На улице ошарашенная мама стала трясти меня и радостно причитать:
— Ты заговорила, я знала, что доктор Мортон поможет! Какое счастье, надо немедленно сообщить Сержу. Он будет рад! Какое счастье!
Я обняла маму и постояла так, ожидая конца всем излияниям. Потом молча остановила такси, и мы поехали домой. Завтра мы будем в России.
На следующий день, с утра пораньше, прибыл Серж Дюваль с букетами, подарками, поцелуями. Мама жестами пыталась объяснить, что я говорила вчера. Она показывала на меня, на свой рот, на себя, на свой рот, Дюваль смотрел на нее как баран:
— Что такое, мадам? — вопрошал он по-французски. — Что с Элен? У нее болит рот? Нельзя целоваться? — Кому что! Дюваль жаждал страстного прощания. — Элен, что происходит?
— Лена, ну скажи ты ему! Ну, со мной не хочешь говорить, но скажи человеку, что произошло!
Вся эта суета утомляла. Мне вообще было нехорошо. Всю ночь я прометалась, пытаясь заснуть, пытаясь хоть на пару часов выбросить из головы дурные мысли. Таков уж наш менталитет — мы верим докторам, и я тоже боялась поверить. Он сказал, что Мир умер! Но я видела его живым. Почему бы не сказать мне правду! Я же живая, мне же больно. Утром сердце билось в горле, пот прошибал каждые пять минут, голова кружилась и ломило все тело.
Нет, нет! Мир жив. Я сейчас поеду в Россию, закончу там дела и вернусь назад, чтобы искать его. Найму детективов, пойду в полицию, сделаю все, что только возможно. Я найду его, даже если он прячется именно от меня.
Всю дорогу до аэропорта я держала Дюваля за руку. Перед расставанием отвела чуть в сторону и бросилась на шею. Для этого мне пришлось довольно высоко подпрыгнуть, но надо было, чтобы он меня не забыл, да и объятия с Сержем всегда были приятны. Он держал меня на весу, а я поцеловала его красивые губы, потом потянулась к мочке уха и, нежно лизнув ее, с силой прикусила. Дюваль, не ожидавший столь сладкой для него ласки, ахнул и содрогнулся всем телом. Я высвободилась из его вдруг ослабевших рук и, трижды оглянувшись, пошла к маме. Он стоял на фоне светлой стены, закусив нижнюю губу и держась за мочку уха. На его пальцах была кровь. Я улыбнулась жениху, он слабо махнул рукой. Мама недоуменно наблюдала эту сцену.
Чем ближе самолет подлетал к родине моих предков, тем глубже я впадала в депрессию. Она была похожа на рваный туман, сквозь который мы летели. Все гуще, все плотнее. В Москве мы пересели на другой рейс, чтобы оказаться в родном городе. Я уже почти ничего не видела вокруг. Вселенная для меня уменьшилась до двух рыжих чемоданов из натуральной кожи, подаренных, конечно, Сержем Дювалем. Все вокруг было неживым, все происходило не со мной. Мой дом там, где дом моего мужчины, а здесь нет моего мужчины и нет дома.
Однако меня ждали дела. Надо было выполнять распоряжения Мира. Четкие, подробные, безапелляционные. Я остановилась в гостинице. Мне лучше было одной, тем более что телефон трещал не умолкая, аккумулятор мобильника полностью разряжался уже к вечеру. Мне пришлось заговорить, и это было мучительно тяжело.
Дела в офисе после известия о гибели генерального директора шли совсем по-русски: офис разворовали вплоть до скрепок. Директор русской «Лозы» Игорь Лавренев изображал шок от происходящего, но, как показала проверка, сам прикарманил около десяти тысяч долларов и джип, купленный Миром для дел фирмы в провинции, где могли проехать только лошадь с повозкой и внедорожник.
Я изобразила дуру и торжественно, при всех сотрудниках, подарила ему уже украденную машину. Игорь сначала растерялся, а потом сказал «спасибо». Десять тысяч долларов вернуть так и не удалось. «Ничего, — подумала я, любуясь на жирный затылок Лавренева. — Вернется Мир — и ты свое получишь!»
В Гродине, среди людей, знавших меня с детства, на меня смотрели как на Чудо-Юдо. Мама уже раззвонила о моем новом женихе — французском аристократе и миллионере. Надо было, конечно, предупредить ее, чтобы не говорила ничего такого, но я сразу не сообразила, а теперь было поздно: это был звездный мамин час. Только бабуля портила ей кайф, брюзжа:
— Чему ты радуешься? Он же буржуй! Деньги наворовал! Живет, людей обдуривает! Тут людям есть нечего, а они дворцы собакам строят!
Никогда не видела у Дюваля дворца для собаки, но объяснять что-то бабуле бесполезно. Мама смотрела на меня, я — на нее, и мы дружно хихикали.
Мое предстоящее замужество стерло из памяти людей то, что в данный момент я являюсь вдовой. Смерть Мира принесла мне проблемы со здоровьем. Но знакомые только спрашивали у мамы, не беременна ли я, ведь я такая бледненькая и задыхаюсь! Всякое недомогание молодой женщины связывается с ее репродуктивной системой.
Люди оценивали мои простые вещи — джинсы, водолазки, свитера, рубашки, майки — и удивлялись, неужели я не могла одеться получше. Уже наступила зима, и я привезла с собой свое черное длинное пальто и вязаную шапочку, которые носила уже третий сезон. Пару лет назад, когда у меня начался период безделья и растрат, я купила себе красивую шубу из голубой норки, шикарную, по мнению моего окружения из русских жен парижских бизнесменов средней руки. Но как-то мало носила эту вещь и не стала тащить ее в Россию, чтобы все обзавидовались. Наверно, как раз надо было, потому что черное пальто просто резало соседям глаза. Мама передавала мне их слова: «Что же это, банкир ей и шубку не прикупил!» Меня особенности местного менталитета напрягали, раздражали и отталкивали. Будучи вообще довольно закрытым человеком, я жаждала просто покоя, тем более что душевное состояние было весьма сложным. Я специально поселилась в гостинице, чтобы иметь возможность бывать одной хоть несколько часов по вечерам.
Никак не подняла настроение и трагическая новость. Оказывается, шесть месяцев назад умерла Элла. Я узнала об этом от ее матери, Натальи Павловны, позвонив к ним домой. Женщина очень удивилась, что я не знала о смерти ее дочери, но, думаю, моя мама просто побоялась расстраивать меня. И вправду, лучше бы мне было этого не знать! Красавица Элла — легкая, цветущая, нежная. Меньше всего ей подходило слово «смерть». Какая я дура! Почему я не поддерживала связь с лучшей подругой! Почему не узнала, не приехала, не попрощалась! Как я могла быть такой эгоисткой!
— Рак, — сказала мама Эллы. — Сначала рак груди, сделали операцию, провели лечение. На повторный курс мы ездили в Москву, вроде бы все было в порядке! Потом что-то анализы плохие, стали обследоваться, а уже метастазы пошли, и за три месяца она сгорела! Лучше бы я умерла!
— Что же вы не сообщили, когда она заболела! Мы бы устроили ее в клинику в Париже! Там бы она поправилась!
Эллина мама помолчала, а потом сказала, как рубанула:
— Так ведь твоего мужа не вылечили!
Я настолько убедила себя, что Мир жив и здоров, что глупо спросила:
— При чем тут Мир? — И осеклась.
— Ну, ладно, я ляпнула, не подумав, ты прости меня. Знаешь, рак — такое дело коварное. А здесь вот Азочка осталась. Тяжело нам с ней, я уже не справляюсь.
— Азочка — дочь Эллы?
— Ну да. Уже в школу ходит. В честь отца Элла ее назвала — Франсуаза!
Боже мой, да ведь Азочка — родная дочь Франсуа Буало! Теперь девочка круглая сирота.
— Леночка, ты там, в Париже, его не встречала?
— Встречала. Умер он. Уже год назад.
— Что творится. — Голос моей собеседницы задрожал. — Молодые умирают. И Элла, и муж твой, и дети моей сестры, — она говорила о Жоре и Альбине. — И этот Франсуа, хоть и не мальчик, а все же рано ему еще. Что с ним случилось?
— Под машину попал, — соврала я. Не говорить же правду!
— Лучше бы мы, старики… — горестно произнесла мать, потерявшая своего ребенка. — Вот у нас дедушка живет, и ничего ему, а Азочка сирота!
— Такова жизнь, — сказала я. Вдаваться в подробности, кто жив, а кто — нет и почему, я не желала. — Можно я приду на Азочку посмотрю?
— Конечно, Леночка, приходи!
Ребенок Эллы и Франсуа был удивительно похож на них двоих: пухленькая, как полноватый Франсуа, рыженькая, как Элла, с бесенятами в хитрых, как у Франсуа, глазах и женственная, несмотря на юный возраст, как красавица Элла. Мне она сразу понравилась. Я принесла в подарок самую большую куклу, которую нашла в магазинах, и девочка стала доверять мне как родной.
Еще я принесла довольно крупную сумму денег. Наталья Павловна не стала кокетничать и благодарно приняла подарок. В комнате, обставленной еще во времена нашего с Эллой детства, царил порядок. На полках красовались фото Эллы. Он любила фотографироваться, что неудивительно при ее внешности. Я постояла возле одной из них, сделанной тогда, когда Мир был лишь моей мечтой и вся жизнь была впереди. Нырнув на долю секунды в прошлое, я вдруг впервые за время после исчезновения мужа заплакала. Мне было жаль Эллу, Азу, я тосковала по Миру. Уже не каменная, а свинцовая плита придавила мне грудь.
— У вас есть валидол? — спросила я у Натальи Павловны и села прямо на ковер.
— Ты поиграешь со мной? — спросила у меня Аза, когда наши глаза оказались на одном уровне.
Глава 43
Ликвидация фирмы «Лоза», слава богу, не была бесконечным мероприятием. Я вполне справлялась, в каждой, буквально каждой ситуации равняясь на Мира. Что бы сказал Мир? Что бы сделал? У меня не было его деловой хватки, но все же удалось спасти немаленькие суммы денег. Я перевела их в швейцарские банки на счета, которые указал мне Мир. Он пояснил в техническом задании, что это счета различных фондов: по борьбе с раковыми заболеваниями, по борьбе со СПИДом, для детских организаций, для детей-сирот. Но я уже не была прежней наивной и безоглядно влюбленной дурочкой. Мой муж, известный в узких кругах хитрец, надеялся провести меня еще разок, но не тут-то было. Пара звонков — и стало ясно, что данные номера счетов никакого отношения к указанным организациям не имеют.
— Он точно жив, — сказала я себе, положив трубку на рычаг. — Мерзавец, меня за дуру держит!
Я стала мучиться по ночам, вспоминая его. То, как мы попрощались, как занимались на прощание любовью, как он курил перед этим. Иногда на меня накатывала истома, вызванная жестокой памятью тела. Я просто физически чувствовала его губы на моей груди, его руки на моих бедрах, звук его смеха преследовал меня, я постоянно ощущала запах табака и туалетной воды, которым всегда пропитывалась его одежда. Доберусь же я до тебя! На этот раз разговор будет очень серьезным. Каким — покажет ситуация, но легким испугом ты от меня не отделаешься!
Печально было мое пребывание в родном городе. На прощание я выполнила данный зарок и пришла на унылое кладбище, где уже семь лет покоились Жора и Альбина. Их могилы были рядом, а третьей за голубой оградкой была могила их матери. Оставалось еще одно незаполненное место — для их отца. Я знала, что, похоронив детей, а потом и жену, глава семейства Марковых (не помню его имени-отчества) женился вновь на местной алкоголичке Валентине. Квартиру Валентины молодожены уже пропили, осталась квартира Маркова — просторная, трехкомнатная, еще хранящая воспоминания о хлебосольном доме, детском смехе, пирогах к Новому году и горе, которое принесла с собой в их дом невеста сына. Я так и умру с этим чувством сопричастности трагедии, с этим камнем на душе. Даже то, что я знаю правду, не умаляло вины.
Я положила цветы на три могилы и поплелась по грязной дорожке к выходу, вспоминая кладбище, на котором «похоронен» Мир. Ни за что не умру в России! Не хочу лежать в грязи!
Уже были куплены билеты на самолет до Москвы, а оттуда — до Франции. Я прощалась с друзьями. С новыми старыми друзьями, относившимися теперь ко мне довольно не по-дружески. В глаза дарились улыбки, а за спиной перемывались кости. Мне было обидно, я злилась. Наверное, не появлюсь на родине еще семь лет.
Мама не могла поехать со мной, но твердо решила, что навестит молодую семью (это меня и Сержа Дюваля) через год. Я не возражала, хотя предполагала совсем иной исход событий. В тот вечер мы сидели за столом в отчем, точнее, в бабулином доме за прощальным ужином. Мама нажарила картошки, как я люблю, достала домашние соленые огурцы, помидоры, салаты из баклажанов, болгарского перца и прочих даров лета. Я накупила всяких дорогих вкусностей: колбаски, сыра, оливок, без которых уже жить не могла, свежих овощей и огромный торт на сладкое.
Стол выглядел великолепно, только вот разговор не клеился. Бабуля ругала новомодные деликатесы, вспоминала прежние времена, в которых причудливо сплеталось «не было у нас разносолов и жили как-то лучше, веселее» и «вот в магазинах все было и дешево». Я давно не пыталась разобраться. Кто знает, что со мной будет в ее возрасте. Хотя, судя по заключению доктора Мортона, до ее возраста мне уже не дожить. Ну и ладно! Может, лучше прожить, как я живу: насыщенно, пусть и не всегда спокойно и счастливо?! Я влюбилась в самого лучшего мужчину в мире, он стал моим мужем, и я почти потеряла свою любовь, а теперь она вернулась. И я почти потеряла своего мужчину, но скоро верну его. Я увидела самый красивый город в мире, и влюбилась в него, и жила в нем, а теперь у меня есть шанс снова увидеть его. Мучаясь, страдая и плача, я живу, а что видят другие, те, кто останется здесь на долгие годы, до конца жизни?
Так я рассуждала сама с собой в тот вечер, последний вечер в кругу своей семьи. И уже предчувствовала Париж, его воздух, букет от Сержа, встречу с Мишель и Полем. Странно, но эти люди, с которыми я не училась вместе в школе, не писала записки мальчикам, не мечтала о будущей встрече с принцем, не удирала с лекций в институте, не напивалась впервые с непривычки портвейном, эти чужие французы были мне теперь ближе и понятнее бывших одноклассников и однокурсников. Думаю, все дело в Мире. Это он связал меня с этими людьми, и отблеск чувства, которое я испытывала к нему, лег и на мое отношение к ним.
В аэропорту меня встречала огромная служебная машина Сержа. Сам жених отбыл по делам в Бельгию, а мне оставил предсказуемый букет и хорошенький мобильный телефон с откидной перламутровой крышечкой. Через полчаса аппаратик мелодично засвиристел. Конечно, Серж осведомлялся, как я долетела.
— Отлично, спасибо, милый!
— Как чудесно снова слышать твой голос, Элен. Я просто таю от его звука!
— Ты очень романтичен, Серж. Когда вернешься?
— Только к уик-энду. Сгораю от нетерпения увидеть тебя!
— Я тоже. Пока!
— Целую тебя, милая. Мой номер внесен в память твоего телефона под цифрой один!
— Чудесный телефон, спасибо. Пока.
Если бы я не оборвала разговор, он бы продлился до вечера. Конечно, в отличие от экономного Мира, Дюваль не считал секунды, но я уже устала от излияний. Надеюсь, я не обидела его!
Размышления поинтереснее вытеснили мысли о женихе. Что сейчас предпринять? Обратиться к частному детективу? Пойти в полицию? Как искать Мира? Единственный след, явно указывающий на обман во всей этой истории с самоубийством Мира, это клиника Мортона. Доктор все знает, но выставляет меня сумасшедшей и не говорит правды. Кто-то из персонала должен быть в курсе! Ну хоть один человек! Например, Изабелла. Ну да, Изабелла! Она доверенное лицо Мортона, недаром, как только что-нибудь случается, доктор вопит: «Изабелла, скорее!» Она должна все знать. Но как же мне выпытать у нее правду? Я не знаю, что она за человек, какие у нее слабости, можно ли ее купить? Можно попробовать купить. А заплатит сам Мир. Кое-какие суммы еще не переведены в Швейцарию, и они мне пригодятся.
Шофер Сержа привез меня в тот самый интимный загородный домик, который был представлен мне в свое время как фамильная резиденция Дювалей.
Пройдя по комнатам, я вспомнила, как собиралась отомстить мужу за шашни с сиделкой, как разгадала его игру и как отомстила, снова сыграв на руку пройде Миру. Французская земля питала меня оптимизмом, но воспоминания как злые призраки стали носиться вокруг моей бедной головы. Я села на стильный ковер посередине шикарной гостиной, выдержанной в оранжево-зеленых цветах, и заплакала.
Глава 44
На следующий день я позвонила в клинику доктору Мортону, только набрала не личный номер доктора, а телефон его помощницы Изабеллы. Она ответила.
— Изабелла, это мадам Шахова. Здесь у меня бумаги мужа, он завещал вашей клинике большую сумму, вы уже ее получили?
— Да, конечно, весьма признательны.
— Чудесно, но здесь есть парочка нюансов. Надо бы посоветоваться с вами лично. Доктора Мортона беспокоить не надо! Не могли бы вы встретиться со мной где-нибудь в городе сегодня вечером, после работы?
Изабелла ничего не заподозрила. Она ставила интересы и дела клиники превыше всего, поэтому встречу назначила на сегодня, на семь вечера, в кафе недалеко от больницы.
Я прибежала в кафе заранее, чтобы занять столик в уединении. Заказала легкий, но изысканный ужин и стала ждать, волнуясь и перебирая варианты разговора. Помощница Мортона появилась ровно в семь часов. Я не сразу узнала ее, потому что привыкла видеть в медицинском белом халате, а сейчас на ней был красный, весьма сексуальный, хоть и деловой, костюм. Оказывается, она была привлекательной женщиной: каштановые густые волосы, темные, влажные глаза, оливковая здоровая кожа.
Обратив внимание на ее внешность, я нечаянно вспомнила, что кто-то из общих знакомых говорил, будто Изабелла — любовница Мортона. Скорее всего, это правда. Я когда-то видела мадам Мортон, и впечатления у меня остались самые неприятные. Просто надутая жаба, и больше ничего. Устоит ли мужчина, которого поджидает дома каждый вечер этакое земноводное, перед смуглым соблазном тела Изабеллы? А если так, то что мне от этой ситуации? Помощь или препятствие? С одной стороны, служебный роман указывает на то, что у медички есть чувства, и ее можно разговорить, разжалобив своей историей любви. Но, с другой стороны, возможно, она предана своему шефу не только телом, но и душой и ничего мне не расскажет. Насколько предана? А может, у меня есть такая сумма в распоряжении?