Полина вздохнула, всё это были лишь грезы… и «мобильный» разговор.
МОРГ, КАК ИЗВЕСТНО, НЕ ОБЩЕСТВЕННАЯ ПРИЕМНАЯ
Каждый убийца, вероятно, чей-то хороший знакомый.
Агата Кристи
Василий приободрился, потер зачем-то руки, глянул на пузырек со спиртом. Желание добавить дозу исчезло, и он спрятал его обратно в стеклянный шкаф…
А в это время около здания морга, невесть откуда, появился сутулый, прихрамывающий старичок с палочкой, вида неопрятного, почти бомжеватого… Морг, как известно, не общественная приемная, поэтому вечерний пришелец тут же попал в крепкие руки санитара Женьки.
— Чего тебе надо, старый? Заблудился? — с усмешкой спросил санитар. — Это морг. Помирать собрался? Но у нас без справки сюда не пускают.
— Добрый человек, — заскрипел старик, — мне сказали, сын мой тут у вас лежит, Гришунька мой, непутевый…
На голоса выглянул Малосольный.
— Чего тебе, дед? — спросил патологоанатом.
— Сын мой тут у вас лежит, Гришунька, — плаксиво повторил старик.
— Точно твой? — начальственный тоном произнес Василий. — Ну, пойдем посмотрим…
И старик поковылял за патологоанатом в мертвецкую. Малосольный подошел к столу, на котором лежал пресловутый Гриша, откинул простыню.
— Твой, непутевый? — спросил застывшего за его спиной старика.
Василий не видел, как старик неожиданно нажал на невидимую кнопку на трости, из нее с тихим щелчком выскочило длинное шило.
— Мой! — негромко, но выразительно ответил старик. — Такой же засранец, как и ты!
Патологоанатом резко повернулся.
— Что?!
Василий не успел ничего понять, как старик молниеносно вонзил шило ему прямо в сердце.
Санитар Женька на его счастье ничего этого не видел. Бурча, он вышел на крыльцо, перекурить.
— Достал нас твой Гриша. Второй месяц уже квартирует…
Тихо появившийся плачущий старик сочувствия не вызвал.
— Да, это он, мой, Гришуня, сыночек мой непутевый… Завтра заберу его…
Санитар вздохнул:
— Давай, давно уж пора… предать земле.
Старик поковылял, скрылся за углом больницы, как будто его и не было. Санитар проводил его взглядом, докурил, растоптал окурок, вошел в помещение.
— Василий, слышь, завтра дед обещал забрать жмурика, — деловито сообщил санитар.
Женька прошел дальше, в мертвецкую. Увиденное чуть не лишило его чувств. Он пошатнулся, еле устоял на ногах. На соседнем столе рядом с трупом бомжа Гриши лежал его коллега. На халате со стороны сердца расплывалось красное пятно. Еще более ужаснули аккуратно снятые и положенные на пол ботинки и носки. На пальце ноги Василия висела бирка.
А-а-а! — закричал в ужасе Женька. — На помощь, помогите!
Он кинулся к телу, раскрыл халат. Поняв, что смерть наступила мгновенно, бросился к телефону.
* * *Телефоном решила воспользоваться и Полина. Она остановила свой «Форд» у больничной проходной, набрала номер Василия, тот самый, по которому звонила не более получаса назад. Странно, но он не отвечал. Повторив безуспешно попытку, она подавила в себе раздражение, сделав скидку на «жуткие обстоятельства», случившиеся у Василия, вышла из машины, привычно показала на проходной удостоверение прокуратуры, действующее безотказно, пошла по знакомой до боли тропе к зданию морга, чтобы за шкирку вытащить захандрившего кавалера.
На входе ее чуть не сбил с ног санитар. Женя только что позвонил в милицию и теперь не знал, что делать и куда бежать.
— А где Василий? — испуганно спросила она, увидев перекошенное от ужаса лицо санитара.
— О боже, боже мой…
— Где Вася, ты можешь сказать…
— Он там, — мотнул головой Женя. — Не ходите туда…
Полина оттолкнула полубесчувственного санитара, предчувствуя ужасное, ворвалась в мертвецкую. Более беспощадной, жестокой и неприкрытой смерти она, женщина сильная и волевая, никогда не видела. Полина почувствовала, будто раскаленный кинжал вонзился в ее обнаженное сердце, она отшатнулась, стала сползать по кафелю стены, черная ночь обвалилась на нее…
«ЧЕЛОВЕК-ПМ»: ХАРАКТЕР СТРОГИЙ, РЕШИТЕЛЬНЫЙ, НЕПРЕКЛОННЫЙ
Нашли дурака! Я за вас свою работу делать не буду!
Армейский фольклор
Дежурный по ОВД «Стригунино» капитан Макаров, он же — «человек-ПМ», к 20 часам вечера ответил на двести разнообразных звонков; горожане со свойственным им садизмом жаловались на все, что можно: на лай в подъезде неустановленной собаки, пучки отрицательной энергии, шорохи за дверью, на рыжего Чубайса и загазованность воздуха. Традиционно отзвонился лично знавший Павлика Морозова районный сумасшедший, который каждый раз докладывал негативную информацию об антиобщественном поведении подростков его двора. Доставали и свои: обеспечь им выезд-приезд, отзвон-прозвон, а тут и совсем свихнулись: звони в крематорий, чтоб труп им обратно в морг вернули. Ага, из печи вынули да на стол положили. А пошлешь подальше, обижаются: мол, делаем общее дело! Ага, общее: ты посиди в дежурке, да ответь на полтыщи звонков да сотню вводных выполни… Макаров почесал лысину, пригладил на ней взопревшую прядь волос. Подумал, съесть ли бутерброд с чаем, но надо было вставать, да еще идти за водой в туалет в другой конец коридора, да наливать в чайник воду, кипятить, заваривать… И передумал. Телефоны молчали уже пять минут. До часу ночи — как раз наступало самое горячее время. Народ собирался по домам и начинал «бытовуху»: пополнял милицейскую отчетность административно-правовыми и уголовными безобразиями.
Тишина недолго изнуряла Макарова. Телефон зазвонил требовательно, напоминая, что до конца дежурства еще далеко.
— Дежурный по «Стригунино» Макаров. Что? Говорите громче! Откуда — из морга?! Опять из морга! План, что ли, не выполнили! Так… Рана смертельная… Записываю: Малосольный Василий Петрович, патологоанатом. Я правильно понял? А вы — санитар морга. Ваша фамилия? Кавычкин. Понял. Ждите, вызываю следственно-оперативную группу.
Макаров тут же набрал дежурную группу и уголовный розыск.
Баздырев в этот час вместе с Куроедовым и Ребровым потрошили здоровенных лещей — чебаков, которых Максимычу передали с Дона его земляки-казаки с поездом «Атаман Платов». Ребров, как младший по званию, сгонял на вокзал, получил у проводника объемный пакет, по пути прихватил несколько бутылок пива. И вот теперь трое предавались маленьким радостям жизни под рассказы Баздырева о прелестях донской рыбалки. Куроедов пытался оспаривать их, доказывая, что на Кубани вода чище и рыба жирнее, но Максимычу в споре равных не было.
— Фамилия у тебя какая? Куроедов! И твои предки окромя кур общипанных ничего и не ели, — приводил он сокрушительный довод.
Куроедов не успел ответить, как зазвонил телефон. Баздырев чертыхнулся, схватил со стола лист бумаги, используя его в качестве салфетки, поднял трубку.
— Баздырев. Что?! Патологоанатом? Убит? Малосольный Василий… Да-а… — он медленно положил трубку. — С полчаса назад. Проткнули сердце.
— Не спутали? — опешил Куроедов. — Я буквально пару часов назад с ним…
Ребров поставил стакан с пивом, вытер руки листом бумаги.
— А может, ошибка?
— Ага, в морге живого с мертвым перепутали, — буркнул Куроедов. Это ж как набраться надо… Ну, что, поехали.
Петрович был на дежурстве, ждал в «Жигулях».
— Куда? — без эмоций спросил он.
— В морг! — коротко ответил Баздырев.
— Зачастили… Не к добру, — изложил свое видение развития событий Петрович.
— Патологоанатома убили.
Петрович присвистнул, вздохнул:
— Серия вторая. «Возвращение санитара».
ПРОТКНУЛИ, ПОЛОЖИЛИ НА СТОЛ И БИРКУ НАЦЕПИЛИ
Коварство, как и простодушие, не знают преград. Если считаете иначе — у вас впереди много интересного.
Автор
В наружном помещении морга печальными столбами стояли главный врач больницы и санитар морга. Полина, бледная от пережитого, сидела на стуле, прижав ко рту платочек. В чувство ее быстро и профессионально привел санитар Женька.
— Привет, Полина, — не заметив состояния женщины, поздоровался Куроедов. — Как это ты раньше нас приехала?
Полина не ответила. Санитар, уже понявший деликатность ситуации, не вмешивался.
— Какой смысл двоих посылать от прокуратуры? — проворчал Куроедов. — Этот бедолага, поверь, тоже нам достанется… Только сегодня давал мне показания, представляешь? Ты смотри, как его уделали, проткнули, положили на стол, сняли ботинки да еще бирку нацепили.
— На тебя бы такую бирку нацепить — Полина посмотрела на Куроедова таким жутким и страшным взглядом, что его даже передернуло.
Полина не ответила. Санитар, уже понявший деликатность ситуации, не вмешивался.
— Какой смысл двоих посылать от прокуратуры? — проворчал Куроедов. — Этот бедолага, поверь, тоже нам достанется… Только сегодня давал мне показания, представляешь? Ты смотри, как его уделали, проткнули, положили на стол, сняли ботинки да еще бирку нацепили.
— На тебя бы такую бирку нацепить — Полина посмотрела на Куроедова таким жутким и страшным взглядом, что его даже передернуло.
Баздырев понял, что здесь особая ситуация.
— Полина, вам нездоровится, я вижу. Поезжайте домой, может быть, вас проводить?
Полина встала, пустым взглядом посмотрела на коллег и, не оглядываясь, пошла. И только оставшись наедине с холодным ветром, не смогла сдержать слез. Она всю жизнь считала достоинством никогда не выказывать своих чувств. Женщина-прокурор, дай фору мужчине, которого тошнит на эксгумации, женщина прокурор — дай фору мужчине, который «борзыми берет» и врет. Женщина прокурор… Именно ты знаешь, кто вор…
* * *Петрович, который ради кворума, тоже поперся в морг, отскочил в сторону, пропустив, даже не глянувшую на него женщину.
Полуобнаженный патологоанатом так и лежал на столе рядом с бомжем Гришей. На столе, на котором сам не одну сотню покойников отправлял в последний путь, после всех процедур, известных только касте патологоанатомов. Лицо прикрыто халатом. В области сердца расплывшееся кровавое пятно. Филигранная рана, как от удара профессионального дуэлянта.
Чтобы удостовериться, Баздырев приподнял халат, которым было прикрыто лицо, всмотрелся, снова прикрыл.
— Как это случилось?
Санитар Кавычкин, качнувшись, сделал шаг вперед.
— Где-то час назад, в 19.15 примерно, откуда-то появился старик с палочкой. Неопрятный такой по виду, как бомж… Я ему говорю, чего тебе надо, старый? Он говорит: мне сказали сын мой тут у вас лежит, Гришунька мой… Ну а Вася ему: точно твой? Ну, пойдем, посмотришь… Этот бомж червивый, сами уж знаете, как нас достал… Ну, пошли они. А я на улицу покурить вышел. Ну, минуты через три старик этот появляется, плачет. Да, это мой, непутевый Гришуня, сыночек мой… Сказал, завтра заберу его…
— Дальше что было? — поторопил Баздырев.
— Ну, и старик поковылял себе. — Кавычкин перевел дыхание. — Я еще пожалел его. Ну, докурил, вхожу в помещение. Смотрю, нету Васи. Иду сюда уже… А он на столе лежит. Я подумал сначала, что разыгрывает он меня… А когда пригляделся, сами понимаете, к смерти мы привычные, даже мне дурно стало. Глянул — прямой удар в сердце, ранка маленькая, чем-то типа длинного шила или спицы. Старикан этот, надо же, пока я курил, успел положить тело на стол, снял обувь, носки. И еще бирку нацепил…
Бирка была стандартной, из прорезиненной ткани, с начертанными словами: «Вася, не болтай!».
— Скорей всего, это шило было вмонтировано в трость, — мрачно констатировал Баздырев. — Изобретение из глубины веков.
Главный врач, который молча переводил взгляд с санитара на Баздырева, вдруг как очнулся.
— Скажите, я не понимаю, что тут происходит? Подменивают трупы! Убивают моих врачей!
— И куда смотрит милиция? — в тон продолжил Баздырев.
— Да! Именно так! — подбоченился главврач.
— Это вы всерьез меня спрашиваете — почему в вашем морге мертвые перемещаются в пространстве, как в сказках Гоголя? — жестко спросил Баздырев. — И еще обмениваются «визитками»… Завтра, — майор глянул на часы, — сейчас уже поздно, к вам, господин главный врач, и к вам, господин санитар, будет много вопросов. Под протокол. На ваших рабочих местах… Будьте здоровы.
Визитеры молча вышли, сели в машину.
Петрович заметил:
— На его могиле можно будет написать: «Умер на рабочем месте».
— А главврач задергался, — задумчиво произнес Баздырев. — Рыльце-то в пушку.
Куроедов, зевнув, отозвался:
— Надо завтра еще раз проститутку допросить.
— Дохлый номер… Проститутки виагрой не торгуют. Какой смысл, — чтоб клиент мочалил ее в три силы?
— И за те же деньги, — ввернул Ребров.
— Завтра и компаньона Зайцева пощупаем, — продолжил планировать Куроедов. — Как его там?
Баздырев, открыл блокнот:
— Лупандер Леонид Яковлевич. С покойным Зайцевым имеет равное количество акций. Кажется, по 40 процентов.
СОГЛАСНО ПЛАНУ С «ЯЙЦАМИ»
Самая точная наука — это знать, где подстелить.
Автор
Кабинет сыскарей уголовного розыска, в котором Баздырев и Ребров проводили большую часть своей жизни, не считая, конечно, оперативной работы на земле, был самым типичным. Кроме столов с телефонами, папками, пепельницами, сейфа, присутствовал и характерный оперской «дизайн». И когда ранним утром солнечные лучи пробивались сквозь маленькое окно, начиная путешествие по кабинету, они поочередно освещали фигурки бандитов, ментов, арестантов на сейфе, сделанные зэками по особой технологии из хлебного мякиша, затем — агитплакат с изображением спецназовца в маске и подписью «Доктора вызывали?», листки с изречениями: «То, что вас еще не посадили, это не ваша заслуга, а наша недоработка, которую мы исправим в ближайшее время». Висели также надписи: «Уходя, гасите всех!», а также серьезные предупреждения: «Курить строго запрещено!» и «Извините, но у нас никто не курит».
Прямо под надписями усиленно чадили Куроедов и Ребров. Работа кипела. В сизом дыму пробивающиеся солнечные лучи были почти осязаемы.
Баздырев не выдержал:
— Ну, как тут не вытерпеть? Дай и мне сигарету.
Ребров протянул сигарету-зловонючку. Баздырев закурил, концентрация дыма увеличилась. Солнце ушло за тучу, табачный туман стал плотнее, выедая глаза, но никто не обратил на это внимания.
На столе схема, нарисованная Баздыревым от руки. На ней начертаны «яйца». Так Максимыч называет кружочки, внутри которых — «червячки» — имена-фамилии, от них стрелки разбегаются вниз, во все стороны к «фигурантам»: Алла, Лупандер, Карина, «мамка» Валя. Два «яйца» — с крестами: почившие Зайцев и Вася Малосольный. Все ясно и доступно, как висюльки на новогодней елке.
— Какие «яйца» у нас еще неучтенные? — разгоняя дым над схемой, как над полем боя, вопросил Куроедов.
— Главного врача и санитара морга, — назвал Баздырев.
— Эдика-педика, — добавил Ребров.
— Рисуй! — доверил ему Баздырев.
Ребров дорисовал еще три «яйца». В каждом из них — червячки — знаки вопроса.
— Как говорил классик вечно живого учения, — глубокомысленно заметил Баздырев, — ищи, кому выгодно было отправить на тот свет двух приличных мужчин? А одного даже через трубу крематория. Глядя на эти «яйца», можно твердо сказать, что каждый из фигурантов приложил к превращению Зайцева в горстку пепла хотя бы косвенное усилие.
Куроедов, глянув на часы, порадовал:
— И одного из них мы сейчас увидим. Обещал явиться минута в минуту.
Ребров оживился, потер ладони, с веселой ухмылкой предложил:
— Ну, что, применим к нему ПУК?
И он тут же вытащил из-под стола знакомую сумку с устрашающим набором.
Но Баздырев, сделав жуткую мину, свистящим шепотом произнес:
— Тихо… Оборотнеловки всё пишут!
И он взглядом указал на потолок и стены, где после недавнего ремонта во всех служебных кабинетах их родного ОВД появились датчики охраны и противопожарная сигнализация. Проанализировав некоторые пространные назидательные умозаключения своих руководителей, опытный опер Баздырев смекнул, что их «пишут».
Ребров, поняв оплошность, кашлянул и нарочито громко, подняв вверх голову (для подслушивающего устройства), произнес, изменив ударение:
— Применим ли к нему УКРФ, то есть уголовный кодекс? Я думаю, что нет, ибо у нас нет никаких оснований подозревать…
Тут дверь отворилась, оборвав словоблудие импровизатора. На пороге появился холеный господин невысокого роста, в очках. Это был не кто иной, как Лупандер — компаньон почившего Зайцева.
— Позвольте зайти? — поставленным баритоном произнес он.
— Э-э… — вновь профессионально забыв, как звать визитера, только и смог произнести Куроедов.
— Лупандер. Леонид Яковлевич.
— Прошу вас, Леонид Яковлевич, присаживайтесь. — Следователь протянул руку для приветствия, представился: — Куроедов Иван Дмитриевич, старший следователь по особо важным делам межрайонной прокуратуры, — и поочередно представил коллег: — Василий Максимович Баздырев — заместитель начальника убойного отдела, Ребров Сергей Иванович — оперуполномоченный угрозыска… Вы, конечно, понимаете, зачем мы вас пригласили, знаете обстоятельства смерти вашего компаньона.
Лупандер уселся, положил кожаную папку на стол.