– Госпожа Туманова, – сухо ответил слуга, – не стоила даже мизинца моего бедного хозяина. Кроме того, вам, наверное, неизвестно, что они расстались.
– Но ведь кто-то же похитил ключ от черного хода! Что, если некто навестил вашего хозяина, украл ключ, а потом ночью забрался в особняк? Или граф сам пригласил кого-нибудь… ненадолго… допустим, какую-нибудь особу, не внушающую особого доверия…
Мысль Амалии следует признать вполне логичной. Неподалеку развеселая площадь Пигаль, где можно найти развлечения на любой вкус. Может, оставшись один, граф решил использовать свою свободу?
– Я понял, что вы имеете в виду, сударыня, – медленно заговорил Савельев. – Но в доме не было женщины, я точно знаю.
– Откуда? – с любопытством спросила баронесса.
– Потому что я бы заметил, будь дело иначе. И сказал бы комиссару. Видите ли, любая женщина оставляет следы. Запах духов, след помады на бокале, какая-нибудь тряпочка…
– Вы совершенно уверены в том, что в ваше отсутствие у графа никого не было? Что он ни с кем не встречался, никого не приглашал…
– О да, сударыня. Я же видел посуду, которой хозяин пользовался, а вся остальная на местах. И в ванной тоже все в порядке. Ну полотенца и все такое… Нет, он был в доме один, и никто его не навещал.
«Любопытно…» – усмехнулась про себя Амалия.
– Вы не возражаете, если я осмотрю дом? Я бы хотела начать с черного хода.
Где-то в одной из комнат зазвонил телефон.
– Газетчики, – пояснил Савельев. – И вчера, и сегодня… Покоя не дают. Сюда, сударыня…
Черный ход выходил в коридор, который вел мимо кухни. «Я иду тем же путем, что и убийца, – подумала баронесса. – Надо попытаться понять ход его мысли. Раз у него был ключ, логично предположить, что он явился отсюда. Ну и что это нам дает? Да ровным счетом ничего! Тоже мне, реконструкция преступления…»
– Где преступник взял орудие убийства?
– В гостиной на первом этаже.
Амалия вошла в гостиную. Моя героиня придерживалась мнения, что обстановка может многое сказать о человеке, но пока ничего особенного о графе Ковалевском она, находясь в его доме, не узнала. Вокруг – красивые вещи: часы, картины, мебель. Но это умеренная, прохладная красота, то, чем принято восхищаться, и только. Никакого модерна, никаких ярких тонов, все выдержанно, воспитанно и благопристойно. Очаровательная картина Больдини, очаровательные консоли, очаровательные часы на камине – подобное можно увидеть в десятках, если не сотнях парижских особняков.
Значит, убийца вошел в эту комнату, взял кочергу и…
Или он вернулся за ней позже?
– Проводите меня в спальню, – попросила баронесса.
Чтобы добраться до спальни, надо было подняться по широкой лестнице на второй этаж и миновать несколько комнат. Слуга с любопытством поглядывал на гостью. Та молчала и хмурилась.
У двери спальни Савельев остановился.
– Вы непременно хотите войти, сударыня?
– А вы считаете, мне предстоит нелегкое зрелище?
– Полагаю, нет. Когда полиция меня отпустила, я вызвал людей, и они за плату все там убрали и вычистили.
– Тогда тем более мне нечего опасаться, – ответила Амалия без улыбки.
Однако в глубине души баронесса была недовольна тем, что не успела застать место преступления в его изначальном виде. «Если бы не Миша, я бы попросила у Папийона полицейские фотографии… А впрочем…»
Огромная кровать с высокой спинкой, до сих пор лежит старый выпуск «Фигаро» на столе у изголовья, на окнах – тяжелые занавеси синего бархата, в углу – ширмы в восточном стиле. Зеркало занавешено.
– Граф лежал в постели? – на всякий случай спросила Амалия.
Кивок.
– Может быть, проснулся, услышав шум?
– Нет, – твердо ответил Савельев. – Я слышал разговоры полицейских. Руки хозяина лежали спокойно, как сказал врач. Он умер во сне, даже не успев понять, что происходит. – В голосе слуги зазвенели слезы, мужчина отвернулся и пробормотал: – Простите…
Итак, некто вошел, взял на первом этаже кочергу и поднялся наверх. «Безусловно тут предумышленное убийство, – сказала себе баронесса. – Преступник с самого начала намеревался убить графа».
– Куда ведет эта дверь? – спросила Амалия, указывая на маленькую створку в глубине комнаты.
– Там ванная комната Павла Сергеевича, сударыня.
– Можно взглянуть?
– Да, если вам угодно. Но ничего особенного в ней нет.
Верная своей привычке осматривать все, Амалия проследовала в ванную. И подумала, машинально отмечая образцовый порядок, в котором были разложены на полках различные предметы: «А покойный граф был педантом. И имел педантичный, недобрый, насмешливый ум».
Судя по всему, ванная была лет тридцать-сорок назад переделана, очевидно, обычная комната – наружу выходило небольшое окно, закрытое ставнями.
– Тут под лоханью вода, – заметила баронесса, указывая на небольшую лужицу, почти незаметную от входа.
– Прошу прощения, недосмотрел, сударыня. Наверное, натекло, когда мыли место преступления. Нанятые мной люди долго тут все убирали…
Амалия вернулась в спальню, думая уже совсем о другом.
– Драгоценности были в спальне?
– Да, вот здесь. – Слуга показал. – Еще пропала фарфоровая фигурка из библиотеки.
– А библиотека…
– Дальше по коридору.
– Ближе к лестнице?
– Точно. А откуда вы знаете?
Ограбление было для отвода глаз, теперь Амалия окончательно убедилась в этом. Некто убил графа, забрал первое, что попалось ему на глаза, прихватил на прощание фигурку и ушел… Скорее даже убежал, забыв запереть за собой дверь.
– Пройдемте в библиотеку, – попросила Амалия.
Ее подозрения оправдались: фигурка ранее стояла на консоли недалеко от входа.
– Дверь библиотеки была открыта, когда вы вернулись, верно? – спросила Амалия.
Савельев приоткрыл рот, но удержался от удивленного возгласа, только кивнул.
«То есть столик был виден из коридора… Все сходится», – мелькнуло в голове баронессы.
На всякий случай она осмотрела остальные комнаты на втором этаже, но не обнаружила в них ничего особенного. Где-то снова затрещал телефон. Кроме того, снизу донесся нетерпеливый звонок в дверь.
– Вы можете идти, – сказала Амалия, – я сейчас спущусь.
Савельев поклонился и поспешил к выходу. Баронесса медленно последовала за ним.
Красивый и холодный дом, сказала она себе. Каков дом – таков и хозяин. В сущности, все сходится. Убийца – импульсивный и не слишком умный человек. Кроме того, раньше он не убивал. Не о чем и волноваться: раз это непрофессионал, Папийон отыщет его в два счета…
Тут ее внимание привлек громкий женский голос:
– Пустите меня! Вы не имеете права меня задерживать!
– Но сударыня… – лепетал слуга. – Сударыня…
– Он мой муж! Я имею право его видеть!
Женщина, стоявшая в дверях, не то что оттолкнула Савельева как досадную помеху, ненужное препятствие – у Амалии создалось впечатление, что она просто прошла сквозь него, как нож проходит сквозь воду. Незнакомка сделала несколько шагов, но увидела на верху лестницы баронессу и застыла на месте.
– Кто вы такая? – хрипло вскричала женщина. – Что вам здесь надо?
Савельев почтительно кашлянул.
– Это госпожа баронесса Корф… Ее сын был знаком с Павлом Сергеевичем.
Миг – и лицо женщины разгладилось. Она явно сделала над собой усилие, пытаясь казаться дружелюбной.
– Прошу простить меня, сударыня… Мне… я… мне столько довелось пережить в эти дни… Я Екатерина Петровна Ковалевская, – поспешно представилась дама. – А этот… – она смерила Николая гневным взглядом, – лакей не хотел впускать меня в дом!
– Я лишь выполняю распоряжение покойного графа, – почтительно, но тем не менее твердо откликнулся слуга.
Екатерина Петровна повернулась к нему, хотела сказать что-то резкое, однако, очевидно, передумала. Графиня Ковалевская была явно моложе Амалии, но казалась старше – в ее темных волосах сверкали седые нити, на лице пролегли ранние морщины. Траурное платье довершало картину, превращая даму почти в старуху.
– Где он? Я хочу его видеть… Вы не имеете права не пускать меня к нему!
– Павел Сергеевич в столовой, – невозмутимо сообщил Савельев, словно речь шла о живом человеке.
– В столовой? – вскипела графиня, смерив его взглядом. – Вы положили тело в столовой? Ну, знаете ли, любезнейший! Мне всегда казалось, что вы преданы графу до… до не знаю чего… и вы распорядились перенести тело в столовую? Стыдитесь!
– Сударыня, – сухо промолвил Савельев, которого, очевидно, уже начал утомлять разговор с бывшей хозяйкой, – тройной гроб весит немало, а стол в столовой вполне подходит по ширине и прочности. Поэтому я…
– Он уже в гробу? – прошептала графиня. – Заколоченном? Боже, я так спешила… И опоздала! Если бы мой брат не спрятал от меня газеты… Если бы…
Плечи женщины задрожали от сдерживаемых слез.
– Хозяин всегда хотел, чтобы его похоронили рядом с родителями. Поэтому мне пришлось всем заняться, по просьбе Анатолия Сергеевича. За гробом должны прийти сегодня вечером, его погрузят на петербургский поезд. – Слуга машинально бросил взгляд на часы.
Плечи женщины задрожали от сдерживаемых слез.
– Хозяин всегда хотел, чтобы его похоронили рядом с родителями. Поэтому мне пришлось всем заняться, по просьбе Анатолия Сергеевича. За гробом должны прийти сегодня вечером, его погрузят на петербургский поезд. – Слуга машинально бросил взгляд на часы.
– И повезут в вагоне для устриц, – горько усмехнулась Екатерина Петровна. – Как гроб Чехова, да?
– Нет, сударыня. Я заказал отдельный вагон с ледником. У железнодорожной компании есть такой для подобных случаев…
По тону Савельева Амалия поняла, что верный слуга не на шутку задет предположением графини.
– Как это скверно – ужасная смерть вдали от всего, что тебе дорого! – с горечью проговорила Екатерина Петровна. – Боже мой… Я пойду к нему.
И женщина двинулась быстрым шагом вперед – почти побежала. Словно на свидание, мелькнуло в голове у Амалии. На свидание с обезображенным телом, надежно упрятанным в три гроба из ели, свинца и дуба. И еще подумалось: «Почему граф не любил жену? Ведь ясно же, что она-то его любила… И любит до сих пор, несмотря ни на что…»
Следом за Екатериной Петровной баронесса вошла в просторную столовую, обставленную светлой мебелью. Но теперь все здесь казалось мрачным – из-за сверкающего полировкой ящика характерной формы, стоявшего на столе, и наглухо зашторенных окон. Графиня, приникнув к гробу, тихо заплакала. Николай почтительно застыл в дверях. Где-то снова ожил несносный телефон.
– И даже не попрощаться… По-человечески… как должно быть… – бормотала Екатерина Петровна. – Что же они с тобой сделали!
– Скажите, Николай, – шепотом спросила Амалия, – в доме есть водка?
Слуга удивленно воззрился на нее, потом понял, просиял и ответил утвердительно.
После долгих уговоров баронесса повела графиню, осторожно обняв за плечи, прочь из столовой, в маленькую гостиную, где степенно тикали часы, а в книжном шкафу дремали книги в роскошных переплетах. Незаменимый Николай Савельев принес им водки и закусок, чтобы помянуть покойного графа, после чего тактично испарился, словно его тут и не было.
– Скажу вам правду, – начала Амалия после того, как Екатерина Петровна выпила, поплакала и снова выпила, – я здесь главным образом потому, что в убийстве подозревают моего сына.
Графиня энергично тряхнула головой.
– Такого не может быть, Амалия Константиновна! Если полиция посмеет так утверждать, я первая встану на защиту вашего Миши. Я же прекрасно понимаю, что он не мог этого сделать!
– Да? – только и могла вымолвить баронесса, по правде говоря, полагавшая, что ей придется долго убеждать безутешную вдову в непричастности своего сына.
– Разумеется, – кивнула Екатерина Петровна и поправила выбившуюся из прически прядь волос. – Мой племянник воевал вместе с вашим сыном и многое мне рассказывал о том, какой ваш Миша храбрый офицер. И я знаю вашего мужа. – Тут женщина спохватилась, что Корфы разведены, потом вспомнила, что сама тоже разведена, хоть от этого боль утраты не становится менее острой, воинственно закончила: – Я им не позволю!
– Скажите, Екатерина Петровна, – начала Амалия, – вы недавно произнесли фразу: «Что они с ним сделали…» Вы имели в виду кого-нибудь конкретного? У вашего мужа были враги? Кто-нибудь мог желать ему смерти?
– Когда я ехала в поезде, то только о том и думала, – горько усмехнулась графиня. – Конечно же, это она!
– Кто?
– Туманова. Эта… эта…
Екатерина Петровна искала слова, которые могли бы поточнее передать ее отношение к любовнице графа, но не нашла. Или, может быть, те, что приходили на ум, были слишком грубы для уст женщины. Поэтому она махнула рукой и налила себе водки.
– А Туманова это… – осторожно начала Амалия.
– Дрянь! – с отвращением промолвила графиня, откидываясь на спинку дивана, на котором сидела. – Такая же дрянь, как и ее муж. Правда, тот просто ничтожество. Тумановы поженились против воли родителей, когда Марии было семнадцать, кажется. Поначалу все шло гладко, она родила двоих детей… Знаете, – проговорила вдова со страстью, – есть люди, которые все, к чему бы ни притронулись, портят. Вот и у Тумановых все было хорошо, только жить да жить, но обоих потянуло в приключения, которых они вовсе не собирались скрывать. Кончилось тем, что их везде перестали принимать. Тогда мадам уехала в Париж, а муж с детьми остался в имении. Впрочем, по-моему, он там не задерживается, а ездит по окрестным городам в поисках увеселений. Что касается госпожи Тумановой, та жила в свое удовольствие – так, как она его понимала. Несколько раз я видела ее то в театре, то в опере. Ни для кого не было секретом, что она – содержанка, причем самого мерзкого пошиба, и все, что ее интересует, это только деньги. Вы читали «Нана»[9]? Так вот, Нана еще можно понять, потому что бедность толкает на низкие поступки, но Мария Туманова – нечто особенное. Она возомнила, будто мой муж несметно богат, и решила любой ценой его заполучить… Мы в ту пору уже разошлись, но если бы не она, Павел, конечно, вернулся бы ко мне. Ведь раньше-то он возвращался! Однажды чуть не оставил меня из-за… Впрочем, неважно. Я тогда наглоталась опийной настойки, была на волосок от смерти… Глупо, конечно, и унизительно, но мой поступок, похоже, заставил его одуматься.
Баронесса слушала внимательно. Стало быть, женщина, которая пыталась отравиться из-за графа, – его собственная жена. Ну что ж…
– Я была готова на все, чтобы удержать мужа, но эта змея, Туманова, его буквально зачаровала. Я никогда не видела, чтобы Павел был так кем-то увлечен. Еще и сказал мне с насмешкой, что если я покончу с собой, то только избавлю его от необходимости развода. Конечно, я боролась… Только мерзавка на десять лет моложе меня, гораздо красивее и в тысячу раз хитрее. Если бы она попросила его принести ей на подносе мое сердце… я даже не знаю, что бы Павел сделал. Впрочем, у него и так было мое сердце… Даже когда он добился своего и нас развели. Мы перестали быть мужем и женой, но… Но какое это имеет значение, если любишь?
Графиня замолчала.
– И что было потом? – тихо спросила Амалия.
– Я знаю, о Павле говорят разное. – Екатерина Петровна поморщилась. – Верно одно: мой муж никогда не был глуп умом. Конечно, он понял, что Туманова не любит его и никогда не любила. И избавился от нее. А теперь негодяйка избавилась от него – наверняка с помощью кого-нибудь из своих поклонников.
– Да, но какой ей был смысл убивать графа? Если бы женщина что-то выигрывала от его смерти… допустим, имелось бы завещание в ее пользу, или если бы она была его супругой, к примеру…
– Вы не понимаете, – вздохнула графиня. – Мария Туманова – дрянь, которая пойдет на все, лишь бы добиться своего. Я не удивлюсь, если вдруг всплывет завещание, по которому мой муж все оставил ей. Наверняка Урусов поможет его состряпать, если она попросит… Адвокат всегда делал вид, будто терпеть ее не может, но на самом деле достаточно было раз увидеть, как он на нее смотрит, чтобы обо всем догадаться. Нет, я не допущу! – вскинулась графиня. – Я пойду в суд! Не посмотрю, что у него жена и дети, и перед всей Европой покрою его позором!
– Однако Урусов твердо заявил, что никакого завещания нет и в помине, – быстро вмешалась баронесса. – Один вопрос, Екатерина Петровна. Ваш муж знал, что у Тумановой роман с адвокатом? Или их отношения начались уже после того, как граф оставил Марию?
– Она дрянь! – исступленно повторила Ковалевская. – Дрянь! Но как бы она ни была хитра… Мой муж был умнейший человек. Конечно, догадался… Я так думаю…
«Вот, стало быть, почему покойному графу взбрело на ум разорить Урусова, уговорив его купить заведомо убыточные бумаги… – усмехнулась баронесса. – Однако и мстителен был Павел Сергеевич, да-с…» И все же это ничего не давало Амалии, потому что у Марии Тумановой не имелось никакого мотива для того, чтобы избавиться от графа. Разве что уязвленная женская гордость…
– Скажите, у Тумановой есть кузен? Пьер, точнее, Петр…
– Петя Нелидов, – с отвращением ответила графиня, – дальний ее родственник. Влюбленный дурачок, которого мерзавка пришпилила к своей юбке. Мальчик у нее вроде домашней собачки, если не хуже. Только Нелидов беден, а нищие для нее не существуют. Не думаю, чтобы он сумел чего-нибудь от нее добиться. Как же все это гнусно!
Екатерина Петровна горько покачала головой. Амалия стала осторожно расспрашивать ее, не было ли у графа Ковалевского более серьезных врагов, чем содержанка с уязвленным самолюбием, но собеседница отмахнулась от ее расспросов. Поднявшись с места, женщина подошла к комоду и вытащила оттуда альбом с фотографиями.
– Вот Паша в университете… А тут в тот год, когда мы с ним познакомились… Здесь он вместе с братом… Ой, на этом месте была моя карточка, но он ее выбросил…
Графиня заплакала, не скрываясь, и Амалия, чтобы не восстановить ее против себя, стала вместе с ней смотреть фотографии.