Никогда он не отличался чадолюбием. Не умилялся при виде малышей, не хотел родить своего. А здесь навязали сразу двоих. Пацан еще ничего, самостоятельный. А вот девочка не понравилась. Капризная, истеричная эгоистка. Насмотрелся он на таких. Мнят себя пупом земли. Однажды в ночное дежурство на «Скорой» привезли девицу с болью в животе. Предварительный диагноз – воспаление слизистой оболочки пищевода. Ощущения при этом неприятные, но ничего страшного. На всякий случай девицу положили в хирургическое отделение под наблюдение.
Пациентка устроила горячую ночь: разбудила всех в палате, закатила скандал на посту, что к ней никто не подходит. Наконец, ворвалась в ординаторскую, где Хирург отдыхал после срочной операции, и наорала на него. Она умирает от боли! А ведь при ее диагнозе надо диету соблюдать и лекарства пить, сразу ни одно не подействует. Он выпроводил ее обратно в палату и пообещал, что если она не угомонится, то поставит ей нарушение режима в больничном листе. Рано утром пациентку погнали на обследование. Диагноз подтвердился, оперативного вмешательства не требовалось, и Хирург выписал девицу из отделения – пусть на дому лечится. С такими истеричками только так и надо.
Он повернулся на бок и постарался заснуть. Когда еще выпадет возможность нормально отдохнуть? Этот полуфавн-полухоббит ясно сказал, что впереди ничего хорошего не ждет. И если понятно, за что его самого проучили, то с ребятами – нет. Катя, конечно, эгоистка, а Игорь своим родителям немало проблем доставил, но наказание несоразмерно. А вдруг? Мысль обожгла, сбила дыхание. Не может быть… Но все-таки. Он размышлял: «Меня наказали за убийство, пусть и неумышленное. А если и с ребятами так? И Катина мать могла не выдержать исчезновения дочери. Давление поднялось, а сосуды плохие. Или тромб оторвался. А у Игоря мать рожала. Тоже могло всякое произойти, как с роженицей, так и с ребенком. Осложнение при родах». Но тогда бы Хранитель пути упомянул об этом. Значит, их не из-за этого. Отлегло.
Хирург перевернулся на другой бок. Хотелось спать, но в голову лезла всякая ересь. Как бы узнать, за что именно ребята попали на темный путь? Неужели за минутную слабость? Тем более Игорь не может себя контролировать. В сознании не укладывается, что из-за такой малости. Флут, похоже, ожидал увидеть чудовищ, а не обычных людей. Странная история, и, похоже, что дурная, и хреново от всего этого. Лучше бы он просто умер.
…Флут не выспался. И дело не в том, что он вечером вымыл посуду, а затем привел в порядок одежду постояльцев – это привычная работа. Полночи он слушал музыку из плеера, отданного бегунком Игорем. Хороший обмен, замечательный. В травнике[1] волшебники приедут на турнир. Будут пить темный эль, настоянный на редких травах, курить трубки, хвастаться волшебством друг перед другом. Дорога их пролегает мимо постоялого двора. Так что найдется волшебник, который за постой сделает так, чтобы музыка в этой коробочке звучала вечно. Ни у кого из знакомых Флута нет чудесного плеера. Главное – дождаться, чтобы темный путь закрылся как можно скорее. Или свернул в сторону, подальше от постоялого двора. Конечно, Флут плохого не желает, но в старинных записях указано, что следом за путниками на темную дорогу выходит страшное чудовище. И нет вины Флута, что он промолчал. Кому захочется говорить о таком? Хотя немного их жаль, вроде неплохие люди. И потому Флут напек в дорогу стопку тонких лепешек: съешь одну – и день сыт.
Хирург поднялся – все равно не заснуть. Залез в ванну и полчаса лежал, отмокая от беспокойных снов, усталости и ноющей боли в ногах. Надо завтракать и снова в путь. А завтра опять дорога, и послезавтра, и послепослезавтра. До бесконечности, пока не надоест, и они не отступятся. Он не верил, что они дойдут, но деваться некуда. Хирург спустился вниз, Флут уже хлопотал на кухне.
– Уважаемый, доброе утро, – обратился Хирург. – Мне бы деньги обменять. Вы вчера говорили, что это возможно.
Флут с готовностью подошел к стойке. Хирург достал из рюкзака наличность. Брови владельца постоялого двора поползли вверх:
– Разве можно носить с собой столько денег?
Хирург, похоже, выгреб из дома всю наличку, так что сумма оказалась внушительной.
Флут произвел подсчеты и достал несколько стопок монет.
– Эти, золотые – стонары. Они равны десяти деснарам – серебряным монетам. А в каждом деснаре ровно десять однаров, – Флут указал на столбик с медными деньгами. – Советую стонары и большую часть деснаров убрать в мешок, который я вам вчера дал.
Хирург взял одну из монет: она была довольно увесистая. На одной стороне изображена радуга, а на обратной – башня, видимо, тот самый вокзал, настоящего облика которого они так и не увидели.
– У нас выражение «добраться до радуги» означает исполнение самого заветного желания, – пояснил Флут, указывая на аверс монеты.
Хирург распихал мелкие деньги по карманам, а крупные убрал по совету Флута. Затем озвучил, что хочет купить котелок с треногой и бурдюки для воды.
– Кто знает, может, с водой перебои будут, – пояснил он.
Сторговались за умеренную плату. Хирургу показалось, что Флут идет на уступки, точно чувствуя вину. Напоследок владелец постоялого двора принес лепешки.
– Вам в дорогу, – пояснил он. – За счет заведения.
Вскоре появились Катя и Игорь. Катя несла в руках игрушечного медвежонка. Хирург поразился: совсем ребенок, с игрушкой не расстается. Они позавтракали манной кашей с медом и орехами, выпили по кружке парного молока со свежайшей выпечкой неспешно и с удовольствием. Затем Хирург и Игорь наполнили бурдюки водой и повесили спереди, Катю нагружать не стали, ей и так неудобно сумку таскать. Взяли рюкзаки и отправились в путь. Флут напоследок крикнул:
– Будьте осторожнее на дороге! Удачи вам!
Хирург помахал рукой. На какое-то мгновение ему показалось, что полуфавн-полухоббит плачет. Но это, наверное, из-за солнца.
Глава десятая Человек на дороге
Дождь шел весь день. Еще с утра тучи нависли над землей, лес посерел, поднялся ветер. Поэтому Хирург решил остаться на месте. Они срубили несколько елей и соорудили шалаш из жердей, накрытых лапником. Костер поддерживать не стали. Хирург просто заварил после завтрака чай в термосе, и весь день они питались лепешками Флута. Вкусные и нежные, хлебцы легко утоляли голод, но Игорю хотелось чего-нибудь привычного, типа бутерброда. Чтобы хлеб, не тонкий, но и не толстый, слегка обжарить. Потереть чесноком, положить два кружка помидора, сырокопченую колбасу, а сверху – кусок сыра. И поставить в микроволновку, чтобы сыр расплавился. А к нему в компанию – какао: горячее и сладкое. И медленно смаковать каждый кусочек, а потом сделать еще бутерброд и какао. Красота!
Хирург поведал, как однажды отправился зимой в поход в компании с трудными подростками. Конечно, не один, там много взрослых было. Так вот, на месте выяснилось, что эти придурки после того, как им рюкзаки собрали, втихую палатку выбросили – не знали, что в чехле. А думать не приучены были. Причем, стойки от палатки – а раньше каркас был тяжелый, металлический, не из алюминия или синтетических легких материалов, как сейчас, – они перли… Вот тогда и пришлось их учить строить из ельника шалаш – каркас от палатки пригодился. Мороз за двадцать градусов, к ночи обещает за тридцать ударить, а они шалаш строят. Любопытно, к чему это Хирург вспомнил? Чтобы им с Катей на их никчемность указать? Так Игорь и один не пропадет – в разных ситуациях побывал. А может, просто к слову пришлось.
Мысли метнулись к родителям. Интересно, как они? Наверное, мама уже дома. Переживает, конечно, что он снова в бегах, но теперь у нее есть еще ребенок. Девочка… Какая она? Игорь не видел младенцев вблизи, да и желания особого не возникало. Лежит что-то мелкое в коляске и помалкивает, да и ладно. Главное, что родителям легче будет. Наверное.
Он особо не вникал в их чувства. А сам обладал ограниченной эмоциональной восприимчивостью – просто в геноме произошел какой-то сбой, и Игорю не досталось эмпатии. Он не понимал, почему родители так волнуются, когда он уходит из дома. Если с ним что и случится, так не с ними же. И не беспокоился о них. Вспоминал, конечно, но без особого волнения. Знал, что мать будет плакать, а отец посереет лицом и осунется, что потом будут пилить и убеждать, но сочувствовать не мог – просто не умел. Они хорошие люди, беспокоятся о нем. Только оценить это в полной мере Игорь не мог. Эмоциональный урод.
Когда зуд к странствиям исчезал, Игорь возвращался домой. Не потому, что тянуло, просто там о нем заботились. Ведь логично хотеть жить с людьми, которые хорошо к тебе относятся. Он немного жалел родителей: им достался сын, которого они не понимают, а он – их. Но поделать с собой ничего не мог. Как рассказать дальтонику, который видит мир в серых цветах, о радуге? А Игорь был как раз дальтоником, только в чувствах. Он вырос симпатичным парнем: высоким и стройным, со взрослым взглядом, не вязавшимся с подростковой нежностью лица. Девчонки заглядывались на него, пытались заигрывать, но он не пользовался своей мужской манкостью, притяжением между полами. Не понимал призывных взглядов и глупых смешков. Хотя некоторые пацаны уже неумело хвастались любовными подвигами. Но его отстраненность и недоступность еще сильнее разжигали девичье любопытство. Только Игорю до этого не было никакого дела.
Когда зуд к странствиям исчезал, Игорь возвращался домой. Не потому, что тянуло, просто там о нем заботились. Ведь логично хотеть жить с людьми, которые хорошо к тебе относятся. Он немного жалел родителей: им достался сын, которого они не понимают, а он – их. Но поделать с собой ничего не мог. Как рассказать дальтонику, который видит мир в серых цветах, о радуге? А Игорь был как раз дальтоником, только в чувствах. Он вырос симпатичным парнем: высоким и стройным, со взрослым взглядом, не вязавшимся с подростковой нежностью лица. Девчонки заглядывались на него, пытались заигрывать, но он не пользовался своей мужской манкостью, притяжением между полами. Не понимал призывных взглядов и глупых смешков. Хотя некоторые пацаны уже неумело хвастались любовными подвигами. Но его отстраненность и недоступность еще сильнее разжигали девичье любопытство. Только Игорю до этого не было никакого дела.
Разговаривать с Хирургом и Катей не хотелось. Они так и не стали командой. Перекинулись парой слов, вспомнили, как здорово было у Флута, обсудили, как пополнить запас еды. Кроме как ловить рыбу и искать грибы, ничего умного не придумали. Ставить силки на животных никто не умел. Хорошо еще, что хищники ими не заинтересовались. Похоже, темный путь держал на расстоянии не только людей. Хотя кто знает? Может, тут просто не водятся крупные звери.
Катя снова пыталась дозвониться домой. Старалась сделать это незаметно от него. Можно подумать, его это как-то волнует. Какая-то она скучная, неинтересная, даже поговорить не о чем. Фэнтези не читала, даже фильмы смотрела однообразные – про любовь. Их, девчонок, только это и занимает. Ни одного из названий он даже не слышал. И внешность обыкновенная. Таких девчонок – пруд пруди. Маленькая, блеклая, ничего особенного. Поначалу строила из себя принцессу, а теперь поняла, что и ему, и Хирургу до нее – как до лампочки. Сразу выделываться перестала. Но все равно, странная у них компания. Совершенно разные люди, которые случайно оказались вместе. Игорь задумался. Если они завтра (а вдруг?) дойдут до цели, то что? Будут ли вспоминать это путешествие, друг друга или постараются позабыть, как ночной кошмар? Другие за эти дни сдружились бы на всю жизнь, а они так и остались чужими. Вот и сейчас Хирург дремлет, отвернувшись ото всех. Катя сидит у выхода с плюшевым медвежонком, а он жалеет, что нет с собой книги – от скуки впору на стену лезть.
День медленно тянулся, точно нескончаемый товарняк, хвост которого никак не покажется из-за поворота. Но к вечеру дождь перешел в морось, а затем совсем перестал. На небе между свинцовых облаков в лучах заходящего солнца появилась радуга. Самая первая в этом году. Ее заметила Катя. Выскочила из шалаша, запрыгала и заорала, как ненормальная: «Смотрите!» Чего так орать? До нее еще пилить и пилить. Но все равно полегчало, словно заноза из пятки выскочила. Может, они все же доберутся до заветной двери у начала дуги?
Напряжение спало, разговорились перед сном. Хирург даже рассказал несколько смешных случаев из медицинской практики. Прикольно. Потом Хирург достал огонек, который им дал Флут, и повесил на стену шалаша. Огонек сразу загорелся, заселив шалаш причудливыми тенями. Катя устроила теневой театр, лучше всего у нее получилась собака. Они легли, когда появились первые звезды, ближе к полуночи. Игорь тотчас же отрубился, а потом проснулся от звуков музыки.
Вела скрипка. Затем вступил бравурный рояль. Страстная, захватывающая пара: нежный, немного грустный инструмент Страдивари и стремительно-решительное фортепьяно. А сверху, словно аплодисменты, наложились кастаньеты. Рассеянный свет освещал дорогу, выхватывая из тьмы силуэты деревьев, похожие на призраков. Игорь пошел на звуки музыки, точно неразумный ребенок – на зов волшебной флейты Гамельнского крысолова. Она манила, обещала. Вскоре он увидел танцующую под темной луной пару. Парень – высокий, спортивный, девушка – маленькая и хрупкая. Юноша скользил вокруг партнерши, как смычок по струнам, – вечный дуэт. Завораживающее зрелище.
Блестящие костюмы, у девушки в волосах – алый цветок. Кто сказал, что танго – это банально? Что это удел пожилых пар, скучающих по молодости? Танго – танец любви и огня, музыка надрыва и боли, пик отношений. Когда и вместе невозможно, и разойтись нет сил. Партнеры то расходятся, то вновь сближаются. Девушка обвила ногой парня и откинулась назад. Он подхватил ее, не давая упасть. Игорь замер – никогда бы не подумал, что обычный танец может быть таким захватывающим. Сзади раздалось приглушенное «ах» – там стояла Катя. И он словно впервые ее разглядел: светло-русые волосы, серо-зеленые глаза, пухлые губы. Она несмело посмотрела на него, и только Игорь хотел протянуть руку и повести ее в танце, как луна скрылась за облаком, музыка умолкла, и наваждение сгинуло.
Напротив ребят стоял парень. Выше среднего роста, с длинными, до плеч, волосами. Девушки не было, как и левой руки парня – до локтя. Он что-то бормотал себе под нос, скосив глаза в сторону. Игорь прислушался.
«Почти пришли, – говорил парень, – скоро дома будем. Немного осталось».
Он помолчал, выслушав ответ невидимой партнерши, затем продолжил:
«Сопляки и проказники… Кто же знал, что они нам встретятся? От сопляков убежали, а проказник меня за руку схватил. Но ведь ничего страшного не произошло, правда?»
Парень взял левую культю в правую руку, и, словно ребенка, начал баюкать ее. Обрубок был покрыт коркой запекшейся крови. Танцор что-то бормотал под нос, но что – Игорь никак не мог разобрать. Вроде, песню. А потом облако проплыло мимо, и вновь показалась луна. И тут же рука танцора отросла, а рядом с ним появилась партнерша. И только сейчас Игорь с Катей разглядели, что у девушки сгнили губы – сквозь дыру торчала черная челюсть. Девушка посмотрела на них пустыми глазницами и улыбнулась.
– Может, поменяемся партнерами? – предложила она.
Игорь попятился, схватил Катю, и они рванули прочь.
«Правильно Флут говорил, что никто в своем уме на темный путь не сунется, – размышлял на бегу он. – Этот парень – сумасшедший. А девушка…» О ней думать не хотелось вовсе. До сегодняшней ночи Игорь считал, что сказки о зомби и привидениях – для совсем маленьких детей.
Они влетели в шалаш, чуть не затоптав Хирурга, но тот даже не пошевельнулся. Долго сидели, держась за руки. Потом напряжение исчезло, и им стало неловко. Игорь пожелал «спокойной ночи» и постарался уснуть. Но что-то не давало покоя, точно тайна, случайно узнанная. Надо же, Катя – вполне нормальная девчонка, хорошенькая. Даже странно, что вначале она ему так не понравилась. Он мечтательно улыбнулся, а после вновь зазвучала музыка.
Глава одиннадцатая И пошел дождь
Пока лил дождь, Хирург лежал в шалаше и вспоминал. Потоки воды вызвали в памяти события, случившиеся после Аниной смерти. Он не хотел помнить, но картины прошлого всплывали перед глазами, как немое кино.
Дождь шел неделю. Теплый весенний ливень, смывающий остатки снега, веселыми ручьями бегущий по асфальту. Появилась первая трава, раскрасившая землю зелеными островками. Набухли почки. Но всего этого Хирург не замечал – он остался в том черном дне. Хлопоты по похоронам взяла на себя сестра Ани. Она не пустила Хирурга на порог – для нее он был убийцей. Открыла дверь, когда он явился, и велела: «Пошел вон!» Словно богиня правосудия с мечом в руке, слепая в ярости и непоколебимая. И он пошел, а что делать? Валяться в ногах, уверять, что не хотел этого? Случившегося не исправить, не забыть и не отменить. Поэтому на могилу он приехал после похорон, когда другие разошлись. Долго стоял возле земляного холмика, не замечая, как вода стекает за шиворот. Затем положил четыре белые хризантемы, вместо астр, которые любила Аня, и отправился прочь.
На него завели уголовное дело. Хирург был готов ответить по полной, ведь наказать сильнее, чем он сам себя каждую минуту, не мог никто. Ему жить в этом аду: своими руками уничтожил «и жили они долго и счастливо». Но зав. отделением, экстренно вернувшийся из отпуска, уперся:
– Нечего тебе на поселении делать – мне в больнице рабочие руки нужны. Что толку, если ты себя заживо сожрешь? Никакого! Так что даю две недели, приводи голову в порядок и возвращайся. Сам знаешь, зашиваемся.
Зав. отделением был прав, но что толку от этой правоты? Как спасать других, когда убил любимого человека? Да и что ему до остальных? Наверное, надо всю жизнь положить на алтарь служения людям, но не способен он. Нечего отдавать, внутри черная пустота, которая пожирает. Скоро проглотит, и тогда он, Хирург, схлопнется.
Он заперся дома. Не выходил, не звонил никому и сам не отвечал на вызовы, а потом мобильник и вовсе разрядился. Хирург забывал есть. Зашторил все окна, чтобы не видеть неба, забравшего Аню. И ведь не спросить: за что? Потому что за всё – дураков учат. Некоторых и не по одному разу. Хирург похудел и осунулся, зарос щетиной, в которой проглядывала седина. Только он в зеркало на себя не любовался – все равно было.