– Приятного аппетита, – хмуро кивнул Назаров, седлая без приглашения стул чуть поодаль от стола. – Есть вопросы.
– Угу!
И он назло всем, и Назарову в том числе, вылил в горло стопку водки. Поморщился, зачерпнул окрошки пару раз, схватил горячую котлетку, откусил и лишь тогда глянул на гостя. Со значением глянул, могущим означать только одно – обиду.
– Двадцать третьего декабря прошлого года к Лагутиным вызывали пожарных.
– И? И что? – возмущенно стрельнул в его сторону глазами участковый. – У них через день горит. Я же говорил. И штрафовали их, и… Толку-то. Егорка, он…
– У меня два вопроса: кто вызывал пожарных и что горело? Я пока про двадцать третье декабря.
Грудная клетка Назарова ходила волнами. Он был зол на участкового, который просмотрел пожар во дворе Лагутиных. Не просто костер, а именно пожар, раз вызвали пожарных. И через три дня тоже горело! И снова пожарные тушили возгорание.
– Ох, господи, капитан! – простонал участковый и обхватил голову руками. – Двадцать третье декабря! Ты хоть понимаешь, о чем спрашиваешь?! Сейчас август!
– Не вспомнишь – потащу в отдел, станем рыться в твоих протоколах. И искать, черт побери! – пригрозил Назаров, выразительно осмотрев накрытый к ужину стол. – Все остынет! Ну! Что горело?
– У них через день горит, – огрызнулся участковый, но уже менее уверенно.
– Пожарных больше не вызывали, – возразил Назаров. – Только двадцать третьего декабря и двадцать шестого. Больше не зафиксировано вызовов с того времени. Когда они жгут костры, пожарные не едут. Соседи смирились. Вспоминай!
Котлету он доел, изо всех сил делая вид, что вспоминает. Хотя помнил отлично, что полыхало с интервалом в три дня во дворе Лагутиных. Пламя рвалось до небес, с ревом, треском, с искрами, засыпавшими соседние дворы. Потому и возмутились люди. Потому и вызвали и его, и пожарных.
– Двадцать третьего горел туалет на улице, – вспомнил он и уточнил: – Во дворе Лагутиных. Сильно полыхало.
– А двадцать шестого?
– Двадцать шестого горел летний душ. Снова пламя до небес.
– Кто вызывал пожарных?
– А я откуда знаю? – возмущенно округлил глаза участковый. – В пожарке спроси.
В пожарке отвечать на данный вопрос не стали.
– Кто-то из соседей. Полыхало сильно.
– Поджог возможен?
– А что же еще! – фыркнул участковый, накатывая себе еще одну стопку. – Солярой воняло за версту. И Егорка с пустой канистрой по участку носился. И песни орал во все горло. Что же еще, как не поджог?
– Что сказала его мать?
– Мать ничего не сказала. А Стас сказал.
– И что же?
– Ну все, говорит, кажется, гореть тут больше нечему. Или что-то наподобие, – участковый пальцами покрутил в воздухе. – Ну и потом так сильно больше не полыхало. Так, костры только.
– Последний костер когда горел? – Назаров вытаращился на участкового с ненавистью. – Не в тот ли день, когда пропала Беликова Алла Геннадьевна, а?
– Ты! Ты что мелешь? – заорал участковый, но почувствовал, что бледнеет. – Ты что хочешь сказать, что эти ребята…
– Да, черт побери, да! – заорал на него Назаров, вскакивая с места и тыча пальцем в сторону тарелок и мисок. – Пока ты тут водку жрешь, у тебя под носом жгут людей! И не знаю, куда он ее дел, но это Стас увез Сашу! Он!
– Н-да…
Участковый пожевал губами, поглазел с сожалением на накрытый к ужину стол. Ужин загублен. Чего тут…
– А доказательства? – вскинулся он, когда окончательно понял, что ему сейчас придется идти за Назаровым туда, куда он позовет. А позовет он понятно куда. – Хоть что-то есть?
– Ряд косвенных улик, позволяющих предположить, что Листов и Рыков пропали за воротами дома Лагутиных.
– Н-да… – снова философски заметил участковый. – И что за косвенные улики?
– Во-первых, Листов был знаком с этой семьей. И даже делал у них какой-то ремонт. Рыков, по информации, тоже что-то им строил. Может, даже туалет с летним душем, кто знает! Оба были неравнодушны к Марии Лагутиной. Оба пропали! Один двадцать третьего декабря минувшего года. Второй двадцать шестого декабря. И по странному стечению обстоятельств именно тогда во дворе Лагутиных случались странные пожары.
– А зачем?
– Чтобы избавиться от трупов!
Назаров постучал себе кулаком по лбу. Очевидно, намекал на его тупость. Умник, да!
– А Беликова-старшая как сгорела? В костре, что ли? – И участковый тоже постучал себя по лбу кулаком. – Попробуй тело сожги в костре!
– Надо установить, в каком месте жегся костер. Может, на прошлом пепелище? И тогда это многое объясняет… – Назаров глянул в разобиженное лицо участкового и взорвался: – Все! Хватит! Надо ехать к Хмелеву и собирать группу. И делать нормальный досмотр, а не шарить глазами поверх забора…
– …Ты с ума сошел, капитан? – неестественно тонким голосом взвизгнул Хмелев. – Ты просто сошел с ума! Ты что, хочешь у Лагутиных весь двор перекопать?!
– Нет. Просто хочу осмотреть место, где сгорел туалет и летний душ, товарищ полковник.
Назаров стоял перед ним навытяжку, говорил почтительно, по уставу, хотя и не выглядел убедительно в несвежей футболке, сильно помятых штанах, с лицом, заросшим щетиной, и глазами больного человека. Спать сегодня ему пришлось на стульях в кабинете. Если это вообще можно было назвать сном. Странное забытье, сквозь которое пробивались звуки с улицы, преследовали страшные мысли о Саше и Горелове и время от времени посещала странная обида на Таню – как она ухитрилась так быстро его забыть.
Потом все тонуло в каком-то черном вихре, накрывало тишиной, и снова звуки. Снова мысли…
– С чем ты пойдешь к Лагутиным? Ордер у тебя, капитан, имеется? Ордер! – Хмелев расчертил воздух перед собой квадратами. – Бумажка такая от прокурора! Есть она у тебя?!
– Есть.
– Откуда?! – таращил глаза Хмелев.
Почечная колика не давала ему покоя всю минувшую ночь. Он почти не спал, ничего не ел ни вечером, вернувшись со службы, ни утром. Дурацкий почечный чай, прописанный ему докторами, ни черта не помогал. И сейчас, стоя перед Назаровым, чуть согнувшись в пояснице, он действительно плохо соображал.
– Так ордер на досмотр дворов выдавался прокурором. Вчера выдавался, Андрей Иванович.
– Ага! – разозлился Хмелев на себя, что забыл. – Так и досмотр производился, капитан!
– Никто не помешает нам произвести досмотр вторично. Ордер есть.
И Назаров выразительно глянул на покрывшуюся бурыми пятнами лысину полковника.
– Так ты же смотрел! – заорал Хмелев и тут же охнул, чуть согнувшись в коленях. И повторил, сморщившись от боли: – Ты же смотрел!
– Выяснился ряд обстоятельств, Андрей Иванович.
– Каких?! – Придерживаясь за край стола и сильно шаркая, Хмелев добрался до своего рабочего кресла и упал в него. И тут же запросил: – Дай воды, капитан. В гроб ты меня загонишь, точно! Давай про обстоятельства. Если убедишь – сам с тобой поеду. Если нет – идешь к черту. Согласен?
– Так точно!
Назаров налил полковнику стакан воды, тут же мысленно покаялся, что довел того до приступа. Сел на стул у стены, под которым все еще пылились оторванные им вчера пуговки. Тут же подосадовал на уборщицу, вот убирает, а! Даже под стулом тряпкой не махнет.
– Слушаю тебя, – Хмелев поставил опорожненный наполовину стакан, глянул на Назарова мученическими глазами. – И давай покороче.
– Я был у Илюхина. Тот непричастен к исчезновению Саши Беликовой.
– Надо же! – злобно фыркнул полковник.
– По его словам и словам его матери, он пролежал с приступом гипертонии пару дней. Но… Но он вдруг вспомнил, что Беликова-старшая неоднократно язвила по поводу своих соседей. Что сыновья Лагутиных, мол, каждого ухажера своей матери на костре сжигают. Он счел это бредом старой злобной женщины и забыл. Теперь вот вспомнил. Далее… Он вспомнил, что Стас неоднократно помогал стричь газоны Беликовым. А значит…
– А значит, мог разжиться копией ключей от дома и калитки, понял, – помотал руками в воздухе Хмелев. – Дальше!
– Также Илюхин вдруг вспомнил, что Беликова-старшая неоднократно заявляла, что Стас Лагутин с ее Саши глаз не сводит. Что она ему очень нравится.
– Она много кому нравится! – фыркнул Хмелев и послал в сторону Назарова ядовитый взгляд. – Не так ли, капитан?
– Я продолжу, если позволите?
– Валяй.
Сидеть было чуть лучше, боль не казалась такой острой, правда, и не отпускала. Но хоть корчиться не приходилось перед этим умником. А то ведь чуть было на колени не упал. Вот оконфузился так оконфузился!
– В соответствии с записями в регистрационных журналах пожарной части в дом Лагутиных дважды за прошлый год соседи вызывали пожарных.
– Ну-у-у, это почти нормально. Егорка Лагутин тот еще юный друг пожарных. Тут ничего странного.
Хмелев осторожно шевельнулся в кресле. Будто утихает. Маленькими глотками допил воду из стакана, что подал ему Назаров.
– В соответствии с записями в регистрационных журналах пожарной части в дом Лагутиных дважды за прошлый год соседи вызывали пожарных.
– Ну-у-у, это почти нормально. Егорка Лагутин тот еще юный друг пожарных. Тут ничего странного.
Хмелев осторожно шевельнулся в кресле. Будто утихает. Маленькими глотками допил воду из стакана, что подал ему Назаров.
– Это не казалось бы странным, Андрей Иванович, если бы пожары те не случились двадцать третьего и двадцать шестого декабря минувшего года.
– И что?
Он честно не мог сообразить, больше слушая собственное тело, чем Назарова.
– Двадцать третьего декабря пропал Листов. Двадцать шестого Рыков. Оба предположительно были влюблены в Марию Лагутину. Оба выполняли какие-то ремонтные работы у них в доме. Оба были знакомы с Гореловым. И он мог что-то знать. Или догадываться. И он теперь…
– Тоже пропал. – Хмелев задумался. Потом спросил: – Пока ничего не горело?
– Пока нет.
– А в прошлый раз, в декабре, что полыхало? Сжечь человека – это ведь непросто, капитан. И вонь будет, и останки, и все такое… – он неопределенно поводил руками, не в силах представить, как это – сжечь человека.
– Да, но если труп предварительно спрятать, а потом на этом месте устроить пожар, то это не так уж и сложно.
– Что у них горело в декабре?
Насупился Хмелев, тут же вспомнив, что Надя Головкова оставила записанным номер пожарной части не просто так. Это же очевидная подсказка!
– Туалет горел двадцать третьего, летний душ двадцать шестого декабря. Это дни, когда парни вышли из своих домов и больше не вернулись. Кстати… – Назаров уставился на свои руки, пальцы тряслись. – В тот день, когда исчезла Алла Геннадьевна Беликова, у них во дворе снова полыхало.
Хмелев еще раз шевельнулся. Боль исчезла. Слава богу! Он глянул за окно, там стемнело. И по-хорошему ему давно пора было быть дома. Отлежаться надо, срочно надо отлежаться. Но разве от этого ныряльщика отвяжешься! Да и прав он может оказаться. Сто раз может оказаться прав.
Хмелев осторожно встал, шагнул из-за стола. Шевельнул поясницей, вроде нормально все. Одернул рубашку. Стряхнул с брюк несуществующие пылинки.
Он поедет сам. Назаров в своей грязной футболке пускай в машине сидит. Что за представитель закона, скажите! Брюки не глажены, футболка потная, в пятнах, морда не бритая. Нет, пусть в машине сидит.
Телефонный звонок остановил их у самой двери.
– Погоди, капитан. Может, что-то важное. – Хмелев придержал Назарова за локоток и толкнул дверь, которую тот успел открыть. – Погоди, не торопись.
Он вернулся. Минуту слушал, недоуменно рассматривая телефонный аппарат, будто видел собеседника. Потом перевел на Назарова укоризненный взгляд, покачал головой и вдруг снова уселся на место, успев распорядиться:
– Понял. Сопровождайте… Сядь, капитан! – приказал Хмелев, кивнув на место, которое Назаров только что занимал.
– Что случилось? – Тот не спешил подчиняться, гарцуя у двери.
– Только что мне доложили, что нашей дорожно-постовой службой был остановлен автомобиль, принадлежащий Горелову Степану Сергеевичу.
– Ух ты! И… И кто за рулем?!
Потолок в кабинете Хмелева вдруг начал медленно опускаться, прессуя горячий воздух, которого ему и без того не хватало.
– Горелов Степан Сергеевич, – ноздри Хмелева гневно раздулись. – А рядом с ним – Беликова Александра Степановна. Живы и здоровы! Твою мать, капитан! Мы чуть не обидели хороших людей.
– Где они? – Назаров недоверчиво качнул головой. – Как-то странно. Где они?
– Едут сюда в сопровождении полицейского конвоя.
– А где были? Эти два дня где они были?!
Эти два дня, в течение которых он медленно угасал от горя, черт побери! Объехал весь город, изводил людей вопросами, мешал им жить, он искал, надеялся, терял надежду и снова надеялся. Где они были эти два дня, черт бы их побрал?
– Сейчас они приедут и сами все расскажут и тебе, и мне, капитан. И моли бога, чтобы больше ни одна жалоба не легла на мой стол. Моли бога!
Эпилог
– А потом началось такое! – Саша округлила глаза.
Минуту назад она с недоумением смотрела на Вадика Илюхина, который так и не решился нырнуть следом за Назаровым. И так и остался стоять на берегу рядом с ней. Помогал ей раскладывать закуски на складном столике. Трусливый заяц!
– Какое? – вежливо поинтересовался он, хотя почти ее не слушал.
Он ждал, когда внизу, под скалой, из воды появится белобрысая макушка Назарова. Ждал новостей.
– Мы, конечно, все рассказали с Гореловым. Все, что знали. Лагутиных арестовали. Провели тщательнейший обыск в доме и на участке. В ямах под сгоревшим туалетом и летним душем были обнаружены сгоревшие останки трех человек.
Саша прикрыла глаза ладонью. Когда она вспоминала о несчастной матери, ей жгло глаза. Слез было выплакано много, их уже почти не осталось. Но глаза жгло нестерпимо. И в груди ворочалась громадная ледяная глыба, режущая сердце и легкие на куски.
– Чьи останки? – рассеянно поинтересовался Вадик.
– Листова, Рыкова и моей мамы. – Саша уселась на складной стульчик, зажмурилась, подставив лицо ветру с моря.
– Как они погибли? Почему?
Вадик подошел слишком близко к обрыву и заглянул в пропасть. Морская вода далеко внизу бурлила и пенилась. А башка Назарова все не появлялась. Странно, что Сашка не волнуется. Неужели так в нем уверена? Неужели он и правда такой везунчик?
– Сначала погиб Валера Листов, – отозвалась Саша после паузы. – Он мастерил бункер для Стаса. Сложное укрытие. Долго работал на них. И как-то так вышло, что он успел влюбиться в мать Стаса – Марию. Хотя и был моложе ее на пятнадцать лет, а влюбился. Она его ухаживания благосклонно принимала, а вот предложение руки и сердца отвергла. Он запил на какое-то время. И будто успокоился. Но работать на Лагутиных перестал. И его место ремонтника в доме Лагутиных занял Иван Рыков. И тоже влюбился в Марию. Парни даже повздорили из-за этого однажды. Потом вроде бы все стихло. Но… Но Листов не успокаивался. Он снова и снова приходил к ним, просил руки, даже, по словам Стаса, плакал. Мария была непреклонной. А однажды, в канун Нового года, Листов снова к ним явился. И завел разговор в грубой форме. Обзывал Марию шлюхой. Грозился рассказать о построенном им бункере, который Стас не зарегистрировал в БТИ. В какой-то момент он так разошелся, что ударил Машу по щеке. И тогда Егорка – безумный парень – взял кухонный нож и просто воткнул его парню в шею…
– Ничего себе!
Рассказ его все же увлек. Он сел прямо на траву, но все равно так, чтобы было видно крохотную бухточку, где нырнул Назаров.
– Они запаниковали. Что делать? Но эта мразь…
Саша на минуту прикусила губу, приступы ненависти к человеку, который убил ее мать и неизвестно что хотел сделать с ней и Гореловым, временами захлестывали ее.
– Стас быстро нашелся. Он упаковал тело, опустил его в туалетную яму, облил туалет соляркой и поджег. Егорке велел молчать. Тот его слушался беспрекословно. В его больных мозгах одно место было нетронутым – Стаса надо слушаться и подчиняться беспрекословно.
– А второй парень?
– Он пришел к ним через три дня, когда Листова уже вовсю искали. И с порога, дурачок, объявил, что видел, как двадцать третьего декабря Листов зашел к ним в дом. И тем самым подписал себе смертный приговор.
– Его тоже убил Егорка?
– Нет. Его убил Стас. Снова упаковал тело и сунул его в яму под летним душем. Облил соляркой и поджег. Пожарные сбили пламя и уехали. Всем было известно, что больной парень любил баловаться со спичками.
– А твоя мать?
Вадик поджал губы, вспомнив, сколько пережил из-за ее исчезновения.
– Ее убил Стас. Он наблюдал ваши забавы, беспрепятственно проникая в дом, так как имел ключи от всего. Однажды в открытую сказал матери, что у него весьма серьезные намерения, что он хочет жениться на мне. Она его высмеяла и указала на дверь и…
– И он ей этого не простил?
– Разумеется! Тут еще в городе Назаров появился. Он и поторопился избавиться от помехи, от моей мамы, – лицо Саши сделалось серым, когда она процедила сквозь зубы: – Ненавижу! Гореть ему в аду! Он ведь потом все костры жег, сволочь, со своим полоумным братом на том месте, где хоронил покойников. Удобно было. Яму копать не надо. А с каждым следующим пожаром останки все больше разрушались.
– Но он ловко все обустроил, – вспомнил Вадик и про отпечатки, снятые с него, и про анализ ДНК. – Все протер, постель поменял, на которой ее убивал, белье выстирал…
– Да все равно наследил, сволочь! – скрипнула Саша зубами. – На пуговках пальчики оставил. И на стиральной машинке! И вообще не таким уж безупречным было все его поведение. Взять хотя бы нас с Гореловым… Машину в бункер загнал, понятно. Где ее еще прятать? Но открытой оставил и ключи в замке зажигания. Мечтал, что я неделю просплю после его лекарства? Идиот! А я Горелова развязала, мы в машину уселись и стали ждать. И как только Стас полез в бункер, распахнув потайной въезд, дядя Степа на бешеной скорости из бункера выскочил. Что нас и спасло. Он ведь уже шел Горелова убивать в тот момент.