Мое нервы были на пределе, и потому, когда я заскочил за камень и увидел, что Фроди там нет, все равно рефлекторно нажал на спусковые крючки и потратил впустую две пули. И только потом смекнул, что угодил впросак. Датчанин и не думал пользоваться этим укрытием, хотя шаги Коряги раздавались именно отсюда.
Вот так прокол! Причем никто меня на сей раз не поимел – я умудрился подвергнуть этой унизительной процедуре сам себя…
Но где, черт возьми, Фроди? У него что, шаги пятиметровые или он умеет в невидимку превращаться?
И в этот момент у меня за спиной грянули выстрелы…
«Жаль… – успел подумать я, инстинктивно зажмурившись, словно ребенок перед уколом врача. – Так глупо сдохнуть… Жаль…»
Однако странно, что я не чувствовал ни ударов, ни боли. Неужто матерый волк Фроди промахнулся? Разве такое возможно?..
А выстрелы между тем продолжали греметь. Правда, были они какие-то странные и даже близко не напоминали автоматные: редкие, глухие и неритмичные. Именно так – сбивчиво и неуверенно – стрелял я из пистолетов на своих первых тренировках у Анджея, решившего обучить сопливого кадета технике стрельбы с двух рук…
Безмерно удивляясь, что еще жив, я развернулся на выстрелы, готовый или получить пулю в грудь, или продолжить бой. Из чего бы Фроди по мне сейчас ни стрелял, я промаха точно не допущу…
Валькирии, что уже должны были учуять кровь и спуститься с небес в этот тоннель, наверное, немало огорчились смертью такого замечательного кандидата в эйнхерии, как хольд Фроди Коряга. Нет, забрать-то его душу валькирии, разумеется, не побрезговали – датчанин погиб в бою, как и пристало истинному воину. Но вот от насмешек на пиру в Валгалле Коряге было уже не отвертеться, ибо пал он от руки того, кого вообще не воспринимал за противника. Нелепая смерть мифического героя Ахиллеса – и та по сравнению со смертью Коряги выглядела более предсказуемо и логично.
Я развернулся на звук выстрелов и собрался было нашпиговать хольда свинцом, но едва не подстрелил сгоряча Конрада Фридриховича, которому, разумеется, не желал смерти даже в мыслях. А рисковый коротышка мог бы шутя получить от меня пулю, поскольку нервы мои сейчас были совершенно ни к черту. Фон Циммера спасло лишь то, что его нельзя было перепутать с ширококостным Корягой даже в темноте.
Фроди тоже находился здесь, но опасности он уже не представлял. Датчанин распластался на камнях, а стоявший рядом коротышка, войдя в раж, поочередно всаживал в него пулю за пулей из своих «вальтеров». Конрад остервенел настолько, что окликать его в этот момент я и не пытался – все равно бы не докричался. Припадая на больную ногу и держа наготове пистолет, к Конраду уже спешил Михаил. Судя по всему, наш малорослый друг не пожелал сидеть в укрытии, под присмотром опекуна, и решил оказать мне посильную помощь. И надо заметить, сделал он это весьма своевременно.
Коряга верно предположил, что я не стану дожидаться, пока меня возьмут в клещи. Хольд точно рассчитал мой маневр, после чего занял выгодную позицию, которую я в пылу боя совершенно упустил из вида. Норманн не предвидел только одного – подлого удара в спину от безобидного толстячка-коротышки. Впрочем, откуда Коряге было знать, как коварны магистры-инквизиторы, пусть и бывшие. Коварство, как и мастерство, пропить невозможно…
Вновь Конрад Фридрихович спас меня от неминуемой смерти, но благодарить его было пока рановато. Неподалеку засел еще один датчанин, и его также следовало обезвредить. Об этом лишний раз напомнила автоматная очередь, раздавшаяся сразу после того, как фон Циммер израсходовал последний патрон.
Очередь прошла у нас над головами и, как мне показалось, была выпущена издалека и неприцельно. Но не верилось, что боец «Датской Сотни» запаниковал и ударился в бегство. Вероятно, мерзавец хотел изловить меня на тот же прием, на который я не так давно поймал у себя в доме «Ночного Ангела». Только зря датчанин старался. После всего произошедшего усыпить мою бдительность было тяжело и гнаться за норманном очертя голову я не собирался.
Я проявил бы просто черную неблагодарность, отвергнув сейчас помощь Конрада Фридриховича. Велев коротышке перезарядить оружие, я отправил его с Михаилом вдоль одной стены тоннеля, а сам двинулся возле другой, прихватив с собой фонарь, который, правда, пришлось до поры до времени погасить.
Мы взялись прочесывать тоннель тем же способом, каким раньше, будучи Охотниками, проверяли подвалы вражеских крепостей, зная, что обязательно нарвемся на засаду: держались вплотную к стенам, прятались за каждым выступом и продвигались вперед только по очереди – один крался, другой прикрывал. Дабы не обнаружить себя, мы подавали друг другу сигнал предельно короткой командой.
Когда до нас перестал долетать свет оставленных на месте боя фонарей, я приказал Михаилу и Конраду остановиться. После чего разбил о землю свой фонарь, отступил на несколько шагов и бросил в то место зажженную зажигалку. Яркая вспышка осветила эту часть тоннеля, а также вагоны – наиболее удачное укрытие для засады. Я вскинул пистолет, пытаясь обнаружить датчанина возле ржавого поезда, но тщетно. Проведенный на собственные страх и риск осмотр вагонов тоже не выявил никакой угрозы. Датчанина и след простыл.
Значит, догадка, в которую я поначалу не поверил, оказалась правдивой: враг действительно отказался продолжать бой в одиночку и сбежал от нас назад, через колодец. Хотя убегал датчанин вовсе не из-за страха. Если бы норманн решил разделить судьбу павших товарищей, кто бы тогда доложил конунгу о провале операции? А также указал вход в тоннель следующей диверсионной группе, которая непременно должна прибыть сюда в самое ближайшее время? Так что поступок датчанина был вызван не малодушием, а служебным долгом.
Донельзя взбудораженные тем, что чуть было не полегли от рук недавних союзников, мы вернулись на место отгремевшего боя и сели перевести дух. Конрада Фридриховича вырвало, но не от вида шести трупов и не от содеянного им убийства, а от ураганной перемены обстановки. И впрямь, испортишь себе пищеварение, когда твой спокойный завтрак прерывает кровавая бойня, которая через пару минут утихает, как ни в чем не бывало. Вот только пить чай после такого десерта уже что-то не хочется…
– Бог ты мой, да мы ведь только что объявили войну Торвальду Грингсону! – дошло наконец до Михаила. После этого заявления Конрада скрутил очередной спазм рвоты. – А я уж было начал доверять этим парням! Кто бы мог подумать, что Датское королевство прогнило до такой степени! Экое незавидное складывается положеньице: враги в городе, враги за городом… И неизвестно, кого теперь следует больше бояться.
– Тех, которые ближе, – ответил я и, поглядев на бледного, страдающего коротышку, благодарно ему кивнул: – Спасибо, ваша честь, что прикрыли мне спину. Теперь я ваш должник.
– Какой долг, о чем вы? Мы уже квиты, – вяло отмахнулся Конрад, указав на тела тех датчан, что едва не превратили его завтрак в предсмертный. – Вы только посмотрите, на что отважились эти нелюбезнейшие люди! Всякого я от них ожидал, но такого!.. Я безмерно рад, милейший Эрик, что вы не спускали глаз с наших мокроногих норманнов.
– А ну-ка помотрим, что они с собой притащили… – Михаил подтянул к себе ранец одного из датчан, развязал его и, помимо предметов первой необходимости, вытащил на свет шесть связок динамитных шашек, по пять штук в пучке, а также моток бикфордова шнура. После чего, весьма довольный находкой, продемонстрировал ее нам и провозгласил: – Вот это да! Крутую рыбалку собирались устроить, сволочи. Много бы дохлой рыбы всплыло здесь завтра.
– Сорок две связки, по килограмму каждая, – подсчитал я. – Для сноса Солнечных ворот маловато. Но для диверсии попроще вполне достаточно. Интересно, для чего датчане на самом деле тащили в город динамит?
– Заберем с собой их богатство? – поинтересовался контрразведчик, подбросив на ладони тяжелую динамитную связку. Конрад Фридрихович при этом вздрогнул и отодвинулся от Михаила подальше, словно полагая, что этим он себя обезопасил.
– Непрактично будет бросать здесь такое чудодейственное средство, – согласился я. – Прихватим пяток норманнских погремушек. В качестве, так сказать, неустойки по контракту.
– А остальные? – Похоже, Михаил был слегка разочарован моим ответом.
– Есть идея, – признался я. – За то, что Вороний Коготь подложил нам такую жирную свинью, мы подложим ему еще жирнее. Не видать королю «башмачников» нашего тоннеля, как и прощения Гласа Господнего! Взорвем это нору к чертовым собакам!
– К чертям собачьим… – привычно поправил меня Михаил и заметил: – Твое предложение звучит безумно, но, как ни парадоксально, в нем есть здравый смысл. Уж коли норманны протоптали тропинку в город, значит, завтра сюда прибудет новая группа мокроногих, вооруженная гораздо лучше этой. Или вся «Сотня» скопом пожалует. Нам оно надо? И раньше не надо было, а теперь и подавно. Ты прав, испано-скандинав: долой нездоровую конкуренцию!.. Конрад Фридрихович, как вы, милейший? Вам полегчало?
– Да, спасибо, мне уже гораздо лучше, – ответил коротышка, умывая лицо из фляжки, снятой с пояса мертвого датчанина. Фон Циммер явно лукавил – нездоровая бледность с его лица так и не сошла. – Вы это серьезно насчет взрыва? А не боитесь, что, взорвав тоннель, мы обрушим городскую стену?
– Не стоит исключать и этого, – признался я. – Но, по крайней мере, через дыру в стене «башмачники» незаметно в Цитадель не пройдут.
– Вам, молодежи, лишь бы только что-нибудь взорвать да разрушить, – покачал головой коротышка. – Но раз задумали, дерзайте. Встречаться в Ватикане с этими пренеприятными людьми я тоже не намерен…
Фроди Коряга решил устроить нам похороны очень несвоевременно – Гуннар только подготавливал дверной замок ко взлому, но к самой процедуре еще не приступал. Я глядел на инструменты покойного взломщика и ощущал себя студентом первого курса Боевой Семинарии, которому приказали собрать и подготовить к стрельбе стационарный пулемет «вулкан». Как он работает в собранном виде, я имел представление. Как сделать, чтобы эта куча железных деталей в конечном итоге заработала, мне было совершенно непонятно.
Михаилу и Конраду досталась работенка попроще. Обыскав ранцы бывших компаньонов, они повытаскивали оттуда всю взрывчатку (датчане тащили с собой не сорок килограммов динамита, а почти шестьдесят – кое у кого из диверсантов были более вместительные ранцы), переложили пять связок динамита и два мотка огнепроводного шнура в наш вещмешок, а остальное решили разместить в тоннеле, неподалеку от колодца. Михаил проверил скорость горения шнура, после чего рассчитал, сколько времени будет у нас в запасе, чтобы выбраться из тоннеля на поверхность, – десять с половиной минут. Но для того, чтобы туда попасть, предстояло еще выломать эту проклятую дверь.
Все, что успел сделать Гуннар прежде чем погибнуть, так это насверлить вокруг замка полтора десятка дыр. Я догадался, что дыры служат перфорацией, которая облегчает выдавливание замка приспособлением, действующим по принципу гидравлического домкрата. Крепился этот специфический домкрат посредством мощных кронштейнов, вставляемых в другие дыры, тоже заранее просверленные в двери. Их Гуннар подготовил, а вот перфорацию не успел закончить. Этим я и занялся при помощи ручной дрели и общеизвестной русской «такой-то матери».
Подрывники вернулись с закладки динамита, когда я прилаживал к двери громоздкое и тяжелое устройство для взлома. Конрад Фридрихович, как истинный друг, сразу же бросился мне помогать. Второй же товарищ, чья истинность, впрочем, также не подлежала сомнению, демонстративно потер больную ногу и уселся на камень наблюдать за нашей работой. И разумеется, всячески поддерживать нас морально, давая рекомендации.
В конце концов, Михал Михалыч все-таки не выдержал и отстранил меня от этого дела, посоветовав поберечь силы. Он мотивировал это тем, что я был единственным из нас, кто сможет поджечь бикфордов шнур и потом в ускоренном темпе отмахать полкилометра до выхода из тоннеля. Этот совет Михаила, в отличие от прочих, оказался здравым. Занятый взломом, я как-то выпустил из виду, что, кроме меня, здесь больше никто не справится с такой ответственной задачей.
То ли Михаил обладал хорошим навыком работы с незнакомыми инструментами, то ли лучше меня владел заклинанием «такой-то матери», но они с Конрадом быстро приноровились к тяжелому домкрату и после короткой возни с рычагом гидравлического насоса выдрали дверной замок не хуже заправских взломщиков. Я искренне порадовался в мыслях за них обоих: когда требовала обстановка, Михалыч и Фридрихович вмиг забывали о взаимных дрязгах и становились дружной, крепко спаянной командой, с которой было не страшно идти и в огонь, и в воду, и в осажденную Божественную Цитадель.
Как и предполагалось, за дверью была вертикальная прямоугольная шахта с уходящей вверх разбитой на пролеты лестницей. Нам нужно было сначала выяснить, что находится на том конце лестницы, и только затем бежать поджигать фитиль. Михаил задрал голову, тоскливо посмотрел в темноту и молча похромал преодолевать очередное препятствие. Конрад передал мне свою зажигалку взамен той, что я утратил при охоте на последнего норманна, ободряюще хлопнул меня по плечу и поплелся следом за Михаилом. Я же остался стоять у подножия лестницы наблюдать за мерцающим светом их фонаря и ждать сигнала, что у них все в порядке и можно приступать к диверсии.
Больше всего я опасался, что наверху окажется еще один люк, наподобие того, что был в часовне на кладбище. Но, на мое счастье, Михаил ничего такого не обнаружил.
– Здесь в потолке деревянная крышка, – сообщил он, добравшись до цели. Акустика в гулкой шахте была отличная, и Михаилу не требовалось надрывать голос, чтобы разговаривать со мной. – Вроде бы ничем не придавлена. Заперта с той стороны, но сама не слишком крепкая. Думаю, если поднажму, то сорву ее с петель… Эй, ты что, еще внизу? Какого черта копаешься? Бегом марш на подрыв, да не задерживайся на обратном пути!..
Не знай я, что у меня за спиной горит бикфордов шнур, подсоединенный к половине центнера динамита, эта пробежка далась бы мне на порядок тяжелее. Измотанный за прошедшие сутки, как за неделю каторжного труда, больше всего на свете я хотел залечь сейчас где-нибудь в укромном местечке и как следует отоспаться. Конрад Фридрихович уже намекнул нам, что у него есть идея насчет того, куда податься в Ватикане трем государственным преступникам, нелегально проникшим в осажденный город. У нас с Михаилом тоже имелись подобные идеи, однако предложение фон Циммера было высказано с большей уверенностью, а значит, его вариант подлежал рассмотрению в приоритетном порядке.
Бег по лестнице отнял у меня оставшиеся силы. Я преодолел последний пролет и едва не рухнул от усталости к ногам поджидавших меня Михаила и Конрада, которые успели к этому моменту открыть крышку люка и выведать, куда он ведет. Пока нельзя было определить, угодили мы в подвал самой церкви или же какой-нибудь ее хозяйственной постройки. Но даже очутись мы сейчас посреди гарнизона Защитников Веры, отступать теперь было поздно. Примерно через пять минут в восточной части Ватикана ожидалось маленькое землетрясение, и нам не терпелось убраться подальше от его эпицентра.
Выбравшись в люк по приделанной к нему стремянке, мы очутились в подвальной комнатке с низкими потолками и деревянной дверью. Половину комнаты занимали сваленные в груду длинные скамьи со спинками, а дверь была заперта на врезной замок. Выглядел он, правда, в сравнении с тем замком, какой мы только что сломали, просто несерьезно, поэтому я решил возникшую проблему одним ударом ноги. О конспирации можно было пока забыть – кто-то из церковных служителей наверняка наведается в подвал после взрыва, поэтому нам следовало поторапливаться, чтобы покинуть церковь до того, как в ней поднимется суматоха.
Из комнатушки мы выбрались в подвальный коридор, который в свою очередь вывел нас в другой коридор, – сухой, просторный и с окнами. В воздухе витал запах ладана. Ранее этот запах всегда меня раздражал, но сегодня я ему даже обрадовался – сырая, тяжелая атмосфера подземелья успела мне за ночь порядком надоесть.
Фонарь мы оставили в подвале, спрятав его за грудой скамеек, и сейчас двигались на тусклый свет, что виднелся в другом конце коридора. Судя по всему, он выходил в зал для богослужений, а свет испускали свечи, что там горели. Нам оставалось лишь по-быстрому пересечь зал, отпереть засов на церковных воротах и раствориться в предрассветных сумерках. Конрад утверждал, что от церкви Апостола Альваро до нужного нам места рукой подать и, когда взойдет солнце, мы уже будем в относительной безопасности.
Если повезет, разумеется…
Мы еще не добрались до конца коридора, как позади нас внезапно, со скрипом распахнулась одна из боковых дверей и в коридоре нарисовался сутулый худой пастор в скромной будничной рясе. В одной руке он держал канделябр с тремя зажженными свечами, в другой – массивный крест. Его можно было использовать не только как оружие против нечистой силы, но, при необходимости, и для защиты от обычных мародеров, которых в осажденном городе опасались не меньше, чем норманнских бомбардировок. И, хоть вряд ли отыскались бы в столице любители легкой наживы, кто осмелился бы посягнуть на церковь Ордена, в смутное время могло случиться всякое. Поэтому служитель церкви Апостола Альваро и пребывал настороже.
– Кто здесь?! – дрожащим голосом прокричал священник, замахав перед собой канделябром. – Отвечайте, или я позову патруль! Эй!..
Еще мгновение, и он непременно бы нас обнаружил. Но ковылявший последним Михаил резко развернулся и метким ударом трости сшиб с пасторского канделябра свечи. Пастор испуганно отшатнулся, попятился, однако запутался в полах рясы и упал. Выпавший из его руки крест зазвенел по гранитному полу. В ночной тишине этот звон показался мне громче удара колокола. Похоже, от страха у священника перехватило дыхание, поскольку вместо того, чтобы звать на помощь, он лишь сипел и елозил ногами, стараясь отползти подальше от неведомой опасности.