомо. Проплывал мимо неоднократно. Панорм лежал как раз на пути из Рима Карфаген в обход западного побережья благодатного острова. Тот факт, что чуть дальше по берег в одном дне пути располагался Лилибей, еще подвластный Карфагену и давший приют его военному флоту, Чайку не смущал. Более тоге Федор, невольно усмехнувшись, лишний раз убедился в безошибочном расчете Ганнибала, — едв получив дарственную и еще даже не увидев имения, он уже был готов драться за свою землю.
— Когда отплываешь? — тонкие руки Юлии обняли его сзади, а к спине прильнула теплая грудь
— На рассвете, — пробормотал Федор, все еще стоявший в задумчивости у порога, — вот взгляни, что мне прислал благодетель.
Юлия, по-домашнему одетая в длинную белую тунику, перехваченную расшитым золотом пояском, взяла свиток и пробежала его глазами. Она уже отлично читала и писала по-финикийски.
— У нас появилось новое имение, — проговорила она с удовольствием, — не считая денег. Ганнибал ценит тебя, дорогой.
— И не маленькое имение, любовь моя, — невольно заметил Федор, вспомнив прилагавшиеся размеры, — земли там предостаточно, чтобы заниматься сельским хозяйством. В пять раз больше, чем здесь.
— Тогда я разобью там сад, — решила Юлия. А Федор, перехватив ее взгляд, догадался, что она мысленно уже обустраивает новое семейное гнездышко.
— Подожди, — поговорил он, обнимая девушку и увлекая за собой наверх, — займемся пока неотложными делами. Сад подождет.
Беспрепятственно покинув гавань Тарента — на волнах кое-где еще плавали крупные обломки от потопленных во время неудачного штурма римских судов, — караван направился в обратный путь к Сицилии. Рассеянно глядя на эти следы кораблекрушения и чистый горизонт, Федор жалел лишь о том, что не успел в этой суматохе толком пообщаться с сыном. Лишь разок прошелся с ним по городу и покатался на лошади. Бодастарт, несмотря на свой возраст, уже неплохо держался в седле. А когда видел, что отец смотрит за ним, то лез из кожи вон, чтобы показать все свои таланты. Он так сильно старался, что один раз едва не свалился с лошади на камни мостовой. Сейчас Федор вспоминал об этом с легкой грустью, — уже давно став отцом, он никак не мог принять участие в воспитании сына. Впрочем, по местным обычаям, он еще никуда не опоздал. Бодастарту еще полагалось проводить время на женской половине, и лишь через год он должен был начать осваивать премудрости военной жизни. Да и то лишь в случае, если того захочет отец, который мог решить судьбу сына иначе, сделав его купцом, например. Или поспособствовать, чтобы сына взяли в храм, сделав потом жрецом Баал-Хаммона. И хотя в каждом деле, особенно в жреческом, всем заправляли касты, при наличии связей это было возможно. Во всяком случае, так поступали в Карфагене, где не каждый отец делал своего сына воином. Хотя Бодастарту, сыну воина, ближе всего было именно такое будущее. И Федор ничего не имел против.
— Вот вернемся, — заметил вслух Федор, — там и решим.
— О чем ты? — уточнил Могадор, стоявший неподалеку.
Федор вновь совершал плавание на его корабле. Узнав о том, что предстоит военная операция с участием сицилийской эскадры, — и откуда он только получил сведения, не мог понять Федор, ничего не говоривший о новом задании своему знакомому капитану, — Могадор сам попросился участвовать в ней.
Поразмыслив недолго, Федор согласился. Могадор уже доказал ему свое умение вести морские сражения и, в отсутствие Бибракта с его «Агригентом», Чайка не видел ничего плохого в том, чтобы сделать флагманом сицилийскую квинкерему. Так что, когда все было готово к отплытию, он вновь поднялся на борт спешно отремонтированного корабля. Эта квинкерема носила название «Ликс», что привлекло интерес Федора еще, когда он впервые поднялся на нее. Название словно предрекало долгие путешествия, хотя в душе Чайка надеялся вернуться раньше, чем приказывал Ганнибал. Очень уже хотелось пообщаться с семьей.
— Не бери в голову, — отмахнулся Чайка и, постепенно входя в роль наварха, суровым взглядом обвел следовавшие за ним из Тарента корабли. Всего в это плавание отправилось двенадцать квинкерем и пятнадцать триер. Даже больше, чем Ганнибал рассчитывал отправить сначала. В Мессане флот должен был пополниться еще пятью триерами. А кроме того, в последний момент Ганнибал вспомнил о Сиракузах.
— Можешь заглянуть на денек к Ферону, — скорее посоветовал, чем приказал Ганнибал во время последнего разговора на эту тему, — все равно по пути. Он сильно ненавидит римлян и, думаю, согласится отправить с тобой еще одну эскадру. А может быть, даже сам поучаствует.
Новый тиран опять оказался прозорлив. К удивлению Чайки, ему даже не пришлось отклоняться от курса. На подходе к проливу, когда уже показался Регий, они встретили большую эскадру сиракузян под командой самого Ферона, и Чайка смог сделать ему предложение, не посвящая греческого наварха во все детали. Надо сказать, посвящать было особенно не во что. Чайка собирался действовать по наитию, благо маршрут был проложен самим Ганнибалом.
— Сам не могу отплыть с тобой, — ответил бывалый вояка на это предложение, — меня ждут дела в Сиракузах. Нынче у нас неспокойно, со дня на день ждем вторжения… карфагенян. Но то, чем ты собираешься заняться, дело стоящее. Давно пора потрепать римский флот под носом у сената. Так что я, пожалуй, отправлю с тобой семь триер под командой Евсида.
На том и порешили. Семь остроносых греческих триер примкнули к каравану финикийцев, пополнив «быстроходную» часть до двадцати двух единиц, А вновь оказавшись в Мессане, Федор экспроприировал у местного коменданта помимо пяти заранее оговоренных триер — показав ему приказ главнокомандующего, — еще две квинкеремы. Дело намечалось большое. В итоге остров покидал довольно внушительный флот. А комендант остался еще и без своего лучшего флотоводца, корабль которого представитель Ганнибала избрал своим флагманом. Но комендант был не в обиде. Зато в лице Федора и через посредство Могадора у него появился выход на самого тирана, и потому комендант расценил возможную потерю двух квинкерем как повод, чтобы заслужить внимание Ганнибала.
Вспомнив о вчерашнем коротком разговоре с комендантом, в котором Чайка не удержался и справился о судьбе Йехавмилка, он опять невольно стал серьезным. Йехавмил к так и не согласился признать Ганнибала своим правителем. Его отправили на каменоломни, однако по дороге он бежал, убив охрану. И теперь стал врагом, в том числе и Федора. «Ну что же, — примирился Чайка с этим известием, рассматривая морские волны, — в гражданской войне бывает и так. Хотя лучше бы нам не встречаться больше. Жаль будет его убивать. Пусть уж лучше он погибнет от чужой руки».
— Первая целы Липарские острова, — сообщил Федор Могадору, когда Мессана осталась позади, — пора навестить это прибежище потерявших страх римлян.
Желание посетить первым делом Липарские острова было вполне логичным и не вызвало у моряка, прекрасно знавшего здешние воды никаких вопросов. Ведь, несмотря на то, что центральный остров ближайшего к этому побережью Сицилии архипелага, на котором собственно и находилась Липара, был в руках карфагенян Ганнибала, остальные два безлюдных острова часто служили прибежищем римских кораблей. Не говоря уже о более мелких островках и просто больших скалах, делавших этот архипелаг отличным плацдармом для нападения на Сицилию. Римляне, долгое время владевшие этими островами» мечтали снова завладеть Липарой — единственной укрепленной гаванью с небольшим городком за ней, — чтобы возобновить свои набеги.
— Только в этом месяце мы отбили уже два нападения на город, — сообщил Могадор, всматриваясь в марево, поднимавшееся над волнами от солнечных лучей разогревшегося к полудню светила, — и в обоих сражениях принимали участие мои корабли. Когда мы повстречали римлян у самой Мессаны… Тогда, когда впервые встретились. Они тоже наверняка пробрались туда, после того как заночевали иа одном из здешних островов. Так что давно пора навести здесь порядок, только у нас не хватало собственных сил.