– Прогнать? – продолжал паясничать Михаил. – Зачем? Они нам не мешают. Вы только взгляните на их умильные мордашки!..
– Достаточно! – прервал я этот спектакль, который грозил затянуться надолго. – Не бойтесь, Конрад Фридрихович, слезайте! Наш друг, как всегда, вас разыгрывает. Нет здесь никаких крыс – чем им здесь питаться-то? Человеческие скелеты и те давно в труху рассохлись…
– Ну скелеты – это уже мелочи! – обрадовался фон Циммер, продолжив спуск. – На скелеты у меня аллергии нет. К мертвецам я на прежней службе привык. Скелеты – они смирные и никому ботинки не грызут…
Осмотревшись получше и окончательно убедившись, что тоннель пустует, я подал сигнал датчанам, чтобы они присоединялись к нам. И хоть наши сопровождающие были обременены тяжелыми вещами, они проделали спуск гораздо быстрее, чем мы: негабаритную поклажу норманны спустили на веревках, а сами преодолели неудобную лестницу с завидной ловкостью – так, словно всю жизнь только этим и занимались. Коряга спустился последним и приказал зажечь еще несколько фонарей, отчего тоннель сразу утратил свою зловещую атмосферу и превратился в обычное сырое подземелье, наполненное истлевшими атрибутами прежней цивилизации. Какой-нибудь искатель и вовсе почувствовал бы себя здесь, как рыба в воде.
Не хотелось признаваться хольду, что я понятия не имею, куда нам идти, но Фроди ни о чем нас больше не спрашивал. Выслав дозоры в обоих направлениях, он уже через пять минут выслушивал доклад о том, что ближайший к нам завал находится всего в ста шагах от последнего вагона поезда, что угодил в каменную ловушку несколько веков назад.
Вторая дозорная группа вернулась через полчаса и тоже принесла обнадеживающие сведения. Длина тоннеля оказалась около полукилометра, что, впрочем, можно было определить еще наверху, прикинув на глазок расстояние от часовни до городской стены. Дозорные отыскали и выход. Неподалеку от завала, прямо в стене тоннеля, находилась железная дверь, а за ней, судя по всему, скрывалась вертикальная шахта, выходящая в подвалы церкви Апостола Альваро. Замок на двери был аналогичен тому, который мы сломали на колодезном люке, – крепкий, но при наличии необходимого инструмента вполне податливый. В общем, никаких отклонений от плана вроде бы не намечалось.
– Идемте, – поманил нас за собой Фроди. – Пока Гуннар будет ломать замок, устроим привал и перекусим.
– Да, не мешало бы передохнуть, – согласился я. – Как-никак, с вечера на ногах…
Норманны снова взвалили на плечи свои компактные ранцы и зашагали к выходу. Что, интересно, бойцы Коряги в них тащили? И чем планировали заняться в городе через неделю? Взорвать Солнечные ворота? А не маловато взрывчатки для такой диверсии?
В принципе какое мое дело, что на уме у этих ублюдков. Скрытные они – все не касающиеся нас вопросы обсуждают либо шепотом, либо знаками, предварительно отойдя в сторонку. Эта скрытность датчан нервировала меня с момента, как мы выдвинулись из норманнского лагеря. Едва я замечал, что наши товарищи по альянсу снова шушукаются в сторонке, так невольно начинал на них коситься. Тяжко было мне в этом обществе с моими параноидальными наклонностями, но приходилось терпеть, раз сам выбрал таких попутчиков…
Я отклонил предложение подкрепиться, хотя было бы не лишне устроить себе ранний завтрак – когда снова выпадет спокойная минутка? Но то ли от волнения, то ли от того, что весь прошедший день пришлось питаться всухомятку, я чувствовал неприятную тяжесть в желудке, поэтому не мог сейчас даже смотреть на еду.
Усевшись поодаль от Михаила и Конрада, которые, в отличие от меня, не утратили аппетит, я прикрыл глаза в надежде подремать хотя бы минут пять-десять. Короткая дрема взбодрила бы меня не хуже завтрака. Эту полезную привычку я приобрел, еще будучи кадетом Боевой Семинарии. Там выпадавший мне в течение напряженного учебного дня краткосрочный отдых порой казался натуральным божьим даром.
Но сегодня у меня никак не получалось смежить веки и на мгновение отключиться от реальности: спертый сырой воздух тоннеля и близость врага мешали мне расслабиться. Я так и сидел с полузакрытыми глазами, привалившись к камню, и отрешенно наблюдал за копошившимся возле двери взломщиком Гуннаром, рассевшимися неподалеку от него остальными датчанами, а также за Михаилом и Конрадом.
Следить украдкой за последними было даже забавно. Вот Конрад Фридрихович проворчал, что сотрапезник недодал ему хлеба. Михалыч возразил, что выделил коротышке маленькую пайку сообразно его комплекции, а вовсе не по причине их застарелой идеологической конфронтации. В ответ на это Конрад въедливо поинтересовался, откуда Михаилу вообще известны нормы питания таких миниатюрных людей, как фон Циммер. Если выводы оппонента основаны лишь на соотношении пропорциональности массы человеческих тел, то это в корне неверное утверждение, поскольку сию теорию изобрели явно не коротышки. По мнению фон Циммера, ни один уважающий себя коротышка не опустился бы до такой дикости, как обделять питанием свой и без того обделенный природой организм. И разумеется, приводил в пример себя – известного любителя много и вкусно поесть. Михаил заметил, что в случае с Конрадом речь идет скорее об исключении из правил, нежели о ложности осмеянной им теории, доказанной, кстати, еще Древними. Конрад категорично заявил, что мы живем в абсолютно иную эпоху и Древние ему не авторитет, как, впрочем, и псевдоэксперт по питанию Михаил…
Оба они так сильно увлеклись спором, что, кажется, даже забыли, где сейчас находятся. Я уже хотел было прервать их несвоевременную пикировку, но тут мое внимание привлекли датчане.
Фроди и его собратья расселись в кружок за спинами Михаила и Конрада и тоже приступили к трапезе, обмениваясь между делом негромкими фразами. Спор русских дипломатов норманнов ничуть не беспокоил. Однако вдруг ни с того ни с сего Коряга обернулся и пристально уставился на моих друзей, словно уловил в их дискуссии нечто для себя любопытное. По крайней мере именно так это со стороны и выглядело.
Сложно было сказать, что вызвало любопытство у хольда, ни бельмеса не понимавшего по-русски. Может быть, Фроди заслышал знакомое слово, а может, гомон спорщиков просто сбил его с мысли. Я полагал, что датчанин непременно сделает им замечание, однако вместо этого он перевел взгляд на меня.
Холодный сосредоточенный взгляд изготовившейся к броску змеи…
Прикорнув у камня, я продолжал наблюдать за спутниками через неплотно прикрытые веки, из-за чего, наверное, и впрямь смахивал на спящего. Ледяной взор Коряги пробрал меня до костей, но глаза я так и не разлепил. Мои старые боевые инстинкты, в наличии которых усомнился Вороний Коготь, внезапно обострились с утроенной силой. А паранойя выступила для них отличным катализатором, и в данной ситуации это был несомненный плюс. Не страдай я патологической мнительностью, мог бы ненароком проигнорировать этот взгляд датчанина и уже через минуту жестоко поплатиться за свою оплошность.
В мгновение ока я тоже превратился в готовую к нападению змею, хотя внешне и бровью не повел. Наоборот, дабы окончательно убедить Корягу в том, что сплю, я даже уронил голову на плечо, довольно натурально изобразив сморенного усталостью путника. Храпеть уже не стал – побоялся переиграть. Фроди тоже не лыком шит и быстро раскусит, когда я перегну палку. Но сейчас он наблюдал за мной и вроде бы не подозревал о моей уловке.
Слишком долго и внимательно следил за мной хольд, чтобы это было обыкновенным досужим любопытством. После столь пристального внимания со стороны датчан просто обязано было последовать какое-нибудь действие. И потому я ничуть не удивился, когда Коряга снова повернулся к своим людям и молча кивнул. Трое норманнов тут же без вопросов поднялись на ноги и, не суетясь, направились в нашу сторону.
По пути троица разделилась: двое бойцов стали неторопливо приближаться к Конраду и Михаилу, а один – ко мне. Пока между нами сохранялось расстояние, датчанин вел себя как ни в чем не бывало. Но едва дистанция сократилась до нескольких шагов, норманн медленно перевесил автомат на грудь и взял его так, как обычно берут оружие, готовясь к атаке. Парочка, что подходила со спины к моим друзьям, поступила точно таким же образом.
Я не собирался выяснять, что планировали в отношении нас датчане: собирались пристрелить, учинить допрос с пристрастием или просто припугнуть, дабы помалкивали, если вдруг угодим в плен. В нашем договоре с конунгом не говорилось о том, что его бойцы имеют право угрожать нам оружием. Коряга нарушал пакт о сотрудничестве, и, беря во внимание дисциплинированность датчан, хольд делал это не по собственной инициативе. Если Фроди намеревался-таки нас прикончить, значит, он имел на то соответствующие инструкции, отданные ему самим Грингсоном.
Мы обрекались на смерть, как только выполняли свою миссию – показывали «башмачникам» тоннель, – поскольку становились для Вороньего Когтя ненужной помехой. Обещание Торвальда дать нам неделю на поиски Ярослава ничего не стоило, потому что конунг заключал договор уже не с российскими послами, а с покойниками. Прав был Лотар Торвальдсон, упокойся в Валгалле его благородная душа: мы и впрямь плохо знали его отца. На войне Грингсон не заключал невыгодных для него договоров и сделок, предпочитая поступать так, как считал нужным только он сам.
Я не стал дожидаться, когда наши бывшие товарищи по альянсу окончательно расторгнут договор, выхватил «глок» и открыл огонь первым…
Подкрадывающийся ко мне норманн погиб быстро, без мучений и с оружием в руках – желанная смерть для любого искренне верующего видариста. Я вогнал пулю точно во вражеский лоб. В молодые годы я делал это чуть быстрее, но продемонстрированная мной сноровка не позволяла пока говорить о близкой старости.
Как умер мой несостоявшийся убийца, я уже не видел. Выхватив пистолет из правой наплечной кобуры и поразив первую цель, я мгновенно извлек второй «глок» и сразу переключился на тех датчан, которые приближались к моим друзьям.
Эти двое находились от меня сбоку, и обоим я выстрелил в виски. Расстояние для точного выстрела также было оптимальным – с десяти шагов я попадаю в центр мишени из любого положения. Однако на сей раз пришлось потратить не две пули, а три: один из датчан успел-таки среагировать на грохот и в последний миг отшатнулся назад, отчего пуля прошла буквально в сантиметре от его носа. Я исправил свою оплошность уже следующим выстрелом, и враги заработали одинаковые дырки в черепах с интервалом в секунду.
Коварный Фроди просто не оставил мне выбора. И теперь приходилось любой ценой завершать начатое – вести переговоры с оставшимися норманнами было уже бесполезно.
Они же вовсе не собирались становиться легкой добычей. Коряга и двое сидевших с ним фьольменнов кинулись врассыпную с такой прытью, словно рядом с ними упала граната. Взломщик Гуннар отскочил от двери, подхватил лежавший возле инструментов автомат и тоже метнулся к ближайшему укрытию.
Михаил, чьи охотничьи инстинкты на новой службе нисколько не притупились, схватил Конрада за шиворот, сбросил его с глыбы, на которой они расположились, и плюхнулся на землю подле коротышки. Михалыч пока не знал, что происходит, но среагировал на внезапную стрельбу единственно верным способом. А также помог среагировать нерасторопному фон Циммеру, который вновь превратился для Михаила из оппонента в боевого товарища.
Мне требовалось срочно поменять позицию, иначе датчане изрешетили бы меня пулями у этого камня уже через пару секунд. Автоматы норманнов заговорили, когда я очутился за перевернутым вагоном, что принадлежал все тому же поезду, который попался нам при входе в тоннель. Пули застучали по ржавой вагонной обшивке, зазвенели о железные колеса и рельсы. Датчане били короткими очередями и при этом все четверо сохраняли молчание: ни криков ярости, ни ругани, ни оскорблений, которые были бы вполне уместны для возбужденных перестрелкой людей. Все это выглядело неестественно и жутко – враги потеряли почти половину бойцов, но продолжали оставаться невозмутимыми, как статуи. Никакой паники, никакой суеты. Как следует припугнув меня, норманны прекратили стрелять напропалую и замерли в ожидании, словно стая хищников, получившая от жертвы отпор, но не намеренная прекращать охоту. Действительно, спешить датчанам было некуда: через колодец нам не уйти – подстрелят еще на лестнице, – а дверь в церковный подвал оставалась запертой.
– Какого черта здесь творится?! – заорал Михаил, вникший, что мы воюем не с ватиканцами, а друг с другом. – Эрик, мать твою! Кто здесь рехнулся: ты или эти уроды?!
– Я в порядке! – успокоил я Михалыча. – Проклятый Грингсон хотел нас поиметь!
– А я тебе, дураку, что говорил! – озлобленно хохотнул Михаил. – Нашел, с кем связываться!..
– Заткнись! – рявкнул я на него. – Позже потолкуем! Приглядывай за Конрадом, а с Корягой я сам разберусь! Посмотрим еще, кто кого здесь поимеет!..
И, на мгновение высунувшись из-за укрытия, выстрелил в фонарь, которым пользовался в работе взломщик Гуннар. Большой бензиновый фонарь разлетелся вдребезги, а выплеснувшееся из него горючее полыхнуло во мраке тоннеля яркой вспышкой. Сразу же за этим раздался безудержный вопль дикой боли – взрыв случился в шаге от прятавшегося за ближайшим камнем Гуннара. Воспламенившийся бензин хлынул на голову и плечи датчанина, и тот, забыв обо всем, с криками начал кататься по земле.
Моя задумка получилась даже удачнее, чем хотелось. Стреляя в фонарь, я собирался лишь припугнуть датчан и в момент вспышки определить, кто из них где затаился, а в итоге подпортил-таки шкуру одному из врагов. Добить его, что ли, дабы не мучился? Проявить, так сказать, к норманну его же норманнский гуманизм… Нет, стоп, рановато – пока Гуннар жив, он мне еще нужен…
– Стоять!!! – перекрыл вопли Гуннара грозный окрик Коряги. Приказ хольда предназначался бойцу, который скинул куртку и бросился на помощь пострадавшему товарищу, решив сбить на нем пламя. Датчанин понимал, чем он рискует, и его самоотверженный поступок выглядел в высшей степени благородно.
Только мне в окружении матерых убийц было вовсе не до благородства. Поэтому я не намеревался оказывать милосердие бойцам Фроди, даже встань они передо мной на колени и моли о пощаде. Даровать им жизнь было бы такой же глупостью, что и жалеть недодавленную гадюку.
Я не позволил себе даже секундного замешательства и уложил спешившего на помощь товарищу датчанина двумя выстрелами в грудь и голову. А приманку-Гуннара снова не тронул, хотя и был полностью уверен, что второй такой ошибки норманны уже не допустят.
– Отродье Локи! – не выдержал-таки Коряга, придя в ярость от столь вопиющего вероломства. – Я вырежу тебе язык, Хенриксон, и ты сожрешь его, запивая своей же кровью! Готовься, мерзкая тварь!
И дал очередь в агонизирующего Гуннара, оказывая ему последнюю услугу и заодно вымещая злость.
Я успел заметить, откуда прогремели выстрелы, и перекатился к другому краю перевернутого вагона. Отсюда было удобнее отслеживать все дальнейшие перемещения датчан. Но мой маневр не остался незамеченным. Едва я высунул из-за укрытия нос, как норманны тут же чуть было мне его не отстрелили. Хорошие вояки, слов нет! Тягаться с ними – не то что с варшавскими Защитниками Веры. Не используй я фактор внезапности и промедли с атакой, был бы уже стопроцентный труп. А не я, так Михаил или Конрад. И угораздило же опять огрести неприятностей на свою голову! Похоже, любят они меня, эти неприятности, как валькирии павших героев…
Еще несколько очередей ударило по моему укрытию. В перерывах между ними мне послышались торопливые шаги. Это могло означать только одно – пока один противник меня сдерживал, другой под его прикрытием подбирался ко мне с левого фланга. Сидеть и выжидать, пока враг допустит оплошность, было уже нельзя. Вступать в перестрелку с прикрывающим бойцом – тоже. Раз уж Коряга решил провести атаку с фланга, значит, там я его и встречу, и пусть победит самый быстрый из нас…
Участок, по которому приближался ко мне Фроди (я был уверен, что это именно он, а не его товарищ – скормить мне мой же отрезанный язык непременно должен был тот, кто это обещание дал), был уже мной изучен. Перед тем как совершить последний бросок, Коряге требовалось занять стартовую позицию за камнем, возле которого я тщетно – к счастью! – пытался задремать. Норманн, прикрывавший хольда, только что притих, отстреляв перед этим несколько очередей подряд, – явно израсходовал магазин. Значит, у меня имелось в запасе секунд пять: хольд не ринется в атаку, пока товарищ перезаряжает оружие. Так почему бы мне тоже не воспользоваться этой паузой?
Обучаясь в Боевой Семинарии, я был не только чемпионом трех последних курсов по стрельбе, но и серебряным призером в беге на спринтерские дистанции. А вот совмещать две эти дисциплины я научился, уже будучи Охотником, в ходе многочисленных облав и штурмов. Наука была не слишком сложной, и позабыть ее я не мог. Разве что с годами я подрастерял беговую резвость, ну да на десяток метров запалу, пожалуй, хватит.
Не вставая в полный рост, я взял низкий старт и, вскидывая на бегу пистолеты, бросился к цели. Если бы в этот момент Фроди высунулся из-за камня, я снес бы ему голову еще до того, как он меня заметил. Но хольд терпеливо выжидал, когда напарник поменяет магазин, и старался не выдавать своего присутствия. Однако, заслышав мои шаги – а топал я при беге как конь, – Коряга один черт забеспокоится и высунется. Главное теперь – не проворонить этот момент…
Мое нервы были на пределе, и потому, когда я заскочил за камень и увидел, что Фроди там нет, все равно рефлекторно нажал на спусковые крючки и потратил впустую две пули. И только потом смекнул, что угодил впросак. Датчанин и не думал пользоваться этим укрытием, хотя шаги Коряги раздавались именно отсюда.