Но в глубине его нарастает куда более мощное желание двигаться, вызванное чем-то ускользающим, неопределенным, не дающим себя поймать в прицел. Он не доска. Он – резиновый шарик, полностью надутый и незавязанный, и кто-то с больным чувством юмора сжимает его горлышко пальцами, угрожая отпустить.
Его плечи снова дергаются. Что за черт. Сержант Феролито стоит перед строем, широко расставив ноги и скрестив руки на груди, его темные глаза смотрят на Джо с презрением. Кажется, все взгляды кругом обращены на Джо, хотя Джо знает, что единственные, кто на него на самом деле смотрит, это сержант Феролито и тот, кто стоит позади.
Джо понятия не имеет, что вызывает эти странные мышечные спазмы. Он не поднимал тяжести, не двигал мебель, не было никаких непривычных усилий. Он большей частью стоит на ногах, сидит в машине или в кресле в гостиной или спит.
Может быть, он ничего такого и не делал. У Джо иногда бывают судороги в пальцах ног, особенно в двух, что идут за большим. Без предупреждения, без повода – их просто вдруг сводит в неестественном, напряженном положении, и они торчат отдельно от стопы, скрючившись, и не реагируют ни на какие попытки их расслабить – несколько мучительных минут. Но эти подергивания плеч больше похожи на икоту, чем на судорогу в ступне. Внезапные, непроизвольные, слишком резкие движения. Икота в плечах. Он никогда о таком не слышал. И что стряслось с его беспокойными ногами?
Может, он просто становится слишком стар для всего этого. Он тут один из самых старших. Ему сорок три, и в последнее время каждый год отчетливо чувствуется. Начать с того, что Джо, который никогда не был стройным, набрал килограммов десять лишнего веса, и из-за пуза у него постоянно болит спина. Он издает некрасивые стариковские звуки: кряхтит и стонет, вылезая по утрам из постели, или когда надо встать после того, как засиделся. Ему хочется верить, что он все еще сможет подтянуться 20 раз подряд и одолеть Джей Джея в борьбе на руках, но деньги он бы на это не поставил.
Большинству ребят тут за двадцать или за тридцать. Это работа для молодых. Но у Томми проблем нет. Джонси и Куаранто еще старше. Кого он дурит? Дело не в возрасте и не в силе. Ему приказано, мать его, стоять по стойке смирно, а не подтягиваться 20 раз. Тогда в чем дело?
Его плечи дергаются.
– Господи Иисусе, ОБ, – бормочет кто-то.
Акустика в огромном ангаре ужасная, искажается и тембр, и частота, каждый звук отдается эхом, но Джо почти уверен, что это сказал Томми. Надо это прекратить. Джо пытается глубоко вдохнуть через рот, но грудь у него как бетонная стена, а легкие – словно пара кирпичей. Он дышит, как суслик в ужасе. С его носа льется пот. Голова под шлемом варится. И этот хренов ярлычок.
Его плечи дергаются.
Джо объявляет себе войну. Он так стискивает кулаки, что чувствует всю длину вен, идущих по предплечьям. Сжимает челюсти, подтягивает задницу и бедра, напрягает живот и представляет, что на каждом плече у него по двадцатикилограммовому мешку с песком. Его сердце колотится, голова кипит в поту, он не дышит.
Его плечи дергаются. Он задевает стоящих по бокам.
Матерь Божья. Джо закрывает глаза. Он слышит, как в его пылающих ушах стучит кровь. Как дышит ему в спину стоящий сзади. Как проносятся снаружи машины. Как воркуют голуби на стропилах. Джо разжимает зубы. Слушает дикий стук своего сердца в ушах и просит его замедлиться. Расслабляет лицо, отпускает живот, спину, ноги. Втягивает глоток воздуха, потом другой. Слушает, дышит и ждет. Плечи остаются на месте. Ноги стоят ровно. Он слушает, дышит и ждет. Плечи на месте. На месте. Пожалуйста, место. Место.
Сержант Феролито отдает приказ начать тренировку.
Глава 6
От лотка с сосисками на углу доносится аппетитный запах жареных перцев и лука, и Джо хочет еще один сэндвич. Он не особо голоден, но ему скучно, а этот пикантный сладкий аромат так манит. Пьянит. Джо вдыхает, и его рот наполняется слюной. Вдыхает, и каждая мысль в его голове пропитывается жирным луком. Женщинам бы стоило забыть про всякие дорогие выпендрежные духи, которые все равно пахнут всегда каким-то старушечьим садиком. Им надо наносить на запястья и шеи сок Знаменитых сосисок Арти. От мужиков отбоя не будет.
Уже почти десять, Джо, Томми и Фитци стоят на своем посту на Лэнсдаун-стрит в тени «Фенуэя» с половины пятого. Присесть негде, читать нечего, нечем заняться – только стоять и ждать, когда кончится игра, представляя себе, что происходит на стадионе. Хуже, чем стоять посреди отдела женского белья в «Мейсис», дожидаясь, пока Роузи меряет в кабинке лифчик или какую другую штучку, о которой Джо неловко думать на людях. Это тянется целую вечность.
На пользование сотовым во время дежурства смотрят неодобрительно, но все берут телефоны с собой. Фитци вытаскивает мобильник из нагрудного кармана и читает эсэмэску.
– Черт.
– Что там? – спрашивает Джо.
– «Кардиналс» ведут, один ноль.
– Какой иннинг? – спрашивает Томми.
– Конец четвертого.
– Ладно, ладно, – говорит Томми. – Времени еще полно.
Джо кивает и просит майку Педройи помочь. Переминается с ноги на ногу, перенося вес, потом перекатывается с пятки на носок. Он уже пять с лишним часов стоит неподвижно, и ноги умоляют его дать им хоть какую-нибудь передышку.
– Что ты там качаешься, как болванчик на пружинках? – говорит Томми. – Стой спокойно. На нервы действуешь.
– Прости, друг; ноги отваливаются, – отвечает Джо.
Фитци кивает. Они все сегодня на дежурстве с семи тридцати.
– Я готов к дивану, – говорит Фитци.
– И холодному пиву, – добавляет Джо.
Все кивают. Джо представляет первые несколько минут, когда вернется сегодня домой: благодарное облегчение, когда наконец-то вытащит измученные ноги из тесных тяжелых ботинок, свежий цитрусовый запах, когда протолкнет в горлышко «Короны» ломтик лайма и ощутит сладкий, прохладный, прекрасный вкус. Ляжет на диван. Под головой мягкая подушка. Лучшие моменты матча по телевизору.
Мечты Джо обрываются, когда он ловит настороженный взгляд Томми, явно не представляющего себе диван и холодное пиво. Томми гладит кожу на губе и внимательно смотрит на Джо.
– Вы с Роузи в ближайшее время не собираетесь в отпуск? – спрашивает Томми.
– Нет, ничего не планируем. А вы с Эми?
– Только в Нью-Хемпшир съездим, ее стариков повидать.
Джо кивает.
– Слышал, Ронни рассказывал, в круиз едет? – спрашивает Томми.
– Да, звучит неплохо.
– Это да, – говорит Томми, о чем-то размышляя. – С тобой все хорошо, братишка?
– Со мной? Да, просто хочется уже дать ногам отдохнуть.
Томми молчит, глядя на Джо. Джо приподнимается на носках, переступает на месте. Он понимает, что доводит Томми этими плясками, но ничего поделать не может.
Пиво. Диван. Скоро.
– Что на тебя нашло утром во время учений? – спрашивает Томми.
– Не знаю, – отвечает Джо, качая головой. – Слишком я для всего этого стар.
Томми поджимает губы.
– Понял тебя. Пойду, разживусь еще одним хот-догом инфарктника. Есть хочешь?
– Нет, но хот-дог съем.
Когда Томми сворачивает за угол на Бруклин-авеню, стадион взрывается чудовищным ревом.
– Да! – говорит Фитци в телефон.
– Что там? – спрашивает Джо.
– Большому Папи засчитали двойной хоумран, а Педройе – за то, что отбил. «Сокс» ведут два-один.
– Да! – отвечает Джо, благодаря свою майку. – Какой иннинг?
– Конец шестого.
Джо чувствует себя пацаном, он кричит и бьет Фитци по раскрытой ладони, хотя кости у него ноют от боли в спине и ногах. Отлично. Джо надеется, что никогда не лишится этого мальчишки внутри, наивного духа, который всегда будет желать «Ред Сокс» победы, который всегда заглушит радостным воплем жалкие стенания стариковских ног Джо. Победа «Сокс» – это победа хороших ребят. Это все равно что победа Супермена над Лексом Лютором или нокаут, в который Рокки отправляет Аполло Крида.
Кажется, проходит сто лет, прежде чем возвращается Томми, несущий три горячие булочки, до отказа набитые сосисками, перцами и луком, пышущие паром, капающие жиром, и Фитци рассказывает ему про хоумран. Джо четырьмя чудовищными укусами, не прерываясь, приканчивает хот-дог и тут же начинает жалеть, что поторопился. Надо было получить удовольствие. Он глубоко дышит носом, глядя на хот-дог Фитци, съеденный лишь наполовину, и ощущает горячий прилив зависти и желания, с примесью несварения.
Фитци слизывает жир с пальцев и вытаскивает телефон.
– Твою мать.
– Что такое? – спрашивает Джо, вытирая руки о штаны.
– Куча дурных бросков. «Кардиналы» ведут четыре-два.
– Иннинг какой?
– Начало седьмого.
– Черт, – говорит Томми. – Ну, давайте, еще два пробега.
– Мои ноги дополнительных иннингов не выдержат, – отзывается Джо.
Пять лет назад он бы сказал «сердце» вместо «ног».
– Мы все еще в седьмом, – отвечает Томми.
Больше пробегов в этом иннинге не получается. Джо слышит, как вдалеке тридцать семь тысяч человек поют, как в караоке, «Милую Каролину». Слова затихают, а потом мчатся обратно в припеве. «Так славно, так славно, так славно», – вместе со всеми поет себе под нос Джо, чувствуя себя счастливее, чувствуя, что так он не совсем отрезан от всех.
Почти все. Теперь на улице нет никого, кроме полицейских и торговцев. Все остальные или на стадионе, или в барах, замерли, глядя на сложную игру. Если «Сокс» проиграют, серия закончится. Болельщики вывалятся со стадиона и из баров, повесив головы, разочарованные, со слегка разбитыми сердцами, но, наверное, не натворят ничего, чтобы оказаться звездами вечерних новостей. Болельщики в Бостоне страстные и верные, чуток бешеные, но удивительно не склонные к насилию. В Бостоне не бывает таких беспорядков, как в других городах, когда проигрывает любимая команда. Скорее всего все захотят пройтись, вернуться домой и лечь спать. Серия только началась, всего вторая игра, времени еще навалом. Фаны «Сокс» хотят дожить до того, чтобы рассказывать внукам поразительную историю, как они победили – не меньше, чем, собственно, победить, поэтому проигрыш сегодня не будет означать конец света. Не будет ни опрокинутых машин, ни разбитых окон, ни мародерства, ни беспорядков.
Только если «Сокс» не победят. Бостонцы тихие и смирные, когда проигрывают, но когда их команда побеждает в большой игре, не всегда показывают себя с лучшей стороны. Джо благодарит бога, что сегодня не суббота. Когда игра приходится на субботу, все пьют целый день, а отоспаться думают в воскресенье. Когда «Сокс» выигрывают игру серии в субботу, кругом пятьдесят оттенков пьяного, все бузят, все в поисках компании или неприятностей, и у бостонской полиции выдается долгая ночь в патруле.
Но сегодня четверг. Всем, у кого есть работа, с утра на работу. Детям в школу. Победят «Сокс» сегодня или проиграют, им ехать на третью игру в Сент-Луис. Почти все после игры захотят как можно скорее попасть домой. Джо на это надеется.
Он крутит ноющими ногами, делает несколько глубоких приседаний. Его плечи по-прежнему дергаются, но вместо того, чтобы с этим бороться, Джо пользуется случаем и вытягивает над головой сперва одну руку, потом другую. Чешет голову. Поворачивает торс из стороны в сторону, пытаясь хоть на секунду снять напряжение с позвоночника и стонет. Спине не лучше, чем ногам.
– Эй, Джейн Фонда, – говорит Фитци, читая эсэмэску. – Конец девятого. Все еще четыре-два. Два аута.
Джо закрывает глаза и молится Господу и счастливой майке, стуча по дубинке и желая «Сокс» победы. На улице странная тишина, словно весь Бостон затаил дыхание.
– Наву выбили, – говорит Фитци. – Игра окончена.
Они все опускают головы и молчат – мгновение скорбной тишины, прежде чем начнется работа. Всего через несколько минут обманутая в своих надеждах толпа начинает выплескиваться из «Фенуэя». Полиция уже перегородила все боковые улицы, создав узкий канал, по краям которого стоят офицеры. Цель – рассеять толпу и вывести всех из города. Вскоре мимо Джо идут тысячи людей, все в одном направлении. Быстрая река, в которой рыба может плыть только в одну сторону.
Маленький мальчик, лет, наверное, шести, встречается с Джо глазами, проезжая мимо на плечах отца. Джо кивает и улыбается. Глаза мальчика раскрываются, словно он не ждал, что Джо шевельнется, словно Джо – статуя, которая внезапно ожила. Потом мальчишка, ссутулившись, отворачивается и утыкается лицом в отцовскую голову. Отец придерживает мальчика за ногу одной рукой, а второй держит за руку жену.
Мимо медленно продвигается одна семья за другой, и Джо жалеет, что ему не довелось проводить побольше времени вот так, с Роузи и детьми, когда они были маленькими. Через двенадцать лет он выйдет на пенсию. У Джей Джея и Колин к тому времени уже будут дети. Джо трижды стучит по дубинке. Девочки, даст бог, тоже будут замужем, и дети у них тоже будут. Он снова стучит по дереву, за Роузи.
Роузи беспокоится, что девочки не устроены, танцуют и стоят в позе собаки мордой вниз, а постоянных молодых людей у них нет, и даже намека на свадьбу никакого. Мир йоги и мир танца населены большей частью женщинами. Похоже, немногие подходящие парни в балетной труппе или геи, или из Восточной Европы, так что их фамилии Роузи даже написать не может, а ученики в студии йоги если не женщины, то понаехавшие. Давняя вера Роузи в то, что ее девочки однажды выйдут замуж за славных ирландских мальчиков-католиков из городских, тает и делается даже абсурдной. Если они вообще когда-нибудь выйдут замуж. Если он не окажется протестантом.
Через двенадцать лет даже Патрик может остепениться или, по крайней мере, поселиться где-то в другом месте. Будем надеяться, все отпрыски Патрика будут законными.
Пенсия и внуки. Ему будет пятьдесят пять, еще достаточно молодой, чтобы радоваться детишкам. Будет водить их в «Фенуэй» и баловать, что сил хватит.
На Лэнсдаун сейчас уже пусто, осталась только стайка тупых рыбешек, которые пошли против течения. Шестеро мальчишек-студентов стоят посреди улицы. Джо по трем футболкам и двум кепкам видит, что они из Бостонского колледжа. Все пьяны, хохочут и плюются, шумят и ведут себя как недоумки. Судя по всему, не лучшие студенты в колледже, не самые блестящие.
Вдоль улицы плечом к плечу стоят полицейские, они уже семь часов так стоят, им всем не терпится попасть домой, а эти шесть идиотов оказались у них на пути. Джо вздыхает, понимая, что их время сочтено. Хотел бы он, чтобы они сберегли всем время и нервы и прямо сейчас ушли. Джо и его товарищи дадут мальчишкам лишь немного еще попраздновать и чуть протрезветь. Пива посреди улицы больше взять неоткуда, туалета тут тоже нет. Даже тележка с хот-догами Арти давно уехала. Может, сами уйдут? Джо знает, что не уйдут.
В конце концов Джоунси выступает вперед, на проезжую часть. Пора придать делу ускорение. Теперь вечер закончится одним из трех: полным сотрудничеством, автозаком или «Скорой».
Джоунси – медведище под метр девяносто, выросший в крутом районе Роксбери. Он не спеша выдвигается на середину улицы и подходит к самому высокому из ребят, в котором и метра восьмидесяти-то нет. На пареньке полосатая рубашка-гольф, джинсы и топсайдеры.
– Игра кончилась, ребят, – говорит Джоунси. – Пора на боковую.
– У нас есть право тут стоять, если нам хочется, – отвечает один из мальчишек пониже ростом.
– Да ладно, – говорит Джоунси. – Все по домам разошлись. Пора закругляться.
– У нас свободная страна, – подает голос рыжий, с виду самый пьяный из компании.
Парень, стоящий нос к носу с Джоунси, напрягается и смотрит Джоунси прямо в глаза. Он не шевелится. Джоунси расставляет ноги чуть пошире и придвигается вплотную к лицу парня.
– Слушай, Честер, – говорит Джоунси. – Тебе и твоим друзьям пора домой. Сейчас же.
Может, дело в том, что Джоунси вторгся в личное пространство пацана, может, в гордости альфа-самца, может, в том, что Джоунси выплевывает «т» и «п», а может, в том, что он назвал парня Честером. Джо никогда не понимает, что именно спускает курок, но и он, и все полицейские, наблюдавшие за происходящим, знали, что Честер клюнет. Честер замахивается на Джоунси, и тот легко уходит от удара. Потом хватает Честера за руки, разворачивает, укладывает животом на асфальт и застегивает на нем наручники.
Джо и десяток других полицейских строем выдвигаются по улице в сторону оставшихся ребят с внушающим страх намеком на силу.
– Это вам не школьная охрана, ребята, – говорит Томми. – Это бостонская полиция. Если не хотите отправиться вместе с Честером в участок, предлагаю вам прямо сейчас пойти по домам.
Мальчишки мешкают полсекунды, а потом, как стая птиц, решившая дружно сняться с места, молча покидают Честера и устремляются по Лэнсдаун, прочь из города. Молодцы. Джо улыбается и смотрит на часы. Пора домой.
Уже заполночь Джо паркуется на Кук-стрит. Настроение его чуть улучшается, когда он радуется небольшой, но важной победе. Парковка в Чарлстауне иной раз – сущий кошмар. Он уже привык «приезжать домой» и полчаса потом искать место, которое всегда оказывается за шесть кварталов от дома, у подножия холма. А потом начинается дождь. Сегодня Джо нашел место с первого раза – прямо напротив дома.
Он выходит из машины, и каждая мышца в его теле протестующе кричит: «Не заставляй меня больше стоять!» Он упирается ладонями в крестец, пытаясь выпрямиться. Это требует усилий. У него такое чувство, будто он состарился на тридцать лет в одну ночь, словно он – Железный Дровосек, и каждому шарниру в его теле не помешала бы порция WD-40. А его бедные ноги ничто не спасет.
Подходя к входной двери, он с удивлением видит, что окна за задернутыми шторами светятся янтарным желтым. В гостиной горит свет. Он снова смотрит на часы, хотя знает, который час. Патрик еще на работе, в баре «Айронсайд». Роузи жаворонок, она обычно не засиживается позже десяти, но иногда у нее бывает бессонница. Иногда Джо возвращается после полуночи и застает ее за гладильной доской. Роузи все гладит: одежду, белье, простыни, полотенца, салфеточки и даже иногда кружевные занавески. Гладильная доска стоит в гостиной всегда, это такая же часть обстановки, как кресло Джо или лежанка Джеса. Если Роузи не гладит, то лежит на диване, устроившись под одеялом, смотрит телемагазин или Опру. У Роузи на кассетах записано шоу Опры Уинфри лет за десять как минимум. Иногда она засыпает, и телевизор мигающим светом озаряет ее ангельское лицо. Но сейчас свет в гостиной не мерцает. Горит люстра.