Джонни взял украшение и в замешательстве осмотрел его, словно надеясь, что мне вернули не его подарок, а подделку. Я была готова спорить на что угодно, что он не догадается о самом главном – что, когда я покинула гостей и ушла на террасу, через несколько минут там появился Габриэль, который хотел вернуть мне ожерелье, а потом я поцеловала его, а потом…
– Пожалуйста, больше не делай таких спонтанных подарков, – попросил Джонни.
– Как скажешь, – отозвалась я, и мы заговорили о предстоящих съемках.
45
Позже мне не раз приходилось слышать от самых разных людей, что съемки «Авиаторов» были непрекращающимся ужасом, но тогда я не отдавала себе в этом отчета. Шенберг выделил на подмогу сыну опытного продюсера Хойта, но даже тот мало что мог поделать. Операторы, привыкшие с комфортом работать в павильонах, при съемках на натуре допускали чудовищные ошибки. Воздушные трюки, когда их снимали с земли, выглядели на пленке малозначительными и неинтересными, а капризы погоды повергали съемочную группу в отчаяние. Съемки затянулись, и стало ясно, что уложиться в бюджет уже не удастся. Посовещавшись с Хойтом, Джонни уволил операторов и нанял тех, которые уже работали на съемках фильмов об авиации. После этого дело пошло быстрее, и в брак уходило значительно меньше материала, однако до завершения фильма было еще далеко.
Лично я ничего не имела против того, чтобы съемки затянулись подольше. Я была влюблена в Габриэля, но отлично понимала, что, как только фильм будет снят, наш роман закончится. Однажды я сказала Габриэлю, что печатала статьи о его полетах еще тогда, когда работала в газете. В ответ он рассказал, что видел меня еще в детстве. Его семья была бедна и жила в Ницце, мать работала в цветочной лавке напротив отеля, и он нередко оставался с ней, чтобы помочь. В окно он видел богатых постояльцев отеля, но больше всего ему запомнилась я, потому что я выглядела как настоящая маленькая принцесса. Когда мы встретились перед съемками, Габриэлю показалось, что он снова видит меня, но он не был уверен, потому что запомнил меня с другими волосами. Сначала я решила, что он выдумал эту историю, чтобы произвести на меня впечатление, но после того, как он привел кое-какие детали, засомневалась. Габриэль очень подробно описал, как я однажды пришла с матерью в лавку и с гордым видом прошлась между корзин с цветами, а он так смутился, что спрятался под прилавок. Он добавил, что именно тогда ему впервые захотелось стать знаменитым, чтобы я обратила на него внимание.
Само собой, мы скрывали наши отношения от всех, но в кино мало что удается удержать в секрете. Однажды Артур Лэнд отозвал меня в сторону и многозначительно посоветовал мне быть осторожней. Я потребовала объяснений.
– Все знают, что Джонни изменяет вам с Рэйчел, – сказал он. – Лора, вы ведь умны и не могли не заметить этого. У вас всегда все отражается на лице, но по вам вовсе не скажешь, что вам плохо.
– Как по-вашему, – спросила я, – если я не удержу Джонни, я многое потеряю?
– Полагаю, больше всего потеряет он, – тактично ответил Лэнд.
Через несколько дней на съемках произошло несчастье – самолет Баксли неудачно приземлился, и летчик сломал ногу. Мы с Габриэлем приехали в больницу и неожиданно застали у него Франсуазу. Габриэль развернулся и вышел. Я передала Баксли пожелания скорейшего выздоровления и тоже ушла. А что еще я могла сделать?
Франсуаза изумляла даже видавших виды киношников. В короткий срок она переспала со всеми, с кем только можно. Не знаю, что подталкивало ее больше – природное распутство, карьерные амбиции или желание отомстить Габриэлю за то, что он стал выдающимся авиатором, а она так и осталась никем. Не исключено, что она уже тогда была не в себе и что то, что случилось десятого марта, только ускорило развитие ее психической болезни.
Накануне того дня я заметила, что стала чувствовать себя хуже, чем обычно. Я всегда присутствовала на съемках воздушных сцен под тем предлогом, что Джонни могла понадобиться моя поддержка, но утром десятого мне стало настолько плохо, что я осталась дома. Вызванный ко мне доктор пробормотал что-то о нервах, о переутомлении, прописал успокоительное и был таков. Днем я немного поспала, и когда проснулась, то заметила, что солнце уже садится. Первый же толчок страшного землетрясения, которое сотрясло Лос-Анджелес и Лонг-Бич, оказался таким сильным, что я скатилась с кровати на пол. Электричество потухло, и несколько минут было слышно, как падает мебель и бьется посуда. Снаружи доносились истошные крики. Миссис Миллер вбежала в мою спальню и, подняв меня на ноги, увлекла прочь из дома. Как она позже сказала, она больше всего боялась, что в доме обрушится потолок и раздавит меня.
– Боже мой, Габриэль! – закричала я, когда мы были уже в саду. – Мне надо его найти!
Пыль клубилась вокруг нас, земля дрожала под ногами, вдали завыли сирены. Прислуга выбежала из дома следом за нами, несколько женщин упали на колени и стали молиться.
– Они не снимают вечером, – сказала миссис Миллер, обретая спокойствие. – Он должен быть уже в отеле. Сейчас я позвоню.
Но телефон был мертв – линии передач оборвались. Я настояла, чтобы из гаража вывели машину, и велела шоферу ехать в отель. Всю дорогу мне мерещились всякие ужасы, и когда я вошла в отель и увидела в холле Габриэля, я бросилась к нему и расплакалась.
– Я не могу найти Франсуазу, – сказал он. – Ее нигде нет.
Мы отправились искать ее, и швейцар вспомнил, что утром она взяла такси и поехала в Лонг-Бич.
– Что она забыла в Лонг-Бич? – удивилась я.
– Там ее любовник, – мрачно ответил Габриэль. – Она хвасталась мне, что у него много денег, она бросит меня и уйдет к нему.
И мы отправились в Лонг-Бич, еще не зная, что он принял на себя основной удар. То, что мы видели в Лос-Анджелесе, оказалось сущим пустяком по сравнению с разрушениями в маленьком курортном городке. Мы увидели провалы на асфальте, наполовину обрушившиеся многоквартирные дома, отели, превратившиеся в руины. Увидели тела, которые выносили из домов, мародеров, которых избивали военные, увидели плачущих детей, увидели людей, которые собрались вокруг костров на пустырях, потому что им некуда было возвращаться. Но Франсуазы нигде не было. Мы обращались к полицейским, к военным, к морякам, которые помогали патрулировать улицы и восстанавливать порядок. Меня узнавали и выслушивали внимательно, но помочь ничем не могли.
– Она умерла, – сказал Габриэль безжизненным голосом. – Я чувствую, что она умерла.
В кино я могла сыграть любую эмоцию, но сейчас мне не хотелось притворяться, что я разделяю его горе. К нашей машине подошел немолодой пожарный.
– Это вы ищете француженку? Мы нашли одну, когда разбирали завалы на вилле Гиффорда. Она была с ним в постели, когда началось землетрясение… в общем, зеркальный потолок лопнул, и кусок зеркала прошил его, как меч. Ее придавило колонной, когда она пыталась выбраться оттуда. У нее сломаны ребра, но вроде она выживет…
Я перевела Габриэлю слова пожарного.
– Где ее можно найти? – спросила я.
Франсуаза лежала на матрасе во дворе больницы. Когда Габриэль окликнул ее, она повернула голову, и ее взгляд ужаснул меня. Так смотрит не человек, а бездна, и я похолодела.
– Ты здесь… ты пришел… – твердила она, рыдая. – О-о!
Габриэль пытался успокоить ее, но с ней случился нервный припадок. Уставший молодой врач сделал ей укол, и она забылась сном.
– Город закрыт и контролируется военными, – сказал врач. – Вы сможете увезти ее только завтра.
– Она поправится? – спросила я.
– Ребра заживут. Насчет остального не уверен.
– Вы хотите сказать, что она помешалась?
Он пожал плечами.
– Никто ни черта не знает о человеческой психике, все только притворяются. Если повезет, она проснется и будет такая же, как прежде. Если нет, с ней возникнут проблемы.
Я устроилась поудобнее в машине и попыталась уснуть. Габриэль ходил возле машины, и я видела, как он зажигает одну сигарету за другой.
– Лора, – внезапно сказал он, – я ее не брошу. Я не могу.
У меня заболела спина. Я шевельнулась, пытаясь устроиться поудобнее.
– Если бы ты ее бросил, – проворчала я, – я бы призадумалась.
– Да, но… Я люблю тебя. Я хочу быть с тобой. Все слишком запуталось… Я надеялся, что она выйдет за другого и оставит меня в покое. А теперь…
Я вернулась в Лос-Анджелес на следующий день, готовая к упрекам со стороны Джонни. Однако, когда я вошла в гостиную, он едва повернул голову в мою сторону.
– Я рад, что ты вернулась. Садись.
– Не спросишь, где я была? – не удержалась я.
– По радио уже сообщили. Наврали, что ты поехала в Лонг-Бич помогать Красному Кресту. – Он вздохнул. – Лора, я в очень сложном положении. Ты, пожалуйста, не сердись, но Рэйчел… Она в больнице после вчерашнего. И она ждет ребенка.
– Чьего ребенка? – необдуманно спросила я.
– Чьего ребенка? – необдуманно спросила я.
Джонни побагровел.
– Я надеюсь, ты не станешь опускаться до… Моего, разумеется.
– Я же предупреждала тебя, – сказала я устало. – Говорила, но ты все равно позволил ей влезть между нами.
Джонни дрогнул, но все же продолжал гнуть свою линию.
– Ты ни в чем не можешь меня упрекнуть. Я хорошо к тебе относился.
– Давай без этих мелодраматических фраз, – поморщилась я. – Ты решил выкинуть меня из своей жизни. Так?
– Ну, почему же… Мы ведь были когда-то просто друзьями. Я надеюсь, мы будем друзьями снова.
– Плохо ты знаешь женщин, – отозвалась я. – Твоя жена сделает все, чтобы ты и думать обо мне забыл.
– Тебе просто не нравится Рэйчел, – пробормотал Джонни.
Еще не хватало, чтобы она мне нравилась. Увела моего мужика и торжествует. Небось уже расписывает с маменькой, кого она пригласит на свадьбу.
– Знаешь, – сказала я, – мне кажется, что я заслужила прощальный подарок.
– Этот дом?
– Нет, дом меня не интересует. Я хочу переподписать контракт на новых условиях. Три фильма в год, и не больше. Снимаюсь только в случае, если сценарий мне нравится. Если заведу ребенка, контракт продляется на год – вместо того, в который я не смогу работать.
– Хорошо, я поговорю с отцом, – сказал Джонни. – Это все?
– Все, – сказала я. – Желаю счастья. На свадьбу можешь не приглашать – я все равно не приду.
Я поднялась к себе и с порога увидела Рэя. Он сидел в кресле, положив свою щегольскую шляпу на колено и перекатывая зубочистку от одного угла рта к другому. Напротив него сидела миссис Миллер, сложив руки на коленях, и с ненавистью смотрела на него.
– Как ты сюда вошел? – только и могла выговорить я.
Рэй вынул изо рта зубочистку.
– У меня есть универсальный аргумент, – сказал он небрежно, отворачивая борт пиджака и показывая пистолет под ним.
– Мисс Лайт, – дрожащим голосом спросила миссис Миллер, – может быть, вызвать полицию?
– Не стоит. Мы с Рэем старые друзья. Идите, миссис Миллер, и ни о чем не беспокойтесь.
Когда она удалилась, я обернулась к Рэю.
– Какого черта! – вспылила я. – Что ты себе позволяешь?
– В городе стихийное бедствие, твой телефон не отвечал, я что, должен был сидеть на месте? Потом радио сообщило, что ты каталась в Лонг-Бич, и я решил проверить, все ли с тобой в порядке. – Он умолк и всмотрелся в мое лицо. – Что такое, ты расстроилась? Не надо было туда ездить.
– Джонни женится, – сказала я.
– На дочке ювелира. Я в курсе. – Рэй выдержал паузу. – Она сейчас в больнице, а в больницах много чего случается. Могут не тот укол сделать, например.
Я похолодела.
– Ты о чем?
– Ни о чем. Просто так. – Он смотрел мне прямо в лицо немигающим взглядом, от которого мне сделалось не по себе. – Одно твое слово, и эта сучка исчезнет. Подумай над этим.
– Нет. – Я мотнула головой. – Нет, Рэй. Не надо!
– Что так? Я же не дурак, все понимаю. У тебя карьера. Сын главного продюсера – то, что надо. Она будет тебе вредить, ты же знаешь, что будет. Я могу избавить тебя от нее. Навсегда.
– Не трогай ее, – сказала я. – Слышишь меня? Не смей!
Рэй надел шляпу и поднялся с места.
– Ладно, – сказал он. – Если передумаешь, ты всегда знаешь, где меня найти. Не провожай меня, я сам найду дорогу.
Он подошел к двери, обернулся и холодно улыбнулся.
– А насчет укола я бы все же подумал, – многозначительно уронил он перед тем, как скрыться.
46
Я заключила новый контракт, но Шенберг не так-то легко шел на уступки. Например, вместо моего условия «максимум три фильма в год» получилось «минимум три фильма», но взамен я выторговала себе право выдвигать на рассмотрение тот материал, который мне понравится.
Джонни женился на Рэйчел, но в день, когда состоялась их свадьба, ставшая – после, само собой, землетрясения – главным голливудским событием года, я уже находилась на съемках у режиссера, о котором говорили, что работа с ним – это изощренная форма самоубийства. Ничего подобного я не заметила: да, он был требователен, но не более того. Его требовательность даже пришлась мне по душе, потому что отвлекала меня от тяжелых мыслей. Жена Габриэля так и не поправилась, и он увез ее во Францию. Мы обещали переписываться и обмениваться телеграммами, но я не была уверена, что наши чувства выдержат долгую разлуку. Я мало что могла ему предложить. Вся его жизнь была связана с Францией, страной, где он выучился летать, где он поставил множество рекордов и стал знаменитым. А я не могла бросить Голливуд, потому что приложила слишком много усилий для того, чтобы стать здесь кем-то.
Сейчас я вновь жалею о том, что мне приходится писать от первого лица, потому что я должна упомянуть события, которые меня не затронули, но имели большое значение. Когда Рэй находился в тюремной больнице, он встретил заключенного, который рассказал ему, отчего погиб Карло Серано. Вовсе не Джино де Марко, как думали многие, а Анджело Торре выдал полиции местонахождение склада, после чего распустил слух, что именно Джино все подстроил. При первом же удобном случае Рэй рассказал все Тони, который был взбешен. Получалось, что и он, и Винс работали на человека, который погубил их отца.
– Я его убью, – сказал Тони. – Как он, должно быть, смеялся над нами!
– Во-первых, – сказал Рэй, – нам надо выйти из тюрьмы. Во-вторых, как следует все проверить. В-третьих…
– Убить Анджело, – нетерпеливо вмешался Тони.
– Нет. Сидеть в засаде и ждать удобного момента. Ты убьешь Анджело, его люди убьют тебя, какой в этом прок? Занять его место, чтобы все признали тебя его преемником – другое дело.
– Мы еще долго не выйдем отсюда, – мрачно сказал Тони.
– А ты надави на Монику, пусть она потребует от брата, чтобы он нас вытащил. Она же ходит к тебе на свидания. И еще: не говори ничего ни Винсу, ни Полу. Мы им скажем, но потом.
– Если я когда-нибудь займу место Анджело, – сказал Тони, – ты будешь моей правой рукой.
Выйдя из тюрьмы, Тони и Рэй стали наращивать свое влияние. Тони делал вид, что собирается жениться на Монике, и благодаря этому стал ближайшим к Анджело человеком. Рэй занимался, скажем так, силовыми структурами. Винс и Пол Верде играли вспомогательные роли. У Винса теперь был легальный строительный бизнес, и через его фирму отмывали деньги. Пол заведовал борделями, к которым питал слабость. Но в гангстерском мире прочное положение – недопустимая роскошь. Итальянцев стала теснить еврейская мафия. Осознавая опасность, Джино де Марко предложил Анджело объединиться, чтобы противостоять общему врагу. Его предложение сначала отвергли, но затем, так как положение ухудшилось, волей-неволей вернулись к нему. Анджело по-прежнему был против. Тони выступил в роли этакого мудреца, который признает необходимость идти на компромисс перед лицом обстоятельств. Анджело вспылил и обвинил его в предательстве. За Тони тотчас же вступились члены банды, которых он перетянул на свою сторону. Кривой понял, что дело плохо, и заперся на своей вилле, превращенной в крепость. Ночью люди Рэя прорыли подкоп, пробрались на виллу и задушили Анджело подушкой, пока он спал. Банды Анджело и де Марко объединились под формальным руководством последнего, но Тони выговорил себе право управлять своими людьми. Памятуя о судьбе Анджело и чтобы обезопасить себя от нежелательных последствий, Джино предложил ему жениться на своей дочери, Флоре.
– Если я не женюсь, – поделился Тони с Винсом, – это будет выглядеть так, как будто я собираюсь подсидеть старика, а если женюсь… Вдруг я пожалею? Вдруг она мне не понравится?
– Да ладно, привыкнешь, – пожал плечами Винс. – Я же привык!
У них с Лучией было уже трое детей, а с тех пор, как она села на диету и ухитрилась значительно похудеть, их отношения вообще напоминали второй медовый месяц.
Тони все-таки женился на Флоре, но в церковь явилась Моника, вся в черном, и стала осыпать его проклятьями за то, что он убил ее брата. Не думаю, что его сильно смутила ее выходка; ему скорее не понравилось, что все это произошло в присутствии Розы.
Я мало общалась в то время с ее сыновьями. Теперь я снималась в трех-четырех фильмах в год, а в промежутках между съемками уезжала в Нью-Йорк и на роскошном лайнере – «Нормандии», например – уплывала во Францию. Для прессы я выдумала предлог – любовь к французским модам, духам и украшениям, и я боюсь даже подумать, сколько денег я на них потратила, чтобы оправдать свою легенду. На самом деле я продолжала встречаться с Габриэлем. Болезнь Франсуазы прогрессировала с редкими просветлениями, принимая странные формы. Она могла часами наряжаться и краситься, а потом кромсать платья ножницами; она писала на обоях подобия стихов, перемежая их ругательствами; теперь она не выносила, когда к ней прикасались, и начинала дико кричать, если до нее дотрагивался незнакомый человек. Габриэль жил в отдельном доме в пригороде Парижа, а ее с сиделкой и медбратом поселил в доме напротив. Иногда она его не узнавала и называла Стэнли (так звали Гиффорда, в чьей постели она находилась, когда началось землетрясение). Франсуаза измучила Габриэля. Он по-прежнему много летал, но теперь почти не ставил рекордов, а в 1935-м произошло несчастье – самолет, который он пилотировал, задымился в полете. Габриэль еле-еле дотянул до земли, но когда его вытаскивали из кабины искореженного самолета, никто не мог понять, жив он или мертв. Он отделался многочисленными переломами, и Шарль Бернар сказал мне, что ему лучше больше не летать.