— Все так говорят, — вздохнул Крайгенгельт, — и мои дорогие друзья тоже; но, черт возьми, не знаю почему, только женщины меня терпеть не могут и всегда ухитряются выжить из дому еще во время медового месяца.
— Значит, надо продержаться первый месяц, а там, возможно, дослужишься и до пожизненной пенсии.
— Вот это мне никогда не удавалось, — уныло ответил бравый капитан. — Уж какими друзьями мы были с лэрдом Кэстл-Куди — прямо водой не разольешь: я ездил на его лошадях, занимал деньги у него, занимал деньги для него, приваживал его соколов, советовал, как выгоднее заключать пари, а когда ему вздумалось жениться, сосватал ему Кэти Глег, в которой был уверен, насколько вообще мужчина может быть уверен в женщине. И что же? Не прошло и двух недель после свадьбы, как она, словно по накатанной дорожке, выпроводила меня за ворота.
— Успокойтесь, — рассмеялся Бакло, — я, кажется, непохож на Кэстл-Куди, а Люси — на вашу Кэти Глег. Впрочем, нравится вам это или нет, я от своего намерения не отступлюсь. Сейчас меня интересует другое: хотите помочь мне в этом деле?
— Помочь вам! — воскликнул Крайгенгельт. — Да для вас, лучшего из людей, самого дорогого моего друга, я готов босым обежать весь свет. Назовите только — что, где, когда и как надо сделать, и нет той службы, какую я не сослужил бы вам.
— Ну, так вам придется проскакать для меня двести миль.
— Хоть тысячу! Какой же это труд?! Мне это ничего не стоит! Сейчас же велю оседлать коня.
— Подождите. Выслушайте прежде, куда и зачем вас посылают. Я, кажется, говорил вам, что у меня в Нортумберленде есть родственница, некая леди Бленкенсоп. В то время как я был наг и нищ, я имел несчастье потерять ее расположение. Но с тех пор как фортуна начала мне улыбаться вновь, дражайшая леди любезно обратила ко мне свой лик.
— Черт побери всех этих лицемерных потаскух! — воскликнул капитан трагическим тоном. — Вот Джон Крайгенгельт, так это настоящий друг, в счастье и в несчастье. — в бедности и в довольстве; вы это знаете, Бакло!
— Я ничего не забыл, Крайгенгельт. Как же! Я прекрасно помню, что, когда я попал в тиски, вы пытались упечь меня в солдаты не то к французскому королю, не то к претенденту; к тому же, разузнав — вам это, конечно, было известно, — что старуха Гернингтон дышит на ладан, вы не отказались ссудить мне несколько золотых. Ну-ну, не хмурьтесь, Крайгенгельт: я не сомневаюсь, что вы меня по-своему любите, это уж моя беда, если мне сейчас больше не с кем посоветоваться. Впрочем, возвратимся к леди Бленкенсоп; вы, вероятно, знаете, что она очень дружна с герцогиней Сарой.
— Вот как! Дружна с Салли Дженингс! Хороша же ваша тетушка!
— Помолчите и поберегите для другого раза ваши торийские глупости, — остановил его Бакло. — Так вот, я говорю, эта самая моя родственница познакомилась у герцогини Марлборо с леди Эштон, женой лорда-хранителя, или, лучше сказать, леди — хранительницей лорда-хранителя. На обратном пути из Лондона она удостоила визитом леди Бленкенсоп и сейчас гостит у нее в замке на берегах Уансбека. Ну, и так как у этих высокопоставленных леди не принято считаться с мнением мужа в семейных делах, то им заблагорассудилось, не осведомившись о намерениях сэра Уильяма Эштона, обсудить вопрос о браке между Люси Эштон и вашим покорным слугой. Леди Эштон выступила как полномочный представитель дочери и мужа, а тетушка Бленкенсоп без моего ведома защищала мои интересы. Можете себе представить, каково было мое удивление, когда в один прекрасный день мне сообщили, что брачный договор, который в некоторой степени меня касается, почти заключен, прежде чем я дал на то свое согласие.
— Ловко! Только это не по правилам игры! — воскликнул Крайгенгельт. — Ну, и что же вы ответили?
— В первую минуту решил послать к чертям и договор и старых хрычовок-свах, чтобы не совали нос не в свое дело, ну а потом рассмеялся и, поразмыслив, пришел к заключению, что мне предлагают выгодную и вполне подходящую партию.
— По-моему, вы только однажды видели свою невесту.., да и то в маске. Вы, кажется, сами мне об этом говорили.
— Ну и что же?! Она мне тогда очень понравилась. Я не забуду, как Рэвенсвуд обошелся со мною… выгнал из замка и отправил обедать с лакеями, потому что он, дескать, принимал в своей нищей норе лорда — хранителя печати и его дочь. Будь я проклят, если не отплачу ему за эту обиду. Я сыграю с ним шутку похлеще.
— Так и надо! Молодец, — просиял Крайгенгельт, видя, что дело принимает приятный для него оборот. — Если вы отобьете у него красотку, он же лопнет со злости!
— Едва ли, — усмехнулся Бакло. — Его сердце подчинено рассудку и закалено философией — штука, о которой нам с вами, Крайгенгельт, слава богу, ни чего не известно. Но я нанесу удар его гордости, а мне только это и нужно.
— Постойте! — воскликнул капитан. — Теперь я понимаю, почему он так непристойно выпроводил вас из своей полуразвалившейся башни. Вы думаете, он стыдился вашего общества? Ничего подобного! Он просто боялся соперничать с вами.
— Вы думаете, Крайги? Нет, черт возьми! Он гораздо красивее меня!
— Кто — он? — возмутился приживал. — Да он черен, как висельник. Рост у него, конечно, хороший, но, по мне, лучше, когда мужчина не так высок, но зато дороден и бел лицом.
— Чумы на вас нет, Крайгенгельт, — прервал его Бакло, — да и я хорош: развесил уши. Будь я горбат, вы, верно, заявили бы, что горб — лучшее украшение мужчины. Ну, а что касается Рэвенсвуда… Он тогда не посчитался со мной, а теперь я не посчитаюсь с ним, и, если мне удастся отбить у него Люси Эштон, я отобью ее. — Отбить? В два счета. Ваши козыри, пик — раз, пик — два, три — делаем капот. Все взятки ваши.
— Уймите ваше картежное красноречие, Крайги, — остановил его приятель. — Сватовство уже изрядно продвинулось. Во всяком случае, я принял предложение своей родственницы, договорился о приданом, вдовьей доле наследства в случае моей смерти и обо всем прочем. Все решится окончательно, как только леди Эштон возвратится домой. Известно, что она полностью распоряжается и дочерью и сыном. А пока высокочтимые леди просят прислать им доверенное лицо с необходимыми бумагами.
— Клянусь этим вином, ради вас я готов скакать на край света! Хоть до стен Иерихона! Хоть до престола самого пресвитера Иоанна!
— Охотно верю, Крайги, что вы не откажетесь помочь мне в моих делах, в особенности если рассчитываете при этом выгодно устроить свои. Конечно, этот пакет можно бы отправить с кем угодно, но в этом деле у меня на вас особые виды. Постарайтесь в разговоре с леди Эштон как бы невзначай упомянуть о том, что Рэвенсвуд гостит у лорда-хранителя и часто видится с Люси. Вверните, между прочим, что все кругом только и говорят о визите маркиза Э***, которого ждут, чтобы огласить помолвку ее дочери с Рэвенсвудом. Мне очень важно знать, как посмотрит на их шашни леди Эштон. Я не хочу, черт возьми, браться за это дело, если Рэвенсвуд сможет обскакать меня: у него и так много шансов.
— Ну, что вы, мисс Эштон слишком умна... Я в этом убежден, и потому еще раз за ее здоровье. Будь у меня время, я осушил бы кубок, стоя на коленях, а если нашелся бы негодяй, который отказался бы поддержать мой тост, я заставил бы его проглотить собственный язык.
— Потише, Крайгенгельт, вы попадете в общество знатных леди, — наставительно сказал Бакло. — Пожалуйста, попридержите язык и не поминайте черта на каждом слове. Впрочем, я напишу им, что вы человек грубоватый и неотесанный.
— Да, да, — закивал Крайгенгельт, — простой, грубоватый, но честный и прямодушный воин.
— Ну, насчет вашей честности и воинских доблестей позвольте усомниться. Но как бы там ни было, а вы мне нужны: необходимо пришпорить леди Эштон, — Не беспокойтесь! — воскликнул капитан. — Я ее так подхлестну — прискачет сюда галопом, как корова, что мчится, задравши хвост, спасаясь от слепней.
— Да, вот еще что, Крайгенгельт, — продолжал Бакло. — Ваши сапоги и камзол достаточно хороши для трактира, но в гостиную в таком виде войти нельзя. Пожалуйста, обзаведитесь чем-нибудь поприличнее. Вот деньги на расходы.
— Ну, знаете, Бакло… Клянусь честью, вы меня обижаете. Впрочем, — добавил Крайгенгельт, опуская деньги в карман, — раз вам так хочется.., пожалуйста.., я покоряюсь.
— Итак, на коня и в путь, как только будет готово платье. Можете взять гнедую кобылу, черт с вами, дарю ее вам.
— Пью за удачный исход моего посольства! — провозгласил довольный эмиссар, опрокидывая в рот содержимое кружки, вмещавшей не меньше полпинты.
— Спасибо, Крайги. Налейте-ка и мне. Бояться нам нечего. Разве что отец или дочь вздумают заупрямиться. Но говорят, леди Эштон вертит ими, как хочет. Да, будьте осторожны и не оскорбите ее некстати сказанной похвалой якобитам.
— Да, да, она ведь сторонница вигов, приятельница Салли Марлборо. Ну, я, слава богу, не фанатик и, когда нужно, могу служить под любым знаменем. Я сражался в армии Джона Черчила не хуже, чем в войсках нашего Данди или у герцога Берика.
— Вот тут я охотно вам верю, Крайги, — сказал хозяин дома. — Не откажите в любезности спуститься в погреб и притащить бутылочку бургундского тысяча шестьсот семьдесят восьмого года. Оно в четвертой ячейке справа. Знаете что, Крайги, пировать так пировать! Тащите уж полдюжины. Ей богу! Мы сегодня повеселимся всласть!
Глава XXII
Получив новое платье, Крайгенгельт отправился выполнять возложенное на него поручение. Усердно погоняя коня, он быстро совершил свое путешествие и ловко устроил дела патрона, вполне оправдав его доверие. Как доверенное лицо мистера Хейстона Бакло, Крайгенгельт был принят обеими дамами на редкость любезно, ибо, заранее расположенные к незнакомцу, они, как это часто бывает, находили, по крайней мере в первое время, достоинства в его недостатках и совершенства в его пороках. Хотя леди Эштон и леди Бленкенсоп привыкли к хорошему обществу, они во что бы то ни стало желали видеть в друге мистера Хейстона любезного, отлично воспитанного джентльмена и вполне в этом преуспели. Правда, Крайгенгельт был теперь превосходно одет, что, конечно, имело немалое значение. К тому же благородные дамы приписывали его наглый тон честному простодушию солдата, его бахвальство принимали за храбрость, а его дерзости — за острословие. Однако, дабы читатель не обвинил нас в нарушении правдоподобия, так же как и ради оправдания досточтимых леди, мы считаем своим долгом присовокупить, что их проницательный ум был в то время несколько притуплен, а чувство благосклонности, напротив, обострено, ибо по счастливой случайности Крайгенгельт явился как раз в тот момент, когда им недоставало партнера для партии в триктрак, в каковой игре, как, впрочем, и во всех других, наш бравый капитан то ли благодаря умению, то ли благодаря удаче считался непревзойденным.
Убедившись в благосклонности хозяйки дома и ее высокопоставленной гостьи, Крайгенгельт принялся хлопотать о делах своего покровителя. Задача была не слишком трудной, ибо леди Эштон чрезвычайно доброжелательно относилась к этому браку, предложенному леди Бленкенсоп отчасти из добрых чувств к родственнику, отчасти же из любви к сватовству. По мнению леди Эштон, Бакло вполне подходил для ее «ламмермурской пастушки», тем более что он, как утверждали, уже избавился от своих расточительных привычек. Этот брак обеспечивал Люси прекрасное состояние и мужа — достойного сельского джентльмена. Леди Эштон считала, что в этом случае судьба ее дочери была бы устроена самым приличным образом. К тому же, унаследовав поместье Гернингтон, Бакло приобрел значительное политическое влияние в соседнем графстве, где находились также и родовые земли Дугласов, леди же Эштон давно уже лелеяла мысль о том, чтобы ее первенец Шолто был избран членом английского парламента от этого графства, а потому тотчас рассудила, что союз с Бакло поможет осуществить эту заветную мечту.
Крайгенгельт, отнюдь не страдавший отсутствием сообразительности, сразу понял, куда клонятся желания леди Эштон, и повел атаку в нужном направлении.
— Бакло, конечно, и сам мог бы выдвинуть свою кандидатуру в парламент, — заметил он как бы невзначай, — успех обеспечен… Пройдет наверняка. У него среди избирателей два двоюродных брата, шесть дальних родственников, его собственный управляющий и камердинер — все они проголосуют по его указке. Да и другие, кто из любви, а кто из страха, отдадут свои голоса за Гернингтона. Только Бакло так же интересно лезть в первый ряд, как мне играть в подкидного дурака. Жаль, что некому помочь ему добрым советом и подсказать, как лучше употребить свое влияние.
Леди Эштон внимательно и благосклонно выслушала слова капитана, втайне решив взять на себя заботу о том, как распорядиться политическим влиянием будущего зятя и повести дело в интересах своего первенца Шолто, а также и других заинтересованных лиц.
Убедившись, что ее светлость уже достаточно разгорячена, капитан решил, как сказал Бакло, дать шпоры. Он сообщил о положении дел в замке Рэвенсвуд и, упомянув о длительном пребывании там наследника этого имени, пересказал все слухи, ходившие на этот счет среди соседей (хотя, черт возьми, он, Крайгенгельт, не придавал им никакого значения! — в планы капитана не входило проявлять особое беспокойство относительно этого предмета). По раскрасневшимся щекам леди Эштон, дрогнувшему. голосу и сверкающим глазам он без труда догадался, что его собеседница не на шутку встревожилась, — удар попал в цель. С некоторых пор супруг писал леди Эштон не так часто и не столь аккуратно, как она того требовала; она оставалась в полном неведении относительно всех интересных событий последних дней: ей ничего не сообщили ни о посещении лордом-хранителем башни «Волчья скала», ни о госте, которого с таким радушием принимали в замке Рэвенсвуд. Теперь обо всем этом она узнала случайно, от постороннего человека. В ее представлении подобная скрытность граничила с изменой, чуть ли не с прямым бунтом против ее супружеской власти, и в глубине души леди Эштон поклялась расправиться с лордом-хранителем, как с непокорным вассалом, замыслившим мятеж против своего сюзерена. Негодование жгло ее тем сильнее, что ей приходилось скрывать свои чувства от леди Бленкенсоп и от капитана — то есть от родственницы и от ближайшего друга Бакло, союз с которым был для нее теперь втройне желанным, ибо ее муж, как ей казалось в пылу раздражения, намеревался то ли из политических соображений, то ли из трусости предпочесть Рэвенсвуда ее протеже.
Капитан был достаточно опытным стратегом: он тотчас обнаружил, что шнур к подведенной им мине уже начал тлеть, а потому ничуть не был удивлен, когда в тот же день леди Эштон объявила о принятом ею решении сократить свое пребывание у леди Бленкенсоп и на заре следующего дня отправиться в Шотландию со всею быстротой, на какую можно было рассчитывать при тогдашнем состоянии дорог и медленных средствах передвижения.
Несчастный лорд-хранитель! Он и не подозревал, какая гроза несется на него по дорогам Шотландии в старинной карете шестерней. Всецело поглощенный предстоящим визитом маркиза Э***, он, подобно дону Гайферосу, «забыл красавицу жену». Наконец пришло долгожданное известие, что высокочтимый вельможа беспременно и безотлагательно окажет ему честь прибыть в Рэвенсвуд в тот же день, в час пополудни. В замке поднялась невообразимая суматоха. Сэр Уильям прошел по всем комнатам, спустился в погреб, где состоялось совещание с дворецким, и даже осмелился заглянуть на кухню, рискуя навлечь на себя гнев повара, который, будучи очень важной персоной, не желал подчиняться даже самой леди Эштон. Удостоверившись в конце концов, что приготовления к приему высокого гостя идут полным ходом, сэр Уильям вместе с Рэвенсвудом и Люси поднялся на террасу замка, откуда можно было обозревать окрестности, дабы не пропустить даже первые приметы, возвещавшие о приближении маркиза. Терраса, примыкавшая к толстой зубчатой стене, тянулась вдоль фасада на высоте второго этажа; посетители попадали во двор только через ворога, крыша которых соединялась с террасой широкой, пологой лестницей. Это сооружение придавало замку скорее вид богатого загородного дома, чем укрепленной крепости, — по-видимому, в те времена, когда лорды Рэвенсвуды строили себе жилище, они хотя и не забывали о возможности нападения, тем не менее были уже твердо уверены в своем могуществе и полной безопасности.
С террасы открывался великолепный вид на окрестности и — что в настоящих обстоятельствах было особенно важно — на две дороги, из которых одна шла на восток, а другая на запад. Спускаясь с разных сторон горного хребта, возвышающегося на горизонте, эти дороги постепенно сближались и наконец почти у самых ворот парка сходились в одну. Все взоры были устремлены на запад, откуда ждали предвестников появления маркиза: лорд-хранитель смотрел на дорогу с чувством волнения и тревоги, дочь его не спускала с нее глаз из любви к отцу, а Рэвенсвуд — из любви к дочери, хотя поведение сэра Эштона вызывало в нем тайную досаду.
Ждать пришлось недолго. Сначала во главе кортежа появились два скорохода, одетых во все белое, в черных шапочках и с длинными жезлами. Они бежали впереди кареты и всадников, искусно сохраняя предписанное этикетом расстояние. Быстро мелькающие ноги, равномерно колышущиеся тела и ровно вздымающиеся груди этих чудо-бегунов, казалось, бросали вызов усталости. В старинных пьесах часто упоминаются эти скороходы (сошлюсь хотя бы на «Свет помешался, господа» Мидлтона), да и старики в Шотландии, наверное, еще помнят те времена, когда скороходы составляли необходимую принадлежность парадного выезда вельможи. За этими блестящими метеоритами, которые неслись с такой скоростью, словно сам ангел смерти преследовал их по пятам, показалось облако пыли, поднятое всадниками, скакавшими впереди, позади и по бокам кареты маркиза.