А затем в силу вступила инициатива по сокращению налогов, утвержденная администрацией Буша 7 июня 2001 года и усиленная два года спустя. Президент и его советники, казалось, считали, что снижение налогов, особенно для корпораций и американцев с высоким уровнем дохода, – самое действенное лекарство от любой экономической болезни, практически современный аналог лечения пиявками. Снижение налогов сыграло центральную роль в подготовке почвы для сегодняшнего кризиса. Поскольку данная мера оказалась неэффективной, серьезно заниматься стимулированием экономики предстояло Федеральной резервной системе, которая подошла к решению этой задачи с беспрецедентно низкими процентными ставками и ликвидностью. Война в Ираке усугубила ситуацию, так как из-за нее сильно поднялись цены на нефть. Учитывая тот факт, что Америка серьезно зависит от импортной нефти, наши заграничные расходы выросли на несколько сотен миллиардов, которые при других обстоятельствах можно было бы потратить на американские товары. Было бы логично, если за этим последовал экономический спад, как было в 1970-х. Однако Федеральная резервная система отреагировала на вызов обстоятельств самым близоруким образом, какой только можно вообразить. Резко возросшая ликвидность сделала доступными ипотечные кредиты даже для тех, кто раньше их не мог бы себе позволить. И действительно, экономический спад удалось пресечь, при этом коэффициент сбережений большинства американских семей упал до нуля. Нельзя было закрывать глаза на то, что мы живем на не принадлежащие нам деньги и время.
Сокращение налога на прирост капитала поспособствовал кризису и другим образом. В результате данного решения произошла подмена ценностей: те, кто спекулировал (читай: играл) и побеждал, облагались меньшим налогом, чем те, кто зарабатывал тяжелым, честным трудом. Ко всему прочему, эта мера стимулировала спрос на кредиты, поскольку процент по кредиту вычитался из налогооблагаемой базы. Если, например, вы взяли в кредит миллион долларов на покупку дома или $100 000 под залог имеющейся недвижимости для приобретения акций, ежегодно процент по кредиту будет полностью вычитаться из общей суммы налогов. Любой прирост капитала облагался очень скромным налогом, который, быть может, придется оплатить однажды в будущем. Администрация Буша откровенно подталкивала к избыточному кредитованию и заимствованию, хотя американские потребители и без этого проявляли живой энтузиазм.
№ 4. Фальсификация цифрМежду тем 30 июля 2002 года на волне крупных скандалов, среди которых особенно примечательны истории краха компаний WorldCom и Enron, Конгресс провел акт Сарбейнза – Оксли. Скандалы затронули каждую крупную бухгалтерскую фирму в Америке, большинство банков и некоторые ключевые компании и показали, что в нашей системе бухгалтерского учета накопилось много серьезных проблем. Бухгалтерия – это тема, от которой большинство людей клонит в сон, но если вы не можете доверять цифрам компании, вы не можете доверять компании вообще. К сожалению, в процессе обсуждений инициативы, ставшей в результате законом Сарбейнза – Оксли, было принято решение оставить в покое то, что даже уважаемый экс-председатель Комиссии по ценным бумагам и биржам Артур Левитт считал фундаментальной проблемой: опционы на акции. Аргументом в защиту опционов было то, что они будто бы служат здоровой мотивацией для эффективного менеджмента, но по факту они являлись «премией» лишь номинально: если компания демонстрирует хорошие результаты, исполнительный директор получает вознаграждение в виде опционов на акции; если компания показывает плохие результаты, фактический размер вознаграждения практически не изменяется, меняется лишь формат его выплаты. Одно только это уже вызывает сомнения. Но есть еще и побочная проблема: опционы создают стимул для фальсификации финансовой отчетности, так как у высшего руководства возникает непосредственная заинтересованность в искажении информации в целях повышения стоимости акций.
Структура стимулов, лежащая в основе деятельности рейтинговых агентств, также доказала свою порочность. Агентствам, подобным Moody's и Standard & Poor's, платит абсолютно каждый, кого они оценивают. В результате у них имеется очень веская причина присуждать компаниям высокий рейтинг – данный феномен в академической среде известен как «инфляция оценок». Рейтинговые агентства, как и инвестиционные банки, которые платят им, верили в финансовую алхимию и то, что опасные кредиты с оценкой «F» возможно превратить в финансовый продукт, достаточно надежный для того, чтобы его держали коммерческие банки и пенсионные фонды. Мы уже имели возможность наблюдать подобный крах рейтинговых агентств в период восточноазиатского кризиса в 1990-х: высокие оценки банков спровоцировали приток капитала в регион, а затем, когда их рейтинг внезапно упал, регион оказался опустошен. Но финансовые надзиратели предпочли не принимать во внимание этот опыт.
№ 5. Неспособность остановить кровотечениеФинальный поворотный момент наступил 8 октября 2008 года, когда для борьбы с кризисом администрацией был запущен пакет спасательных мер. Последствия этого решения мы будем ощущать еще многие годы. И администрация, и Федеральная резервная система долгое время принимали желаемое за действительное и надеялись, что плохие вести – это лишь временная вспышка, и возврат к экономическому росту не заставит себя ждать. Пока банки Америки один за другим терпели крах, администрация перескакивала с одного курса действий на другой. Некоторым организациям (например, Bear Stearns, AIG, Fannie Mae, Freddie Mac) была предоставлена финансовая помощь, а Lehman Brothers – нет. Какие-то акционеры что-то получили. Все остальные – нет.
Первоначальное предложение, выдвинутое министром финансов Генри Полсоном, являло собой пример вопиющего высокомерия. Это был документ на трех страницах, согласно которому необходимо было предоставить в распоряжение министра $700 миллиардов, не подлежащих юридическому контролю и надзору. Он продвигал программу как меру, необходимую для восстановления доверия. Но эта программа никоим образом не касалась проблем, лежащих в основе потери этого доверия. Банки выдали слишком большое количество сомнительных кредитов. В их балансе зияли огромные дыры.
Никто не знал, где правда, а где ложь. План спасения напоминал процедуру переливания крови пациенту, страдающему от внутреннего кровотечения. При этом ничего не делалось для того, чтобы устранить сам источник проблемы, а именно все эти взыскания задолженностей. Пока Полсон продвигал свой план под названием «деньги в обмен на хлам», скупая проблемные активы и перекладывая риски на американских налогоплательщиков, ценное время утекало сквозь пальцы. Когда он, в конце концов, отказался от своей затеи, предварительно снабдив банки необходимым количеством денег, выяснилось, что он сделал это таким образом, что не только обманул налогоплательщиков, но и не сумел гарантировать того, что банки используют эти деньги для возобновления кредитной деятельности. Более того, он позволил банкам направлять деньги акционерам, в то время как налогоплательщики вливали в банки собственные деньги.
Другая проблема, которая также была проигнорирована, подразумевала ослабление экономики, приобретавшее угрожающие масштабы. Экономика держалась, пока было возможно избыточное кредитование и заимствование. Но игра закончилась. Когда сократились объемы потребления, оставаться стране на плаву помогал экспорт, но по мере того как доллар дорожал, а Европа и остальной мир переживали спад в экономике, становилось все более очевидно, что так долго не может продолжаться. Тем временем сильно сократились доходы в казну, соответственно, было необходимо сокращать государственные расходы. Из-за неспособности оперативного реагирования со стороны государства экономика страны пошла на спад. Даже если бы банки разумно давали кредиты, чего они не делали, экономический спад неминуемо привел бы к увеличению числа сомнительных долгов, тем самым еще больше ослабляя финансовый сектор.
Администрация президента рассказывала о необходимости построения доверия, но на деле как раз злоупотребляла им. Если бы администрация всерьез хотела восстановить доверие к финансовой системе, она бы начала с устранения фундаментальных проблем – порочных систем мотиваций и неадекватных методов регулирования.
Было ли в этой череде действий хоть одно решение, которое, будь оно пересмотрено, могло бы изменить весь ход истории? Каждое решение (включая решения не предпринимать каких-то действий, чем особенно отличилась наша экономическая политика) является следствием других, первичных решений, элементом взаимосвязанной сети решений, простирающейся из далекого прошлого в будущее. Иногда государство все же подключается, как, например, было в случае с Законом о коммунальных реинвестициях, который обязал банки обеспечивать кредитными средствами районы с низким уровнем доходов. (Размер потерь по этой программе оказался существенно ниже, чем у всех остальных банков.) Много обвинений обрушилось на Fannie Mae и Freddie Mac – два крупных ипотечных агентства, которые изначально находились в государственной собственности. Но по сути они даже не успели поучаствовать в игре с субстандартным кредитованием, и их проблема была родственна той, с которой столкнулся частный сектор: руководство этих агентств получило мотивацию для того, чтобы участвовать в опасных играх.
Истина заключается в том, что большинство частных ошибок сводится всего к одной системной: к заблуждению, что рынки способны к саморегулированию, и участие государства должно быть сведено к минимуму. Оглядываясь назад, на это заблуждение во время осенних слушаний в Капитолии, Алан Гринспен вслух произнес: «Я понял ошибку». Конгрессмен Генри Ваксман в ответ колко заметил: «Иначе говоря, вы поняли, что ваш взгляд на мир, ваша идеология были ошибочны и что они не работают?» «Именно так», – ответил Гринспен. Тот факт, что Америка и большая часть остального мира поверили в эту ошибочную экономическую философию, создал условия для того, чтобы мы в любом случае оказались в том положении, которое наблюдаем сейчас.
Анатомия убийства: кто убил экономику Америки
[33]
В настоящее время ведется поиск тех, кто виноват в глобальном экономическом кризисе. И это не вопрос отмщения. Знать, кто или что послужило причиной кризиса, необходимо для того, чтобы предотвратить другой кризис или даже попытаться остановить этот.
Понятие причинности, однако, довольно сложно. Вероятно, для определения виновности используется что-то вроде этого: «Если бы виновная сторона предприняла другие действия, кризис не случился бы». Но когда одна из сторон меняет курс действий, последствия этой перемены зависят от реакции других сторон; предположительно, и действия других сторон могут измениться.
Рассмотрим в качестве примера убийство. Мы можем определить, кто нажал на курок. Но для начала кто-то должен был продать убийце оружие. Кто-то должен был заплатить стрелявшему. Кто-то должен был предоставить инсайдерскую информацию о местонахождении жертвы. Все эти люди являются сторонами в преступлении. Если человек, который заплатил тому, кто нажал на курок, задался целью убить жертву, то даже в том случае, если один исполнитель откажется сделать работу, жертва все равно будет застрелена: обязательно найдется кто-то другой, кто спустит курок.
В преступлении почти всегда есть несколько участников: и люди, и организации. В процессе любого обсуждения кризиса, когда задается хрестоматийный вопрос «кто виноват», всплывает, например, имя Роберта Рубина, сообщника в деле дерегулирования и старшего должностного лица в двух финансовых организациях, в которые американское правительство вливало наибольшее количество денег. Затем идет Алан Гринспен, который также продвигал философию дерегулирования и не сумел воспользоваться инструментами регулирования, бывшими в его распоряжении. Он подталкивал домовладельцев к тому, чтобы они ввязывались в крайне рискованные ипотечные кредиты с переменной процентной ставкой, и поддержал план президента Буша по снижению налогов для богатых[34] и одновременному понижению процентных ставок, раздувший пузырь, необходимый для стимулирования экономики. Но если бы этих людей не было, на их месте оказались бы другие, и они, вероятно, действовали бы подобным образом. Всегда есть кто-то еще, кто хочет и способен совершить преступление. Более того, и другие страны с другими главными героями столкнулись с подобными проблемами, следовательно, мы имеем дело с более фундаментальными экономическими причинами.
Список организаций, которые должны понести ответственность за причастность к созданию кризиса, включает в себя инвестиционные банки и инвесторов, кредитно-рейтинговые агентства, органы финансового регулирования (в их числе Федеральная резервная система и Комиссия по ценным бумагам и биржам), ипотечных брокеров и целый ряд администраций, начиная с администрации Рейгана и заканчивая администрацией Буша-младшего, которые активно продвигали политику дерегулирования. Некоторые из списка сыграли сразу несколько ролей в создании кризиса. Так, например, Федеральная резервная система не только не справилась со своей функцией регулятора, но и поспособствовала усугублению кризиса посредством неадекватных манипуляций с процентными ставками и доступностью кредитов.
На каждой из этих сторон, а также тех, о ком я буду говорить ниже, лежит часть вины.
Главные действующие лицаЯ продолжаю утверждать, что основная часть вины лежит на банках (а в более широком понимании – на финансовом секторе) и инвесторах.
Предполагается, что банки должны быть экспертами в области управления рисками. Но они не только не справились с этой задачей, они сами создали этот риск. Они прибегли к избыточному левериджу. При соотношении заемных и собственных средств 30:1 изменение в стоимости актива всего на 3 процента полностью уничтожает чистую стоимость компании. (В результате цены на недвижимость упали на 20 процентов, и по состоянию на март 2009 года ожидается падение как минимум еще на 10–15 процентов.) Банки переняли структуру стимулов, которая неминуемо провоцирует недальновидное и чрезмерно рискованное поведение. Более того, опционы, которые банки использовали в качестве компенсации некоторым своим топ-менеджерам, служили мотивацией для недобросовестной бухгалтерской отчетности, в частности злоупотребления учетом на забалансовых счетах.
Банки якобы не осознавали рисков, которые они сами же создавали через секьюритизацию ипотечных кредитов и которые в числе прочего возникали по причине информационной асимметрии. Оригинаторы ипотечных кредитов не всегда являются конечными держателями долговых обязательств и не несут ответственности за ошибки, возникшие в процессе осуществления процедуры дью-дилидженса. Помимо этого банки недооценили масштаб взаимосвязи между уровнем невыплат по кредитам в различных регионах страны, не отдавая себе отчет в том, что повышение процентной ставки или уровня безработицы может иметь отрицательные последствия для многих частей страны, а также недооценили риск снижения цен на недвижимость. Ко всему прочему, банки не в силах оценить хоть с какой-то степенью точности риски, связанные с новыми финансовыми продуктами, как то: займы, предоставляемые на основе минимального документального подтверждения или без документального подтверждения вовсе.
Единственный, хотя и крайне неубедительный аргумент в защиту банков – это то, что делать все это их заставили инвесторы. Инвесторы не осознавали рисков. Они, вероятно, спутали высокую отдачу в условиях избыточного левериджа с «умными» инвестициями. Банки, которые не обременили себя избыточным левериджем и поэтому имели меньшую отдачу, столкнулись со снижением стоимости собственных акций в качестве «наказания». В действительности же банки использовали в собственных интересах невежество инвесторов, чтобы повысить стоимость своих акций, получая большую прибыль в краткосрочной перспективе ценой более высоких рисков.
Соучастники преступленияЕсли рассматривать банки как главного исполнителя преступления, то у них также были и сообщники.
Центральную роль сыграли рейтинговые агентства. Они свято верили в финансовую алхимию и превращали субстандартные ипотечные кредиты с низшей оценкой в ценные бумаги с рейтингом A, достаточно надежные для того, чтобы в них вкладывались пенсионные фонды. Эта процедура была важна, так как благодаря ей обеспечивалось непрерывное вливание денег в рынок недвижимости, что, в свою очередь, позволяло раздувать пузырь на рынке жилья. Скорее всего, поведение рейтинговых агентств было обусловлено порочной схемой компенсаций, которые они получали от тех, кого оценивали, но я подозреваю, что даже в отсутствие этой проблемы деятельность этих агентств была бы столь же несовершенной. В их случае конкуренция возымела обратный эффект и превратилась в гонку, в которой побеждает тот, кто присудит наиболее выгодную оценку компании, чья деятельность подлежит оценке.
Ключевую роль сыграли и ипотечные брокеры: их первичный интерес заключался не в том, чтобы выдавать кредиты надежным заемщикам (в конце концов, оригинаторы недолго держат у себя кредитные обязательства), а в том, чтобы выдавать как можно больше ипотечных кредитов. Некоторые брокеры проявили такой энтузиазм на этом поприще, что изобрели новые формы ипотечных кредитов: займы, предоставляемые на основе минимального документального подтверждения или вовсе без документального подтверждения, которые я упоминал ранее, так и призывали к обману, в результате чего прослыли как лживые займы. Это было «инновацией» в банковской сфере, и неспроста подобная инновация не возникала раньше.
Другие новинки среди продуктов ипотечного кредитования, например, не амортизационные или низко амортизационные кредиты и кредиты с переменной процентной ставкой, стали ловушкой для неосмотрительных заемщиков. Кредиты под залог недвижимости также способствовали популярности займов, тем самым увеличивая отношение размера кредитов к стоимости залога и снижая надежность ипотечного кредита.