— Почти, — ответила я.
— Он сказал, что первым его клиентом был Жан Перье.
— Кто это? — не поняла я.
— Это был мафиози номер один в Париже. До недавнего времени. Его грохнули пару месяцев назад.
Какие-то кадры стали всплывать в памяти.
— По-моему, показывали в новостях. Ему голову снесли. Море крови. Ужасно.
— А то, что сделал ваш муж, не ужасно? — сипло поинтересовался Франсуа Буало.
— Извините, Франсуа, но ведь и вы не с дружескими намерениями пришли. — Он фыркнул разбитыми губами, будто его поступки судились по другим, особым нравственным меркам. — Вы хотели подсыпать мне кое-что, под действием чего я бы набросилась на мужа. А пистолет он тоже принес?
— А как же! Все по плану!
Мир скрывал свои эмоции. Так он делал всегда, когда ситуация выходила за рамки стандартной. И все же я видела: он злится, нервничает, потому что узнал нечто важное для него, для его драгоценного дела.
— Итак, мсье Буало, — продолжил Мир тоном прокурора на судебном разбирательстве. — Итак, вы утверждаете, что первый заказ семь лет назад вам сделал ныне покойный Жан Перье. Он просил вас проследить за некими русскими предпринимателями, которые уже наладили связи для открытия совместного предприятия, поставляющего удобрения во Францию. Дело в том, что мсье Перье контролировал рынок наркотиков по всему Парижу и пригородам. Некоторое время назад он получил информацию о поступлении нового наркотического средства, которое получило название «душитель». Кое-кто из постоянных клиентов даже отбыл с его помощью на тот свет. По своим каналам Перье узнал, что «душитель» прибывает во Францию из России. Он вышел даже на поставщика — Мирзоева и проведал о его связях с теми самыми русскими бизнесменами. Перье не хотел, чтобы «душитель» заполонил рынок наркотиков во Франции. Это средство могло принести налаженному бизнесу только проблемы. Заказ был такой: не допустить русскую фирму «Лоза» на французскую землю. Все правильно, мсье Буало?
Буало, внимательно слушавший обвинительную речь Мира, вздохнул и кивнул. Мой умный муж продолжил:
— Обрати внимание, Лена, Франсуа сам катит в дикую Россию, чтобы контролировать процесс. Он знакомится с Эллой Марковой, которая думает, что миленький французик вытащит ее из глубинки на божий свет. Тем временем наш друг выяснил, что мозговым центром, — Мир постучал по своей голове, — был Володя Шахов. Таким образом, надо было его убрать. Кстати, дорогая, помнишь наши встречи на квартире твоей подруги? Так вот, Франсуа был в курсе нашей связи. Он следил за мной и делал выводы о наших отношениях.
Я очень хорошо помнила о наших встречах на квартире моей подруги. Жаль, не было времени предаваться воспоминаниям!
— Я хороший специалист, мсье Шахов! — вступил в беседу Франсуа. — Я сделаю все, чтобы выполнить заказ. Элла была мне нужна для работы, я сожалею, что причинил ей несчастье, но такова моя жизнь.
— Какое еще несчастье? — об этом я слышала впервые.
— Элла стала матерью-одиночкой после отъезда Франсуа, — разъяснил Мир. — Он отец ее дочери. Хороший специалист, мсье Буало, мог бы и презерватив натянуть.
— Как это вы делаете, мсье Шахов! — в тон ему ответил Буало. — Что-то не видно здесь ваших деток! Мадам Лена вам тоже нужна для работы, например, окрутить Дюваля?
После этих слов я впервые увидела, как Мир бьет человека. Он просто встал, перегнулся через маленький журнальный столик и ткнул детектива кулаком в солнечное сплетение. Потом плюхнулся на место. Буало скорчился и шумно задышал. Мне стало страшно.
— Не надо больше, Мир, прошу тебя, — сказала я. — Пусть болтает! Неважно!
— Говорить буду я, — ответил он мрачно. — Так вот, когда мы прибыли во Францию, здесь уже действовали подчиненные нашего друга и сотрудники «Консула». Они встретились с Жорой и Альбиной, накормили их специальным препаратом, вызывающим агрессию, дали Альбине пистолет. К сожалению, все пошло не совсем так, как должно было пойти. Альбина отдала пистолет брату, а Жора убил сестру, а не меня.
— Вы, русские, не поддаетесь разработке, — пробурчал Франсуа. — У меня годами все получалось! А с вами — прокол. И сейчас тоже прокол.
— Думай впредь, с кем связываешься! — продемонстрировал вконец офранцузившийся Мир национальное самосознание. Погордившись в меру русским характером, он продолжил рассказ: — Между прочим, то, что произошло, тоже оказалось на руку этому мафиози — Перье. Жора, а не я был связан с Мирзоевым, и со смертью Жоры угроза проникновения во Францию «душителя» миновала. Буало выяснил и это. Потом Мирзоева посадили, и Перье успокоился на наш счет. Фирма, торгующая удобрениями и работающая вполне честно, его не интересовала. Прошло семь лет. За это время мое предприятие встало на ноги, «душитель» в Париже не появлялся, полиция нашла и уничтожила подпольную лабораторию, производящую наркотики, ту лабораторию, которая была связана с русской наркомафией. Кстати, тут Франсуа выдал версию: дескать, сам Перье и выдал эту лабораторию — вот как он боялся появления «душителя». Все шло чудесно, пока король французских мафиози не нарвался на пулю. Всегда полно народу, мечтающего пристрелить такого милого человека, как Перье.
Детектив подал реплику:
— На вас тоже желающие были! И сейчас есть!
— Вот именно. На меня и сейчас есть один желающий. Мы с тобой, Ленка, называли его мистер Икс, а его настоящее имя Жан Этьен. Он убрал Перье и стал заправлять на парижском рынке наркотиков. Он узнал о «душителе» и о том, что это легкие и быстрые деньги. Этьена не волновали побочные эффекты, он хотел прибыли. Надо только наладить канал для перевозки и очищать сырец, превращая его в наркотик. Тут и вспомнили о моей фирме. Для начала было необходимо собрать информацию, поэтому обратились в «Консул», хозяин которого не брезговал, как мы знаем, грязной работой. Выяснив, что я ни под каким соусом не буду связываться с наркотиками, Этьен решил убрать меня физически и завладеть моим делом, то есть отличным способом доставки сырца для производства «душителя» в Париж. А дальше ты, милая, сама все знаешь!
— Мир, что ты будешь делать теперь?
— Расскажу все в полиции.
— А с этим? — я невежливо указала пальцем на потрепанного Буало.
— А этого отпущу на все четыре стороны. Он все равно отбрешется.
— Лучше и его в полицию. Пусть говорит там, что хочет. Может, они расколют его! Ведь без подтверждения твоих слов полицейские ничем тебе не помогут.
— Наверно, ты права.
Франсуа презрительно фыркнул. Конечно, у такого крупного агентства, как «Консул», столько лет занимающегося неблаговидными делами, серьезные связи с правоохранительными органами. То есть с некоторыми людьми, сидящими в креслах управления по борьбе с организованной преступностью или как там у них это называется.
Мир вызвал полицию. Франсуа даже не пытался сопротивляться. Его спокойствие было подозрительно. Конечно, что может поделать русский бизнесмен, не обладающий ни особыми средствами, ни связями! Смогут ли его защитить от очень могущественных противников? Все эти сомнения так и повисли в воздухе. Неприятной была также мысль, что убить этого самого русского бизнесмена еще проще. Нас снова охраняли бравые полицейские.
Разбирательство продолжалось несколько месяцев. В результате, как и предполагалось, Франсуа Буало был отпущен за отсутствием доказательств его причастности к делам мафии. Через два дня после его освобождения труп детектива выловили из Сены. Над нами сгущались тучи. Но молния ударила с другой стороны.
Глава 33
Как-то к вечеру, когда я по обыкновению предавалась безделью, позвонила Мишель. Она сказала, что Миру внезапно стало плохо и его увезли в клинику доктора Мортона, того самого, который лечил в свое время меня от депрессии.
— Как плохо? Он отравился?
— Лена, не волнуйся. — У Мишель был такой голос, что ее совет выполнить было просто невозможно. — С ним все будет хорошо. Просто закружилась голова, пошла носом кровь. Давление, наверное. Не звони ему на мобильник, он забыл его у меня на столе.
— Я сейчас поеду туда.
— Подожди меня! Я заеду за тобой. — Мишель бы отправилась за шефом на край света. Нет, она не была влюблена в него, ничего такого. Просто француженка была очень общительной и дружелюбной дамой. Она мечтала выйти замуж за состоятельного человека, и Мир ей в этом желании потворствовал. Он намеренно оставлял перспективных, с точки зрения Мишель, кандидатов с ней наедине на несколько минут, пока она подавала кофе и могла продемонстрировать себя во всей красе, брал с собой на различные обеды и ужины, где она имела возможность встретить свою судьбу, отпускал пораньше с работы на свидания. Такое отношение к кому-либо со стороны практичного и прагматичного Мира было мне внове, но, может, он тоже немного менялся с годами? Может, личные отношения постепенно становились важными для него? Не знаю. Между нами уже давно все было в прошлом. Сохранились симпатия, уважение, взаимная поддержка. Но моя безумная любовь, кажется, убила сама себя. Теперь каждый жил своей жизнью. Мы даже негласно поделили дом: ему принадлежали гостиная, столовая и кабинет, а мне — второй этаж. Он приводил своих гостей, иногда даже не приглашая меня спуститься, но всегда заранее предупреждая о нашествии посторонних. У меня часто ночевали подруги, живущие в самом Париже и жаждавшие тишины и свежего воздуха пригорода.
Мишель должна была подъехать через сорок минут. Поля в Париже не было, он был в Испании, по делам.
Что мне взять с собой? В России надо иметь при себе белый халат и сменную обувь. Может, позвонить доктору Мортону? Вот именно! У меня был личный телефон доктора. Это была почти единственная моя привилегия во французской жизни, и то потому, что у доктора Мортона больше не было пациенток, съехавших с катушек после убийства своего похитителя.
В кабинете доктора никто не отвечал. Я перезвонила его секретарше.
— Доктор Мортон с больным.
— Кто этот больной? Это мсье Шахов?
— Да.
— Что с ним? Я мадам Шахова.
— К сожалению, я не знаю. Извините, мадам, но ваш муж только поступил к нам и сейчас сдает необходимые анализы.
— В каком он состоянии? Меня пустят к нему?
— Извините, не знаю. В любом случае, приезжайте. Вы сможете поговорить с доктором.
Про сменные тапочки я спросить забыла. Не успела положить трубку на рычаг, как услышала автомобильный сигнал. Это приехала Мишель. Я выбежала из дома, держа в руках пальто.
Доктор Мортон не пустил меня в палату Мира.
— Он спит сейчас. Я дал ему снотворное.
— Что с ним? — Мы шли по длинному белому коридору клиники. Мортон поддерживал меня под руку, хотя я в этом абсолютно не нуждалась.
— Возможно, переутомление. Сейчас рано об этом говорить. Завтра у меня будут результаты анализов, и я все вам скажу. Ваш муж — трудоголик. Это диагноз. Образ жизни, который он вел последние десять лет, — чистое самоубийство. Он должен отдыхать, должен заниматься спортом. Поймите, ваш долг жены объяснить ему это.
Я улыбнулась. Вспомнила слова Франсуа Буало: «Вы, русские, не поддаетесь разработке».
— Доктор, вы судите с позиции европейского человека. Вы привыкли к размеренной жизни и разумному отдыху. А знаете ли вы, как живут в России? Знаете ли вы, сколько работают в России? А сколько работали русские, пока строили коммунизм? Думаете, легко строить коммунизм? Плюс содержать на своей шее коммунистические партии всего мира? Вы пробовали? Нет. И знаете, что чувствуют сейчас русские, жившие при социализме, работавшие как проклятые? Они скучают по прежним временам. Вот так.
Не знаю, зачем я все это ему сказала. Как-то стало меня все раздражать! Надоело мерить свою жизнь по чужим меркам. Доктор Мортон остановился посреди коридора и стал рассматривать меня, будто видел впервые.
— Извините, — сказала я. — Что-то меня занесло. Вы Миру скажите, что отдыхать надо. Меня он давно не слушает.
Мортон все смотрел на меня.
— Почему вы рассматриваете меня? — Я уже смутилась окончательно. — Что-то не так?
— Мне кажется, — не отрывая взгляда от моего лица, произнес Мортон. — Мне кажется, я теперь понимаю, почему ваш муж так любит вас.
На секунду-другую я превратилась в соляной столб. Но потом поняла — обычная вежливость. Немного углубленная, но обычная.
— Вы путаете, — ответила я. — Это я его любила. А он меня — никогда. Но это неважно. Он все равно много значит для меня, даже сейчас. Я очень волнуюсь за него.
— Поезжайте домой, Элен. Завтра мы с вами встретимся и поговорим.
Я подчинилась.
Глава 34
На следующий день, сидя с утра пораньше в палате мужа, я размышляла над простым вопросом: «Почему?» — и не находила сил для ответа. Оказалось, что Мир смертельно болен. Он сгорал, как свеча. Ему осталось не больше месяца жизни.
Мир уже все знал. Он принял дурные новости спокойно. Только на минуту закрыл глаза и полежал так молча. И снова потряс меня до глубины души. Держаться с таким достоинством на пороге смерти! Сколько знаю его — столько удивляюсь!
Сейчас он открыл глаза и начал раздавать поручения. Спокойно, будто и не он умирает, Мир говорил о счетах, аренде, сделках. Завтра приедет Поль, он займется ликвидацией дела во Франции, а я должна буду заняться тем же в России. Вырученные деньги пойдут на счет клиники доктора Мортона, в благотворительные фонды России и на мой счет. Он много еще чего успел сказать по делу, пока сиделка не выставила меня за дверь.
— Придете к вечеру. Сейчас больному необходим покой.
Мне хотелось спросить, зачем ему покой? Ведь он все равно умрет, ничто ему не поможет, никакой покой. Однако пришлось подчиниться, да и надо было выполнять поручения Мира. Может, это и неправильно, может, и лучше было оставить все как есть, а уже после его смерти заниматься делами. Обычно люди так и поступают. Ведь, в конце концов, случаются же чудеса: кто-то выздоравливает при самых тяжелых диагнозах, и бывают медицинские ошибки. Может, и мне надо было вести себя иначе, не так разумно, надеяться на чудо, молиться, утешать больного. Только ведь Мир не был обычным человеком, он не любил обмана, он смотрел прямо в лицо смерти, и оно его не пугало. Прежде всего — дела. Он должен привести все в надлежащий вид. Он должен успеть, и я помогу ему.
В своих чувствах я предпочитала не разбираться. Я боялась увидеть в глубине своей души Нечто, которое напугает меня. Холодное пространство, родившееся от ледяных глаз Мира. Что-то вроде облегчения от смерти когда-то любимого человека. То, что страшнее любого горя. Мне казалось, замерзшая пустыня поселилась во мне, выморозила все живое, и я больше никогда не смогу почувствовать жизнь. Вот только Мир решил иначе.
Находясь в больнице, он завел традицию: войдя в палату, я должна была целовать его. Потом садиться рядом на стул и брать больного за руку. Потом говорить о делах, потом обедать с ним и уходить, чтобы выполнить новые поручения. Вечером возвращаться на некоторое время, снова целовать и садиться на стул рядом с кроватью, снова говорить о делах. Так он хотел. Между прочим, это было удобно: никаких чувств, никаких лишних эмоций. Часто со мной приезжал Поль. Он очень удивлялся, что я совсем не плачу. Знал бы он, как мне холодно в этой вечной мерзлоте! Что же делать, если нет слез, которые могли бы ее растопить? Дома я тоже была занята — звонили мои подруги. Им было интересно, что я чувствую, прежде чем стану богатой вдовой.
На самом деле предполагалось, что я вернусь в Россию после смерти Мира. Что там делать? Как жить? Непонятно.
В течение трех недель почти все было улажено. Я пришла утром, рассказала обо всем, что сделала я и что сделал Поль, и стала ждать новых инструкций. Мир лежал, откинувшись на подушки, он был бледен, с синими кругами под глазами. Я попыталась вспомнить, как он выглядел раньше, и не смогла. Последнее время, до болезни, внешний вид мужа мало меня интересовал. Вспомнился разговор, подслушанный мной недавно в лифте. Две дамы, разговаривая, вошли в лифт, и одна из них продолжала говорить:
— … знаешь, все же больше всего меня поразил запах. Запах смерти ни с чем не перепутать! Человек может выглядеть великолепно, но запах выдает.
Сейчас я невольно принюхивалась к Миру — как пахнет смерть? Но ничего неприятного не ощущала. Смерть не может пахнуть одеколоном и… сигаретами (где это он курил? Кто ему разрешил курить в больнице?), свежим постельным бельем, свежими газетами, кофе, немного лекарствами. Может, он пользуется привилегиями на правах приговоренного к смерти? Скорее всего так.
— Ты смотришь на меня, как на музейный экспонат, — сказал Мир.
Он, видимо, был прав. Я отвела глаза. Он выдал неожиданный комплимент:
— Ты сегодня такая свежая! Хорошо спишь?
— Нормально, — ответила я безлично.
— Вот и чудесно, — улыбнулся Мир, все же он был бледноват. — Я боялся, что тебе будет неприятно одной в доме.
— Мне неприятно, но это мелочи.
Он потянулся рукой к моему лицу, я невольно отстранилась. Мир снова улыбнулся, будто своим мыслям, но руку не отвел, а приподнялся на постели и дотянулся до моих волос на лбу. Там, под густой челкой, скрывался шрам. Шрам, который оставила на мне моя любовь. Я больше не отстранялась. Мир убрал челку со шрама и коснулся его холодными пальцами. Пришлось взять себя в руки, чтобы вытерпеть это прикосновение. Мир касался не только кожи, но и души. Я отвела глаза, а он тихо сказал:
— Прости меня за это. И вообще прости. И на будущее прости. Твоя жизнь теперь не скоро войдет в колею.
— Я не обижена, и прощать мне вроде нечего. — Конечно, все мои слова были не совсем искренни, но ведь я стояла у постели больного, точнее, умирающего.
— Я никогда не пытался обидеть тебя преднамеренно.
Вот это правда! Ты настолько не любил меня, что тебе даже никогда не хотелось причинить мне боль, чтобы я почувствовала твою любовь. Я тоже ни разу не попыталась так сделать, но ведь я не смогу добраться до твоего сердца. Чем мне было задеть тебя? Физически ты намного сильнее, а морально слишком неуязвим. Ты всегда защищен, всегда в броне неприступности. Впрочем, это уже совсем неважно.
— Я знаю, — ответила я.
— Поцелуй меня, — попросил он.