– Так-так… – Михаил возбужденно потер ладони. – Беру свои слова назад – ваша история гораздо занятнее баек о танцующем демоне… Что ж, подведем итоги. Кладбище Скорбящей Юдифи расположено в восточном пригороде, неподалеку от стены. Где-то рядом с ним проходит и оборонительная линия Защитников. Уверен, что не по самому кладбищу – строить укрепления и рыть окопы среди могил было бы кощунством. Вход в тоннель, скорее всего, так и остался замаскированным под склеп или часовню. Охраны наверняка нет – вражеские разведчики заметят ее и быстро смекнут, что на кладбище находится что-то стратегически ценное. Да при хорошей маскировке охрана и не нужна – вряд ли норманны будут вскрывать склепы и придирчиво обыскивать часовню на загородном кладбище. На повестке дня остается три вопроса: как пересечь оборонительную линию «мундиров», чем взломать люки, которые наверняка запечатаны на совесть, и куда нас выведет этот проклятый тоннель в городе? Итак, у кого есть конструктивные мысли?.. Вы что-то хотите сказать, Конрад Фридрихович?
– Да, милейший… Я в курсе, куда ведет потайной ход. Пустырь по ту сторону стены был впоследствии ликвидирован, и на его месте Орден отстроил церковь Апостола Альваро.
– Как же, знаю! – оживился Михаил. – Эта церковь – закрытое учреждение, куда вхожи только члены Ордена. Кажется, вы, магистры, посвящаетесь в Божественные Судьи-Экзекуторы только там?
– Да, сегодня посвящения проходят исключительно в церкви Апостола Альваро, – ответил фон Циммер и ностальгически вздохнул: – А во времена моей молодости церемонии проходили в храме Первых Мучеников. Мне довелось принимать присягу в нем… Впрочем, это не важно.
– Я тоже захаживал в церковь Апостола Альваро, и не раз, – добавил Михаил. – Пастор Джузеппе меня на исповедь без очереди пропускал: старик обожал слушать мои откровения, где и с кем я успел согрешить. Всегда подробности требовал, а иногда даже просил о каком-нибудь из уже замоленных грехов заново рассказать. Хороший был человек, душевный. Посидишь у него в исповедальне, потолкуешь о превратностях земных, посмеешься вместе с ним над своим же рассказом, и словно камень с души свалился. Воистину Джузеппе был прирожденным исповедником. Он умел людей выслушивать, не то что некоторые из здесь присутствующих… Простите, отвлекся. Так значит, мы выходим на свет в церкви Апостола Альваро? Любопытно, где именно у них люк в подземелье запрятан… Не слишком приятное место, однако и не самое худшее. По крайней мере, как выбраться из этой церкви и куда потом бежать, мне известно. Итак, нам осталось прояснить лишь два вопроса, но, если этого не сделать, может случиться, что Конрад Фридрихович напрасно нарушил свою подписку о неразглашении.
– Мы будем знать все, только когда лично разведаем обстановку, – сказал я. – Иначе никак… А впрочем, кое-что можно выведать прямо сейчас. Надо полагать, тем молодым людям, – я указал на карауливших стоянку дренгов, – известно, где конкретно проходит препятствующая нам линия городской обороны. Идемте-ка, поговорим с ними. Уверен, нам не откажут. Вряд ли сведения о внешних укреплениях врага являются военной тайной… Фокси, ты тоже идешь с нами.
– Какой от меня толк? Я же не понимаю по-скандинавски! – напомнил байкер.
– Это мелочи – все вопросы будет задавать Конрад Фридрихович. Твое дело – улыбаться и показывать, что мы – тоже хорошие парни. Ты этих дренгов подкармливал, а значит, контакт между вами уже налажен. Мы собираемся немного злоупотребить вашей дружбой. К тому же ты еще не поужинал, а дренги, как я погляжу, уплетают твое варево за обе щеки. Боюсь, еще пять минут, и для тебя в том котле ничего не останется.
– Вот черт, да ты прав! – встрепенулся Фокси и, возмущенный до глубины души прожорливостью новых друзей, поспешно выскочил из джипа.
– А как поступим с ним? – осведомился Михаил, кивнув вслед убежавшему проводнику. – Не тащить же нам юношу с собой в это осиное гнездо?
– Наверное, придется отправить назад, к Оборотню, – предложил я. – Разумеется, как только удостоверимся, что попадем в Цитадель. Ждать нашего возвращения под стенами города слишком рискованно, да и бессмысленно – связи-то все равно никакой нет. А вдруг мы там надолго задержимся? Жаль будет парня, если пропадет из-за нас… Но прежде чем он уедет домой, ты, Михал Михалыч, должен пообещать мне, что простишь Фокси все долги, в которые ты, бессовестный, его загнал!
– Ладно, уговорил – пусть помнит мою доброту, – с неохотой согласился Михаил. – Я вообще-то и без твоих нравоучений собирался это сделать. К тому же у Фокси и так нет ни шиша – лишь руль да душа… Счастливый человек. Люди Свободы – вот кто в нашем ублюдочном мире по-настоящему счастлив. Всегда втайне завидовал бродягам…
Когда мы приблизились к костру, помимо Фокси и отдыхающих караульных, там присутствовал еще один человек. Его появления мы, признаться, не ожидали, хотя оно являлось вполне закономерным. И все же, когда я увидел, что форинг лично обходит ночью посты да еще после того, как за этим же занятием бесследно исчез его старший хольд, я сразу заподозрил, что Лотар пришел на автостоянку не с обычной проверкой.
Впрочем, его присутствие меня не смутило. Наоборот, было предпочтительнее задать интересующие нас вопросы не фьольменнам, а лично Торвальдсону, дабы это не выглядело так, словно послы плетут за спиной конунга какие-то интриги. А лишние подозрения хозяев могли развалить наши и без того шаткие планы.
– Что будем делать? – украдкой шепнул мне Конрад по пути к костру, как только разглядел в его отблесках Лотара.
– То же, что и собирались, – как ни в чем не бывало, ответил я. – Вы начинайте спрашивать Торвальдсона, а если о чем-нибудь забудете, я вам подскажу.
– Хорошо, милейший, давайте попробуем…
Однако, пока фон Циммер обдумывал, с чего начать беседу, Лотар его опередил. Прервав разговор с дренгами, он отошел от костра и приблизился к нам. Я ожидал, что форинг начнет распекать нас за ночное хождение по лагерю, но он на эту тему и не заикнулся.
– Отец много о вас наслышан, господин Хенриксон, но я тоже вас помню, – заметил Торвальдсон на святоевропейском языке. – В Петербурге вы работали инструктором на стрельбище дворцовых гвардейцев. Я бывал там, когда обучался в Петербургском университете… Или желаете поговорить на русском? Я не против. Ярослав хорошо обучил меня своему языку. – И тут же доказал это, перейдя на «великий и могучий»: – Правда, мне всегда тяжело давалось произношение, но с остальным я вроде бы справился.
– Ваш русский весьма неплох, форинг, – похвалил Лотара Михаил. – Это могут подтвердить даже в России.
– Да, Ярослав тоже всегда говорил, что я способный ученик, – кивнул Торвальдсон, после чего обратился к фон Циммеру: – Обязательно скажите своему князю, что мой отец не виноват в том, что произошло. Это случилось по моей вине. Я не сумел как следует организовать караулы, отчего вражеские лазутчики и подобрались так близко к нашим позициям. Я знаю, что от моих извинений теперь нет никакого проку, но все равно, передайте князю Сергею, что я очень и очень сожалею и скорблю вместе с ним.
– Э-э-э, я… всенепременно передам его светлости… ваши слова, – замялся Конрад, испытывая неловкость от неожиданного заявления молодого норманна. – Можете не сомневаться, милейший. Князь Сергей… э-э-э… вас, конечно же, простит… Ярослав был достаточно взрослым человеком, чтобы отвечать за свои поступки, и знал, на что идет, принимая вашу веру. Вам не в чем себя упрекать… А теперь не могли бы вы оказать нам услугу и ответить на несколько вопросов?
– Разумеется, господин фон Циммер, – согласился Лотар. – Как раз за этим я и пришел. Вам ведь необходимо перед отъездом собрать о Ярославе для его отца как можно больше информации. А кто еще, кроме меня, расскажет вам о моем побратиме всю правду?
Конрад впал в еще большее замешательство: наши вопросы о вражеской линии обороны прозвучали бы сейчас неуместно. Однако тратить время, выслушивая рассказ скорбящего товарища нашего княжича, тоже не хотелось. Хроники боевого пути Ярослава были бы интересны для его отца, но для нас они в данный момент не обладали никакой ценностью.
– Безусловно, вы еще расскажете нам о своем побратиме, форинг. – Мне пришлось перехватывать инициативу у стушевавшегося Конрада Фридриховича. – Но вам не кажется, что мы с вами рановато хороним Ярослава? Пока есть надежда, что он жив, существует надежда и на его спасение, разве не так?
– Эта надежда ничтожно мала, господин Хенриксон, – удрученно помотал головой Лотар. – У тех, кто выбрал для себя религию войны, принято трезво смотреть на подобное соотношение шансов. Мой отец прав – Ярослав обречен. И я полностью поддерживаю его мнение.
– Потому что искренне разделяете его или потому что избегаете лишних разногласий в это трудное время? – задал я уточняющий вопрос, который, сказать по правде, уже не вписывался в рамки дипломатической корректности.
– Потому что искренне разделяете его или потому что избегаете лишних разногласий в это трудное время? – задал я уточняющий вопрос, который, сказать по правде, уже не вписывался в рамки дипломатической корректности.
Конрад Фридрихович нервно переступил с ноги на ногу и демонстративно покашлял в кулак, намекая, чтобы я не зарывался. Однако Торвальдсон на мою дерзость не обиделся.
– Разумеется, я не желаю разногласий с конунгом, – признался он после короткого раздумья. – Сегодня единство важно для нас, как никогда. В первую очередь я подчиняюсь приказам. А согласен я на самом деле с точкой зрения отца или нет, это никого не должно волновать. Даже меня самого.
«Да неужели?!» – чуть не воскликнул я, глядя в глаза форинга, которые выражали совершенно иные чувства. Но тут уже пришлось сдержаться, хотя отступать от темы нашей беседы я пока не собирался.
– Вы превосходно обучены военной дисциплине, форинг, – заметил я. – Но как бы вы поступили, если бы вдруг узнали, что сейчас у вас есть вполне реальная возможность помочь вашему побратиму? Неужели вы упустили бы шанс и оставили Ярослава умирать в ватиканских застенках?
– К сожалению, такой возможности у меня нет и не предвидится. И давайте закончим этот разговор, господин Хенриксон, – попросил Лотар. – Он абсолютно бессмысленный. Когда я согласился ответить на ваши вопросы о Ярославе, то не предполагал, что в первую очередь речь пойдет обо мне, а не о нем. Не понимаю, чего вы хотите добиться своими расспросами? Моего раскаяния? Но я ведь уже сказал, что сожалею и раскаиваюсь!..
– Хорошо, форинг, давайте закроем эту неприятную для вас тему, – согласился я. – Но прежде скажите, как бы вы отнеслись к тому, сообщи я вам, что мы намерены пробраться в Ватикан и выведать, где держат вашего друга Ярослава? А если нам посчастливится, то и освободить его?
Я решил сыграть в открытую. А почему бы и нет, раз уж у нас с Торвальдсоном состоялась почти откровенная беседа? Я исходил из того, что мы собирались действовать не только в интересах князя Сергея, но и Лотара. И пусть я не испытывал особого доверия к сыну конунга, поставить его в известность о наших планах было бы не лишне. Лотар, конечно, мог запросто выдать нас Грингсону, а мог и не выдавать – это уже как ему заблагорассудится. Но задумываться о риске было просто некогда – свой человек у норманнов нам бы точно не повредил. И дабы железо не остыло, ковать его следовало быстро. Будь что будет. А если кто из моих друзей и возражал против такого шага, их протесты уже запоздали.
– Вы что, и впрямь это замыслили? – спросил форинг, посмотрев на нас с недоверием. – Или пока только прикидываете шансы?
– Я говорю вполне серьезно, – подтвердил я. – Мы, трое, являемся подданными Петербургского князя Сергея, и судьба Ярослава беспокоит нас не меньше, чем его отца или вас. Мне пришлось долгое время служить в ватиканских силовых структурах, и, если ваш побратим действительно содержится в пределах города, я его отыщу. Живого или мертвого, но отыщу.
– Но сначала вам нужно попасть в город, – заметил Лотар.
– У меня есть задумка, как это сделать, – уклончиво ответил я. – Эти стены не столь непроходимы, какими их принято считать.
– Не хотите посвятить меня в подробности? – Недоверие в голосе форинга сменилось дружелюбием и заинтересованностью. – Ваши сведения оказали бы нам неоценимую услугу. Клянусь, мой отец не останется перед вами в долгу, и за такую информацию вы получите очень щедрое вознаграждение. К тому же с вами в город отправилась бы группа прикрытия, что на порядок упростило бы вашу задачу. Неужели вы откажетесь от того, чтобы вас защищала «Датская Сотня»?
«А ты хитер, форинг Торвальдсон, – мысленно похвалил я его. – Беспокоишься за побратима, но ни на секунду не забываешь о вашей главной цели. Хотя предложение твое весьма заманчиво. Надо быть глупцом, чтобы не принять его. И все же тащить за собой целую роту головорезов – по-моему, Лотар Торвальдович, здесь ты хватил через край».
– Прикрытие – это хорошо, но сотня дружинников отпадает однозначно, – категорически воспротивился я. – Пять-шесть бойцов – столько мы еще можем провести с собой в город, но не больше. Однако меня волнует другое, форинг: в чем будет заключаться помощь датчан? Хотите сказать, что, попав с нами за стены, они будут сидеть и покорно ждать, пока мы разузнаем о Ярославе, а потом помогут нам освободить его? Или же датчане сразу двинут со взрывчаткой к Солнечным воротам, чтобы впустить в город ваши дружины? – Я не собирался радостно аплодировать предложению Лотара, пока он досконально не разъяснит мне все, так сказать, нюансы нашего альянса. – Первый вариант нас вполне устроил бы. Только я, как и вы, форинг, привык трезво оценивать обстановку и потому знаю, что операция пойдет по второму сценарию. А в этом случае я не дам никаких гарантий, что мы отыщем Ярослава. Слишком короткий срок будет отпущен нам для этого.
– Сколько вам необходимо времени на поиск? – по-военному четко осведомился Лотар.
– Нам придется работать скрытно на вражеской территории, – ответил я в таком же деловом тоне. – Контактировать с узким кругом людей, надежность которых сегодня весьма и весьма сомнительна. К тому же я не знаю точной даты, на какую вы запланировали штурм. Мне повезет, если я добуду нужную информацию через неделю.
– Дату штурма я вам не сообщу, – отрезал Торвальдсон. – Во-первых, не вправе, а во-вторых, вас могут захватить в плен и выпытать ее. Но ждать неделю – это чересчур. Отец и форинг Фенрир согласятся на отсрочку в два-три дня, но не дольше. Если хотите заручиться нашей помощью, вы должны пообещать уложиться в эти сроки. Иначе считайте, что между нами вообще не было этого разговора, и, разумеется, я не сообщаю о нем отцу. Вы плохо знаете моего отца, господин Хенриксон. На войне он не торгуется. Надумай вы ставить ему невыгодные условия, обладая столь важной информацией, и он выбьет ее у вас силой безо всяких условий. И никакой дипломатический суверенитет вас тогда не спасет – вы пропадете без вести, став всего лишь очередной случайной жертвой этой войны. Я могу и хочу вам помочь, и будь моя воля, не раздумывая отправился бы с вами в Ватикан. Форинг Лотар – ваш друг, поэтому советую поступать так, как я предлагаю. Или же действуйте на свой страх и риск, и да сопутствует вам удача… Так что вы решили, господин Хенриксон? Я жду вашего ответа…
10
Бойся данайцев, даже дары приносящих… Эти строки, пережившие не одно тысячелетие, вертелись у меня в голове с того самого момента, как мы с Михаилом и Конрадом покинули лагерь Грингсона и под покровом темноты двинули на бронемашине дренгов в юго-восточном направлении. Я действительно сейчас боялся, причем не только норманнов, которые дали мне на поиск Ярослава не три дня, а, как я и просил у Лотара, целую неделю. Чем объяснялась такая сговорчивость конунга, его сын не объяснил. И вообще, Вороний Коготь вел себя с нами крайне приветливо: не спорил, не сверкал очами и уж тем более не стращал меня зверскими пытками.
Я пребывал в неуверенности весь сегодняшний день, пока на совете ярлов обсуждалось наше предложение. Мне крепко запало в голову предупреждение Торвальдсона о вероломном нраве его папаши. Но все сложилось на редкость удачно, что также выражало довольное и удивленное лицо молодого форинга, взявшего на себя роль нашего покровителя. Похоже, Лотар сам недоумевал по поводу того, что конунг отнесся к нам с благосклонностью. Однако, как только настала пора выдвигаться в путь, на меня накатил страх. Вновь не на шутку разыгралась паранойя, и чем дальше, тем сильнее жалел я о затеянной авантюре.
Нас сопровождала внушительная процессия из пятнадцати «Ротатосков» и стрелков на квадроциклах, которых я так и не сумел сосчитать в темноте; то есть практически вся дружина Лотара с самим форингом во главе.
Помимо дренгов, что обязаны были устроить для Защитников Веры отвлекающий маневр, с нами также находилось семеро датчан. Жуткие неразговорчивые типы, смотревшие с презрением и на молодых собратьев по оружию, и на нас в том числе, были приданы под мое временное начало и готовились идти с нами в Ватикан. Фенрир лично заверил меня, что в течение недели его люди ничего не будут предпринимать без моего ведома. А после, если результаты нашей деятельности окажутся нулевыми, семерка датчан приступала к выполнению своей основной миссии, характер которой нам не разглашался. Мы же в этом случае опять переходили на полное самообеспечение и теряли со стороны норманнов всякую поддержку. Тогда все договоренности между нами, естественно, аннулировались и Вороний Коготь уже не нес никакой ответственности за жизнь российских послов, сунувшихся на свой страх и риск в зону боевых действий.
Таковы были условия, на которых заключался наш краткосрочный альянс с конунгом Скандинавии. Мы обязались проводить в Божественную Цитадель норманнских диверсантов, выдавая им секретный проход. Они за это пообещали помочь нам пересечь оборонительную линию Защитников Веры, прикрыть в процессе поиска входа в тоннель и целую неделю охранять нас в городе.