Джейн вдруг шевельнулась и забормотала:
— Отныне ты свободен, Артур… Скажи, в какие края ты хотел бы отправиться? Хочешь, полетим на воздушном шаре в Россию? В Австралию? Или в Бразилию?..
— Джейн, это я, Розалинда. Тебе что-нибудь надо?
— Я готов лететь куда угодно, отвечал Артур, только бы там не было мадам Жютье…
— Тс-с-с. Спи, спи. — Розалинда щёлкнула выключателем, тихо затворила дверь и спустилась к себе.
Осталось всего три дня и три ночи, подумала она, — и домой, в Камерон. Будет ли она там скучать по этой комнате? Дома у неё в спальне красивая мебель вишнёвого дерева и яркие клетчатые занавески. И покрывало, которое мама сшила специально для неё. Но всё же и здесь, в этой комнате, ей было хорошо. Вот на кровати лежит книга про Геттисбергское сражение, скоро она её дочитает. Эту книгу ей принёс Кегни. В вазочке на комоде — белая бахромчатая роза Фимбриата, с того самого куста. А рядом целая стопка писем от Анны, и в каждом куча советов про то, как вести себя с Кегни. С двери кладовки свисает платье в полосочку — она была в нём на дне рождения Джеффри. Розалинда подошла и потрогала обтянутые тканью пуговки на спине, все по очереди. Ей даже не надо их считать, она помнит наизусть, что их тринадцать. И точно так же она помнит наизусть, что сказал Кегни, когда увидел её в этом платье.
Розалинда подошла к окну и подняла москитную сетку. Дождь перестал, небо прояснилось — высоко над верхушками деревьев плыла луна. Розалинда рассчитала, что если высунуться из окна и изогнуться чуть влево, то обиталище Кегни окажется как раз напротив — не будь тут деревьев и живой изгороди, можно было бы разглядеть свет в окошке. «Ого! Да вы просто супер!» — вот что он сказал. Но сейчас ей вдруг захотелось представить, что бы он сказал, если бы она тогда была там одна. «Ого! Розалинда, да ты просто…»
Кто-то постучал в дверь. От неожиданности Розалинда дёрнулась и ударилась головой о раму.
— Розалинда, ты тут?
Скай. Розалинда тихо опустила сетку на место и открыла дверь.
— Что случилось?
— Ничего. А почему что-то обязательно должно случиться? — Скай зашла в комнату и села на кровать.
— Ничего так ничего. Будем считать, что ты всегда целыми днями сидишь запершись у себя в комнате, выходишь только к ужину, рычишь и смотришь на всех волком.
— Что, я так себя сегодня вела?
— Да. — Розалинда тоже села и стала ждать. Торопить Скай не имело смысла, с ней всегда требовалось терпение.
Терпения потребовалось немало. Сначала Скай оглядела всю комнату. Поболтала ногами. Потом несколько минут смотрела в потолок. И наконец спросила:
— Ты когда-нибудь выходила из себя?
— Ну, помнишь, я же накричала на тебя, когда ты сожгла печенье.
— Нет, я имею ввиду другое… Когда человек совсем выходит из себя… делается как помешанный.
— Ну, тогда… как-то Томми Гейгер выхватил у меня читательский дневник, который я писала всё лето, и утопил в луже. Я обзывала его всякими нехорошими словами.
— Розалинда, это ж было сто лет назад! Ты тогда училась в третьем или четвёртом классе.
— А больше я не помню.
Скай опять подняла глаза к потолку. Терпение у Розалинды начало иссякать. Если Скай немножко не подтолкнуть, подумала она, так можно всю ночь просидеть.
— Ты сегодня вышла из себя?
— А ты откуда знаешь? Д-да, я вышла из себя, это было у миссис Тифтон. Я ей наговорила… — Скай запнулась. — Но она первая начала. Она говорила ужасные вещи, и я просто не могла сдержаться.
Розалинда, конечно, понимала, что она должна отругать Скай. Пендервики не выходят из себя, когда разговаривают со взрослыми. Особенно если они только что пообещали вести себя с этими взрослыми как леди. Или как джентльмены, не важно. Но что за ужасные вещи говорила миссис Тифтон? Надо бы сперва выяснить.
— Какие ужасные вещи?
— Про маму.
Это прозвучало как пощёчина. Вздрогнув, Розалинда оглянулась на тумбочку, где стояла мамина фотография. Мама, любимая мама. В тысячу, в миллион раз лучше какой-то миссис Тифтон.
— Да как она может?.. Что она вообще знает о нашей маме?
— Ничего. Я ей так и сказала.
— Правильно сделала.
— Значит, ты не сердишься, что я вышла из себя?
— Н-ну… — Розалинда колебалась.
— И про остальных она тоже наговорила кучу гадостей. Про меня сказала, что я нахалка и ищу, где бы напакостить, а Бетти — странная и ненормальный ребёнок, а ты бегаешь за Кегни, как влюблённая собачонка, и скоро парни перестанут с тобой церемониться, и тогда прости-прощай твоя невинность…
— Моя… — Это было хуже пощёчины. Розалинде показалось, будто на неё вылили ведро скользких вонючих помоев. Она отвернулась и бросилась лицом в подушку.
Скай опешила. Ну вот, опять. И кто её за язык тянул?
— Розалинда, прости, мне не надо было этого говорить…
— Нет. Хорошо, что сказала. Но теперь иди. Мне надо побыть одной.
— Но я…
— Иди.
Нельзя лежать так вечно, сказала себе Розалинда. И сама же ответила: можно. Сколько захочу, столько и буду лежать. Встану, только чтобы сесть в машину и ехать домой, в Камерон. Зато никого больше тут не увижу. И меня никто не увидит. И хорошо. Наверно, не одна только миссис Тифтон, а все, все догадались, какая я была дура. И тётя Черчи, и Гарри, и этот противный Декстер… И Кегни тоже?
Розалинда повернулась на другой бок. Она лежала так уже два часа — ничего не делала, только думала и думала всё об одном и том же. Когда мистер Пендервик зашёл пожелать ей спокойной ночи, она притворилась спящей, и он укрыл её одеялом и выключил свет. Она почувствовала себя предательницей: раньше она никогда не обманывала папу. Вот что любовь делает с людьми.
Любовь ли это? В последние недели Розалинда часто задавала себе этот вопрос. Мама Анны говорила, что любовь — это такое чувство, будто тебя переехал грузовик. Розалинда сейчас ощущала себя так скверно, будто её и правда переехали. Но всё же вряд ли это был грузовик, скорее мотоцикл. Да и неизвестно ещё, можно ли вообще любить человека, если он тебя не любит. И, главное, если ты с ним ни разу не целовалась. Анна уверяла, что нельзя. Хотя у Розалинды имелись сомнения на этот счёт. Можно ведь целоваться и не любить. Она же точно не любила Нейта Картмелла, когда он поцеловал её в день святого Валентина. Или Томми Гейгера, которого она сама чмокнула в щёку, проспорив Анне. Но всё это были эпизоды из далёкого детства — совсем, совсем не то, что целоваться с Кегни.
Целоваться с Кегни. Стоило Розалинде даже мысленно произнести эти слова, как голова у неё закружилась и кровь прилила к щекам. Нет, подумала она, так не годится. Так можно совсем превратиться в дурочку, у которой одни мальчики на уме. Она порывисто села и сказала себе: надо выйти на свежий воздух. Проветрить мозги.
Гулять ночью, втайне от всех, оказалось по-своему приятно. После дождя было сыро, и Розалинда перескакивала через высокую траву, чтобы не слишком промокнуть. С неба прямо на неё смотрела луна — прекрасная, загадочная, вечная. А какая-то жалкая миссис Тифтон, что она такое по сравнению с луной? Ничто. Розалинда покружилась на месте, будто снова на минуту стала юной и беззаботной. Ах, как хочется взглянуть в последний раз на Арундел-парк, прежде чем запереться опять у себя в спальне! Розалинда подбежала к изгороди, быстро проскочила через тоннель, пронеслась стрелой мимо мраморного громовержца — и неожиданно остановилась. В лунном свете ей показалось, что перед ней не знакомый парк, а волшебная страна, прекрасная и загадочная. Волшебная страна? Да что с ней сегодня такое? Только что кружилась волчком, а теперь ей уже и волшебные страны мерещатся, будто фантазёрке Джейн? Розалинда припустилась бежать во весь дух. Быстрее, ещё быстрее!.. Вот так! Меньше останется глупостей в голове.
Добежав до пруда, она без сил бросилась на большой камень, утёсом торчащий над водой, и откинулась на спину, чтобы лучше видеть небо — тысячи мерцающих звёзд. Интересно, размышляла она, а если бы рядом сидел Кегни и они бы вместе смотрели на звёзды, о чём бы они тогда говорили? О созвездиях? Розалинда проходила созвездия в четвёртом классе, но, кроме пояса Ориона, ничего сейчас не могла припомнить. А может, им и не понадобилось бы ни о чём говорить. Они бы просто держались за руки и…
Нарисованная воображением картинка неожиданно рассыпалась. Между лягушачьими руладами Розалинда уловила посторонний звук: кто-то тихо смеялся.
Кто там? Розалинда обернулась — и тут же пожалела, что её понесло в этот парк, к этому пруду. Лучше бы она ворочалась всю ночь на кровати в своей комнате. С той стороны пруда, прямо напротив её утёса, стояли двое, глядя друг на друга. Минуту назад их там не было. Пусть они уйдут! — взмолилась Розалинда. Но они не уходили. По-прежнему стояли и смотрели, глаза в глаза: больше их ничего не интересовало. Пусть тогда этот парень в бейсболке будет не он, а кто-нибудь другой, подумала Розалинда, — хотя было ясно, что раз это уже он, то никем другим он оказаться не может. Девушку с длинными рыжими волосами она никогда раньше не видела и надеялась никогда больше не увидеть.
Ничего, сказала себе Розалинда, я выдержу. Главное, чтобы он не начал её целовать.
Он начал её целовать.
И тогда Розалинда почувствовала, что грузовик её переехал. Ей надо было срочно, сейчас же выбираться отсюда. Прочь, прочь, к себе в комнату, под одеяло, немедленно! Без единого звука, почти не дыша, понемножку, по сантиметрику, она отползала от края утёса назад. Поздно!.. Двое перестали целоваться. Сейчас они повернутся лицом к пруду, а тут, прямо у них перед носом, сидит она, вся залитая лунным светом, — как гигантский белый паук, пришпиленный булавкой к верхушке утёса. Надо успеть что-то сделать. Если они её увидят — всё, жизнь кончена. Попробовать соскользнуть вниз, к самой воде? Может, гам они её не заметят? Так, хорошо. Пока не заметили. Ещё чуть-чуть, и ещё…
— Ай! — вскрикнула Розалинда, теряя равновесие. Послышался громкий всплеск, и тёмная вода сомкнулась над ней.
— Как она, жива? — Голос был незнакомый, молодой, женский.
— Кажется, ударилась головой о камень, когда падала. Ей сейчас нужно тепло. — А этот голос Розалинда знала. Он принадлежал тому, чьё имя она предпочла бы сейчас забыть. Насовсем. Она почувствовала, как её накрывают чем-то сухим и тёплым, и заодно поняла, что она лежит на земле, промокшая и продрогшая насквозь, и голова у неё раскалывается.
— Кто она такая, не знаешь? — спросила девушка.
— Это Розалинда, старшая из четырёх сестёр — ну, я тебе рассказывал. Слушай, её прямо трясёт.
— А она ничего, симпатичная, правда?
Не знаю, она же ещё ребёнок. Послушай, побудь с ней несколько минут, а? Я пока сбегаю за её отцом.
Розалинда застонала и пошевелилась. Она хотела попросить, чтобы они не беспокоили папу, но вместо этого почему-то произнесла:
— Офелия, довольно вкруг тебя воды, чтоб доливать её слезами…[18]- Господи, что она несёт? — пробормотала девушка.
— Бредит, наверно. Эй, ты меня слышишь? Розалинда! — громко позвал Кегни — да, конечно, это был он, кто же ещё. Ну почему какой-нибудь незнакомец, какой-нибудь случайный прохожий не мог вытащить её из пруда?
Розалинда открыла глаза и приказала себе сосредоточиться. Немного помолчав, она сказала:
— Не надо беспокоить папу.
— Но ты ударилась головой, — сказал Кегни.
— Ничего, всё уже в порядке. — Розалинда попыталась сесть.
Сесть она не смогла, зато рассмотрела лёгкую спортивную куртку с надписью «Ред Соке», которую только что набросил на неё Кегни.
— Тебе нельзя пока вставать, — Кегни заботливо придержал её за плечо.
— Мне нужно домой, — сказала она и вдруг (этого только не хватало!) заплакала.
— Тогда я тебя отнесу.
Нет, нет, я сама… — Но Кегни уже поднял её на руки, как ребёнка, вместе со своей курткой.
Розалинда приподняла голову, чтобы получше рассмотреть рыжеволосую девушку. Красивая, подумала она. А я — как мокрый мешок с картошкой.
— Это Катлин, — сказал Кегни.
— Привет, — сказала Розалинда.
— Надо же, какой несчастный случай, — посочувствовала Катлин.
Несчастный случай! В эту минуту Розалинде казалось, что всё её лето — один сплошной несчастный случай.
— Держись крепче, Рози, — сказал Кегни.
И годы спустя, когда Розалинде доводилось увидеть на ком-нибудь обычную спортивную куртку с надписью «Ред Соке», в её памяти всплывала эта долгая, долгая дорога от пруда до летнего домика. Катлин болтала про каких-то их с Кегни общих знакомых — которых Розалинда никогда не видела, — пересказывала совместно просмотренный фильм про любовь — о котором Розалинда никогда не слышала, — перечисляла, куда они с Кегни вместе ходили и куда ещё собираются пойти. Кегни изредка поддакивал или возражал, а Розалинда не поддакивала и не возражала, за всю дорогу не сказала ни слова. А что она могла сказать? Что ей стыдно? Что она не знала, что они окажутся у пруда, а знала бы — не подошла бы и на пушечный выстрел? Говорить об этом было глупо. А говорить о поясе Ориона, как она теперь понимала, — ещё глупее. Поэтому она просто закрыла глаза и положила голову Кегни на плечо. Тем более что голова ужасно болела, а положить её больше было некуда. И всю дорогу слёзы тихо текли по её щекам.
Глава пятнадцатая Растерзанная книга
— Розалинда, ты ничего мне не хочешь рассказать про вчерашнюю ночь? — спросил мистер Пендервик.
— Нечего рассказывать, пап. Правда. Мне захотелось проветриться, вот я и пошла в парк. Около пруда поскользнулась, упала в воду. А когда падала, ударилась о камень. — Розалинда смотрела на отца умоляюще. Зачем он её мучает? Даже ночью, когда Кегни принёс его старшую дочь, мокрую, только что из пруда, с огромным синяком на лбу, папа великодушно не задавал ей никаких вопросов. А утром ему вдруг понадобились какие-то признания. Она уже во всём призналась сама себе: у неё было на это время, пока она ворочалась до утра без сна. Как она могла быть такой дурой, как могла отдать своё сердце тому, для кого она всего лишь ребёнок? С сегодняшнего дня она даже думать не будет о парнях. Семья, подруги, школа — вот отныне все её интересы — на много лет вперёд.
— Но объясни мне, как получилось, что Кегни с этой девушкой…
— Катлин.
— Да, Катлин. Так как всё-таки вышло, что они оказались там как раз вовремя, чтобы тебя спасти? Простое совпадение?
— Наверно… То есть конечно.
— Скажи, а это никак не связано с тем, что Скай вчера пришла домой промокшая до нитки? Если да, то следующая, надо полагать, Джейн? И теперь всех моих дочерей поочерёдно мне будут доставлять мокрыми насквозь, как из морской пучины?
— Ну пап!
Мистер Пендервик обвёл глазами кухню, словно ища чьей-то поддержки, — но в кухне никого не было.
— Розалинда, ты уже почти взрослая. А я, знаешь ли, не слишком разбираюсь в делах взрослых девушек… Вот если бы твоя мама…
Он умолк. Глаза Розалинды наполнились слезами. Лучше бы требовал признаний, подумала она.
— Скажи мне, Рози, — мистер Пендервик перестал озираться и взглянул ей прямо в глаза. — Если бы мама была жива… и ты бы рассказывала ей про свою вчерашнюю ночь… тебе было бы чего стыдиться?
— Нет, — твёрдо сказала Розалинда.
— Тогда всё в порядке, — кивнул мистер Пендервик.
— Стыдиться нечего. Ну, разве что смущаться.
— Э, дочка, ты меня лучше не путай…
С лестницы, прыгая через две ступеньки, сбежала Скай.
— Джеффри не появлялся?
— Нет, — сказала Розалинда.
— Ого! — При виде старшей сестры Скай резко затормозила. — Что это у тебя?
— Ничего.
- Что значит «ничего»? У Джеффри, после того как мы с ним познакомились, и то блямба была поменьше.
— «Ничего» — это значит, она не хочет об этом говорить, — пояснил мистер Пендервик.
На лестнице появилась Джейн, победно размахивая голубой тетрадкой.
— Есть! Готово! Просыпаюсь утром, а весь конец книги у меня уже в голове — оставалось только записать! Я и записала. Пап, можно я сегодня попечатаю на твоём компьютере?
Притормози на минутку. Как ты себя чувствуешь? — спросил мистер Пендервик.
— Отлично, только сопливо немножко, — Джейн пошмыгала носом для наглядности. — Последняя точка в конце книги меня исцелила!
— Ну, тогда, конечно, придётся пустить тебя за компьютер. А нам потом можно будет познакомиться с твоим новым шедевром?
— Конечно, пап!.. Ой, Розалинда, откуда у тебя такой синячище?
— Она не говорит, — сказала Скай.
— Почему?
— Так она решила, — ответил мистер Пендервик.
Раздался звонок. Розалинда подбежала к висевшему на стене телефону.
— Алло? А, привет, тётя Черчи. Да, здесь. — Розалинда обернулась. — Скай, тётя Черчи хочет тебе что-то сказать.
— Наверно, про Джеффри! — Скай радостно схватила трубку.
Но когда она вешала её на место, вид у неё был совсем не радостный.
— Что случилось? — спросила Розалинда.
— Миссис Тифтон с Декстером вчера увезли Джеффри в Пенсильванию.
— Что? — вскрикнула Джейн. — Значит, его уже отдали в Пенси!..
— Не может быть. — Розалинда опустилась на стул. По сравнению с этой настоящей бедой её собственные беды вдруг показались ей мелкими неурядицами.
— Объясните же мне наконец, в чём дело! — потребовал мистер Пендервик.
Объяснять пришлось издалека. Точнее, сёстры пытались было начать прямо с Пенси, но выходило так путано и непонятно, что они всё-таки вернулись назад, к генералу Фрамли и Вест-Пойнтской академии. Заодно рассказали о том, какую нехорошую роль сыграл Декстер в истории с военной школой. И ещё об отце Джеффри, хоть о нём и мало что было известно. А когда они закончили и всё встало на свои места, Скай неожиданно выложила, что произошло вчера в музыкальной комнате Арундел-холла. Правда, к облегчению старшей сестры, она не стала пересказывать всего, что миссис Тифтон говорила про маму и про Розалинду с Кегни.