У него был спид, и он решил поделиться. Я лизнул совсем немножко, и то чтобы школу не проспать, а большая часть содержимого фольги осталась на большущих влажных пальцах Джентльмена. Мы катились довольные такие по Галлейн-роуд, и только Дойл портил картину своими нездоровыми шуточками по поводу собак. Он конечн, псих. По мне, так у него точно не все дома.
– А знает, в африканских племенах, бля нах, – говорил он, и челюсти у него ходили ходуном, а глаза вылезали из орбит, – считается, что если ты кого-то убил, его сила переходит к тебе. Такой охотничий приблуд. Значит, нам достанется сила этих собак! Как мы их мощно захуячили!
Джентльмен молчал смотрел на дорогу, он вёл. У меня в голове всё крутилась эта тема, «Полицейские и воры». От Джента Дойл реакции и не ждал, поэтому обращался исключительно ко мне, что мне совсем не нравилось.
– Ты чёткий парень, Биррелл, лишнего не скажешь, прям как Марти. Языком ты не мелешь, но припечатать можешь как надо. И на пиздеже тебя тоже никто не ловил. Совсем другое дело Лоусон. Я знаю – вы друзья, он мне и самому нравится, но, пойми меня правильно, он – пиздун-самоучка. А как зовут вашего мелкого друга, того, что распорол руку какому-то чуваку в школе?
– Голли, – говорю. И не то чтоб распорол. Просто малыш показал одному обуревшему, что к чему. Все так преувеличивают.
– Ну да, Голли. Он вроде пиздёныш хороший. Борзый такой. Я как-то раз видел его на футболе. Через пару недель «Хибз» играют с «Рейнджерами» на Истор-роуд. Надо всем собраться и сходить всей тусой с района, ну и кто поборзее – с нами. Я знаю пацанов из Лейта. Круто было бы собрать несколько чётких чуваков и помахаться с парнями из Глазго.
– Я впишусь, – говорю, потому что это, конечно же, будет круто. Нужно же как-то развлекаться, иначе жить становится скучновато.
Джентльмен молча ведёт машину и передаёт мне жвачку.
Дозо принялся рассказывать анекдоты.
– А что говорят в Глазго, если видят, как два упоротых чувака дерутся на ножах? – спрашивает он и подмигивает Дженту: – Не говорит, Марти.
– Не знаю, – говорю
– За душу берут. ¬ Дойл громко рассмеялся и, подняв голову одной из собак, посмотрел ей в глаза, – За душу берут! Неплохо, а? Просто о-ху-ииительно…
Когда мы приехали в Галлэйн и встретились с остальными, я даже почувствовал облегчение. Они разгружали медную проволоку, и Терри с Полмонтом как раз катили один моток к пляжу.
Они аж присели, когда мы выпихнули собак и протащили их, визжащих, через всю парковку. Одна из них – думаю, та, с пораненными ногами – засрала и зассала весь вэн. Дойл был в бешенстве.
– Ты умрёшь, грязная скотина, – проскрежетал он, нависнув над ней. Тут он внезапно переменился, превратившись в Барбару Вудхаус, и заголосил: – Неряяяха!
Как только мы уложили мотки, Дойл смочил их керосином и поджёг. Сначала занялась деревянная катушка, а потом пластик стал плавиться, и вдруг вспыхнуло и засверкало высокое пламя, и медь стала проступать. Ядовитые испарения наполнили воздух, мы отошли и встали по ветру все, кроме Полмонта, которому как будто было пофиг. Пламя стало зеленоватым – потрясающее зрелище, хоть всю ночь смотри. Это как в школе, когда нам показывали горелку Бунзена и говорили, что синяя составляющая пламени – холодная. Казалось, войдёшь в этот зелёный огонь – и окажешься в сказке. Я старался не думать об усталости, которая проступала даже через спид и возбуждение, о школе поутру и о том, что скажет матушка, когда я вернусь, крадучись домой.
Потом Дойл пошёл к машине, принёс длинную верёвку, на каких развешивают бельё, сделал петрю на ошейнике первой собаки, потом второй и перекинул другой конец через крепкую ветку на дереве. Он потянул, тушки приподнялись, Полмонт и Джентльмен принялись ему помогать. Псы забились, лишённые воздуха, а Полмонт схватил биту и ёбнул одного со всей силы. Терри хоть и покачивал головой, лицо его растянулось в широкой улыбке. Дойл схватил канистру керосина. Мне было противно, но в то же время интересно, мне довольно часто приходила в голову мысль, каково это смотреть, как сжигают живое существо. Когда он плеснул на собак керосина, обе дёрнулись. Он схватил одну за пасть и грубо резанул свои «стэнли» по скотчу. Брызнула кровь – прорезав плёнку, нож добрался до десны.
– Послушаем, как эти суки горло дерут, – заржал он, приступая ко второй.
Собаки, задыхаясь, дёргались и выли. Брайан, до тех пор молчавший, вышел и сказал:
– Всё, хватит, наигрались.
Дозо направился к своему кузену, подняв руки вверх, будто сдаётся. Подойдя, он вдарил лбом ему по носу. Послышался треск, кровь потекла струёй. Удар чёткий, отточенный. Брайан закрыл лицо руками. Через пальцы виднелись только его глаза, в которых читался страх и шок. Понятно было, что о сдаче не может быть и речи.
– Тебе достаточно, Брай? Хватило? – Он вышагивал вокруг братца по парковке, потом снова направился к нему.
Терри отвернулся и стал смотреть в морскую даль, как будто не желая быть свидетелем. Я взглянул на Джентльмена.
– Всё в порядке? – сказал тот преспокойненько.
– Да не, всё путём, – отвечаю.
– Ты-то ничего против не имеешь, Биррелл, – улыбнулся Дойл, посматривая на собак.
Одна уже даже не бьётся. Глаза открыты, она всё ещё дышит, просто повиснув на ошейнике. Связанная, облитая керосином, она как будто слишком слаба, чтобы продолжать бороться. Вторая, с раненными лапами, всё ещё брыкается. Одна нога повисла, вся искорёженная. Теперь уже смерть для них – наилучший исход. Таких уже никто не возьмёт, всё равно усыпят или отправят на живодёрню.
Я просто пожал плечами. Никто не может оставить Дойла. Он уже всё решил. А кто попытается ему помешать, рискует последовать за собачками.
– Терри? – не унимается Дозо.
– Если ты не продолжишь, я обращусь в Международный суд в Гааге, – сказал тот, улыбаясь и приглаживая мелким бесом вьющиеся волосы.
Это, однако, полный беспредел. Просто пиздец какой-то. Брайан сидит на песке, всё ещё держась за свой нос. Дойл обернулся к нему и тычет в него пальцем.
– Не забывайте, что вы здесь с нами. Потому что мы эту тему разрулили! Не забывайте. И не надо говорить нам, что делать, а что нет. И не думайте, что можете просто завиться и командовать тут!
Дойл поджёг собаку. Потом другую. Пока их охватывало пламя, они кричали и дёргались. Долго смотреть я не смог, отвернулся против ветра и стал смотреть на пустынный пляж. Тут что-то шлёпнулось. Должно быть, верёвка пропиталась керосином, зажглась и лопнула. Одна собака упала, попыталась подняться и отползти по песку к морю. Это была та, борзая, с перебитыми ногами, так что далеко она не ушла.
Другая издала тихий вопль и престала биться, и когда верёвка лопнула, она упала и лежала уже неподвижно.
– Какой пикник обойдётся без грёбаных хот-догов, – сострил Терри, но вид у него был далеко не довольный.
И тут он, Полмонт и Дойл заржали как сумасшедшие, истерическим таким смехом. Я и Джентльмен молчали, молчал и Брайан.
Потом по дороге домой мы с Терри договорились никому не говорить о том, что произошло этой ночью. В школу я так и не пошёл. Когда мама спросила, где я был, я просто ответил, что ходил к Терри. Она закатила глаза. Я заставил Рэба подтвержить, что я вернулся раньше, чем на самом деле. Он вообще нормальный пацан, наш Рэб.
Какое-то время собаки не выходили у меня из головы. Стыдно. Псы – безжалостные убийцы, это да. Их так натаскивают. Но вытворять такое с собакой – это свинство. Убить тварь – да, это по-честному. Но то, что устроил Дойл, показывает, что у него не всё в порядке с головой. Да, Дойл, конечно, ух. Я решил держаться от него подальше и уже жалел, что мы договорились идти вместе на футбол. На самом деле этот урод мне никогда не нравился. Не говоря уже об этом ссыкуне и подлипале Полмонте. О Джентльмене я мало чего знаю. Лично мне он ничего такого не сделал, но на пару с Дойлом они, сука, крутые, как козий кал.
Я чё-то размечтался, бля, а автобус мой пришёл Я не собираюсь воевать с таким беспредельщиком, как Дойл, из-за нескольких фунтов за медную проволоку, но всё равно ему будет сказано.
Сажусь в автобус и забираюсь наверх. Денёк складывается неплохой. Когда мы проезжаем по Принцесс-стрит, со второго этажа открывается отличный вид на замок. Пробки, правда, пиздец. Тут понимаешь, почему люди из Глазго так недовольны Эдинбургом, ведь у них нет ни такого замка, ни садов, ни магазинов, ничего такого. В Эдинбурге, говорят, трущобы, и это правда, только вот Глазго – это сплошные трущобы, в этом-то и разница. Они как кочевники. Беспредельщики вроде Дойла здесь выделяются как паршивые овцы, в Глазго они затерялись бы в толпе себе подобных.
Ронни Алисон из боксёрского клуба сел в автобус. Я отвернулся, но он меня заметил, подошёл и сел рядом. Он сразу засёк шарф «Хибз», свисающий из моего кармана.
– Так-так.
– Ронни
Он кивает на шарф.
– Чем торчать на трибунах, ты бы лучше в боксёрском клубе позанимался. Я как раз туда сейчас еду.
– Ну да, ты так говоришь, потому что сам – «джем-тарт», – отшучиваюсь я.
Ронни качает головой.
– Нет. Послушай, Билли, ты играешь в футбол, и тебе нравится его смотреть, и всё такое. Но твоё настоящее призвание – это бокс. Заруби себе на носу.
Может быть.
– Да у тебя боксёрский талант, сынок. Не закапывай его.
Я хочу играть в футбол. За «Хибз». Чтобы выйти в форме на Истер-роуд. Алану Макки это и не снилось. Его просто не заметят. Слишком цветастый, пиздобол.
– Мне выходить, Ронни, – говорю я и встаю, заставив его подняться, чтобы пропустить меня.
Он смотрит на меня, как то актёр из «Перекрёстка», там, где ты думаешь, что фильм уже кончился, а они ещё выдают шуточку.
– Запомни, что я тебе говорю.
– Увидимся, Ронни, – поворачиваясь и скатываясь по лестнице к выходу.
Это, конечно, не моя остановка, и лучше б мне проехать до следующей, но хочется побыть одному. С таким движением по Принцесс-стрит я с тем же успехом дойду до Уимпи пешком.
ЭНДРЮ ГЭЛЛОУЭЙ Ч.1
Опоздание
В каком-то смысле это Каролин Уркхарт виновата в том, что мы опоздали. Вчера на перекличке она была в коричневой мини с пуговками по краям и в лосинах с прошитыми дырочками по внешней и внутренней стороне ноги. Именно об этом я и думал, когда мама растолкала меня, поставит чай и тосты.
– Пошевеливайся, Эндрю, ребята зайдут за тобой с минуты на минуту, – как обычно, сказала она.
Чай совсем остыл, потому что я всё думал, что если б эти её дырочки на лосинах шли по всей внутренней стороне, то одна должна быть там, где пихва, а если бы на ней не было трусиков, то мне всего-то нужно было бы задрать юбку и вставить свой перец и трахнуть её прямо за партой на английском, и никто бы ничего не увидел и не услышал, как в кино или во сне, все просто уставились бы на доску, и я достаю носок, который держу под матрасом, и натягиваю его на упругий хер, а у Каролин подведены глаза, и накрашены губы, и строгое лицо с миной превосходства, как тогда, когда мы катались на великах по Колинтон-Дейл и видели её идущей за руку с этим здоровым засранцем, счастливчик, ему, наверное, за тридцать или около того, но теперь-то она со мной и ей это нравится, он хочет и…
… уф-ф-ф…
…сяк… сяк… сяк…
… всё, носок снова полон.
Ещё минуту я прихожу в себя. У меня в ухе серёжка со вчерашнего вечера. Я надел её в клубе, когда играл в настольный теннис. В пятницу, однако, я не забыл её снять, потому что мисс Дрю сразу отправляет к этому уроду Блэки, если видит тебя с серьгой в школе. Вытягиваю слаксы (мудила запретил носить «левиса»), шузы на шнуровке, синюю тенниску «Фред Перри» и жёлтую с чёрным бейсбольную куртку на молнии.
Быстро заглатываю чай и бегу умыться. Лошбаны – Билли и Карл – уже подходят к двери, я слышу. Мама снова стонет, и я плескаюсь на скорую руку – лицо, подмышки, яйцы, срака – и натягиваю кишки, дожёвывая тост.
– Скорее, сынок! – кричит она.
Я заглянул в шкаф возле кровати, проверил, на месте ли ножик. Вспоминаю, как я достал его и давай тыкать в этого чувака, порезал постер «Джем», всё такое. Мне немного жаль, плакат был хороший, да и чувак был нормальный. Из «Джема» чуваки круто одеваются, это да. Английские пидора всё равно.
Не могу удержаться и беру клинок в руки. В ту пятницу меня подмывало взять его в школу, но лишних проблем наживать совсем не хочется. Запихиваю обратно в шкаф. Мама опять кричит. Я ломанулся по лестнице и чуть не споткнулся о собаку, которая лежала на ступеньках и даже не пошевелилась.
– Съеби отсюда, Кропли! – заорал я, он вскочил, мы выбежали из подъезда и двинулись по улице.
Билли был не в духе, но поначалу отмалчивался. Мы перешли дорогу с разделительным бортиком.
– Почему ты заставляешь всех ждать, – запиздел на меня Карл, но ему-то по большому счёту насрать на опоздание, он просто хотел подзавести Биррелла.
– Понимаешь, если Блэки дежурит… – начал Билли, покусывая нижнюю губу.
– По пятницам Блэки никогда не дежурит! Он дежурил вчера и поймал Дейви Лесли, – говорю.
Стояло лето, но утро было унылое, и похоже было, что собирается брызнуть. Идти нам было не то чтоб очень далеко, и всё равно я вспотел как свинья, так быстро мы хуячили.
Только мы перешли через объездную дорогу, как раздался гудок. Мы оглянулись и увидели грузовичок развозки соков. Терри сидел рядом с водителем, и его кудрявая копна высовывалась из окна.
– Поторапливайтесь, мальчики, а не то опоздаете в школу! – завыл он высоким надменным голосом.
Мы отсалютовали ему.
– Не забудь про завтрашнюю игру! – прокричал Билли.
Терри показал фак, высунув руку в окно.
Предвкушение завтрашнего дня развеселило нас, и мы хихикали всю оставшуюся дорогу к школе. Завтра суббота! Круто!
Когда мы пришли в школу, дежурным-таки оказался Блэки. Мы разглядели его, притаившись за живой изгородью, идущей вдоль школьного забора. Сучара, стоял там на крыльце, руки сцеплены за спиной. Билли не смог удержаться и вытолкнул Карла из-за кустов. Карл запрыгнул обратно, но гондон нас засёк и прокричал:
– Ребята! Я вас вижу! Идите сюда! Карл Юарт! Ко мне!
Карл оглянулся на нас и вышел такой весь запуганный, раболепный, как пёс, который сбежал, гонялся за сучками чёрт знает сколько и вот наконец вернулся. Я знаю, каково ему сейчас, бедняжечке, надеюсь, ему повезёт больше, чем мне!
– Остальные! Я знаю, Карл не один! Выходите, иначе вас ждут серьёзные проблемы!
Мы с Билли переглянулись и пожали плечами. Нам ничего не оставалось, как только пойти в школьные ворота и, миновав бетонную игровую площадку, подрулить к дверям, где стоял это гондон, прямо Гитлер грёбаный. Не просто гондон, гондон штопаный, со своими усиками и очочками. Слава яйцам, я не забыл вынуть серьгу из уха.
– Я не потерплю опозданий, – начал Блэки и посмотрел на Карла. Мистер Юарт. Я мог бы догадаться. Потом он уставился на меня, как будто стараясь пригвоздить, потом на Билли. – А это Биррелл, не так ли?
– Ну-дык, – ответил Билли.
– Ну-дык? Ну-дык? – почти завизжал он, стуча себе пальцем по голове. Казалось, будто кто-то схватил его за кокосы. – Вынь это своё «ну-дык» из головый, глупый мальчишка! Здесь мы разговариваем на королевском английском. На каком языке мы говорим?
– На королевском английском, – сказал Билли.
– В самом деле?
– Да.
– Да, что?
– Да, сэр.
– Так-то лучше. Так, заходите все, – скомандовал Блэки, и мы пошли за ним через холл по коридору.
Дойдя до двери своего кабинета, он остановил нас, крепко схватив меня за плечо. Он посмотрел на Билли и начал:
– Биррелл. Биррелл, Биррелл, Биррелл, Биррелл, Биррелл. Спортсмен, не так ли?
– М… да, сэр.
– Футбол. Бокс, всё верно. Футболист и боксёр, не так ли, мистер Биррелл? – спрашивает, а сама всё впивается мне в плечо своими пальцами.
– Да, сэр.
Блэки оглядел Билли с неподдельной грустью в глазах и отпустил моё плечо.
– Как это печально. Ты прежде других должен быть лидером, показывать положительный пример, Биррелл, – сказал Блэки и зыркнул на нас с Карлом, как будто мы – дерьмо собачье. Потом снова посмотрел на Билли, который уставился в пустоту прямо перед собой. – Лидерство. Спорт, Биррелл. Спорт и время – понятия неразделимые. Сколько длится футбольный матч?
– Девяносто минут… сэр.
– А раунд в боксёрском поединке?
– Три минуты, сэр.
– Верно. Так вот, школа также работает по часам. Во сколько начинается перекличка?
– В восемь пятьдесят, сэр.
– В восемь пятьдесят, мистер Биррелл, – говорит и поворачивается к Карлу: – В восемь пятьдесят, мистер Юарт. – Тут он посмотрел на меня. – Как тебя зовут, мальчик?
– Эндрю Гэллоуэй, сэр, – говорю.
Головомойка, которую задал нам сучара Блэки, – убийственное зрелище: мимо походят чуваки из других классов, девчонки, и все смеются над нами.
– Скажите «сэр» по буквам, будьте так добры, мистер Гэллоуэй.
– М… – начал я.
– Неверно! В слове «сэр» нет буквы «м».
– С-Э-Р.
– Верно. С-Э-Р, а не С-Е-Р, – говорит. – Эндрю Гэллоуэй… – Он посмотрел на свои часы. – Итак, мистер Гэллоуэй, перекличка, как утверждают ваши товарищи, начинается в восемь пятьдесят. Не в восемь пятьдесят одну. – Тут он сунул мне часы прямо под нос и постучал по ним. – И уж точно не в шесть минут десятого.
В какой-то момент я подумал, что он нас отпустит и не станет наказывать плёткой, уж так он распинался, так развыступался. Нужно было, чтобы кто-нибудь из нас сказал: «простите, сэр» или что-нибудь в этом роде, он прямо-таки ждал, что мы что-нибудь скажем. Но нет, мы ничего такого не сказали этому гондону. Ему пришлось препроводить нас в свой кабинет. На столе лежит плётка, и это первое, что я вижу. Кишки у меня скрутило.