Затрещали ветки. Никто даже не шелохнулся — такие после хождения на Луну все сделались бесстрашные.
К землянке выбрел Леший — весь какой-то согбенный, замученный, в рваном зипуне и бывших когда-то красными штанах.
— Вы… это… того! — прогудел он, тыча пальцем в сторону сундучка.
— Здороваться надо! — обернулся Жихарь. Леший ему, конечно, был не подчиненный, но должен же мохноногий к местной власти почтение иметь!
— Здорово, кого не видел! — поправился лесной хозяин. — Только вы это… того… уберите! Оно плохое! Нельзя! Далеко унесите, значит! А то не выйдете из лесу!
— Нас с Яр-Туром один твой собрат тоже водил, — напомнил Жихарь. — Да мы все же вышли…
О том, как пришлось унижаться перед тем Лешим, богатырь умолчал.
Но при этом воспоминании в голове у него что-то произошло, и все, что в богатырской жизни приключилось, все обрывки и осколки воспоминаний сложились в одно целое…
Даже и те воспоминания вернулись, которые забрал в свое время Мироед…
Дымное ущелье…
Полуденная Роса…
Колючая проволока…
— Лесной, а лесной, — сказал он. — А ты, когда человека по лесу кружишь, в любое место можешь его завести или как получится?
Леший выпучил бельма и задумался, и думал до тех пор, пока Бедный Монах не догадался угостить его из жбанчика.
— Ну, — сказал он. — Только лучше вдвоем. Я вожу вдоль, а Боровой — поперек. Или наоборот. Я по широте, он по долготе… А эту гадость ты того… из лесу вон!
— Унесу, унесу, — пообещал Жихарь. — Но где же нам взять широту и долготу?
— Достойный Жи Хан, это мое дело, — вмешался Лю Седьмой. — Когда я скучал у входа в ущелье Полуденной Росы, ожидая возвращения своих побратимов, я от нечего делать извлекал из рукава старинную бронзовую астролябию, на лазуритовом основании которой был начертан древними иероглифами девиз «Сама меряет, было бы что мерять». Я тогда собирался писать книгу о нашем путешествии и хотел приложить к ней карту. А своих записей я никогда не выбрасываю…
— Куда это вы собрались, сэр брат? — поднялся Яр-Тур.
— Везде вместе ходи! — сказал Сочиняй.
Лю Седьмой что-то объяснял Лешему, а тот согласно кивал.
— Нет, — сказал Жихарь. — Я пойду один.
— Вы не имеете права, сэр брат…
— Это вы не имеете права оставлять свои царства-государства, — сказал богатырь. — Возвращайтесь по домам. Смотрите за порядком и ждите. Я знаю, что делаю. Яр-Тур, ты мне сейчас не помощник. Ты на смертном рубеже.
Сочиняй, без тебя степь разбежится в разные стороны. Без мудрых советов брата Лю император наделает глупостей. А в Многоборье, старый неклюд, нынче только тебя и будут слушаться. Колобка с собой захвати… Если больше не встретимся…
Никто не возразил, признав правоту многоборского князя.
— Ну нет, я с тобой, — сказал Колобок и стал поправлять и потуже затягивать свои постромки на чужой шее.
— Два раза тебе повторять? — сказал Жихарь и собрался было ссадить круглого седока.
— А кто же тебе время в сундучке определять будет? — спросил Гомункул. — К тому же родни у меня нет, плакать некому…
— А Ляля с Долей? Изревутся ведь…
— Я тоже изревусь, если у них озорное детство затянется до бесконечности, — напомнил Колобок. — Невелика я тяжесть.
— Тогда прощаемся, — предложил богатырь.
— «При жизни друг друга жалеть, по смерти друг друга покидать» — в этой древней пословице заключена истина, — сказал Лю Седьмой. — «Жалеть друг друга» не значит только сочувствовать другим. Если человек устал, нужно дать ему отдохнуть, если он голоден, нужно накормить его, если он замерз, нужно согреть его, а если он попал в беду, нужно вызволить его. «Друг друга покидать» не значит не скорбеть о покойном. Но не следует одевать его в парчовые одежды, класть ему в рот жемчуг, приносить ему жертвы и жаловать ему поминальные предметы…
— А врагу можно положить в рот поминальный предмет? — спросил Жихарь и легко поднял над головой стальной сундучок.
Но никто не засмеялся.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
В ущелье было тихо, удушливый дым стелился низко, не поднимаясь выше колен.
Тучи над головой чернели по-грозовому, но покуда сверху не падали ни капли, ни молнии. Жихарь пристраивал свой опасный груз то так, то этак, и все было неудобно.
Колобок время от времени забирался ему на плечо, вглядывался вдаль из-под ладошки и приказывал:
— Не кантовать!
— Беречь от сырости и прямых солнечных лучей!
— Осторожно, стекло!
— Держись правой стороны!
— При обстреле эта сторона улицы особенно опасна!
— Не влезай — убьет!
— Хранить в местах, недоступных для детей!
— С горки не спускать!
— Не сифонь! Закрой поддувало!
— Пользуясь лебедкой, не тяни за конец!
— Не оставляй секретных документов в местах, не обеспечивающих их сохранность и доступ к ним посторонних лиц!
— Хватит тебе, — сказал богатырь. — И без того тошно.
— Потому и кричу, что тошно, — оправдался Гомункул. — Если впереди кто есть — пусть бережется!
— Они как меня увидят, сами разбегутся, — сказал Жихарь. — Не забыли, поди, как я их тут бушлатом по зоне гонял.
— Кого гонял? — не понял Колобок.
— А паханов. Это такие, вроде людей… Хотели нам с Яр-Туром «прописку» устроить. Я сперва-то не уберегся, два зуба потерял… А потом ничего, загнали их под нары. Потом еще много чего было — барак спалили, «кума» в женскую зону забрасывали, вертухаев в «петушатник» посадили… У них «петух», представь себе, ругательное слово! Слышал бы о том Будимир! Меня почетными наколками наградили — чистые дикари, блин поминальный… Теперь не выведешь!
— Авторитетами стали, — уточнил Колобок.
— Вроде того. Ай, даже вспоминать неохота, — скривился богатырь. — Мироед надеялся, что мы оттуда живые не выйдем… Вышли, как видишь, совершили все, что положено…
— Что же это за страна такая? Никогда не случалось сюда закатываться!
— Вот и хорошо, что не случалось: тут за хлебную пайку запросто могут голову оторвать. Я тоже нынче всю дорогу размышляю — что за страна? Не мое ли Многоборье таким было? Или еще будет?
По ущелью пошел низовой ветер, разогнал дым. Впереди тоже прояснилось, показались широко распахнутые железные ворота, столбы, с которых свисали мотки ржавой и рваной проволоки, длинные приземистые здания с узкими зарешеченными окошками.
— Никого не видно, — объявил Колобок.
— Это даже хорошо, — сказал Жихарь. — А то бы набежали — есть бацилла? Есть подогрев? Есть ханка? Должно быть, все здешние обитатели вслед за нами рванули в побег…
— Сто лет назад, — добавил Гомункул. — Тут все старое такое, трухлявое…
— Посмотрим, — сказал богатырь. Он свернул к ближайшему зданию, раскидал доски прогнившего крыльца, взялся за дверную ручку — ручка отвалилась, сама дверь упала внутрь.
— Действительно сто лет, — сказал Жихарь. — Только воняет…
Богатырь вошел в проход между нарами, поставил сундучок на пол, огляделся.
— Не задержались мы тут, — хихикнул он. — Из-за нас сюда даже хотели целое войско ввести на железньк ползунах.
Послышался какой-то шорох и гудение.
— Ай! — пискнул Колобок. — По мне кто-то ползет…
Жихарь мигом подхватил ношу, выскочил наружу, отбежал подальше и только тогда стал отряхиваться.
— Как же я забыл, — приговаривал он, с омерзением колотя ладонью по плащу.
— Клопы-то остались! Новых постояльцев дожидаются!
На ближайшем столбе уньшо висел колокол без языка. Жихарь толкнул столб рукой, желая уронить, но столб не упал, а из колокола кто-то запел:
— «Не такой уж горький я пропойца…» Хотя по голосу было слышно, что именно такой.
— Где же Мироед? — сказал Колобок. — Время-то поджимает…
— Да он сюда редко заглядывает… Его любимые места лежат подальше…
— Давай-ка бегом, а то… Жихарь подчинился и побежал, иногда перебрасывая сундучок из руки в руку.
— Что это, Жихарка?
— Это другой лагерь… А это печи… Тут людей жгли, на мыло переводили…
Дальше еще страшней…
Были там и деревья, увешанные скелетами, и многоместные виселицы, и железные клетки с обугленными костями, и непонятные, но страшные устройства, которые ничего хорошего явно делать не могли. На ветру звенели ржавые цепи, скрежетали зубчатые колеса, рассекали воздух исщербленные лезвия…
— Может, это и хорошо, что Мироед у вас память забрал, — сказал Колобок. — Как вы через все это прошли?
— А считали за чужой сон, вот и прошли… Он нам хотел показать, что с человеком можно сделать. Но братка-то гордый, а я — вредный…
— А считали за чужой сон, вот и прошли… Он нам хотел показать, что с человеком можно сделать. Но братка-то гордый, а я — вредный…
— Всех убили — одни остались? — догадался Колобок.
— Да не всех… Всех и не надо, только главных, а там люди сами сообразят, как дальше жить. Вот бы всех начальников перевешать! — вспомнил Жихарь свою давнюю мечту.
— Князей особенно, — сказал Гомункул. Жихарь перешел на шаг, чтобы маленько отдышаться.
— А что? — сказал он. — Я бы и сам в петлю залез, кабы знал, что все прочие владыки поступят точно так же. За свободу людей можно и пострадать!
— Никак ты ума не наживаешь, — сказал Колобок. — Учит тебя судьба, учит — никакого толку…
Жихарь сделал вид, что не услышал или не понял.
— А вот отсюда начинается такое, чего быть не может… Раки свистят…
Медведи летают… За комаром с топором бегают… Реки вспять текут…
Огурцы растут такие, что зарезаться можно… Папоротник круглый год цветет… Уши выше лба растут… Яйца курицу учат… Тут и собирал я Полуденную Росу…
— Поглядеть бы! — загорелся Колобок.
— Сам же говорил — некогда! Но на обратном пути непременно полюбуемся…
Сам Жихарь, хотя и вспомнил, что с ними тут творилось, разбирать эти воспоминания не хотел. Он хотел только, чтобы все поскорее кончилось — все равно как. То ли дело была обратная дорога — через жаркие страны и иные земли! Вот где потешились!
— Где же Мироед? — рассуждал он вслух. — Может, послушал нас, перепугался и сбежал мышиной норой, собачьей тропой? Боится, что опять зевло набьют…
— А мне так его даже жалко, — пыхтел Колобок. — Ходит, ходит по свету — ни родных, ни друзей… Сеет, сеет зло, а ничего не всходит…
Они выбежали на каменистую равнину — то есть выбежал богатырь, а Гомункул приехал или прискакал. Впереди высились две похожие между собой горы — гладкие, черные, блестящие, как бы два оплывших книзу столба.
— А вот этого здесь раньше не было… — растерянно сказал Жихарь.
Над головой загрохотало. Все-таки гроза собралась…
— Дай-ка я в сундучок загляну, — потребовал Колобок.
Богатырь остановился, поставил ношу на колено и приоткрыл крышку.
— Ой-ой, — сказал Гомункул. — Время на исходе. Бросаем эту беду и прячемся в складках местности…
Грохот не прекращался, и богатырь вдруг понял, что это никакая не гроза.
Смех доносился сверху — каменный, раскатистый, леденящий душу.
Жихарь посмотрел вверх и понял, что перед ними отнюдь не горы, а ноги в начищенных сапогах. Над сапогами уходила в вышину и остальная туша, а голова различалась уже с трудом.
— Нашли! — с великой радостью воскликнул Жихарь, словно бежал спасать заколдованную царевну. — Никуда он не спрятался, проявил личное мужество, решил с пастью честь… Тьфу, то есть с честью пасть! Эк тебя разнесло, приятель! Куда Святогору!
— Что ты там пищишь, жалкая тварь? — собрались из грохота осмысленные слова. Мироед наклонился, протянул руку…
— Смотри не переломись! Пожалей спину! У меня последние холопы так не кланяются! — крикнул Жихарь.
— Почему один пришел? — сказал Мироед. — Где твои сообщники?
— Испугать тебя боялись кучей-то! — объяснил богатырь. — Решили, что с тобой надо по-честному, один на один…
— А меня как бы и нет, — вздохнул Колобок. Мироед выпрямился и начал, содрогаясь, сокращаться в размерах, пока не сравнялся с Жихарем. Был он, как и в первую их встречу, одет во все черное, только морда стала пошире и от этого утратила свою зловещую мрачность.
— Как брюхо? — участливо спросил Жихарь. — Кидают ведь тебе туда всякую дрянь все, кому не лень…
— Не жалуюсь, — сказал Мироед. — Это ты сейчас начнешь жаловаться и умолять… Э, что это у тебя на шее? Вторая голова?
— Конечно, — ответил богатырь. — Запас карман не тянет. Одну сложу, вторая останется и отомстит…
Мироед захохотал, но уже, конечно, не так грозно получилось. У него даже голос сорвался.
— Ну, с чем пожаловал? Опять за людей просить? Нет им моего прощения на этот раз!
— Да разве ж я тебя когда о чем просил? — удивился Жихарь. — Вот ты просил отозвать петуха Будимира из своего брюха, это было… Только зря я тебя тогда пожалел. Культяпый ведь… Мы-то думали — поймешь, осознаешь, повернешься к людям всей душой… Займешься полезным делом — каналы в земле прогрызать начнешь…
— Время, время, — тихонько подсказал Колобок.
— Ну, наглец, — сказал Мироед. — Знаешь, что Смерти нет, вот и наглеешь…
— Так я насчет этого и пришел! — обрадовался Жихарь. — Если ты, как говорят, Смерть проглотил, кто же тогда у меня в сундучке обретается?
Мироед озабоченно ощупал брюхо.
— Да нет, на месте, — сказал он. — Впрочем, что это я тебя слушаю? Ради чего? Кто ты такой?
— Я вот кто! — воскликнул Жихарь и распахнул плащ. Поверх рубахи у него на груди была приживулена булавками алая пеленка с черной буквой «S» в сплюснутом пятиугольнике.
Мироед даже отступил на шаг.
— А, узнал? — Голос у богатыря загрохотал не хуже, чем у Мироеда в великанском состоянии. — Ты думал, некому рассчитаться с тобой за родимую планету Криптон?
Жихарь сейчас и сам верил в загубленную планету Криптон, чтобы злость и обида придали еще смелости.
— Судить тебя будем! — выкрикнул Колобок. — Велено тебя доставить во Вселенский Трибунал в принудительном порядке!
— Чего несешь? — шепнул Жихарь.
— Вот и ордер на обыск и арест! — с этими словами Гомункул добыл из кафтанчика какую-то бумагу.
Эти слова возымели такое действие, что Мироед втянул голову в плечи и быстро осмотрелся по сторонам.
— Руки на стену, ноги расставить! — поддержал Колобка богатырь.
Мироед чуть было не подчинился, но все-таки опомнился, побагровел, упер руки в бока, наклонился вперед и распахнул свою бездонную пасть.
— Добра-то! — крикнул Колобок. — У меня вон золотые зубы, и то не хвастаюсь… Давай!
Жихарь метнулся вперед, держа сундучок на вытянутых руках. Он чуть было сам не улетел в разверзшуюся бездну, но Мироед успел-таки сократить глотку, и сундучок застрял у него в пасти. Мироед замычал, задергался и стал знаками просить Жихаря вынуть стальную затычку. И насулил ему на пальцах множество благ земных, а Колобку — зубы из самоцветов.
— А теперь — даем деру! — сказал Колобок и замолотил по Жихаревой груди ручками и ножками. — Скорей-скорей-скорей! Тебе моя жизнь доверена!
— В большой семье народов зевлом не щелкай! — подарил на прощание Культяпого добрым советом Жихарь и помчался без оглядки. Мироед выл и, судя по звуку, колотился головой о камень, чтобы выплюнуть страшный подарок.
— Ямку, ямку ищи! — кричал Колобок. — Обидно будет сгореть в час победы!
— Эта годится?
— Самое то! Теперь падай ногами к Мироеду, закрой глаза и спрячь меня к себе под живот! Таких, как ты, бабы еще миллион нарожают, а я неповторимый…
И больше ничего не сказал Колобок, потому что вес у Жихаря был немалый.
Как рванул гостинец с Луны, богатырь не слышал — почувствовал только, как застучали по спине мелкие камни, а потом прилетели и очень даже крупные…
…«Болит, — подумал Жихарь. — Опять болит. Ой, да ведь все болит! Давно я никакой боли не слышал, а ведь за это время и ударялся, и мозголомку пил ковшами, и прошел вон сколько…»
Он попробовал приподняться на руках. Гранитная плита соскользнула со спины и краем шарахнула по мизинцу. Богатырь заорал и потащил пришибленный палец в рот. Во рту стало солоно.
— Вот скотина человеческая, неуклюжая! — проскулил внизу Колобок. — Тебе спасать меня велено, а не давить! Вся корочка потрескалась, чуть не переломился!
— Кровь течет! — не слышал его Жихарь. — Бежит по жилам! Жрать охота! Пить охота! Жить охота!
— Значит, Смерть пришла, — рассудил Колобок и выбрался из-под обломков. — Кафтанчик новый сошьете, — сварливо добавил он. — Из рытого бархата. За ваш счет.
— Шел в поход, а разоделся как на гулянку! — сказал Жихарь, вытащил ноги, ощупал их и застонал. Потом посмотрел на Гомункула и расхохотался: тот походил сейчас на пресловутый первый блин.
— Ну что, герои? — раздался веселый звонкий голос. — Ходить можете?
На краю ямы стояла девчонка в пестром сарафане.
Жихарь протер глаза от каменной пыли.
Девчонка была хорошенькая, тоненькая, белозубая. Цветы на сарафане все время менялись: только что были ромашки, а теперь уже анютины глазки, а теперь цвет шиповника…
— Здорово, — сказал Жихарь. — Ты, что ли, Смерть будешь?
— Нет, — засмеялась девчонка. — Смерть вот какая…
И сразу же превратилась в высокую старуху с белым лицом в сером балахоне.
Все зубы у старухи были наружу.
— Вот я какая, — сказала Смерть хрипло. — Признали?