Я подумал: будь я бандитом, предпочел бы, чтобы меня ловил Пучинелли.
Глава 11
Джон Неррити оказался крепко сбитым человеком среднего роста с аккуратно и коротко подстриженными седеющими волосами и столь же аккуратными усиками. В хорошие дни он наверняка прямо-таки излучал очарование, но в тот вечер я увидел всего лишь привыкшего к власти человека, который женился на девушке более чем вполовину моложе его и теперь сожалеет об этом.
Они жили в большом отдельном доме рядом с площадкой для гольфа, возле Сэттона, к югу от Лондона, всего лишь в трех милях от Эпсон-Даунса, где их четвероногое чудо сделало им состояние.
Этот дом был построен годах в тридцатых, в духе эпохи Тюдоров, хотя в довольно сдержанном стиле. Дом преуспевающего человека. Внутри полы от стены до стены устилали ковры, по которым, казалось, никто никогда не ходил.
Такими же девственными были и обтянутые парчой стулья, обитые шелком диванные подушечки и обои. Еще не выцветшие бархатные шторы ровными регулярными складками свисали из-под замысловатых ламбрекенов, а на кофейных столиках из стекла и хромированного металла лежали огромные книги в глянцевых нетронутых обложках. Здесь не было ни фотографий, ни цветов, картины на стенах были предназначены скорее для того, чтобы, заполнить место на стене, а не душу. Все вместе больше походило на витрину магазина, а не на дом, где живет маленький мальчик.
Джон Неррити держал в руке стакан джина с тоником, в котором позванивали кубики льда и плавал ломтик лимона, что само по себе показывало, что он старается не поддаваться обстоятельствам. Я не мог себе представить, чтобы Паоло Ченчи думал о джине с лимоном и льдом через шесть часов после того, как с него потребовали выкуп, — он даже налить-то толком не мог.
С Неррити был Тони Вэйн. На лице его было одно из самых загадочных его выражений. При нем был еще один человек, злоязычный и быстроглазый, который говорил с тем же акцентом, что и Тони. Вид у него был невыразительный. Одет он был во фланелевый костюм и свободный свитер, словно вышел прогуляться со своей собачкой.
— Детектив-суперинтендант Райтсворт, — сказал Тони, с каменной миной представляя его нам. — Ждет возможности побеседовать с миссис Неррити.
Райтсворт едва кивнул мне, скорее торопясь заткнуть меня, чем здороваясь. Один из тех самых, подумал я, для кого полиция — «мы», а остальные — «они», и эти «они», естественно, низшие существа. Меня всегда удивляло, когда таких полицейских продвигали по службе, но Райтсворт был достаточно ярким примером этого. Мне пришла в голову старая шуточка: «Где живет полиция? На Летсбиавеню». Попси оценила бы мои усилия сохранить спокойное выражение лица.
Алисия с Мирандой вошли в гостиную вместе, держась на шаг позади меня, словно за полицейским щитом. По лицу Джона Неррити было понятно, что жене вряд ли придется ждать от него любви, утешения или поддержки.
Он не поцеловал ее. Не поздоровался. Просто сказал, будто продолжая разговор:
— Ты понимаешь, что Ординанд не мой? Я не могу его продать. Ты понимаешь, что мы в долгах по самые уши? Нет, не понимаешь. Ты ни на что не способна. Даже просто присматривать за ребенком!
Миранда за моей спиной согнулась пополам и осела на пол. Мы с Алисией бросились к ней, и я шепнул ей на ухо:
— Перепуганные люди часто грубы и говорят жестокие вещи. Он испуган не меньше вас. Вот на это и опирайтесь.
— Что вы там бормочете? — грозно вопросил Неррити. — Миранда, Бога ради, вставай, не будь жалкой. — Он с отвращением посмотрел на отчаянное лицо и спутанные волосы матери своего сына и с проблеском запоздалого сочувствия нетерпеливо сказал:
— Вставай, вставай, они говорят, что это не ты виновата.
Все равно она всегда будет считать себя виноватой. Он тоже. Мало кто понимает, насколько похитители бывают настойчивы, терпеливы, изобретательны и быстры. Если они кого решили похитить, то они это сделают.
Райтсворт сказал, что хочет задать миссис Неррити несколько вопросов, и повел ее к дальнему дивану. Ее здоровенный муж шел за ним со своим позвякивающим стаканом в руке.
Алисия упала в кресло, будто ноги уже ее не держали, а мы с Тони отошли подальше и сели у окна, чтобы тихонько обменяться замечаниями.
— Он, — Тони показал, головой на Неррити, — все время топал туда-сюда, истоптал этот хренов ковер до дыр, обзывал жену гребаной коровой.
По-всякому обзывал. Я некоторых слов даже и не слышал никогда. — Он свирепо осклабился. — Иногда вот так и просвещаешься.
— Изливает гнев на того, кто не сможет дать сдачи?
— Бедная дура.
— Еще требования были? — спросил я.
— Ни фига. Уменьши звук. Этот луч света в темном царстве, Райтсворт, приволок с собой чемодан, набитый подслушивающими устройствами, но и половину не знает куда втыкать. Я сам установил «жучок» на телефоне. Терпеть не могу, когда эти паршивые дилетанты путаются под ногами.
— Насколько я понимаю, мы ему не нравимся, — сказал я.
— Райтсворту-то? Да он ненавидит даже землю, по которой мы ступаем.
— Это правда, что Джон Неррити ничего не может получить за лошадь?
Я спросил очень тихо, но Тони оглянулся, чтобы быть уверенным, что ни супруги Неррити, ни Райтсворт его не подслушают.
— Когда я пришел, он все мне и выложил разом. Похоже, его чертов бизнес хиреет, и он заложил кое-какие... хм... части своей лошади, чтобы поправить дело. Так сказать, занял под нее. Весь этот сыр-бор из-за того, что, как я понимаю, он не надеется набрать денег, чтобы вернуть своего сопляка. Он в панике, и его хреновы подштанники пора отсылать в стирку.
— А что он сказал о нашем гонораре?
— Ага, — он искоса глянул на меня. — Это ему прямо под дых пришлось. Он сказал, что не может себе этого позволить. Затем стал умолять меня не уходить. Да и с Райтсвортом у него тоже не больно ладится. Да и кто с этим легашом поладит? Вот он и ходит такой издерганный со всех сторон и валит все на свою жену. — Он глянул на Миранду, которая снова залилась слезами. — Похоже, она работала у него секретаршей. Вон у него на столе ее фото. Красотка, ничего не скажешь.
Похоже, снимали ее в студии. Ангельски хорошенькое личико с тонкими чертами, большими глазами и еле заметной улыбкой. Наверняка снимали прямо перед свадьбой, в тот миг, когда она была наиболее привлекательна, до того, как жизнь прокатилась по ней и втоптала в грязь все пленительные мечты.
— Ты сказал ему, что мы и за так ему поможем? — спросил я.
— Ни хрена. Честно говоря, он мне не нравится.
Наша фирма иногда работала бесплатно, но это зависело от обстоятельств. Все партнеры признавали, что семье, попавшей в беду, все равно надо помочь, и никто из нас не ворчал по этому поводу. Мы все равно никогда не запрашивали много, так что разбогатеть нам не светило. Мы, в общем-то, боремся с расходами, а не увеличиваем их. Просто гонорар и расходы — и никаких процентов. Наши клиенты точно знают, что сумма выкупа ни в коем случае не влияет на наше собственное вознаграждение.
Внезапно зазвонил телефон, заставив всех в комнате подскочить. И Тони, и Райтсворт замахали Неррити, чтобы он поднял трубку, и он подошел к телефону так, словно боялся обжечься. Я заметил, что он весь напрягся даже живот втянул, и дыхание его стало частым и неглубоким. Если бы в комнате было совсем тихо, мы услышали бы, как колотится его сердце. Когда он протянул дрожащую руку к трубке, Тони уже включил запись и усилитель, так что все в комнате могли расслышать слова звонившего.
— Алло, — хрипло выговорил Неррити.
— Это вы, Джон? — Звонила женщина. Ее высокий голос звучал взволнованно. — Вы меня ждете?
— О... — Миранда смущенно вскочила на ноги. — Это мама. Я просила ее...
Она затихла, когда муж, слишком быстро расслабившись от напряжения, убийственно глянул на нее и передал ей трубку. Она умудрилась взять ее, не коснувшись его руки.
— Мама? — дрожащим голосом спросила она. — Да, приезжай пожалуйста. Я думала, что ты уже едешь...
— Девочка моя, когда ты позвонила, ты была в таком волнении. Сказала, что не будешь рассказывать мне о том, что случилось. Я переполошилась.
Я не хочу вмешиваться в ваши с Джоном отношения, ты же знаешь.
— Мама, просто приезжай. — Нет, я...
Джон Неррити вырвал трубку у жены и почти проорал:
— Розмари, приезжайте. Вы нужны Миранде. Приезжайте как можно скорее. Ладно?
Он раздраженно швырнул трубку, и я подумал — неужели этот властный хозяйский тон поможет доставить сюда родительницу? Телефон почти сразу же зазвонил снова. Неррити взбешенно схватил трубку:
— Розмари, я же сказал вам...
— Это Джон Неррити? — спросил мужской голос. Громкий, агрессивный, угрожающий. Это была не Розмари. У меня самого дрожь по спине прошла. Тони склонился над записывающим устройством, проверяя дрожащие стрелки.
— Да, еле слышно сказал Неррити; как будто у него весь воздух вышел из легких.
— Розмари, я же сказал вам...
— Это Джон Неррити? — спросил мужской голос. Громкий, агрессивный, угрожающий. Это была не Розмари. У меня самого дрожь по спине прошла. Тони склонился над записывающим устройством, проверяя дрожащие стрелки.
— Да, еле слышно сказал Неррити; как будто у него весь воздух вышел из легких.
— Слушай. Слушай хорошенько. Ты найдешь коробку с пленкой у своих парадный ворот. Делай так, как там будет сказано.
Последовал резкий щелчок и гудки, а затем Тони, нажимая на кнопки, заговорил с кем-то, видимо, с телефонистом.
— Вы определили источник второго звонка? — спросил он.
Ответ мы прочли по его лицу.
— Ладно, — задумчиво сказал он. — Спасибо. Нужно, чтобы разговор продлился не менее пятнадцати секунд, — сказал он Неррити. — Лучше, чем в прежние времена. Хуже всего то, что бандюги тоже об этом знают.
Неррити уже пошел к передней двери, и теперь мы слышали, как он хрустит по гравию.
У Алисии и в самом деле был очень бледный вид. Я опустился на колени рядом с ее стулом и обнял ее.
— Можешь подождать в другой комнате, — сказал я. — Посмотри телевизор. Книжку почитай.
— Ты же знаешь, что я не могу.
— Извини за все. — Мы даже не заметили, когда перешли на «ты», настолько это получилось легко и естественно. Она быстро глянула на меня.
— Ты пытался отправить меня домой к Попси. Я сама виновата, что осталась здесь. Я в порядке. Я не помешаю, честное слово. — Она сглотнула.
— Так странно... видеть все это с другой стороны.
— Ты чудесная девушка, — сказал я. — Попси так мне и говорила, и она права.
Она выглядела уже чуточку не такой испуганной и на миг положила голову мне на плечо.
— Ты моя опора, сам знаешь, — сказала она. — Без тебя все рухнуло бы.
— Я буду здесь, — сказал я. — Но лучше было бы, если бы вы с Мирандой пошли на кухню и нашли что-нибудь поесть. Сами поели бы чего-нибудь.
Чего-нибудь сладкого. Печенья, пирога — чего-нибудь в этом духе.
— От этого толстеют, — автоматически сказала она совершенно по-жокейски.
— Сейчас это пойдет вам на пользу. Сахара — естественный транквилизатор. Потому те, кто несчастен, все время едят.
— Ты знаешь много очень необычных вещей.
— И еще, — добавил я, — я не хочу, чтобы Миранда услышала то, что будет на пленке.
— О... — Глаза ее распахнулись, когда она вспомнила. — Пучинелли выключил запись... чтобы я не слышала.
— Да. Это было страшно. И сейчас так же будет. Первые требования всегда пугают больше всего. Эти угрозы специально направлены на то, чтобы сломать человека. Чтобы заставить Неррити заплатить что-нибудь, что угодно, очень быстро, чтобы спасти своего маленького сына. Так что, Алисия, идите-ка с Мирандой на кухню и поешьте чего-нибудь.
Она со слегка опасливой улыбкой пошла к Миранде, которая изредка всхлипывала, будто икала. Тем не менее та апатично согласилась пойти и выпить чашечку чаю. Девушки удалились. Притопал Неррити с коричневой картонной коробкой.
Райтсворт тут же схватил ее и стал вскрывать, приказав остальным держаться подальше. Тони насмешливо поднял брови. Райтсворт вытащил пару пластиковых перчаток и надел их, прежде чем осторожно разрезать перочинным ножом толстую клейкую ленту, закреплявшую крышку.
Открыв коробку, Райтсворт сначала заглянул в нее, затем сунул внутрь руку и вынул содержимое: как и ожидалось, это была кассета в пластиковом футляре.
Неррити посмотрел на нее так, словно она могла укусить, и неопределенно махнул на нарядное золоченое и обитое тканью настенное сооружение, за одной из дверок которого находились залежи дорогого стереооборудования.
Райтсворт нашел щель для кассеты и осторожно сунул ее туда, а Неррити нажал соответствующие кнопки.
Комнату заполнил грубый, оглушительный, бескомпромиссный голос: «Неррити, слушай хорошенько!» Я быстро подскочил и уменьшил звук, поскольку угрозы на полной громкости звучат даже страшнее, чем нужно. Тони одобрительно кивнул, но Райтсворт разозлился. Голос продолжал говорить, уже поспокойнее в смысле децибел, но не в смысле содержания.
"Мы взяли твоего дитенка, Неррити. Если хочешь получить своего наследника целым, то будь хорошим мальчиком и делай, что тебе сказано. Иначе мы возьмем ножичек, Неррити, и отрежем ему кое-что, чтобы убедить тебя. Не волосы, Неррити. Может, пальчик. Или его маленькое мужское достоинство.
Будь уверен. Понял, Неррити? Так что не валяй дурака. Это серьезно.
У тебя есть лошадь, Неррити. Мы считаем, что она кое-что стоит. Шесть миллионов. Семь. Продай ее, Неррити. Как мы уже сказали, мы хотим пять миллионов. Иначе дитенок пострадает. Хорошенький малыш. Ты ведь не хочешь, чтобы он кричал? А он будет кричать от того, что мы с ним сделаем.
Ты задействуешь агента по продаже своего чистокровного. Мы даем тебе неделю. Это семь дней, начиная с нынешнего. Ты предоставляешь деньги в уже имевших хождение банкнотах, не более чем по двадцать фунтов. Мы скажем, где ты их оставишь. Делай как сказано, иначе мы его кастрируем. И пошлем тебе запись. Чик-чик, а потом визг.
И держись подальше от полиции. Если мы узнаем, что ты позвонил легашам, то твоего сыночка упакуют в пластиковый мешок. Хана. Ты даже тела его не получишь. Ничего. Подумай об этом. Так-то, Неррити. Пока".
Голос резко оборвался, и, прежде чем кто-то пошевелился, целую минуту царило глухое молчание. Я раз двадцать слушал записи с требованием выкупа, но всегда, каждый раз это потрясает. Для Неррити, как и для многих родителей до него, это был удар в самое сердце.
— Они же не могут... — выговорил он пересохшим ртом, голос его срывался.
— Могут, — без обиняков ответил Тони, — если мы не сделаем все правильно.
— Что они сказали вам сегодня днем? — спросил я. — Что-нибудь изменилось?
Неррити с трудом сглотнул.
— Н-нож. Это. Раньше он просто сказал — «пять миллионов за ребенка». Я ответил, что у меня нет пяти миллионов... Он сказал: «У тебя есть лошадь, продай ее». Все. Да, еще никакой полиции. Пять миллионов, не обращаться в полицию или мальчик умрет. Сказал, что свяжется со мной. Я начал кричать на него... он просто повесил трубку.
Райтсворт вынул кассету из магнитофона и сунул ее в футляр, затем в картонную коробку — все с преувеличенной осторожностью, в пластиковых перчатках. Сказал, что заберет запись. И что они поставят «жучок» на телефон мистера Неррити. И что они будут работать над этим делом.
Неррити, очень встревоженный, стал умолять его быть осторожным. Насколько я понимаю, человеку, привыкшему хамить, весьма нелегко умолять кого бы то ни было. Райтсворт с важным видом сказал, что будут предприняты все меры предосторожности. Насколько я понял, Тони, как и я, считал, что Райтсворт чересчур всерьез воспринимает угрозы и, стало быть, не слишком блестящий детектив.
Когда он ушел, Неррити, справившись с первыми страхами, налил себе еще джина с тоником, опять со льдом и лимоном. Лед из ведерка он доставал щипчиками. Тони смотрел на него, не веря глазам своим.
— Выпьете? — запоздало спросил он нас. Мы покачали головами.
— Я не стану платить этот выкуп, — ощетинился он. — Во-первых, я не могу. Лошадь все равно придется продать. Коню четыре года, он пойдет на племя. Мне не нужен агент, все уже устроено. Часть доли уже продана, но я вряд ли увижу хоть пенни. Как я уже говорил, у меня долги по бизнесу. — Он сделал большой глоток. — Вы также наверняка знаете, что лошадь для меня это разрыв между платежеспособностью и банкротством. Когда я купил ее однолетком, это был самый удачный день в моей жизни. — Он даже слегка надулся, мысленно похлопав себя по плечу, и мы увидели отголосок той гордости, с которой он, наверное, заказывал себе джин с тоником, подсчитывая свое состояние.
— Разве ваш бизнес, — спросил я, — общество с ограниченной ответственностью? Извините за вопрос.
— Нет:
— Чем вы занимаетесь? — небрежно спросил его Тони.
— Импортом. Оптовые поставки. Одно-два неверных решения... — Он пожал плечами. — Неприятные долги. Фирмы, задолжавшие мне, обанкротились.
Для фирмы моего уровня небольшой спад в деловой активности может причинить чертовский урон. Ординанд все покроет. Все приведет в порядок. Это мой капитал для будущей торговли. Ординанд — это же просто чудо. — Он яростно взмахнул рукой, словно отсекая что-то. — Будь я проклят, если уничтожу всю свою жизнь из-за этих чертовых похитителей!
Вот он и сказал, подумал я. Высказался вслух обо всем, что разъедало его душу с тех пор, как позвонила Миранда. Он не настолько любил своего сына, чтобы пойти ради него на жертву.
— Сколько стоит Ординанд? — бесстрастно спросил Тони.
— Они точно назвали. Если повезет, то шесть миллионов. Сорок акций на сто пятьдесят тысяч каждая. — Он отхлебнул, зазвенел лед.
— А сколько вам необходимо для того, чтобы подправить ваш бизнес?
— Это слишком личный вопрос!