Окончательно Малышка проснулась в один прекрасный день одного прекрасного времени года, так, без всякого повода, видимо, потому, что пришел ее срок.
Малышка окончательно проснулась и ощутила себя в маленькой комнатке литчасти, до потолка забитой пьесами, авторы которых уже умерли или еще продолжали жить, предварительно наполнив их пыльные страницы своей пылкой жизнью, своими чувствами и страстями, и теперь эти жизни, чувства и страсти бились в бумажном плену, не находя выхода, создавая вокруг Малышки плотную, напряженную атмосферу.
Малышка ощутила себя взрослой, зрелой женщиной, разведенной, матерью дочери-подростка. Ощутив себя матерью, она потянулась к телефону и набрала номер.
- Привет! - сказала она дочери.
- Привет! - ответила дочь.
- Как дела? - спросила Малышка.
- Нормально, - сказала дочь.
Они немного помолчали, как молчат близкие люди.
- Когда ты придешь? - спросила дочь.
- Не знаю, - сказала Малышка.
- Тогда приходи попозже.
Малышка еще немного посидела, но делать ей было совершенно нечего, а вид всех этих пьес в бумажных саркофагах просто угнетал. Тогда она вышла из литчасти и пошла по Театру... Она выбиралась из его недр по бесконечным переходам, по скрипящим половицам, и ей казалось, что со времени, когда забрали в лечебницу Ивана Семеновича Козловского, со времени, когда она заснула, эти переходы еще больше сузились, а половицы рассохлись. В одном месте она чуть не сломала ногу, в другом - ей пришлось перепрыгнуть через огромный пролом в полу, в третьем - через щель в стене была видна улица...
Проходя мимо кабинета Главного режиссера, она услышала знакомые голоса. Она чуть приотворила дверь и заглянула - в кресле Главного режиссера сидел ее бывший муж режиссер Фадеев - бородатый, потолстевший и даже немного обрюзгший (свою роковую роль, должно быть, сыграли блинчики с вареньем) - и кричал на Шнипа-маленького, тоже довольно-таки размордевшего.
- О! - с удивлением подумала Малышка. - Неужели Фадеев - Главный?
Она дальше пошла по Театру, встречая повсюду все новые и новые перемены. Там, где раньше вдоль длинного коридора располагались уборные артистов, появился ряд небольших магазинчиков, в которых бойко торговали какими-то свитерами, джинсами, вином и шпротами... Один свитерок нежного, изысканного оттенка Малышке понравился, и она даже приложила его к себе. Она открыла сумочку и внимательно осмотрела ее содержимое, но денег там не оказалось, и свитерок пришлось вернуть. В самом конце коридора, у выхода на лестницу, была табличка со стрелкой-указателем, а над ней горел красный фонарик. По лестнице мимо Малышки метнулось что-то порхающее, обнаженное и в перьях. Увидев Малышку, "оно" мелодично взвизгнуло и исчезло, зато показалась тяжелая, ногастая женщина и грубо сказала Малышке:
- Что вам здесь надо?
Малышка вгляделась в лицо женщины, на котором в тяжелых житейских волнах почти безвозвратно утонули еще недавно прелестные черты, и воскликнула:
- Лизочка!
Женщина попыталась взвизгнуть, но вместо этого только как-то неловко взревела. Подруги бросились друг другу в объятья. По старой памяти Лизочка заплакала. Они только-только начали торопливо сообщать друг другу каждая про свою жизнь, как тут Лизочка сказала Малышке, что ей надо бежать, потому что Анжела Босячная, которая всем заправляет на этой лестнице, не любит ее долгого отсутствия. И, простившись с Малышкой, она поспешила вниз по лестнице, тяжело ступая большими, распухшими ногами, но все продолжала оглядываться и помахивать ей рукой.
Малышка спустилась вниз, миновала кафе, сауну, казино, ресторан, дверь которого охранял человек с лицом верблюда, еще одно кафе - поменьше, пиццерию, маленькую, но уютную церковь и наконец выбралась на улицу.
На улице была осень. Листопад. Сырой, свежий ветер. Малышка вспомнила, что сказала ей дочка: "Приходи попозже". Ей некуда было спешить. Она села на скамейку недалеко от Театра и стала смотреть на падающие листья. Через какое-то время на другой край скамейки сел худенький, щуплый молодой человек с отрешенным лицом и стал курить одну сигарету за другой, глядя не на падающие листья, а куда-то между ними. Когда молодой человек дошел до шестой сигареты, Малышка не выдержала и сказала:
- Вы с ума сошли!
На что молодой человек ответил:
- А! Плевать! - и посмотрел на Малышку совершено отчаявшимися глазами.
- Кто вы? - спросила Малышка.
- Ассистент режиссера Петров...
Малышка немного помолчала, а потом сказала:
- Хотите поставить "Ромео и Джульетту"?..
- Откуда вы знаете? - удивился ассистент Петров.
- Знаю, - сказала Малышка.
Петров вздохнул и глубоко затянулся противным дешевым дымом.
- Прекратите! - сказала Малышка. - Ступайте домой, выпейте чая и ложитесь спать.
- И что потом? - спросил Петров.
- Суп с котом! - сказала Малышка. - Делайте что вам говорят!
Малышка мучительно напрягала лоб, пытаясь сосредоточиться. Столько лет проведя во сне, она разучилась прилагать усилия... Она пыталась вспомнить подъезд, квартиру, арку, ведущую во двор, и дом, в котором на первом этаже в большой коммунальной квартире жила семья Ивана Семеновича Козловского... Наконец она решила просто идти по улице от Театра, как они обычно ходили с Иваном Семеновичем, когда по какой-либо причине ей надо было зайти к нему домой. Через несколько кварталов ноги ее как будто сами повернули в сторону, а глаза стали узнавать.
Во дворе дома, в котором жил Иван Семенович Козловский, стояло множество сверкающих легковых машин. И у Малышки даже появилось чувство, что она попала в какое-то совсем другое место. Но тут в одном из окон первого этажа она увидела жену Ивана Семеновича Козловского, она неподвижно сидела у окна и смотрела прямо перед собой. Лицо ее было покрыто слоем грима, а на голове возвышалась сложная прическа, напоминающая прически китайских принцесс. Малышка стала напротив и помахала рукой, пытаясь привлечь ее внимание, но лицо жены Ивана Семеновича Козловского оставалось невозмутимым. Малышка вошла в подъезд и подошла к дверям - двери квартиры Ивана Семеновича Козловского были обиты блестящей, дорогой кожей, а сверху перетянуты золотистой сеткой, и опять Малышка подумала, что она не туда попала, и нерешительно нажала кнопку звонка. Дверь ей открыл шустрый маленький мальчик на велосипеде.
- К бабушке! Кто-то пришел к бабушке! - закричал мальчик и выстрелил в Малышку из пистолета.
Пуля просвистела мимо Малышки, ударилась в дверь и отскочила куда-то в конец коридора. Она была резиновой, но все равно Малышка испугалась. Она прошла в большую комнату, где у окна сидела жена Ивана Семеновича Козловского.
- Здравствуйте... - сказала Малышка.
Жена Ивана Семеновича Козловского медленно повернулась. Лицо ее тоже было загримировано под китайскую принцессу - на покрытом белилами лице нарисованы раскосые китайские глаза. Вначале она не узнала Малышку, но потом радостно затрясла своей китайской головой и сказала:
- Господи, Малышка!
Она давно уже жила одна в громадной бывшей коммунальной квартире. Ее многочисленные дети разбежались в поисках своего счастья. Так как их отец, Иван Семенович Козловский, всегда был очень занят и в детстве они часами простаивали перед глухой стеной Театра, чтобы с ним повидаться, а потом он и вовсе исчез, короче, именно потому, что рассчитывать им было не на кого, дети Ивана Семеновича Козловского выросли практичными, бойкими и ловкими ребятами. А так как они были между собой еще и дружны - то когда везло одному, везло всем. То есть их везение еще и умноживалось. В результате они выкупили квартиру родителей, постепенно отселив из нее соседей, а потом выкупили почти весь дом, поселившись в нем с семьями. И все эти дорогие машины, которыми был забит двор, принадлежали им, детям Ивана Семеновича Козловского. Мать они любили, но времени им всегда не хватало, поэтому они присылали к ней внуков (один из них и выстрелил в Малышку из пистолета) и заменяли свою любовь подарками - вся квартира была забита коробками с засохшими тортами, конфетами и упаковками дорогой техники, стоявшей годами нераспечатанной. Жена же Ивана Семеновича Козловского каждый день вставала рано, часов в шесть, а может, и в пять, и создавала какой-нибудь сценический образ (по ее словам, чтобы не потерять профессиональные навыки - ведь когда-то она была гримершей). И вот в таком образе - китайской принцессы, царя Федора Иоанновича или даже египетской мумии - она проводила перед окном оставшуюся часть дня, потому что, несмотря на всю скромность, ей хотелось, чтобы ее увидели.
Жена Ивана Семеновича Козловского долго разбиралась с коробками, чтобы выбрать торт посвежее, и напоила Малышку чаем. Малышка же поговорила с ней про ее больные ноги, расспросила, когда они болят сильнее - утром или вечером, а когда болят руки. Когда колет сердце и когда бывает отдышка... То есть вела себя, как и должно вести в гостях. И только потом, исполнив весь этот необходимый ритуал, позволила себе сказать:
- Я бы хотела узнать что-нибудь об Иване Семеновиче Козловском...
И тут жена Ивана Семеновича Козловского схватилась за сердце и заплакала, и слезы потекли по ее лицу китайской принцессы, размазывая белила.
- Он умер? - спросила Малышка.
- Нет... - ответила жена Ивана Семеновича Козловского, от слез переходя к рыданиям.
- Простите, я не хотела... - сказала Малышка.
В это время внук Ивана Семеновича Козловского соорудил из коробок с тортами баррикаду, установил на ней игрушечный пулемет и стал поливать бабушку и ее гостью треском и огнем. Одной бутафории ему показалось мало, и он начал швырять в них хлебные корки. В разгар чаепития, когда кусок позеленевшего хлеба упал к ней в чашку, Малышка была вынуждена подойти к маленькому негодяю и, невзирая на то, что он являлся прямым потомком любимого ею Ивана Семеновича Козловского, сказать:
- Если ты не прекратишь, я тебя придушу!
- Попробуй! - сказал ребенок.
Жена Ивана Семеновича Козловского все рыдала, выковыривая из китайской прически кусочки хлеба.
- Простите, я не хотела, - повторила Малышка.
Все еще продолжая всхлипывать, жена Ивана Семеновича Козловского нашарила в кармане своей необъятной юбки маленький телефон.
- Сынок! - сказала она в трубку с той самой отдышкой, о которой во всех подробностях рассказывала еще совсем недавно. - Сынок! Отвези Малышку к папе...
Если все дети Ивана Семеновича Козловского были для Малышки как бы на одно лицо и когда-то просто путались в ногах, то для них Малышка, как это и бывает, осталась лицом значительным. Сын Ивана Семеновича Козловского появился почти мгновенно - бородатый, ростом с дверной косяк. Прежде всего он расправился с распоясавшимся ребенком, он взял его за шиворот, как котенка, и выбросил за дверь, вслед полетели пистолет, пулемет и несколько винтовок. Мальчишка рвался обратно, колотился в дверь и вопил.
- Поехали, - сказал сын Ивана Семеновича Козловского, опять появившись в комнате, и, робея, посмотрел на Малышку.
- Не забывай! - закричала ей вслед жена Ивана Семеновича Козловского, давно забытая собственным мужем. - Не забывай! - и опять заплакала.
Сын Ивана Семеновича Козловского привез Малышку в больничный городок, в одном из корпусов которого лежал когда-то с язвой двенадцатиперстной кишки бывший ассистент Фадеев, а теперь в самом дальнем, бездарно выкрашенном двухэтажном строении уже по собственной воле томился Иван Семенович Козловский. Дело в том, что он давно уже мог вернуться домой, но наотрез отказался это сделать, заявив, что не все додумал и не закончил свои "дела". К тому времени уже разбогатевшие его сыновья выкупили у больницы здание и даже обнесли его невысоким забором. Переменить обстановку, одежду и больничную еду Иван Семенович Козловский не захотел.
Сын Ивана Семеновича Козловского открыл наружную дверь своим ключом и, миновав еще несколько дверей с тяжелыми замками и запорами, повел Малышку по лестнице на второй этаж - там по длинному, узкому, как кишка, коридору от одного зарешеченного окна к другому в сером больничном халате и сваливающихся с ног не по размеру больших шлепанцах ходил Иван Семенович Козловский. Он совсем не изменился и не постарел, скорее, даже стал бодрее.
- А! - закричал он, увидев Малышку. - Пришла?!
- Как ваше здоровье? - спросила Малышка.
- Прекрасно! - сказал Иван Семенович Козловский.
В коридоре не было ровным счетом никакой мебели, поэтому сын Ивана Семеновича Козловского вынул из кармана два апельсина и положил на пол. Потом он простился с Малышкой и, стараясь ступать как можно тише, ушел. Иван Семенович Козловский провел Малышку в палату - там была кровать с привинченными к полу ножками и такой же стул у зарешеченного окна. Малышка села на стул и даже немного съежилась.
- Не нравится? - спросил Иван Семенович Козловский. - А ведь только в неволе можно понять, насколько наш дух свободен!
- Да, - сказала Малышка. - Возможно...
Она еще раз оглядела голую палату, где глазу не за что было зацепиться, и только за решеткой окна наливалось синей чернотой вечернее небо.
- Я должна извиниться, - сказала Малышка. - Я не сдержала обещания - не нашла Книгу и ничего не записала там про вас.
- Это уже неважно, - сказал Иван Семенович Козловский. - Думаю, туда уже вписали свои имена совсем другие люди. Они умеют обращаться с Историей!
- Откуда вы знаете? - спросила Малышка.
- Это логично.
- Я проспала все это время, - сказала Малышка.
- Бывает... - сказал Иван Семенович Козловский. - Тут целые народы могут проспать от нескольких десятилетий до нескольких веков, а может, и того больше... - он немного помолчал, как будто перебирал в памяти все проспавшие народы, а потом спросил: - Как дела в Театре?
Малышка стала рассказывать Ивану Семеновичу Козловскому про Театр, про то, что она увидела сегодня, когда выбралась из литчасти, но скоро поняла, что о том, что там происходит, он знает лучше нее. Она сказала:
- В Театре новый режиссер Петров.
- Он вот уже несколько лет как новый, - сказал Иван Семенович Козловский и добавил после небольшой паузы, скорее ворчливо: - Конечно, хочет ставить "Ромео и Джульетту"?
- Откуда вы знаете? - спросила Малышка.
- Знаю, - ответил Иван Семенович Козловский, а потом сказал: - Я в тебе не ошибся, - и бросил на нее быстрый взгляд.
- В смысле? - сказала Малышка.
- Ты принадлежишь к породе защитников. Во всяком случае, ты становишься защитником, когда в тебе нуждаются. - Иван Семенович прошелся по палате и опять посмотрел на Малышку. - Это редкая порода, я бы сказал аристократичная. Если, конечно, защитник истинный, то есть действует бескорыстно и по порыву.
Иван Семенович Козловский остановился у самой стены, и только тут Малышка заметила, что вся стена испещрена какими-то знаками и волнистыми линиями.
- Что это? - спросила Малышка удивленно.
- Так... Размышляю... - заметил Иван Семенович Козловский и добавил скороговоркой: - Если взять за аксиому, что все повторяется, интересно выяснить - насколько... - тут в его голосе появилось раздражение, и он резко и даже сварливо закончил: - Поздно уже. Тебе пора.
И Иван Семенович Козловский проводил Малышку к выходу, ловко открывая многочисленные замки многочисленных дверей своими ключами. Дохнуло свежим ночным воздухом. Сквозь набежавшие облака тускло светился лунный серп.
- Как ты нашла мою жену? - спросил Иван Семенович Козловский.
- По-моему, нормально, - сказала Малышка.
- В каком она была образе?
- Китайской принцессы.
- Опять? - сказал Иван Семенович Козловский. - Она повторяется.
Он закрыл за собой дверь, и Малышка услышала лишь, как приглушенно щелкнул замок.
Через несколько дней у Малышки появился Шнип-маленький. Он владел в Театре несколькими небольшими кафе и совместно с Анжелой Босячной - одной из лестниц, поэтому последнее время в его манере вести себя появилась какая-то особенная наглость.
- Эй! - лающим, отрывистым голосом сказал Шнип-маленький. - Давай! Главный зовет!
- Зачем? - спросила Малышка.
- Иди, раз зовут! - сказал Шнип-маленький.
В кабинете у Главного Малышка увидела Ивана Семеновича Козловского. Он был в малиновом пиджаке одного из своих сыновей и клетчатых брюках, гладко выбрит и выглядел просто великолепно. Фадеев, напротив, еще немного пополнел, и чувствовалось, что одежда, как панцирь, со всех сторон сдавливает его тело, и он все ерзал в кресле, меняя положение, но облегчения не находил.
- Иван Семенович! - говорил Фадеев неожиданно тонким голосом. - Что ты от меня хочешь? У меня - Театр! Мне нужна касса! Мне нужна Публика! Что ей твои возвышенные страсти! Ей подавай сам знаешь что! Здесь, здесь и здесь! Юмор ниже пояса. Голые задницы ей подавай! - при этом он уже как-то совсем неприлично взвизгнул.
Иван Семенович Козловский какое-то время оставался неподвижным, потом вскинул вверх руку и торжественно воскликнул:
- Песцова!
- Что Песцова? При чем здесь Песцова? - засуетился в своем кресле Фадеев и покраснел.
- Вспомни Песцову! - сказал Иван Семенович Козловский. - Вспомни ее великий талант! Вспомни, как ты клялся на ее могиле!
- Как? Как я клялся? - закричал Фадеев.
- Искусством. Ты клялся - искусством. Она... - и Иван Семенович Козловский кивнул на Малышку. - Она - свидетель! Не надо нарушать клятвы, которые даешь в молодости.
- О, Господи! - закричал Фадеев. - При чем здесь все это, черт побери? О, Господи!
В плену тесной одежды ему было уже совсем плохо, он дышал тяжело и даже немного задыхался.
- Ладно! Заели! - сказал наконец Фадеев, расстегивая верхнюю пуговицу рубашки, а потом, через секунду, и следующую. - Заели! Только, чур, Иван Семенович, надо отработать! У меня - Театр!
- То есть как? - поинтересовался Иван Семенович Козловский.
- Ну, что-нибудь... Из старых водевилей... Что-нибудь посмешнее... И не меньше трех сцен с этим!
- С чем? - не понял Иван Семеноич Козловский.