Экзамены Дмитрий сдал блестяще — при конкурсе четыре человека на место. На вступительных экзаменах присутствовал великий князь Николай Павлович. Он обратил внимание на красивого, умного и одаренного юношу. Вскоре Дмитрий Брянчанинов был приглашен в Аничков дворец и представлен будущей императрице. Перед ним открылись самые широкие перспективы. Великая княгиня была поражена манерами и образованностью молодого Брянчанинова и даже назначила ему свой личный пенсион.
Есть такое воспоминание о манере святителя Игнатия разговаривать с людьми, записанное Нилусом, из оптинских преданий. Владыке с рождения была свойственна теплая вежливость, а воспитание в аристократическом доме привило ему умение располагать к себе сердца людей. Ведь голубая кровь везде чувствует себя как дома. Святитель посетил Оптину пустынь и довольно долго беседовал со старцем Макарием. В то время келейником старца Макария был Амвросий, будущее светило русского монашества. После посещения святителя старец спросил Амвросия, как ему показался преосвященный. Тот ответил, что увидел в нем сердечного и искреннего человека. На что старец ответствовал, что «преосвященный — аристократ».
Брянчаниновы имели большие связи в Петербурге. Вскоре Дмитрий вошел в лучший литературно-художественный кружок и познакомился с виднейшими литераторами той эпохи. Тогда же в нем развилась любовь к словесности. Но параллельно он продолжал и духовое образование. В Петербурге он получил возможность читать сочинения отцов-аскетов и вскоре полюбил их на всю жизнь. Для него их голоса были живыми, он нашел в их творениях мудрых собеседников и наставников.
Светская жизнь, наоборот, навевала тоску. Ощущение мимолетности, беззащитности, беспомощности перед лицом бед и смерти пронизало его душу. Дмитрий решил следовать однажды выбранному пути: стать монахом. Блестящий взлет карьеры не увлек его. Вскоре у Дмитрия объявился единомышленник, Михаил Чихачев. Они вместе ходили в Александро-Невскую лавру, там исповедовались и приобщались Святых Тайн. Здесь Дмитрий впервые познакомился с православным учением о непрестанной молитве. Его наставниками были духовной опытные старцы, среди которых были ученики Паисия Величковского.
В то время Дмитрий жил на съемной квартире со слугой Дормидонтом. Слуга знал о его хождениях в лавру и регулярно сообщал о них отцу Дмитрия. Отец, вспомнив их странный дорожный разговор, решил лишить сына возможности следовать выбранному пути. Он попросил начальника училища графа Сиверса перевести Дмитрия с частной квартиры на казенную. Так будущий святитель оказался в стенах Михайловского замка, построенного государем Павлом I, который стал и склепом императора. За молодым Брянчаниновым был установлен надзор. Учеба продолжалась обычным порядком, но и духовная жизнь вскоре наладилась. Митрополит, после недолгого разбирательства, позволил лаврскому монаху, отцу Афанасию, принимать исповедь у Дмитрия. Училище будущий святитель закончил отлично, но вскоре его жизнь резко изменилась. Весной 1826 года Дмитрий заболел.
Эта болезнь, по всем признакам, вела к смерти. Есть мнение, что во время болезни Дмитрий дал обет: если выживет, стать монахом во что бы то ни стало. И он действительно выжил. Но его ожидал не монастырский покой, а годы и годы болезней, скитаний по обителям и коварство церковных властей. Господь услышал своего избранника. В первое же посещение Александро-Невской лавры после болезни Дмитрий познакомился с монахом Леонидом (Наголкиным), будущим оптинским старцем Львом. В одном из писем более позднего времени святитель Игнатий рассказывал об этой встрече как о чуде. Он описал старца, как если бы это было само солнце, сошедшее на землю и излучавшее вокруг себя свет и тепло.
Во время короткого отпуска, данного ему для поправки здоровья, Дмитрий пытался поговорить с родителями о своем намерении, но встретил только холодный отпор. В Петербург он вернулся в глубокой меланхолии и немедленно подал просьбу об увольнении. Но Николай I не согласился на отставку и поручил своему брату, великому князю Михаилу, отговорить Дмитрия. Молодой Брянчанинов был непреклонен. Тогда ему было заявлено, что отставки не будет. Для смирения Дмитрия, к тому времени одного из лучших военных инженеров, направили на строительство крепости в Динабурге (Даугавпилсе), в Латвии, на реке Даугаве. Это было сырое, болотистое место. Молодой Брянчанинов снова заболел. Он по нескольку дней не выходил из комнаты, а приступы меланхолии были очень сильными. Его друг, Михаил Чихачев, как мог, поддерживал его. Осенью 1827 года великий князь посетил Динабург и увидел, что молодой Брянчанинов не может выполнять своих обязанностей по состоянию здоровья. После того как он получил отставку, Дмитрий направился в Александро-Свирский монастырь, к старцу Леониду.
Родители, узнав о намерении сына принять монашество, прекратили с ним переписку и лишили его денежной помощи. Оборвалось большинство родственных связей, возвращение в свет было невозможно. Аристократ оказался за чертой общества. Нахлынули новые и гораздо более тяжелые скорби. Дмитрий стал келейником старца Леонида. Впоследствии этот старец принял в Оптиной пустыни схиму с именем Лев, а святитель Игнатий навсегда сохранил к Оптиной самое теплое чувство. Старец держал послушника в строгости и порой обращался с ним даже жестоко. Но вместе с тем именно он приобщил Дмитрия к сокровищам духовной мудрости, обучил его молитвам и долгое время был единственной родной душой для него. Вот лишь два эпизода из послушнической жизни будущего святителя. А можно предположить, что подобных было много.
Сам святитель рассказывает о происшедшем в одном из писем и соотносит этот случай с пробуждением в нем умно-сердечной молитвы. Одним из послушаний Дмитрия было носить муку. Когда он в очередной раз пришел с пустым мешком к келарю, тот, против обыкновения, наполнил его почти до краев. Поднять этот мешок было невозможно. Однако келарь продолжал насыпать муку в мешок. И тогда Дмитрий схватился зубами за край мешка. Взмолившись Господу, он еще шире раскрыл стянутое тесьмой отверстие. Его будто осенил изнутри свет. Он почувствовал необыкновенный прилив сил, тишину и спокойствие в сердце. Келарь насыпал муки по самый край, но Дмитрий смог отнести мешок и не просыпать муку. После этого случая он стал различать голос сердца и приобрел непрестанную молитву.
Святой Александр Свирский. Икона XVI в.
Второй случай произошел, когда Дмитрий был келейником у старца Леонида. Зимой старец приехал к одному человеку в гости. Тот, ожидая приезда старца, захлопотал, ставя самовар и готовя угощение, соображая, что старец приедет не один. Когда гость вошел, хозяин попросил его пригласить к чаю и его спутника, возницу. Старец согласился и позволил вознице войти. Возница оказался высоким, прекрасной наружности, молодым человеком, с манерами дворянина. Вошедший смиренно остановился у порога. «А что, перезяб, дворянчик?» — обратился к нему старец. Затем спросил хозяина: «Знаешь ли, кто это? Это Брянчанинов». Хозяин был простым человеком, привыкшим уважать дворянское звание. Он низко поклонился вознице. Однако это был и пророческий поклон: вряд ли смиренный хозяин думал, что молодой возница из дворян станет владыкой. Дмитрий принял постриг с именем Игнатий, напоминавшем о древнем мученике Игнатии-Богоносце, носившем Христа в своем сердце до самой мученической кончины.
В биографии святители Игнатия есть один довольно любопытный и необычный момент. Он ведет дело о защите крестьян помещика Страхова. Это жуткое дело длилось более двух лет. Во время его ведения будущий святитель, а тогда архимандрит Игнатий, проявляет и смелость, вступая в конфликт с институтом чиновников, и недюжинное знание юридической науки. Во время и после вмешательства Брянчанинова в дело Страхова за ним был снова, как и в юности, установлен надзор. Архимандрит Игнатий, не потеряв своего высокого положения, все же попал в категорию неблагонадежных. Беспокойство от властей он испытывал до самой своей кончины. А дело помещика Страхова было из ряда вон выходящим.
Прецедент был в том, что Страхов растлил двух сестер, из дворовых девушек. Страхов чувствовал себя полным хозяином своей земли и людей, живших на ней. В зверином желании самоутверждения помещик насиловал девушек после принятия ими Святых Тайн Великим постом. Многих крестьян из соседних деревень продавали за долги Страхову. Это внушало ужас. Священник местного храма Ивановский и некоторые из крестьян составили прошение, в котором просили защиты. Но прошения крестьян, обвиняющие помещиков, не рассматривались в принципе. Ввиду неспокойной обстановки в губернии дело было квалифицированно как государственное преступление. Священник был задержан с полицией, посажен в холодную комнату и лишен пищи. Вскоре он заболел и проболел недели три. Затем его лишили прихода и посадили на три месяца в острог. Семья, без средств к существованию, вынуждена была скитаться. Пятеро ходоков из сел Ярцево и Денисово, несшие челобитную, были арестованы и умерли в заточении. Считалось, что все они являются зачинщиками бунта.
Будущий святитель, а тогда архимандрит Игнатий, был назначен в третью комиссию, так как дело еще не было решено. Он выступил как опытный следователь, защищая крестьян и духовных лиц. Эта позиция вызвала сильное недовольство чиновничества. Только вмешательство великой княгини сохранило архимандрита от больших неприятностей, а также позволило спасти жизни арестованных. Те, кто выжил, были укрыты в монастырях. Дело было закрыто как лишенное юридического достоинства и признано незаконным. В этом немалая заслуга и самого архимандрита Игнатия. Он смог, не гнушаясь суетой общественных отношений, встать на защиту обездоленных и униженных. В XIX столетии Православная Церковь в России, а особенно ее верхи, были целиком под влиянием светской власти. И нужна была душа, способная на подвиг, чтобы преодолеть это влияние.
8. Благословенная Оптина
Середина XIX столетия ознаменована для Российской империи одним из самых острых переживаний во всей ее истории. Это поражение в Крымской войне (1855 г.). После Крымской войны начался новый период в истории России, а именно — упадок монархической идеи. Однако именно в этот период жизнь духовная расцветает с новой силой. Связан этот расцвет во многом с возобновлением древних монашеских традиций, особенно в Свято-Введенской Оптиной пустыни. Более полувека, отчасти и после Октябрьской революции, Оптина пустынь была оазисом, где жили святые. Любопытны не только жития известных оптинских старцев, но и жития обычных насельников обители. Ведь каждый проходил свойственный только ему подвиг, и каждого подвижника можно назвать святым. Как было и в «золотом веке» монашества. Оптина для России была «новым золотым веком». Это была лестница в небо, выстроенная святыми.
В XIX столетии Оптина пустынь казалась многим писателям идеальным источником мудрости и светлых чистых мыслей. Но отношение к искусству в церкви было все же неоднозначым. Оптина была любима и писателями, и художниками, и музыкантами. В ее стенах побывали Гоголь и Достоевский. Живописец Дмитрий Болотов принял монашество. Неоднократно бывал в Оптиной и граф Лев Толстой. В начале 20-х годов XX века в Оптиной, по меткому выражению старца Нектария, собралась целая «культурная колония». В нее входили довольно известные лица: художник Лев Бруни и поэтесса Надежда Павлович.
Современность отчасти повторяет тогдашний оптинский рисунок. Искусство, обладающее традицией и глубиной, стремится найти контакт с христианством. Искусство, не обладающее традицией и глубиной, безуспешно пытается существовать вне христианского мира. Современная «культурная колония» находится уже не в пределах одной обители, а рассеяна по всему миру. Художник в современном мире обречен на безысходное одиночество. Но понять и осознать это возможно только посредством приобщения к христианской культуре.
В «Книге Деяний» есть свидетельство о том, как тень апостола Петра исцеляла недуги. Люди доверяли Божественной благодатной силе, исходящей от апостола, настолько, что не просили уже ни молитв, ни прикосновений. Они укладывали тех, кто нуждался в исцелении, на пути Петра, с горячей верой в то, что даже тень его способна излечивать болезни. И больные выздоравливали.
Святой на Земле не только зеркало, но и тень Бога. Он как бы намечает Его очертания, ведь в нем зримо присутствует Божественная мощь. Изменяется все, что попадает в поле зрения святого — восполняется недостающее и раскрывается тайное. Ведь святость — это Божий дар. Но святость — и наука. Путь обучения святых и трудности их странствия скрыты от досужего взгляда. Святого сопровождает ощущение необыкновенной легкости. Но труды его часто перевешивают горы. Оптинский старец Нектарий так отвечал на вопрос о том, как ему удается «разгружать» людей. Поначалу на сердце наваливается как бы гора камней, так, что кажется жить дальше невозможно. Но затем приходит Божественная благодать, чтобы разметать эти камни, как гору сухих листьев. Некогда основатель старчества в Оптиной пустыни Лев был замечен разговаривающим с женщинами, пришедшими издалека за духовным советом. Его укорили, что он, монах, так свободно держится с «бабами». На что старец Лев с присущим ему юмором отвечал: «Пою Богу моему дондеже есмь» — «Пока есть я, славлю Бога моего».
Строителем Оптиной пустыни считают архимандрита Моисея (Путилова). Ему помогал родной его младший брат, в монашестве принявший имя Антоний, также прославленный в сонме оптинских преподобных. Вся жизнь старца Моисея, чьими молитвами Оптина была вызвана из забвения, была единым самоотречением. Многим своим современникам и даже почитателям он казался юродивым. Наиболее заметны в нем были бесстрастие и щедрость. Его прозвали в Оптиной «великим гонителем на деньги». После его кончины не осталось ни личных вещей, ни денег. Только облачение, которое было на нем в день кончины, да гривенник, закатившийся в щель бюро. Келейник старца так и сказал: «Батюшка его не увидел, а то бы отдал».
В духовном пути старца Моисея можно различить ясно два периода. Первый — отшельничество в Рославльских лесах, и второй — Оптина пустынь. Путь к Оптиной пролегал через годы тяжелейших трудов. В начале монашеского пути Тимофею, будущему игумену Моисею, довелось встретиться с одной из самых загадочных личностей той эпохи — со старицей Досифеей. Подвизалась эта таинственная старица в Ивановском женском монастыре, была уже преклонном возрасте и жила весьма замкнуто. По общему мнению, это была Августа Тараканова, дочь Елизаветы Петровны, заточенная в монастырь Екатериной II. Ее почитали как мудрую старицу. После смерти Екатерины она даже стала понемногу принимать народ для духовного совета.
Святые врата Оптиной пустыни
Жизнь ее отличалась простотой и умеренностью, но особенное прилежание у нее было к молитве. Тимофей сподобился свидания со старицей Досифеей и духовного наставления. Впоследствии он писал ей письма, на которые даже получал ответы. Целиком сохранилось довольно большое письмо, написанное образным, тонким стилем, в котором старица поддерживает молодого подвижника в его намерении посвятить жизнь Богу и уговаривает придерживаться выбранного духовного наставника. В период отшельничества Тимофею, будущему игумену Моисею, пришлось выдержать сильнейшие испытания, достойные тех, которые выпадали на долю отцов-пустынни-ков времен Антония Великого, но только в более суровом и холодном климате, на более скудной земле.
Подвизался Тимофей под руководством старца Дорофея, средства к существованию добывал рукоделием или переписыванием богослужебных книг. Летом собирал грибы, ягоды и огородные овощи: возле кельи было несколько грядок, там сажали капусту и репу. Келью, в несколько комнат, подвижники выстроили сами, и Тимофей показал при этом отличные способности плотника. Подвижникам пришлось перетерпеть и разного рода лишения, и болезни, и даже нападение разбойников, едва не лишивших старца Дорофея жизни. Разбойники пришли в келью под видом странников, во время чтения Псалтыри.
Напали они внезапно и жестоко — были хорошо вооружены. Но Тимофей смог защитить своего духовного наставника — сердце его не оставляло молитву. Пребывание в Рославльских лесах пришлось на довольно трудное для страны время: Отечественная война и послевоенные годы. В начале 20-х от архиерея пришло указание рославльским пустынникам переселиться в скит при Оптиной пустыни.
Период пребывания в Оптиной для Моисея начался так же, как и период пустынножительства. Вместе с помощниками он рубил деревья, выкорчевывал пни, расчищал место для будущего строительства. Вскоре был составлен план скита, а в июне 1821 года утвержден Козельским владыкой. Строительство Иоанно-Предтеченского скита при Свято-Введенской Оптиной пустыни приобрело нечеловеческий размах и порой даже причудливые формы. Игумен Моисей благословил строительство, и даже сам принял участие в посадке кедров возле братских келий. Удивительно, но прихотливые растения прижились. Недоставало пищи и строительных материалов, а игумен заботился о цветнике, в котором росли бы французские розы. Но Господь так щедро наделил это место Своей Благодатью, что все недостатки восполнялись, а пожертвования приходили одно за другим. Обитель росла и хорошела. Ни церковное, ни епархиальное начальство особенного участия в судьбе обители не принимали. Игумен раздавал деньги направо и налево, часто переплачивая или как будто не замечая обмана торговцев, но плата работникам всегда выплачивалась вовремя.