Они обсуждают нечто очень важное. Опытная пытается втолковать пришлой глупышке очевидное:
— Дура. Ты думаешь, я бы сама от него не избавилась? По-твоему, мне очень нравится, что он лезет ко мне своими лапами, когда мне хочется побыть наедине с собой? Он нам нужен, пойми. Да, мы знаем, что это — территория кошек. Но человечье племя считает, что тут его место!
Понимаешь? У нас заберут самое главное — наше пространство! Полагаешь, легко будет найти новое, такое же большое и красивое? Я скиталась почти два года с рождения, прежде чем попасть сюда. Мне было столько лет, сколько тебе сейчас.
К тому же он каждый день приносит отличный корм И шампунь для кошек мне очень нравится — такой приятный запах! Раньше меня хотело забрать семейство из панельной пятиэтажки — далеко, в другом районе. В первый же день помыли антиблошиным шампунем. Страшно вонял! Я поняла, что там ловить нечего. Я заслуживаю лучших условий. Кошка таксиста рассказала, что есть проспект, где живут одни богатые. И пока молодая, надо срочно пробираться туда. Приободрила, что у меня хорошие шансы — я ведь пушистая, с красивыми миндалевидными глазами…
Цаца поет себе оду — это ее ежедневный ритуал. Тут и широкие лапы — признак истинно благородного происхождения, и ушки с кисточками — большая редкость, и окрас «пепел любви» — светло-серый, цвета тумана.
Кошка уверена, что название окраса Цаца выдумала во время проживания у плебеев из пятиэтажки — наверняка там было множество любовных романов в мягких обложках.
— На твоем месте я бы задумалась. Кошки прекрасны до смерти. Мы только медленнее передвигаемся с годами — в этом есть свое очарование. Когда тебе будет, сколько мне, ты уже не будешь так интересна.
— Что же делать? Выйти за него замуж? А потом развестись? — мяукает маленькая.
— Как кошка может быть такой глупой! Ты не знаешь человеческих законов. Он же специалист по семейному праву! Сколько раз я слышала, как он консультировал по телефону особо важных клиентов. Я на этом собаку съела! Понимаешь, особенность современных бродячих женщин, таких, как ты, — безапелляционно уточняет Цаца, — что они приходят на все готовое, как кошки. Для нас это единственно умный ход. Но люди считают иначе. Ты должна выйти за молодого, подающего надежды, вместе горбатиться тридцать лет, чтобы иметь все это, — Цаца рисует хвостом полукруг, — когда тебе пятьдесят три. Кошачьи девять лет.
Я в этом возрасте буду такой же пушистой, вальяжной, роскошной. Разве что не смогу с места запрыгнуть на шкаф, ну да и ни к чему эти дешевые эффекты, это для молодежи.
А ты в пятьдесят три… да уж, выгоднее родиться настоящей кошкой! Женщинам-кошкам сложнее! Так вот, ты имеешь на все это право, если оно — внимание — совместно нажитое имущество. Дошло? А если ты пришла на территорию, приобретенную задолго до тебя, — ничегошеньки тебе не достанется.
— А если того… вдовой стать?
— Э, нет! — бодро отвечает Цаца, как будто ждала этого вопроса. — У него есть дети. Двое. И внуки. Гиблое дело. Эти все идут вперед тебя. Ты — в последнюю очередь. И то, если упомянута в завещании. Вот будь ты единственной наследницей… но устранять всех нам не под силу. Надо быть мудрыми и трезво оценивать ситуацию. Детки просто вышвырнут тебя на улицу — откуда пришла А меня заберут к себе — я всем нравлюсь, ведь у меня…
Еще одно хвалебное отступление.
— …У тебя только один путь. Слушай внимательно. Во-первых, завещание все-таки нужно. Без этой бумажки — никуда. Но! Завещание на меня!
— На тебя?
— Да, на меня, прекрасную! Он должен все эти хоромы завещать мне! И пожизненное содержание! Чтобы хватило на самый лучший корм и вкусно пахнущие шампуни. А тебя пусть назначит опекуном. Ты будешь меня кормить и расчесывать. И распоряжаться деньгами. Быть кошачьим казначеем — очень круто. Коммерческий директор у кошки — это неимоверно престижная профессия. Ежегодно в мире завещают миллионы долларов кошкам.
— Откуда ты знаешь?
— Я хотя бы слушаю новости в отличие от тех, кто только валяется в постели, благоухая на всю спальню. Литровый флакон лосьона с маслом жожоба уже почти пустой!.. Ладно, слушай дальше. Конечно, не кошачье это дело — самостоятельно ухаживать за собой. Это делают специально обученные люди — опекуны. Иногда они нанимают других людей — если денег оставили совсем много.
— А если родственники выкинут нас обеих?
— Что ты! Ни за что! Можно оспорить завещание в пользу ребенка, но в пользу кошки — никогда! Нас же все так любят. Так что тебе придется вытерпеть газетную шумиху. Журналисты тут же прибегут подзаработать. Снимут пару десятков умилительных сюжетов. Это станет фишкой сезона и сенсацией вечерних новостей. Общественное мнение будет за нас. Людям нравится тот факт, что огромные деньги достаются кошкам. Открою тебе секрет — они изначально смотрят на нас снизу вверх. А что? Не зря же они поклонялись нам, как богам, когда на этой планете было какое-то подобие порядка! Так что не бойся, нас никто не тронет.
— Да, но как убедить его пойти на это? И чтобы мне стать опекуном, надо ведь сначала…
— Вот это и следует провернуть грамотно…
Кошки шепчутся тихо-тихо, обсуждая детали предстоящего дела.
К лету их шепот перерастает в глухой гул кухонных бесед, офисной болтовни, дачных баек. Город долго не может успокоиться. Но жизнь кошек остается безмятежной. Им нет дела до мнения людей.
Квартира быстро приобретает истинно кошачий вид. Повсюду валяются изящные подушки, где гибкие хозяйки всегда могут отдохнуть. Деловитую душевую кабину убирают за ненадобностью. На месте прежней ванны — небольшой мраморный бассейн.
В кабинете бывшего владельца — ворох скомканных бумаг: счета, договора, прошения… Цаца рвет их с нескрываемым удовольствием.
Комплект индонезийской мебели, обтянутой ротанговым полотном, новый развлекательный комплекс множество когтеточек всевозможных форм и размеров.
Вечерами Кошка с Цацей подолгу сидят на кухне, с ухмылкой вспоминая свое бесправное прошлое. Тем приятнее блистательное настоящее.
Лариса Павлецова СОЛЛЕРНСКИЙ КРЫСОЛОВ
Высокий черноглазый мужчина с начавшими седеть висками вышел на крыльцо небольшого деревянного домика и чуть не наступил на пару дохлых серых крыс. Это, кажется, даже обрадовало его.
— Молодец, Рыжий! — обратился он по-венгерски к сидевшему тут же огромному рыжему коту. — Лови этих тварей. Рано или поздно мы с тобой избавим людей от той заразы, что они разносят: я — по-своему, ты — по-своему.
Человек этот говорил на родном языке только с котом. Жил он одиноко — жена умерла давно, еще в Венгрии, детей у них не было, а из жителей поселка венгерского не знал никто.
Кот сделал вид, будто воспринимает похвалу как должное, но было заметно, что слова хозяина ему приятны. Он зажмурил янтарные глаза, словно от яркого утреннего солнца, и нарочито равнодушно зевнул.
— Доктор Золтан! — послышался за калиткой взволнованный мальчишеский голос.
Кот тут же вздыбил шерсть на спине и прижал уши. Никому из ребят и в голову не пришло бы обидеть любимца одного из самых уважаемых людей в поселке, но кот тем не менее относился к детям с опаской. Хотя, кто знает, что ему пришлось пережить до того, как хозяин подобрал его несколько лет назад тощим облезлым котенком.
— Доктор Золтан! — повторил мальчишка на улице. — Отец сильно обжегся, просит, чтобы вы пришли.
Мужчина тут же скрылся в домике, но через пару мгновений вернулся на крыльцо с потертым чемоданчиком в руках.
— Что, опять на заводе что-то случилось? — отрывисто бросил он.
— Да, на заводе. Клапан какой-то не выдержал, я не понял толком Я сразу к вам побежал.
— Скажи отцу, что я уже иду! — доктор Золтан натянул сапоги. Потом раскрыл чемоданчик, чтобы проверить его содержимое, и проворчал, снова перейдя на венгерский: — Этот чертов заводчик Морган думает только о своей прибыли. Лишний грош не потратит, чтобы как-то обезопасить своих рабочих. Когда-нибудь он дорого заплатит за это.
Он спустился к калитке и, как обычно, попрощался с котом.
— Ну, Рыжий, пока я не вернусь, ты будешь тут хозяином.
Кот не ответил. Он уже сидел на заборе, презрительно наблюдая, как внизу беснуется соседский пес.
* * *В этом городе Анне нравилось все. Старый парк, в котором уже начинала желтеть листва. Современный деловой центр, в котором тянулись ввысь здания, словно отлитые из цельных кусков черного стекла. Широкая набережная, где всегда много народу и ветер приносит запахи моря. Люди, с которыми Анна случайно встречалась взглядом на набережной, в автобусе или в лифте гостиницы, чаще всего улыбались, и Анне казалось, что сам город приветливо улыбается ей.
Несколько дней назад Анне позвонила Клара — одна из кураторов фирмы.
— Слушай меня, моя дорогая!
Анна была ее заместителем. Может быть, поэтому Клара всегда и обращалась к ней снисходительно-покровительственным тоном. А может, Кларе просто нравилось изображать материнскую заботу о подчиненных.
— До открытия нового филиала в Соллерне остаются считаные дни! — продолжала Клара. — Собирайся туда, проследи, чтобы вся документация была в порядке. Проверишь, что улажены формальности с муниципалитетом. Потом проведешь инструктаж для персонала… Ну, в общем, все как всегда!
— Минуточку! — с трудом выхватив паузу в монологе, возразила Анна. — Во-первых, я даже не знаю — как это «как всегда»! Я никогда раньше…
— Девочка моя! — торжественно заявила Клара. — Всегда что-то когда-нибудь бывает в первый раз. Там уже все готово. Инструкции я тебе оставила в зеленой папке на моем столе. Если что-то будет непонятно — звони! Но все будет в порядке, ты справишься!
— Но…
— Я тебя плохо слышу, тут плохая связь! — универсальный ответ Клары на всевозможные «но…» был уже наготове. — Ты же понимаешь, я сейчас никак не могу заниматься дурацкими филиалами, у меня совершенно другие заботы. А Главный в курсе, я ему тебя рекомендовала. Как вернешься, сразу беги к нему с отчетом. Заодно и мне позвони. Ну, давай, удачи! Все будет хорошо, ты у меня умница!
Анна держала в руке часто пищащую телефонную трубку и пыталась собраться с мыслями. То, что Клара на этот раз не успевает подготовить к открытию новый филиал, всем было известно. Она загодя оформила себе отпуск и ехала сейчас устраивать куда более важное и торжественное мероприятие — свадьбу собственной дочери. Никто не сомневался, что в Соллерн вместо нее поедет кто-то из других кураторов. Но чтобы куратор дал подобное поручение своему заместителю — такого еще не случалось.
Впрочем, поразмыслив немного, Анна решила, что не все так страшно. Клара, несмотря на свою взбалмошность и непредсказуемость, работу свою делала хорошо, а это значит, что филиал к открытию почти готов. В зеленой папке нашелся подробный список заданий, которые Анне предстояло выполнить. Секретарша Главного была любезна, как никогда, выдавая Анне подписанные заранее документы и желая ей удачи.
Подумав еще немного, Анна пришла к выводу, что все складывается как нельзя лучше. Дело в том, что их отношения с Леоном совершенно зашли в тупик. На днях состоялся очередной «серьезный разговор, чтобы окончательно расставить все точки над „i“».
Леон — работник шоу-бизнеса, как он себя называл, — считал себя тонкой творческой натурой и жить не мог без периодических серьезных разговоров, окончательных разрывов, называния вещей своими именами и подобной чуши. Вообще-то, он работал администратором в мюзик-холле, но ему нравилось причислять себя к богеме. Вот и вел он себя, как ведут, в его понимании, люди искусства: периоды оживления и активной деятельности сменялись приступами раздражения, когда он внезапно замыкался в себе, становился мрачным и демонстративно безразличным. Тогда он начинал обвинять во всех своих неудачах того, кто оказывался ближе всех, и именно Анна чаще всего оказывалась рядом На этот раз она заявила, что ей надоели его капризы, и, хлопнув дверью, ушла. Анна знала, что и сейчас все закончится как всегда, — еще через несколько дней они снова встретятся и поклянутся друг другу никогда больше не ссориться и не расставаться. В то же время было понятно, что эти игры слишком затянулись, они отнимают у нее все больше и больше душевных сил, и все чаще приходила мысль, что пора заканчивать с этими встречами-расставаниями.
Может, как раз стоит уехать подальше от соблазна в очередной раз «все начать с чистого листа»?
И действительно, вдали от дома Анна уже меньше задумывалась о Леоне. Дневные заботы полностью занимали ее внимание. Она то ругалась с подрядчиком, запаздывающим с установкой стеклопакетов, то оформляла бумаги в муниципалитете, то отвечала на нескончаемые вопросы нового коллектива. Клара, хоть и призывавшая звонить ей, если возникнут какие-то проблемы, на телефон не отвечала. Впрочем, как-то она позвонила сама среди ночи, забыв о разнице часовых поясов, чтобы восторженно прощебетать о потрясающем платье и гениальном стилисте («Моя дорогая, тебе мы найдем не хуже, не сомневайся!»), и напоследок спросила:
— Ну а ты как? Справляешься? Я и не сомневалась! — и, не дожидаясь ответа, отключилась.
Анна справлялась. Подрядчик установил требуемые стеклопакеты, и в муниципалитете все было улажено. Стопки рекламных буклетов ждали своего часа, лампочки на вывеске готовы были вспыхнуть в любой момент, полки в шкафах были забиты выглаженной формой персонала.
У нее даже появились новые приятели — Жанна и Вероника из бухгалтерии и Феликс из отдела продаж. Свой обеденный перерыв они проводили все вместе в кафе. Феликс веселил их своими шутками и каждый день предлагал Анне показать вечерний город.
Анна, смеясь, отказывалась. Ей нравилось бродить по улицам в одиночестве. После каждого рабочего дня она брала фотоаппарат и отправлялась открывать для себя новый город. Правда, в первый вечер, гуляя по скверу, она еще продолжала про себя диалог с Леоном: вспоминала его обвинения, возражала, отвечала сама себе, спорила — то ли с ним, то ли сама с собой… Но уже на следующий вечер оживление, царившее на людной набережной, вытеснило тягостные мысли у нее из головы. Она наводила объектив фотоаппарата то на яркие зонтики летнего кафе, то на стайку лодочек у деревянного причала, то на отражение заходящего солнца на воде. Потом она снимала оживленные улицы с подсвеченными витринами магазинов, где переливались всеми цветами радуги стеклянные безделушки — гордость и визитная карточка Соллерна. Потом — ажурные решетки балконов старых домов на тихом бульваре, потом — беседки в парке. За обедом она рассказывала своим собеседникам, что видела накануне. Девочки ахали, рассматривая снимки, а Феликс опять предлагал на этот раз пойти гулять вместе.
Улица, круто поднимающаяся в гору, вела в старинный квартал. Здесь за оградой, увитой начинающим созревать виноградом, виднелись каменные дома с геранью на окнах. Все тут было не так, как внизу в оживленном городе, кажется, даже воздух был другой.
«Очень оригинально! — подумала Анна, сфотографировав один из домов. Фасад был украшен фигурками человечков, и казалось, что человечки эти карабкаются друг за другом по стене на крышу. — Наверное, здесь живет художник».
Подтвердить или опровергнуть это утверждение было некому — улица была пуста. Но художники, видимо, жили везде. Во всяком случае, небольшие скульптуры украшали каждое здание на этой улице. Крыльцо дома напротив охранял серьезный лев, прижимающий лапой к земле какой-то шарик. На крыше соседнего красовался петух, а на воротах следующего примостилась пара фей под одним зонтиком на двоих.
Запечатлев феечек, Анна оглянулась по сторонам в поисках следующего интересного кадра и только сейчас заметила, что на улице она не одна. В двух шагах от нее прохаживался рыжий кот, помахивая роскошным хвостом. Выглядел он очень внушительно: крупный, с мощным затылком и тяжелыми лапами. Судя по горделивой осанке и царственной поступи, рыжий чувствовал себя здесь полноправным хозяином.
— Ах, какой красавец! — с уважением произнесла Анна Кот при звуках ее голоса остановился и навострил уши. Анна наклонилась и потянулась погладить красавца, но он ловко увильнул из-под руки, в качестве компенсации потершись об ноги.
— Эй, рыжик! Ну подожди, не уходи! — засмеялась девушка и повторила попытку. Кот отступил, и хвост его заметался из стороны в сторону.
— Все равно догоню! — Анна шагнула к нему, резко наклонилась и изловчилась все-таки провести рукой по спине кота На этот раз он даже не сделал попытки убежать, напротив — сел и уставился на Анну. Глаза у него были круглые, янтарного цвета, словно перечеркнутые узким вертикальным зрачком.
— Вот видишь, рыжий, все не так страшно, — немного виновато пробормотала Анна Ей стало не по себе под пристальным взглядом кошачьих глаз.
Кот и ухом не повел. Застыв на своем месте, он наблюдал, как Анна нерешительно отступила назад и теперь изучала вывеску на воротах одного из домов. Поколебавшись, она толкнула входную дверь, снова оглянулась на кота и шагнула внутрь.
Дом этот был местным музеем, о чем и говорила вывеска на входе. Внутри не было никого, если не считать пожилой женщины — смотрительницы и билетерши в одном лице. Судя по тому, как она обрадовалась вошедшей, музей большую часть времени пустовал. Какое-то время она молчала, пока Анна рассматривала старинную мебель в комнатах, тронутую ржавчиной швейную машинку, чугунный утюг и винтовку на стене. Но когда посетительница скользнула взглядом по пожелтевшим фотографиям на застекленном стенде, смотрительница не выдержала.