Тогда она встала, громко кряхтя и кашляя, и принялась поднимать стакан.
— Ой, — в голос воскликнула она и села на пол, схватившись рукой за полку соседа. — Ой! — повторила она еще громче. — Я упала!
Сосед не откликнулся. Даже от стены не повернулся.
У Томы к этому моменту накопилась масса вопросов, которыми она могла поддержать беседу, — как зовут соседа, из Москвы он или из Питера, часто ли ездит поездом и так далее. Но она считала, что хотя бы про имя должен был спросить он. Так сказать, начать разговор. Но мужчина — помесь Бреда Питта с Джорджем Клуни — продолжал спокойно спать.
Тома еще какое-то время побушевала внутри и вышла в тамбур покурить. Возвращаясь, опять столкнулась с проводницей.
— Ну что? — с вызовом спросила Тома у проводницы.
— Бывает, — ответила та.
— В смысле? — не поняла Тома.
— Пидорас, наверное, — строго и с консервативным осуждением ответила проводница.
— Нет! — гневно заявила Тома, которая, пока курила, решила начать бегать по утрам, качать пресс и вколоть себе ботокс во все места, которые морщинились.
Она зашла в купе, закрыла дверь и легла. Потом выключила ночник и лежала в темноте без сна. В соседнем купе шло бурное веселье — там рассказывали анекдоты, бегали курить в тамбур, просили еще чая и коньяка. Тома злобно завидовала.
В эту ночь она искала хоть малейший недостаток в своем попутчике. Но тот так за ночь ни разу не всхрапнул, не почесался, не перевернулся. Он даже спал идеально и продолжал пахнуть хорошим парфюмом. «Господи, он даже в туалет не ходил! — отмечала Тома часа в три ночи. — У него даже экскрементов нет!»
Она за это время дважды сбегала покурить и дважды посетила туалет — видимо, на нервной почве. Наконец забылась в дремоте на некоторое время и проснулась часов в шесть утра. Умирала, как хотела кофе. В соседнем купе угомонились часов в пять, обменявшись телефонами и признавшись друг другу в любви с первого взгляда. В четыре утра мужчина из соседнего купе кричал, что он прямо завтра пойдет разводиться, а женщина счастливо смеялась. Тома готова была их убить.
Она вышла в туалет, умылась, вернулась. Прямо при соседе, который так и не поменял позу, переоделась в свой костюм. Посидела и пошла просить у проводницы кофе.
Тома пила кофе, сидя в коридоре на откидном сиденье. Подъезжали к Москве.
— А мой сосед все еще спит, — сказала она проводнице.
— Надо же! Разбудите его! — ответила та.
— Сами его будите, — сказала Тома, и проводница не обиделась.
Когда до прибытия на вокзал оставались минуты, Тома зашла в купе. Ее сосед сидел в своем костюме, свеженький, как огурчик, красивый, как Аполлон.
— Доброе утро, — буркнула Тома.
— Доброе, — ответил Аполлон и ушел в туалет. Оттуда он вернулся еще краше, чем прежде, свежее, чем роза с утренней росой на лепестках.
Тома пыталась вытащить сумку.
— Давайте я вам помогу, — предложил сосед.
— Не надо, я сама, — ответила она зло и дернула сумку.
В коридоре, ожидая, когда поезд остановится, Тома стояла уже на пределе. Парочка из соседнего купе продолжала самозабвенно целоваться, как в последний раз перед смертью. Они цеплялись друг за друга и никого вокруг не видели. Даже мужчину, который топтался на перроне с букетом и женщину, которая озабоченно набирала номер. Телефон у целующегося мужчины звонил и звонил, его никто не слышал и не хотел слышать.
Тома стояла злая и измученная бессонной ночью. Ее сосед улыбался, глядя в окно. Ему позвонил водитель и сказал, что ждет. Тому ожидало метро.
Когда уже на выходе сосед подхватил ее чемоданчик, у нее в душе что-то забрезжило, но быстро угасло. Сосед прокатил ее чемоданчик по ровному перрону и раскланялся перед ступеньками.
Тома дошкандыбала до дома и свалилась на кровать. Дождавшись десяти утра, позвонила подруге Ритке.
— Слушай, мы совсем старые? — спросила Тома у подруги.
— Я — нет, — твердо ответила Ритка.
— А ты ботокс давно колола?
— Месяц назад, а что? — всполошилась Ритка.
Тома ей вкратце пересказала, как ехала домой из Питера.
— Голубой, наверное, — подвела итог подруга.
— Проводница сказала, что пидорас.
— В любом случае не твой вариант, — серьезно подытожила Ритка.
Первое свидание
Таня спешила на свидание. Одевалась, дольше обычного красила глаза. Сердце стучало, руки слегка тряслись. Наконец она осталась довольна собой и села обувать сапоги на высоких каблуках, которые немилосердно жали во всех местах. Свидание того стоило. Натягивая правый сапог, Таня заметила, что на колготках появилась маленькая зацепка. Если бы она спешила на работу или еще куда, то даже не обратила бы внимания на эту зацепку на щиколотке, рядом с пяткой. Но Таня спешила на свидание, которое неизвестно чем могло закончиться. Точнее, известно чем — снятием сапог и колготок. Но зацепка могла поползти, и тогда будет некрасиво и неудобно.
В моменты особого волнения у Тани всегда отказывало логическое мышление. Впрочем, как и здравый смысл. В тот вечер был ровно такой момент. Она не подумала о том, что зацепку можно просто замазать бесцветным лаком для ногтей, как делала тысячу раз. Не подумала она и о том, что можно надеть новые колготки, которые лежали прямо перед носом. Таня посмотрела на часы и решила, что пять минут у нее есть. Она схватила шкатулку с нитками-иголками и решила зацепку зашить. В принципе, это было абсолютно в ее стиле — сидеть в коридоре на диванчике под вешалкой и, задрав ногу, зашивать колготки. Хотя что мешало снять? Ничего не мешало.
Таня сделала два стежка, убедилась, что все в порядке и попробовала откусить нитку зубами. Но даже регулярные тренировки в бассейне и два раза в неделю йога не позволили ей дотянуться ртом до пятки, хотя она минут пять корячилась, сидя на полу и двумя руками подтаскивая ногу к голове. Ножницы лежали на полочке в ванной. Таня, тоже, видимо, от волнения согнувшись в три погибели, поскакала туда на одной ноге. По дороге, естественно, упала, поскольку скакала на предельной скорости.
Она рухнула на пол. Очнулась от боли — пятка горела. Иголка сломалась — половина осталась в руке, половина ушла в пятку.
Когда перед глазами перестали мелькать звездочки, Таня осторожно потрогала пятку, из которой торчала одна нитка. Она потянула за нитку и опять долго наблюдала звездопад. Таня села на пол и решила рассуждать логически. Иголка — железная, значит, нужен магнит. Она подскочила от радости, но опять со стоном рухнула на пол, по-пластунски доползла до телефона и позвонила лучшей подруге Жене.
— Привет, слушай, а где в доме может быть магнит? — спросила Таня подругу.
— В смысле? — почти не удивилась Женька, потому что у Тани всегда были странные вопросы.
— Мне нужен магнит, чтобы притянуть железо, — объяснила Таня.
— На холодильнике, сувенирные, — ответила Женька.
— Точно! — обрадовалась Таня. — Спасибо!
— А что случилось-то? — поинтересовалась Женька, но Таня уже дала отбой.
На одной ноге она доскакала до холодильника, сняла самый большой магнит в виде коровы и села на пол. В этот момент зазвонил мобильный телефон, который Таня оставила в сумке. С магнитом в руке она поскакала опять в коридор. Пятка болела все сильнее.
— Ты где? — спросил мужчина, к которому Таня спешила на свидание.
— В пробке, — ответила она. — Скоро буду!
Таня приложила корову к пятке, но ничего не произошло — пальцем она уже не чувствовала иголку. Скорее всего та зашла совсем глубоко. Она еще раз поелозила коровой по стопе, но иголка никак не притягивалась.
Таня обула тапочку на правую, больную ногу, сапог на каблуке на левую, а сапог на правую ногу взяла под мышку, чтобы потом переобуться, и в таком виде вышла на улицу. Зачем она надела сапог — одному богу было известно. До трассы она ковыляла, как раненый солдат. Тапочка промокла, и больная нога была вся в грязи. На обочине Таня поймала машину — старый «Москвич» — единственное транспортное средство, которое остановилось. Остальные машины сначала притормаживали, а потом быстро отъезжали. Таня доехала до травмпункта и вышла из машины. Молодой парень — водитель раздолбанного «Москвича» — проводил ее тяжелым взглядом. Впопыхах Таня забыла взять сумку, где лежал кошелек, но об этом она и не подумала. Сказала «спасибо» и поковыляла к воротам. Парень даже не заикнулся об оплате.
На Таню сбежались смотреть почти все.
Медсестра спросила, что случилось, и Таня подробно рассказала про свидание, про мужчину, который ее ждет в ресторане, про поехавшую петлю, попытку зашить, падение и магнит в виде коровы. Медсестра пыталась сдержать смех. Хирург хохотал в голос.
— Ну, мать, пошли, резать будем, — сказал он.
— Только быстро, — велела Таня.
В этот момент зазвонил телефон. Мужчина, ждавший Таню в ресторане, спрашивал, когда она будет и все ли в порядке.
— Когда я там буду? — зажимая телефон рукой, спросила у хирурга Таня.
Тот опять заржал. Медсестра покачала головой.
— Не знаю, через полчасика, — залепетала Таня в трубку, — тут авария на дороге.
Тане разрезали пятку, вытащили иголку и наложили несколько швов. Она проскакала в коридор на одной ноге, забрала свою тапочку, валявшуюся под банкеткой, и поскакала на улицу. После такого марафона силы ее оставили.
И только на воздухе до нее дошло, что ни на какое свидание она сегодня не доедет. Нога болела жутко. Сумки не было, денег тоже. Как добираться домой — не понятно.
Таня стояла на обочине — с сапогом под мышкой и рваными окровавленными колготками в руке и пыталась поймать машину. Когда кто-нибудь останавливался, она объясняла, что деньги дома, в сумке, а у нее пятка. Никто не хотел везти ее домой.
— Жень, ты можешь меня забрать? — чуть не плача, позвонила она подруге.
Таня сидела на банкетке в травмпункте и ждала Женьку. Опять зазвонил телефон. Она подробно рассказала мужчине про сапоги, колготки, петлю, иголку, пятку, на всякий случай уточнила про корову-магнит и про то, что она никак не могла дотянуться ртом до ноги, как ни пыталась. Честно призналась, что сидит в травмпункте и ей очень плохо. Таня надеялась, что мужчина ее поймет. Но тот не понял. И, кажется, не поверил. Больше он ей не звонил. Таня искренне не могла понять почему? Что она сделала не так?
— Со всяким же может случиться! — говорила она Женьке в машине, когда та везла ее домой.
— Нет, Тань, не со всяким. Только с тобой, — ответила Женька.
Василиск
Света полюбила Артура не сразу, не с первого взгляда. Это было странно, что они оказались в одной компании малознакомых друг другу людей. Но это было потом. А сначала от Светы ушел муж, Макс. Мужчина, которого она любила, от которого родила дочь. Он бросил ее просто и банально. Так, как бывает в пошлом кино или в дешевом романе. Или так, как бывает в обычной жизни. Макс, которому в прошлом году исполнилось сорок пять, ушел к женщине, которой едва исполнилось двадцать три. Он называл ее Сашуля. Та, как и положено, оказалась беременной, и Макс почувствовал себя мужчиной, продолжателем рода. Он мог иметь детей. Он еще много чего мог. Он мог завоевать двадцатитрехлетнюю девушку, и теперь она хотела за него замуж. Света стояла в дверях ванной, смотрела, как муж аккуратно выбривает бородку бритвой, подаренной ею, Светой. Макс ее не замечал, как не замечал последние года три.
Барышня была не первой. Света надеялась, что всего лишь очередной. Что Макс пройдет сеанс омоложения на стороне и вернется домой. Она любила его не так, как раньше. По-другому. Он был родной, свой, близкий. Он был отцом их взрослой дочери Аньки, которая вчера вернулась домой пьяная. Света ей ничего не сказала. Не было сил, да и желания, если честно. Света давно не справлялась с дочерью. Анька обожала отца и ни во что не ставила мать.
Официально они не разводились и не делили имущество. Решили, что Света с Анькой останутся в квартире, а Макс с Сашулей, которая была на сносях, будут жить на даче. Для Сашули и для будущего ребенка так полезнее — свежий воздух, коляска под деревом, тишина и детская, оставшаяся от Аньки. Там же, на даче, хранились и Анькина детская кроватка, игрушки и трехколесный велосипед.
— Хорошо, — согласилась Света.
Много лет назад, когда у них с Максом еще все было хорошо, они строили эту дачу — большую, деревянную. Жили в маленьком домике, который заодно отремонтировали и гордо назвали «домиком для гостей». Света свозила на дачу пледы, половики, тарелки с нарисованными фруктами. И теперь беременная Сашуля будет кутаться в ее плед, есть из ее тарелок. Она будет пользоваться ее, Светиными, вилками и ножами, будет спать на кровати, которую выбирала Света, и вешать вещи в платяной шкаф, который Света нашла на помойке и отреставрировала. Точно такой шкаф был у ее бабушки. Бабушку Света помнила плохо, та умерла, когда она была совсем маленькой, но шкаф запомнила очень четко, до последней ручки.
— А если мы с Анькой захотим приехать на дачу? — спросила у Макса Света.
У Аньки на даче была компания друзей. Дочь каждый год хотя бы на месяц приезжала на дачу, купалась в реке, пропадала целыми днями — ребята катались на мотоциклах, жгли костры.
— Ну есть ведь еще домик для гостей, — сказал Макс.
В этом домике они жили, когда только купили участок. Им хватало двух маленьких комнат и крошечной кухоньки. Анькина кроватка стояла рядом с печкой, от которой шло тепло. Умывались в рукомойнике на улице. Удобства тоже были во дворе. Но им было хорошо. Они часто и беспричинно смеялись.
Макс хотел снести этот домик, когда они затеяли строительство нового дома, но Света решила его оставить и тоже отремонтировать. Так домик стал «гостевым», хотя гостей там никогда не было. В домике обосновалась подросшая Анька — перетащила все свои девичьи богатства и часто убегала туда, чтобы побыть в одиночестве.
— И как ты себе это представляешь? — спросила Света. — Ты хочешь, чтобы я с твоей Сашулей по утрам раскланивалась?
— Ну хочешь, забор поставим? — предложил Макс.
— Хочу.
Макс отделил участок забором — условной границей между прошлой и будущей жизнью. Ограда была хлипкой, низкой и не доходившей до забора, который ограждал сам участок. С двух сторон его можно было обойти. Анька хохотала, когда увидела это сооружение. Не забор, а ширма. Свете было не до смеха — она решила, что Макс так над ней издевается, хоть тот и говорил, что просто не хватило досок.
Света не хотела ехать на дачу, но Анька рвалась. Она сдала экзамены и отказывалась сидеть в Москве — на даче собралась уже вся компания.
Света поехала, уступив дочери. Анька чувствовала себя абсолютно комфортно. Она, когда хотела, заходила к отцу, болтала с Сашулей и возвращалась в домик для гостей только ночевать. Света чувствовала, что там, за забором, ей лучше. Отец никогда ничего ей не запрещал, давал деньги и ни о чем не спрашивал.
Если Анька возвращалась со своих гулянок под утро, то шла сразу в дом отца — то ли по привычке, то ли специально. Ложилась на диван и засыпала мертвецким сном. Света, которая не могла уснуть, слышала, как хлопнула калитка, видела, как Анька зажгла свет в ванной.
— Она тебе нравится? — спросила Света у дочери.
— Кто? — Дочь сделала вид, что не поняла.
— Ты знаешь, кто. Сашуля.
— Нормальная. А что?
— Ничего.
— Мам, ну чего ты паришься? Все так живут. Твои семейные ценности уже не в моде.
— Семейные ценности всегда в моде, — отрезала Света.
— Папе она нравится, в чем проблема-то?
— У тебя вообще никаких проблем.
— Мам, а ты знаешь, что мир изменился? Что сейчас девочки живут с девочками, а мальчики с мальчиками. И это нормально. Сейчас даже ребенка можно родить без мужчины. Ты в курсе?
— Я даже слушать не хочу то, что ты сейчас говоришь. Ты сама себя слышишь?
Света не понимала, почему у поколения ее дочери так смещены понятия. Или им на все наплевать, лишь бы их не трогали? Отец ушел к молодой женщине, почти девчонке — ну и нормально. Мать вынуждена жить за ширмой-забором и наблюдать личную жизнь своего мужа — тоже нормально, в порядке вещей. Какие проблемы? Нет проблем. Свободные отношения.
Света прекрасно помнила, как отец ушел от них с матерью к другой женщине. Для Светы это стало ударом, от которого она так и не оправилась. Отца она не простила. Наотрез отказалась с ним общаться, встав на сторону матери. Их бросили, отец — предатель. Света никогда не пыталась понять отца, не говоря уже о том, чтобы порадоваться за него — его новой жизни, второй молодости и новым детям. Света никогда не видела своих единокровных братьев и видеться с ними не собиралась. Она думала, что Анька поведет себя точно так же. И еще неизвестно, что стало большим ударом — муж со своей ненаглядной Сашулей или Анька, которая приняла и решение отца, и Сашулю, и их будущего ребенка.
Света видела, как Сашуля с огромным животом вешает белье на улице, на веревке, которую когда-то протянула Света между двумя яблонями. Она видела, как Макс помогает ей принести тяжелый таз с бельем и лично встряхивает пододеяльник. То, чего с ней, Светой, он не делал никогда. Видела, как он гладит надутый, как мяч, Сашулин живот и смеется. Смеха мужа Света не слышала давно, очень давно.
— Я не могу. Свихнуться можно, — сказала Света.
— Так уезжай, — тут же предложила Анька. — Я с папой останусь.
Света посмотрела на дочь, гадая, в какой момент упустила ее.
— Хорошо, позови папу, мне нужно с ним поговорить.
Анька выбежала из дома с криком: «Пап, мама сваливает. Иди, она хочет с тобой поговорить!»