В последующие годы нам не удалось сформировать идеальную конкурентную рыночную среду во многих производственных областях. Тем не менее та ситуация была еще очень далека от монопольного капитализма, к которому мы неумолимо приближались по опасениям многих[45]. Во второй половине XX века в связи с сетевым эффектом появились новые способы установления рыночной власти. Жизнь заметно упростилась, когда все стали пользоваться оперативной системой Microsoft, и в результате именно она стала основной платформой для большинства персональных компьютеров. Microsoft смогла использовать свое доминирующее положение на рынке, чтобы подавить наступление конкурентов в других областях и занять главенствующее положение и в сфере офисных программ, таких как, например, текстовых редакторов и электронных таблиц, хоть эти продукты и не были новы.
В 1982 году Соединенные Штаты положили конец монопольной власти компании AT&T на предоставление услуг телефонной связи, раздробив ее на семь региональных компаний Bell значительно меньшего масштаба. Стремление к захвату монопольной власти или как минимум к обретению размеров, достаточно крупных для того, чтобы занять доминирующую позицию на рынке – естественное поведение компании в отсутствие сдерживающих мер со стороны государства. А, как мы знаем, в эпоху, когда царила вера в свободные рынки, подобные меры применялись крайне неэффективно. В результате сегодня две компании, предоставляющие услуги телефонной связи, занимают примерно две трети рынка. А если произойдет слияние Comcast и Time Warner, контроль над информационной магистралью обретет одна-единственная корпорация.
Существуют и другие примеры того, как официальные оценки благосостояния могут сопровождаться спадом в экономике. Возьмем в качестве примера банки. Если мы ослабим регулирование (что мы и сделали, когда к власти пришел Рейган), их ожидаемая прибыль может вырасти, учитывая в том числе и средства, которые они могут получить в качестве помощи со стороны государства. Но поступления подобного рода происходят за счет налогоплательщиков. В очередной раз мы наблюдаем игру с отрицательной суммой: из-за перекоса в финансовом секторе наша экономика вынуждена страдать. Тем не менее рынок демонстрирует возросшую стоимость банков, при этом потери, которые несут налогоплательщики, игнорируются, а ведь именно на их плечи лягут издержки в случае, если банкам потребуется очередная порция финансовой помощи. Видимость благосостояния возникла в результате политики дерегулирования, в действительности же экономика пребывала в плачевном состоянии.
Мы не можем говорить о благосостоянии как о капитале. Это разные понятия. Они могут подвергаться изменениям целым рядом различных методов. Если мы будем исходить из того, что определенные центробежные и центростремительные силы способны разделять экономику и наше общество, увеличивая и без того огромный разрыв, или же, наоборот, сближать их, уменьшая уровень неравенства в стране, мы можем попытаться выявить те силы, на которые мы можем повлиять и, скажем, упрочить влияние центростремительных сил и ослабить влияние центробежных.
Тот факт, что прирост капитала облагается налогом по очень низкой процентной ставке, служит объяснением того, почему богатые становятся еще богаче. Они могут открыть корпоративный счет в офшорной зоне, где их деньги будут накапливаться, словно это неограниченный пенсионный счет с той лишь разницей, что не приходится платить налоги, до тех пор, пока они не переведут эти деньги на территорию США. Существуют простые способы выхода из подобной ситуации, которые почти наверняка приведут к тому, что в долгосрочной перспективе сократится уровень неравенства в распределении благосостояния. Если такое увеличение благосостояния и, вслед за ним, неравенства напрямую связано с ценами на землю, высокие земельные налоги могут помочь в борьбе за сокращение этого неравенства, но поскольку предложение земли более или менее фиксировано, это не отразится существенным образом на ее количестве.
Из упомянутых мной эссе становится очевидно, что то неравенство, которое мы наблюдаем сегодня, является следствием не реальных рыночных сил, а эрзац-капитализма, или суррогатного капитализма, как называю его я. Эффективность и результативность экономики повысится тогда, когда рынки начнут функционировать как настоящие рынки. Существуют разнообразные меры в налоговой политике, которые могут поспособствовать созданию более эффективной и справедливой экономики. К таким же результатам приведут и меры в социальной и экономической политике. Мы знаем, что необходимо сделать для достижения равноправия в обществе.
Неравенство в XX веке подрывает не столько идею капитализма, сколько идею демократии. Есть повод беспокоиться о том, что наш эрзац-капитализм, при котором потери разделяет все общество, а прибыль получают лишь отдельные люди, и несовершенная демократия, где один доллар равен одному голосу, а не один человек, смешаются и в результате породят разочарование и в экономической, и в политической сферах.
Из Одного процента, Одним процентом, для Одного процента
[46]
Нет смысла делать вид, будто бы то, что самым очевидным образом произошло, на самом деле не происходило.
На долю верхнего Одного процента американцев ежегодно приходится почти четверть всего национального дохода. Если говорить в терминах благосостояния, а не доходов, то представители Одного процента имеют 40 процентов. Их положение значительно улучшилось. Двадцать пять лет назад те же показатели составляли 12 и 33 процента соответственно. Можно было бы восхититься изобретательностью и энергией, благодаря которым удача пришла к этим людям, и заодно понадеяться на то, что прилив поднимет все лодки разом. Но такая реакция была бы неадекватной. В то время как представители верхнего Одного процента наблюдали рост собственных доходов на 18 процентов за последнее десятилетие, те, кто находится в середине, столкнулись с серьезным сокращением своих доходов. Для людей, имеющих одно лишь среднее образование, оно было особенно существенным – 12 процентов за последние 25 лет. Увеличение в доходах за последние несколько десятилетий распространялось только на представителей верхушки. С точки зрения неравенства Америка опережает любую страну в старой закостенелой Европе, над которой президент Буш так любил насмехаться. Максимально близкая к нашей ситуация наблюдается разве что в России с ее олигархами или в Иране. Пока традиционные центры неравенства в Латинской Америке, например Бразилия, последние годы боролись (и весьма успешно) за то, чтобы улучшить положение бедных и сократить разрыв в уровне доходов; Америка позволила неравенству разрастись.
На протяжении долгого времени экономисты пытались найти оправдание вопиющему неравенству, которое казалось таким проблемным в середине XIX века, однако было лишь бледной тенью того, что мы наблюдаем в сегодняшней Америке. Придуманному оправданию они дали название «теории предельной производительности». Если коротко, то, согласно этой теории, большие доходы получают те, кто демонстрирует бо́льшую производительность и, соответственно, приносит бо́льшую пользу обществу. Богатые всегда относились к этой теории с особой симпатией. Однако ее состоятельность находится под большим сомнением. Топ-менеджеры корпораций, которые своими руками проложили путь рецессии последних трех лет и чей вклад в общество и их собственные компании был глубоко отрицательным, продолжили получать огромные бонусы. Иногда компаниям было неловко называть эти премии поощрительными бонусами за результаты труда, и они испытывали потребность дать им какое-нибудь другое название, например «удерживающий бонус» (несмотря даже на то, что единственным результатом деятельности получавших их людей были неизменно низкие показатели). Все, от первопроходцев в области генетики до пионеров века информационных технологий, кто сделал действительно положительный вклад в развитие нашего общества, получили в качестве вознаграждения лишь жалкие гроши по сравнению с тем, что получили люди, ответственные за финансовые нововведения, которые почти довели глобальную экономику до краха.
Некоторые в разговоре о неравенстве только пожимают плечами. И что такого в том, что один человек побеждает, а другой проигрывает? Важно, заявляют они, не то, каким образом делится пирог, а то, какого он размера. Такая позиция в корне не верна. Экономика, в которой положение граждан становится хуже год от года, как это происходит в Америке, долго не протянет. Для этого есть несколько причин.
Во-первых, растущее неравенство является оборотной стороной другой проблемы, а именно: ограничения возможностей. Как только мы урезаем равенство возможностей, мы перестаем использовать эффективно весь потенциал одного из самых ценных наших активов – наших людей. Во-вторых, почти все перекосы, которые ведут к неравенству и возникают из-за эксплуатации монопольной власти или льготного налогообложения для определенных людей и компаний, подрывают экономику. Новообразовавшееся неравенство порождает новые перекосы, которые еще больше подрывают экономику. Так, например, огромное количество молодых, невероятно талантливых людей, наблюдая астрономические размеры доходов в финансовом секторе, идут туда, а не в те сферы, от которых зависит производительность и здоровье экономики.
Некоторые в разговоре о неравенстве только пожимают плечами. И что такого в том, что один человек побеждает, а другой проигрывает? Важно, заявляют они, не то, каким образом делится пирог, а то, какого он размера. Такая позиция в корне не верна. Экономика, в которой положение граждан становится хуже год от года, как это происходит в Америке, долго не протянет. Для этого есть несколько причин.
Во-первых, растущее неравенство является оборотной стороной другой проблемы, а именно: ограничения возможностей. Как только мы урезаем равенство возможностей, мы перестаем использовать эффективно весь потенциал одного из самых ценных наших активов – наших людей. Во-вторых, почти все перекосы, которые ведут к неравенству и возникают из-за эксплуатации монопольной власти или льготного налогообложения для определенных людей и компаний, подрывают экономику. Новообразовавшееся неравенство порождает новые перекосы, которые еще больше подрывают экономику. Так, например, огромное количество молодых, невероятно талантливых людей, наблюдая астрономические размеры доходов в финансовом секторе, идут туда, а не в те сферы, от которых зависит производительность и здоровье экономики.
В-третьих, – и это, возможно, важнее всего – современная экономика предполагает «коллективное действие»: государство должно вкладываться в инфраструктуру, образование и технологии. Благодаря государственной поддержке исследований, результатами которых стали появление Интернета, развитие здравоохранения и многие другие блага, выиграли не только сами Соединенные Штаты, но и мир в целом. Однако Америка уже долгое время страдает от недостатка инвестирования в развитие инфраструктуры (достаточно взглянуть на состояние наших трасс и мостов, железнодорожных станций и аэропортов), в фундаментальные исследования и в образование на всех его уровнях. И, кажется, дальше будет только хуже.
Ничто из перечисленного не должно нас удивлять – это все закономерное следствие того, что распределение благосостояния в обществе происходит с явным перевесом в одну сторону. Чем более разделенным с точки зрения благосостояния становится общество, тем с меньшим желанием богатые тратят деньги на общие нужды. Богатые люди не зависят от государства. Парки, образование, медицинское обслуживание или личная безопасность – все это они могут приобрести самостоятельно на свои деньги. В результате они становятся все более оторванными от проблем обычных людей, утрачивая всякое сочувствие, которое у них, может, когда-то и было. Сильное правительство, которое могло бы использовать свое положение, чтобы восстановить баланс в стране, взяв часть их благосостояния и направив его в виде инвестиций в общее благо, не в их интересах. Представители Одного процента могут жаловаться на то правительство, которое у нас есть сейчас, но, по существу, они им вполне довольны: слишком разделенное, чтобы делать что-то помимо снижения налогов, оно слишком плотно зашло в политический тупик, чтобы заняться перераспределением доходов.
Не нужно выбирать что-то одно: капитализм или справедливость. мы можем и должны получить и то, и другое.
Экономисты не в силах дать исчерпывающее объяснение все увеличивающемуся неравенству в Америке. Безусловно, важную роль сыграла сложившаяся динамика предложения и спроса: трудосберегающие технологии снизили спрос на достойные профессии, подразумевающие физический труд и ассоциирующиеся со средним классом. Глобализация породила международный рынок, на котором дорогая неквалифицированная рабочая сила из Америки не может соперничать с дешевой неквалифицированной рабочей силой других государств. Свою роль сыграли и произошедшие социальные изменения, например сокращение численности профсоюзов, в которых раньше состояла примерно треть американских рабочих, а теперь – лишь 12 процентов.
Но основная причина таких масштабов неравенства заключается в том, что этого хочет Один процент. Самый очевидный пример – налоговая политика. Снижение налогов на доход от прироста капитала, который приносит богатым основную часть доходов, фактически позволил самым состоятельным американцам богатеть бесплатно. Монополии и близкие к ним компании всегда захватывали экономическую власть, начиная с Джона Рокфеллера в начале прошлого века и заканчивая Биллом Гейтсом в его конце. Ослабление антитрестового законодательства, особенно в период правления республиканцев, было настоящим подарком для представителей Одного процента. Сегодняшнее вопиющее неравенство возникло преимущественно из-за манипуляций со стороны финансовой системы, которые стали возможными благодаря изменениям в правилах, можно сказать, купленным и проплаченным самой же финансовой системой – пожалуй, ее лучшая инвестиция за всю историю. Государство давало займы финансовым организациям под практически нулевой процент и ко всему прочему осуществляло очень щедрые программы финансовой помощи, когда не оставалось другого выбора. Органы регулирования закрывали глаза на недостаток прозрачности и конфликты интересов.
При одном только взгляде на объемы благосостояния, сосредоточенного в руках Одного процента, возникает непреодолимое желание считать усугубляющееся неравенство главным достижением Америки. Поначалу мы сильно отставали от остальных, но зато теперь плодим неравенство на мировом уровне. И, судя по всему, мы продолжим оттачивать это сомнительное достижение еще многие годы, потому как причины, его обусловившие, только крепнут. Богатство порождает власть, а власть порождает богатство. В процессе ссудо-сберегательного скандала 80-х годов, масштабы которого, впрочем, кажутся весьма скромными по сегодняшним меркам, комиссия Конгресса спросила банкира Чарльза Китинга, действительно ли на те $1,5 миллиона, которые он равномерно распределил среди нескольких наиболее важных избранных должностных лиц, возможно купить влияние. «По крайней мере, я на это очень надеюсь», – ответил он. Своим решением по делу Citizens United Верховный суд США закрепил за корпорациями право откровенно подкупать правительство, отменив ограничения на размер финансирования предвыборных кампаний. Личное и политическое сегодня находятся в плотной связке. Практически все сенаторы Америки и большинство членов Палаты представителей приходят к власти, будучи тем самым Одним процентом, оставаясь в своих должностях благодаря деньгам Одного процента и прекрасно осознавая, что, если они будут верой и правдой служить Одному проценту, он их щедро отблагодарит, когда им придет время покинуть свои посты во властных структурах. В большинстве своем главные представители исполнительной власти в сфере торговли и экономике также происходят из Одного процента. Когда на долю фармацевтических компаний выпадает подарок стоимостью в триллион долларов через закон, запрещающий государству – самому крупному покупателю медикаментов – договариваться о скидках, нет причин удивляться. Не стоит удивляться и тому, что от Конгресса не дождешься законопроектов в сфере налогообложения, если только речь не идет о сокращении налогов для самых состоятельных. Учитывая ту власть, которой обладает Один процент, примерно понятно, по какому принципу работает система. Неравенство в Америке деформирует общество в самых разных смыслах. Так, например, оно нашло выражение в эмпирически доказанном изменении поведения и образа жизни – люди за пределами верхнего Одного процента все чаще живут не по средствам. И если экономика просачивания может быть химерой, то поведенческое просачивание вполне реально. Неравенство серьезно подрывает нашу внешнюю политику. Представители верхушки редко служат в вооруженных силах. Реальность такова, что служба в армии на добровольной основе недостаточно высоко оплачиваема для того, чтобы привлечь сынов и дочерей Одного процента – в таком деле один лишь патриотизм оказывается недостаточным стимулом. К тому же самые состоятельные представители нашего общества не особенно страдают от повышения налогов в военное время: заемные деньги им все компенсируют. Внешняя политика по определению направлена на достижение баланса между национальными интересами и национальными ресурсами. С Одним процентом у власти, не платящим при этом по счетам, о балансе и сдерживании речь не идет вовсе. Нет предела авантюрам, в которые мы готовы ввязаться. Ведь корпорации и исполнители все равно останутся в выигрыше. Правила экономической глобализации также придуманы для того, чтобы сыграть богатым на руку: они поощряют конкуренцию в бизнесе между странами, из-за чего снижается налоговое бремя для корпораций, урезаются расходы на здравоохранение и защиту окружающей среды, а также страдают основополагающие трудовые права, в числе которых право на ведение коллективных переговоров. Только представьте, каким бы мог быть мир, если бы правила были придуманы таким образом, чтобы стимулировать конкуренцию между странами за работников. Правительства стран соревновались бы в обеспечении экономической безопасности, снижении налогов для простых, честных сотрудников, совершенствовании образовательной системы и защите окружающей среды – всего того, что живо волнует работников и до чего Одному проценту нет совершенно никакого дела.