Таковы были условия, на которых заключался наш краткосрочный альянс с конунгом Скандинавии. Мы обязались проводить в Божественную Цитадель норманнских диверсантов, выдавая им секретный проход. Они за это пообещали помочь нам пересечь оборонительную линию Защитников Веры, прикрыть в процессе поиска входа в тоннель и целую неделю охранять нас в городе.
На первый взгляд все выглядело вполне справедливо. Как и на второй, и на третий… Почему же тогда меня терзала эта проклятая паранойя и присказка о данайцах, вымерших черт знает в каком веке?.. Может быть, из-за друзей, которые так до конца и не согласились с моим решением, стихийно принятым без их участия?
– Ты подписываешь пакт с Дьяволом, испано-скандинав, – сокрушенно заметил Михаил после того, как Лотар, получив от меня утвердительный ответ, удалился на переговоры с отцом. – Плохо то, что без помощи Грингсона нам сегодня действительно придется туго. Однако не исключено, что мы еще будем рыдать кровавыми слезами от того, что согласились на эту помощь… Знаешь, Эрик, иногда я проклинаю тот день, когда тринадцать лет назад дал согласие служить у тебя в Одиннадцатом отряде… Однако есть в этом и светлая сторона. За то, что я столько лет терплю общество такого ублюдка, как ты, меня пропустят в Рай без очереди, по мученическому билету…
Конрад Фридрихович высказался в подобном ключе:
– Уж не знаю, что на вас нашло, милейший. Как советник Княжеской Думы по отношениям со Святой Европой, я расцениваю ваш поступок как опаснейшее безрассудство, чреватое непоправимыми последствиями. Не приведи Господь, князю Сергею станет известно, что мы заключили с Грингсоном союз, пусть и временный. Тогда-то нас надолго упрячут за решетку, могу вам это гарантировать.
– Это если мы не выручим из беды княжеского сына, – уточнил я. – И потому нам придется в лепешку разбиться, чтобы отыскать и спасти Ярослава. Так что назад дороги нет.
– Да, ваша привычка сжигать за собой мосты мне хорошо знакома, – вздохнул коротышка. – Как и ваше упрямство, на которое я сегодня только и уповаю… Что ж, раз это я надоумил вас искать чертов тоннель, значит, у меня нет иного выбора, как с вами согласиться…
А вот Фокси наотрез отказался отправляться домой, несмотря на все наши уговоры. Оскорбленный подобным предложением, байкер проявил такую строптивость, какую не выказал даже в том злополучном трактире под Варшавой, где юноша повздорил с Защитниками Веры. Фокси даже отказался взять расчет и премию, которую расщедрившийся фон Циммер хотел выдать ему сверх оговоренной суммы. Прощение ему долга Михаилом в обмен на то, чтобы байкер поскорее проваливал с Апеннин, тоже не возымело эффекта. Естественно, Фокси обрадовался широкому жесту Михалыча, но уезжать опять-таки не уехал.
– У меня был договор не с вами, а с вашим другом Оборотнем, – набычившись, твердил без устали Фокси. – Мне было сказано: доставь их в Ватикан, затем отвези обратно в Россию и уже после этого получи деньги. Если Оборотень узнает, что я оставил вас здесь и забрал деньги, он меня побьет и выгонит из банды. Или сначала выгонит, а потом побьет… Оборотень – бродяга авторитетный, ему без разницы, одним человеком в банде больше, одним меньше. У него полно таких дармоедов, как я. А мне куда потом податься, опозоренному? Короче, если хотите меня уволить, то с Оборотнем на эту тему и толкуйте. А я без вас назад не поеду!
И что, спрашивается, надо было с ним делать? Пришлось спровадить упрямца в ближайшую байкерскую «берлогу», под Сиену, и наказать ждать нас там, подальше от выжженных окрестностей Ватикана. К моему великому облегчению, на эти условия Фокси согласился, хотя продолжал ворчать вплоть до момента нашего расставания.
– Ладно, до встречи, парни! Желаю, чтобы в Цитадели вам повезло больше, чем моему папаше, – напутствовал нас Фокси перед тем, как уехать. – И берегите Черпака – хороший он старик, хоть и занудный…
Итак, волею судьбы, мы ввязались в чужую войну со всеми вытекающими отсюда последствиями. Теперь при встрече с врагом я уже не имел права проявлять гуманизм, как сделал это под Варшавой. Каждый получивший от меня пощаду Защитник Веры мог стать впоследствии причиной гибели кого-либо из моих партнеров по альянсу. И пусть кровожадные «башмачники», кроме разве что Лотара, не вызывали у меня симпатий, однако сейчас они прикрывали мне спину. И я обязан был оказывать им аналогичную услугу, хотелось мне того или нет.
Кладбище Скорбящей Юдифи примыкало непосредственно к городской стене. Но, чтобы не нарваться на огонь установленных на ней пушек, нам следовало устраивать отвлекающий маневр и прорываться к кладбищу подальше от столицы. План прорыва был таков: тринадцать «Ротатосков» и мобильная пехота на квадроциклах имитировали атаку на комплекс оборонительных сооружений, который был построен на берегу неглубокой речушки, что огибала Ватикан и впадала в Тибр сразу за ним. Перед атакой мы отделялись от основной группы на двух «Ротатосках», достигали реки и высаживались на берег. А дальше, под шумок, уже двигались своим ходом: сначала вдоль русла, прячась в прибрежных зарослях до тех пор, пока не пересекали линию обороны, а потом по тылам Защитников, к кладбищу. Мы намеревались выйти к цели через сутки, после чего и начинался отсчет отпущенного нам времени. Проблема запертых люков теперь перед нами не стояла – Горм Фенрир отправил с нами своего штатного специалиста по взлому, оснащенного всеми необходимыми инструментами.
Поднаторевшие за неделю осады в создании разного рода провокаций, норманны уже выяснили, как следует изводить врага, неся при этом минимальные потери. Кто узнал длину цепи сторожевого пса, тот способен легко вычислить оптимальную дистанцию, с которой его можно дразнить. Защитники Веры, привязанные к своим укреплениям, яростно огрызались из всех орудий, однако неплохо изучившие местность «башмачники» ловко маневрировали в темноте, отвечая ватиканцам не менее яростным огнем.
Картина развернувшегося неподалеку от нас ночного боя завораживала: вспышки и трассеры рвали темноту в клочья и вызывали рябь в глазах, а грохот отдельных выстрелов и залпов слился в плотный шквал. Давненько я не принимал участия в таких масштабных боевых операциях и, пока гремели первые очереди, даже вздрагивал, поскольку отвык от подобной агрессивной «музыки». Расстояние, на котором держались от поля боя наши «Ротатоски», было относительно безопасным, но пару раз вражеские снаряды разрывались совсем неподалеку. Стреляли не по нам. Если бы ватиканцы нас обнаружили, мы были бы уже засыпаны градом снарядов. В отличие от отвлекающей группы, наша не пряталась в складках местности, а мчалась по открытому пространству, стараясь побыстрее достигнуть реки.
В первом «Ротатоске», не считая водителя, ехал я, мои товарищи, Лотар и двое датчан; во втором находился один из хольдов и оставшиеся пятеро бойцов Фенрира. В открытых бронированных кузовах машин были установлены на турелях пулеметы, за которые мы усадили стрелков – на берегу можно было случайно нарваться на вражеский патруль. Броневики резво прыгали по кочкам, постепенно забирая все левее и левее. Жаркий ночной бой остался теперь позади, но я не чувствовал себя в безопасности, сидя в тесном кузове плечом к плечу с Конрадом и Михаилом. Я не мог дождаться, когда же наконец ступлю на твердую землю и перестану изображать из себя мишень для вражеского орудия. По мне, лучше было бы проползти весь путь до берега на брюхе, чем, выигрывая время, дразнить артиллерийские расчеты Защитников.
До запланированной точки высадки оставалось не более полукилометра, когда прямо возле нас раздался достаточно мощный взрыв. «Ротатоск» тряхнуло так, что он едва не опрокинулся, однако все же устоял на колесах. Меня, Михаила и Конрада вышвырнуло из кузова на землю. Датчан постигла та же участь: оба они вылетели из броневика вместе с вещмешками и уложенными в контейнеры пулеметными лентами. Комья земли градом посыпались сверху, словно нас уже хоронили в братской могиле.
«Все-таки нарвались!» – эта мысль первой пробилась мне в сознание сквозь звон и гул, царившие у меня в голове. Гул сводил с ума, сдавливал виски и мешал ориентироваться в пространстве. Я не мог подняться на ноги, несмотря на все старания. Перед глазами все плыло, а руки почти по локоть зарывались в прибрежный песок, но даже на сантиметр не могли оторвать от земли неподатливое тело. Ноги я вроде бы чувствовал, но они почему-то тоже не подчинялись.
Я уже готов был запаниковать, но внезапно у меня все получилось. Шум в голове не уменьшился, но вертикальное положение я принял без посторонней помощи. Причина моего временного паралича крылась не в ранении или контузии – просто выброшенный из «Ротатоска» Михаил придавил меня всей массой своего упитанного тела и мне пришлось дожидаться, пока он тоже придет в себя.
– Ты цел?! – почти в один голос прокричали мы друг другу и с удовлетворением отметили, что, кроме ссадин, никаких повреждений вроде бы не заработали.
– Конрад! – обеспокоился Михаил, вынудив и меня вспомнить о третьем члене нашей команды. Но мы зря о нем волновались. Скривив страдальческую гримасу, шатаясь и держась за поясницу, фон Циммер уже поднимался на ноги. Выглядел он вполне сносно, разве что взгляд коротышки блуждал – Конрад Фридрихович, как и мы, получил легкую контузию, но стоически боролся с ее последствиями.
А крепким и закаленным в боях датчанам такие встряски, похоже, и вовсе были нипочем: оба уже суетились возле «Ротатоска», пытаясь через выбитые лобовые стекла извлечь из кабины Лотара и водителя. Еще раз взглянув на Конрада и убедившись, что тот невредим, мы с Михаилом тоже поспешили на выручку форингу и его бойцу.
Наш «Ротатоск» стал жертвой не снаряда, а зарытой в песок мины – я понял это еще до того, как приблизился к броневику. Практически весь он остался цел, кроме правого переднего колеса и соответствующей половины кабины. Колесо было оторвано и валялось неподалеку, а бронированная обшивка кабины – искорежена и покрыта множеством сквозных пробоин. Именно в этой части кабины находился форинг Торвальдсон, и ему нужно было в рубашке родиться, чтобы уцелеть после такого взрыва.
Под счастливой звездой Лотар появился на свет или нет, я не знал, но этой ночью всемогущие боги норманнов от него отвернулись. А может, наоборот – обратили на молодого форинга свое внимание, признав его достойным для посвящения в эйнхерии… Сложно стороннему человеку разобраться в тонкостях скандинавской религии, согласно которой мы до самого момента смерти не знаем, куда попадем: будем избраны валькириями и вознесемся с ними в Валгаллу или же сгинем в пучине Нифльхейма – посмертного удела большинства обитателей Мидгарда. Видаристы не делили себя на грешников и праведников. Участь их душ определялась характером смерти – славным или бесславным. Не мне оспаривать волю норманнских богов, но, кажется, несмотря на то, что Лотар Торвальдсон пал не самой желанной для воина смертью, он все равно заслужил право пировать в чертогах Видара…
Когда мы извлекли Лотара и водителя-дренга из раскуроченной кабины, они были уже мертвы. Выжить с такими ранениями было просто нереально: у форинга отсутствовали часть черепа и правая рука по локоть, а тело было сильно иссечено осколками. У водителя в виске торчал крупный обломок обшивки, и спасать бедолагу тоже оказалось поздно. Мы уложили тела на песок и в скорбном молчании стали ожидать спешащего к нам экипажа второго «Ротатоска». Его водитель быстро сообразил, что стряслось с машиной форинга, и сразу же остановил свой броневик, не рискнув выезжать на берег, который, как выяснилось, был превращен ватиканцами в минное поле.
Поскольку ни вешек, ни предупреждающих надписей нигде не наблюдалось, следовало догадываться, что Защитники разместили мины по всему прибрежному песку. Датчане, смекнувшие об этом раньше меня, знаками запретили нам отходить от подорванного «Ротатоска», после чего прокричали бегущим сюда товарищам, чтобы они внимательней смотрели под ноги. Впрочем, те уже были настороже – наш горький опыт, за который пришлось заплатить очень высокую цену, быстро научил их осторожности.
Редчайшее явление – видеть норманнов, объятых страхом. И матерые датчане, и два дренга из экипажа второго «Ротатоска» взирали на тело сына своего конунга и испытывали сейчас одинаковые чувства. Естественно, у молодых «башмачников» смятение проявлялось куда заметнее: глаза у них были расширены от ужаса, а сами они выглядели так, словно их вот-вот собирались казнить. Да, дренгов ждало воистину суровое испытание: им предстояло докладывать о гибели Лотара его отцу. Я бы, наверное, предпочел на их месте вовсе не возвращаться в лагерь и броситься под пули Защитников. Или удариться в дезертирство, если Валгалла этих дренгов чем-то не прельщала.
Лица свирепых датчан сохраняли однообразное непроницаемое выражение, впрочем, как и всегда. Однако и головорезам Фенрира было не по себе. Они переминались с ноги на ногу, обменивались угрюмыми взглядами, словно не зная, как теперь быть: возвращаться назад или продолжать выполнение задания. Само собой, отменять его никто не собирался, но если бы старший этой семерки – говоривший по-святоевропейски, кряжистый хольд Фроди по кличке Коряга – отдал своим людям приказ к отступлению, я бы не удивился. Слишком уж неуверенно выглядели в данный момент самые отчаянные вояки Грингсона.
– Пора проваливать отсюда, – вымолвил наконец Фроди, будто очнувшись от наваждения. – Надо добраться до кустов. Не знаю, есть ли в них мины, зато уверен, что там будет полно растяжек и прочей гадости. Главное – держитесь строго за нами и не разбредайтесь.
Забота о мертвых была поручена дренгам, глядя на которых я все больше склонялся к мысли, что, как только мы уйдем, бойцы погибшего Торвальдсона тут же плюнут на все и сбегут, не важно куда, лишь бы подальше от гнева Вороньего Когтя. Но сейчас дренги повиновались Коряге и, старательно ступая по протоптанным следам, поволокли тела убитых в свой «Ротатоск».
А мы подобрали вещи и, выстроившись в колонну по одному, двинулись вслед датчанину-проводнику. Он уже смастерил из ножа и палки длинный шуп, которым собирался обнаруживать в рыхлом песке закопанные мины. Проводник аккуратно исследовал своим приспособлением почву под ногами и немедленно подавал сигнал, если наконечник щупа натыкался на что-то подозрительное. Такие места мы обходили стороной. Не было никакой гарантии, что, помимо мин, рассчитанных на вес тяжелой бронетехники, берег не таит в себе и коварные противопехотные мины. Достаточно было кому-нибудь из нас наступить хотя бы на одну такую, и вся наша группа мгновенно полегла бы на этом песке.
Шагавшего впереди меня фон Циммера постоянно шатало из стороны в сторону. Конрад еще не оклемался от контузии, и мне приходилось придерживать его, чтобы он не сходил с тропы. Всякий раз, когда я ловил его за плечо, коротышка виновато извинялся и благодарил за помощь. Я надеялся, что идущий позади Михаил успеет оказать мне такую же услугу, поскольку голова у меня все еще гудела и кружилась, а ноги тоже порой заплетались.
Забрав скорбный груз, «Ротатоск» дренгов повернул в обратном направлении и вскоре исчез в темноте. Спустя четверть часа шедший вдалеке бой начал утихать, а когда мы добрались до края песчаной косы и углубились в густой прибрежный кустарник, канонада и вспышки прекратились окончательно. Гул у меня в голове тоже утих, хотя боль в висках продолжала пульсировать. Датчанин-проводник отлично знал свое дело: шел, держа нос по ветру, и часто останавливался, чтобы прислушаться к доносившимся звукам. Я и прочие, кто ехали в первой бронемашине, всецело полагались сейчас на слух проводника – нам, контуженным, доверять своим ушам было еще нельзя.
Растяжек в кустах не обнаружилось, но другие ловушки, не столь опасные, но тоже довольно коварные, попадались частенько. Охотничьи самострелы, замаскированные неглубокие волчьи ямы с пиками на дне, медвежьи капканы… Похоже, для укрепления этого участка обороны были приглашены опытные трапперы, сэкономившие Ватикану драгоценную взрывчатку.
Больше всего приходилось опасаться торчащих в пожухлой траве мелких зазубренных шипов, вымазанных какой-то липкой дрянью – по всей видимости ядом. Обнаружить их без вспомогательных средств можно было, только ползя на четвереньках и тщательно ощупывая почву перед собой. Извлечь из раны такой шип без хирургического вмешательства было невозможно – многочисленные зазубрины крепко цеплялись за плоть, а отрава усугубляла повреждения. Идущего впереди датчанина спасло то, что он ступал очень осторожно, и когда однажды почуял, как что-то впивается ему в подошву, то сразу же подал команду встать и замереть.
Выявленная вовремя угроза замедлила наше продвижение, которое и так шло черепашьим темпом. Теперь, прежде чем сделать шаг, проводник тщательно исследовал щупом траву, и, надо признать, не напрасно. Отыскать сами шипы таким способом было тяжело, зато удавалось найти тонкие стальные пластины, к которым шипы крепились по нескольку штук в ряд.
За пять часов мы прошли от силы четыре километра, но зато никто из нас не пострадал в этом дьявольском месте: не нарвался на стрелу, не напоролся на пики, не перебил лодыжку капканом и не вогнал в ступню отравленный шип. Датчане показали себя на высоте, тем самым подтвердив, что альянс с норманнами явился для нас выгодным. Против таких хищников ватиканские звероловы были бессильны.
Мы пробрались в тыл противника и теперь готовы были двигаться к кладбищу Скорбящей Юдифи. Я немного освоился в компании необщительных спутников, отчего мои неприязнь и подозрительность к ним притупились. Дело понемногу продвигалось, и только нелепая гибель Лотара не давала мне покоя. Это могло создать нам проблемы, причем достаточно серьезные.