На вершине холма мы нашли настоящую крепость с бойницами. Правда, крепость эта была построена природой, но природа, как известно, всегда была лучшим в мире архитектором. Не случайно современные архитекторы пытаются использовать то, что создано природой, как, например, принцип строительства пчелиных сот. Я слышал где-то, что здания, стены которых построены по этому принципу, являются самыми надежными и крепкими и не разрушаются даже при мощных землетрясениях.
Правда, бойницы в стенах нашей природной крепости такой величины, что в них можно было бы верхом въехать, тем не менее позиция эта была удобна для обороны гораздо более, чем любая другая на ближайших холмах, которые нам удалось посетить. А мы немало их пересекли только за один минувший вечер.
— Сколько у нас до рассвета? — спросил дядя Вася.
— Меньше часа, — ответил я, глянув не на трубку с циферблатом, а на небо. Время определять я умел и без часов. Тем более такое расплывчатое во временном понятии явление, как рассвет. Его определить невозможно. Можно определить восход солнца, но рассвет начинается задолго до него, и начинается незаметно, вкрадчиво.
— Значит, отведем себе еще час жизни и насладимся им. Кто как хочет, тот пусть так и наслаждается. Я лично предпочитаю умереть выспавшимся… — Дядя Вася бросил на землю автомат, а за ним и сам улегся на бок.
— А что! — сам себя в чем-то уверяя, сказал Ананас и вытащил из кармана бутылку водки.
— В чем застану кого, в том и судить буду, сказал Господь, — назидательно произнес старик Василий, который оказался в действительности не таким уж и старым. — А апостол Павел говорил, что пьяницы не унаследуют Царствия Небесного.
— Думаешь, готовиться пора? — доверчиво спросил Ананас.
— Готовым нужно быть всегда. Никто из нас не знает своего пути. Живем, надеемся на что-то, планы строим, деньги копим, а потом лопнет в голове сосуд — и нет нас. А мы не готовы…
Ананас перевел взгляд на меня.
— Не знаю… — сказал я и вспомнил, что именно Ананас внизу отвлек меня своими словами от хорошей мысли.
Я тут же вытащил трубку и отошел за камни, стоящие стеной вокруг вершины, чтобы позвонить. Время еще ночное, но ситуация такая, что на время суток обращать внимание не стоило. Глубоко вдохнув, словно выбрасывая с выдохом свою нерешимость, я набрал номер своего бывшего командира взвода. Знакомый голос ответил не сразу, видимо, я разбудил Смолянинова.
— Слушаю.
— Товарищ старший лейтенант…
— Капитан. Я уже шесть месяцев, как капитан, — строго поправил меня Смолянинов. — Кто это?
— Рядовой Арцыбашев. Помните такого?
— Саня, кажется… Помню. Что тебе не спится? Ты еще не уволился?
— Уволился. Но до дома не доехал. В историю попал. Я сейчас в Дагестане. И не знаю, к кому за помощью обратиться. Только ваш номер вспомнил…
— В историю попал… История из хроник составляется. Говори.
Я начал рассказывать. Хорошо, что у моего бывшего рабовладельца денег на счету трубки было положено много, иначе я не успел бы выложить все. Но я выложил. Откровенно. И даже сказал, что спецназ ГРУ тоже выходит на наш поиск. Наверное, уже вышел и догоняет бомжовскую команду.
— Я понял, Саня. К сожалению, сам я сейчас не на Кавказе, а в Тамбове. Плохо, что вы ментов перестреляли. Но хорошо, что бандитов били. Сложная история. Я сейчас попробую кое-кому дозвониться. Если смогу помочь, помогу. Если не смогу, то… Постарайся, по крайней мере, сдаться именно спецназу ГРУ. «Краповые» и менты вас просто расстреляют.
— Я сам так думал, товарищ старш… товарищ капитан.
— Ладно. Удачи. Время терять не будем.
Капитан Смолянинов отключился от разговора. Но его обещание для меня лично много значило. Я знал, что он постарается. Не отмахнется от просьбы, а постарается хоть что-то для нас сделать. И мне от этого легче дышалось.
Я убрал в карман трубку и услышал шорох за спиной. Ко мне подходил Ананас.
— Кому звонил? — спросил он хрипло. К водке, кажется, не притронулся.
— Что не спишь?
— Пожить еще хочется. Когда спишь — не живешь. А когда думаешь, страдаешь или наслаждаешься — это все жизнь. У нас один дядя Вася спит. Василий тоже куда-то названивает. С другой от тебя стороны.
— Он давно бомжует? — осторожно спросил я.
— А кто его знает? Я лично его с месяц знаю, а где он раньше ошивался — кто ж расскажет? У нас как-то и не спрашивают. Не принято. Так, если сам кто-то в воспоминания ударится…
— А кем Василий был раньше?
— Без понятия. Слышал как-то, его профессором называли. Мужик умный, может, и правда, профессор. В бомжах кого только не встретишь. И профессора настоящие бывают, и даже генералы, я слышал.
— Это где-то в кино было.
— В кино тоже из жизни попало. Откуда же они все берут? Врут, конечно, безбожно, жизни настоящей в кино не увидишь, но врут красиво. А ты, рядовой, матери с отцом, что ли, звонил? Прощался? Тоже готовишься? Правильно. Я вот старшей дочери позвонил, попрощаться хотел я, она меня обматерила. Другим и звонить не стал…
— Я своему командиру бывшему звонил. Может, сумеет помочь.
— Он здесь, в Дагестане?
— Нет. В Тамбове.
— Как он оттуда сюда достанет? Только по телефону.
— На это и надеюсь. Но он у нас человек ответственный. Я с ним только полгода служил, и здесь, на Кавказе, с ним в командировке был. Был старшим лейтенантом. Потом ему капитана присвоили и в другую бригаду перевели, ротой командовать. Но меня он помнит. Даже имя вспомнил.
— Хороший, наверное, командир, если имя помнит, — согласился Ананас. — Но лучше ни на кого, кроме как на себя самого, не надеяться. Я это давно усвоил.
— Надежда умирает последней… — произнес я классическую глупость.
К нам шел Василий. В свете начинающегося рассвета он никак не выглядел человеком, удрученным предстоящей вскоре собственной кончиной.
— Что не спите?
— Остатками жизни наслаждаемся, — брякнул глупость Ананас.
— Утро хорошее, свежее, настроение поднимает… — сказал Василий и поднял навстречу рассвету обе руки.
В одной из них была зажата трубка. Василий только что кому-то звонил, как и я. Но, похоже, его ответ порадовал больше, чем меня…
Эпилог
Рассвет наползал медленно. Так же медленно текли минуты ожидания. Все мы сознавали, что это не какое-то ожидание проходных событий, а ожидание собственного конца. Разве что я в глубине души надеялся, что капитан Смолянинов сможет что-то сделать. Да и Василий, которого я уже даже мысленно не называл стариком Василием, не выглядел сильно удрученным. Но он молился. Повесил на большой камень свой нательный крест, встал перед ним на колени и шептал слова молитвы. Мы старались ему не мешать, не вставали в это время и не ходили. И как-то смущенно отворачивались, не умея сами положиться на Бога, но не мешая человеку полагаться, если он это может. Сам я давно был в себе уверен и знал, что отношусь к вере с уважением, но от своих спутников-бомжей я такого не ожидал. Думал даже, что они будут насмехаться над Василием, и готов был прикрикнуть или кулаки в ход пустить, чтобы защитить молящегося. Они же оказались гораздо более деликатными, чем я думал раньше. Может быть, близкая угроза смерти так влияла, может, от природы были такими, и долгое время бомжевания не вытравило из их душ то, что туда было заложено свыше.
Василий закончил долгую молитву и залег между камнями, наблюдая за своей восточной стороной. Пока он молился, его сторону вместе со своей южной взял под наблюдение и я. Вытащил свой бинокль из футляра и положил перед собой. Однако, когда нет определенной точки наблюдения, лучше биноклем не пользоваться. Он сильно сужает пространство и показывает только незначительный участок окружающего мира, тогда как опасность может прийти с любой стороны, и вовсе не обязательно, что из точки, которую в бинокль рассматриваешь. Если уж заметишь что, тогда можно и к биноклю прибегнуть. Так и получилось.
— Рядовой Арцыбашев! — тихо сказал дядя Вася.
— Я!
— С биноклем ко мне!
Я поспешил к западной стороне. При этом понимал, что на любом из высоких холмов может сидеть другой человек с биноклем и наблюдать окрестности. И вполне может оказаться, что смотрит он как раз в нашу сторону, поэтому передвигался я, пригибаясь за камнями, не высовывая голову и тело выше их уровня.
Когда оказался рядом с дядей Васей, он даже приподнялся, чтобы лучше рассмотреть что-то интересное вдали, и пальцем мне показал.
— У тебя глаза помоложе моих и всяким дерьмом не затуманены. Присмотрись-ка вон туда. Промелькнуло что-то на пару секунд, я сослепу разобрать не успел.
Я с удивлением увидел, как дядя Вася, покопавшись в кармане, вдруг вытащил очки и нацепил их себе на нос. Ни разу его в очках не видел. И лицо у него стало совсем другое.
— Жалко, очки чужие… Подобрал в машине. Эти — минус, а у меня старческая дальнозоркость. Так еще хуже вижу.
Он снял их и снова показал мне пальцем. Я поднял бинокль и стал всматриваться в указанном направлении. По мере расширения сектора обзора обнаружил шестерых бойцов полицейского спецназа, которые только-только вышли в пространство между холмами и сразу же скрылись за другим холмом.
— Шестеро ментов. Идут, носы к земле, следы нюхают. Но мимо нас движутся, даже слегка от нас удаляются.
— Спасибо, рядовой! — проявил дядя Вася неожиданную интеллигентность.
Я так же аккуратно вернулся на свое место и занялся наблюдением.
Глаза от постоянного всматривания в рассеянное пространство начали уставать минут через сорок, когда уже совсем почти рассвело и вот-вот должно было взойти солнце. Именно тогда подал голос Ананас:
— «Краповые», кажется. Саня, ко мне с биноклем.
К Ананасу мне было проще перекатиться, чем идти, что я и сделал, оставив автомат в своей бойнице.
— Вон та ложбинка между холмами. Наискосок мимо нас тянется, — пальцем показал Ананас.
Я поднял бинокль, присмотрелся. И увидел, удивившись зоркости взгляда Ананаса, что в ложбинке, привалившись спинами к крутому склону холма, сидят четверо бойцов. Один из них был в «краповом» берете, другие в обычных зеленых. Видимо, группа только что спустилась с холма, а до этого на холм по крутизне взбиралась и наверху не отдыхала, поэтому дыхание у бойцов было тяжелым. А спецназ внутренних войск славится своей физической подготовкой. Видимо, подъем им выдался в самом деле крутой, если пришлось отдыхать после спуска.
— Четыре спецназовца. Только один из них «краповый». Отдыхают. Следи за ними, Ананас. Скажешь, куда двинут…
— Скажу, — пообещал Ананас. — Уже двинули. От нас. На следующий холм полезли.
— Присматривай за ними, — подсказал Василий. — Тот холм выше нашего. Могут нас оттуда в бинокль увидеть. Понаблюдай. Они, наверное, и лезут на него, чтобы оттуда по сторонам посмотреть. Соображают.
— Соображай не соображай, а наилучшее для нас, наверное, было бы где-то в ложбинке отлежаться. Между холмами, — проворчал дядя Вася. — Там на нас только случайно наткнуться можно, а здесь с разных мест увидишь.
— «Краповые» и менты тоже так думают, — не согласился я. — Они по ложбинкам и шарят, а наверх почти не смотрят.
— Есть в нашем варианте один неприятный момент. Камни. Они должны внимание привлечь, за ними легче спрятаться. При этом, если бы мы устроились на лысом холме, увидеть нас было бы совсем просто. Значит, из двух зол следует выбирать меньшее. Меньшее мы и выбрали. Но это только время оттягивает. Они все равно сюда пойдут. Просто посмотреть отсюда захотят.
— И что? — спросил Ананас. — Будем драться?
— Будем драться, наверное, — твердо решил Василий. — Нам только до прихода спецназа ФСБ продержаться, а они уже выехали. Значит, пару-тройку часов. Если, конечно, нас найдут раньше. А если не найдут, спецназ ФСБ тоже не будет знать, где им нас искать.
— А при чем здесь спецназ ФСБ? — спросил я. — Почему мы должны их ждать?
— Потому что они не подчиняются майору Алимпашаеву и не имеют приказа на наше уничтожение. Значит, рассчитывать можно только на них.
— Спецназ ГРУ тоже Алимпашаеву не подчиняется, — заметил я.
— Подчиняется, — не согласился со мной дядя Вася. — Алимпашаев командует операцией, значит, подчиняются. Сейчас послушаем… Давно не слушал…
Он вытащил переговорное устройство и включил. Вовремя включил, потому что до нас дошел разговор о найденной среди холмов разбитой машине. Естественно, кроме нашей машины, найти здесь разбитую, как и целую, невозможно. Не ходят сюда машины, по причине отсутствия дорог. И докладывал о машине какому-то капитану Агзамову старший лейтенант спецназа ГРУ Родионов. Значит, спецназ ГРУ уже почти подобрался к нам. По крайней мере, прошел большую часть пути. Потом разговор зашел о вертолетах. Специальные поисковые вертолеты МЧС, оборудованные аппаратурой для поиска людей, должны были вылететь из Каспийска с минуты на минуту. Время их полета отмеряло и наше относительно спокойное время. Про спецназ ФСБ пока не было сказано ни слова.
— Товарищ полковник, — попросил я. — Продолжайте постоянное прослушивание. Аккумулятора надолго хватит?
— Индикатор показывает три четверти заряда. На наше время хватит. Буду слушать, — пообещал дядя Вася. Он тоже отсчитывал время на наше и на не наше. Не наше начнется, когда нас обнаружат…
У меня было нехорошо на душе. Нет, я не боялся принять бой и погибнуть в нем. Пусть и уволенный в запас, я оставался все еще солдатом спецназа ГРУ. Мне было нехорошо на душе, когда я думал о маме. Ей будет трудно перенести весть о моей гибели. И наверняка это все будет преподнесено так, что погиб я как бандит среди других таких же бандитов. Никто не захочет обнародовать правду. Майор Алимпашаев все сделает для того, чтобы правду не узнал никто. А я ведь даже не попрощался с мамой по-человечески. Звонил ей по необходимости. И сейчас, имея возможность взять трубку и набрать номер, все еще сомневаюсь. Конечно, будь я полностью уверен, что мне выкрутиться не удастся, я обязательно позвонил бы ей. Но где-то в глубине души надежда все же жила и властвовала над моими поступками. После слов дяди Васи о разделении времени на наше и не наше я совсем было уже собрался позвонить маме, но стал «прогонять» в уме предполагаемый разговор и понял, что звонить не следует. Я могу, конечно, сказать ей последние свои слова, могу сказать, как люблю ее, но что она будет после этого чувствовать? Сын попрощался, а она никак не может ему помочь. Одним таким звонком я доведу маму до инфаркта, она никогда крепким здоровьем не отличалась. А потом окажется, что я остался жив, а мамы уже не будет. И не будет ее по моей вине. Нет, лучше уж пусть о смерти сына, если такое произойдет, сообщат ей как положено. Пусть даже обманут, если правда не откроется, а открыть ее может тот же капитан Смолянинов, которому я даже фамилию майора Алимпашаева называл. Не все потеряно, когда «колеса крутятся и машина едет». Все еще может перевернуться с ног на голову. Мне хотелось верить в возможности капитана Смолянинова, хотелось верить в возможности спецназа ГРУ, и потому я верил. Верил, что нам помогут и я останусь в живых, что все мы останемся живы…
— Арцыбашев, а ты не знаком с этим старшим лейтенантом? — спросил дядя Вася.
— С которым?
— Как его фамилия? А… Родионов, кажется… Который нас ловит… Спецназ ГРУ…
— Нет, товарищ полковник, не встречались. У нас в батальоне такого не было. Может, он и из нашей бригады, но в бригаде старших лейтенантов — пруд пруди… Всех солдату и знать не положено.
— А что он все интересуется, где ему найти майора Алимпашаева? На связь его в который раз уже вызывает. А тот разговаривать, похоже, не хочет. Они что, друзья с этим оборотнем?
— Не могу знать, товарищ полковник. Но сомневаюсь в такой дружбе, в спецназе ГРУ обычно порядочные офицеры служат.
Дядя Вася цыкнул и приложил переговорное устройство к уху. Он звук убавил до такой степени, что нам даже эфирного треска не было слышно. Это последствие реакции полицейского спецназа на храп Ананаса. Отставной полковник КГБ боялся громким эфирным треском привлечь внимание к нашему убежищу. И, конечно, перебарщивал, потому что говорили мы между собой громче, чем звучала «переговорка». Но, как говорится, обжегшись на молоке, на воду дуют. Вот Карамзин и дул…
— Дядя Вася, а у тебя предки татарами были? — спросил Ананас.
— Не помню таких, — сердито бросил Карамзин. — С чего ты взял?
— Слышал где-то, что тот Карамзин, который историю переписывал, был потомком перешедшего на службу к царям Кара-Мурзы, черного мурзы, то есть. Наверное, мусульманин… А ты теперь против мусульман…
— В Средние века, — со знанием дела сказал Василий, — среди татар христиан было не меньше, чем мусульман. И когда Русь силу набрала, многие целыми городами на поклон к царю шли, просили принять под свою руку. Особенно православные татары. Мы просто свою историю не знаем. А татары и башкиры даже в Бородинском сражении важную роль играли. Их стрелы пробивали нагрудники французских кирасиров, а пуля не всегда пробивала. Арцыбашев, иди сюда с биноклем…
Я перекатился теперь уже к его посту наблюдения. Он показал мне пальцем направление:
— Какое-то движение, но не разберу по слепоте. Глубокое межхолмье правее черных камней. Посмотри внимательно.
Я поднял бинокль. Долго смотрел, но ничего путного не увидел. Потом заметил человека в камуфляжной одежде, с автоматом в руках. Но у человека была такая большая борода, какую не носят даже в полицейском спецназе, не говоря уже о спецназе внутренних войск и спецназе ГРУ. Потом и второй, и третий человек появились, а за ними — четвертый и пятый. Все пятеро бородатые, как один. Передвигались они пригнувшись и откровенно оглядывались с опаской. Потом все пятеро резко встали, перебежали метров на пятьдесят в нашу сторону и залегли в боевую позицию. Только уже с более близкой дистанции во время перебежки я сумел рассмотреть на лысой голове одного из них зеленую повязку поперек лба. Я видел такие повязки на головах убитых. Эти повязки украшались какими-то надписями, выполненными арабской вязью. Я видел даже повязку с вышивкой золотом. Как правило, писались отдельные суры из Корана. Эти пятеро были боевиками. Нам только такой встречи и не хватало.