Я забежал за угол и затаился. Темно. Не заметит... пробежит мимо... не могу больше... только бы не заметил... успокой дыхание... Успокой дыхание! Здесь темно, не увидит. Пробежит мимо. Топот смолк. Что это?.. Шаги, и другие... голос... Женщина!.. Разговаривают. Она смеётся... он отвечает ей... не слышно, что они говорят?.. Я стоял в темноте и жадно ловил их голоса... Спасён?! Нет, нет, сейчас он поклонится ей, может быть, извинится,- дела, увы, сударыня, дела,- и бросится за мной снова, сюда. Ты с ума сошёл, стой и жди! Но ведь он не знает, что я стою здесь, он думает, я убежал уже. Он думает, я уже далеко, убежал. Кажется, спорят о чём-то. Нет, смеются. Наверное, какая-нибудь глупость. Я колебался. Они всё стояли и разговаривали. Любопытство было сильнее меня, и я, тихонько выбравшись из своего убежища, крадучись, стал пробираться в темноте обратно. Затаился. Осторожно выглянул. Они стояли посреди зала, он и какая-то женщина в розовом с белым платье, она поигрывала веером, похихикивала, а он пыжился перед ней, всё порывался острить, перекатывался с пятки на носок. Индюшка и петух. Петух и индюшка. Да он позабыл обо всём на свете, посмотри на него! Он уже забыл про тебя. Я поплёлся прочь.
Я открыл дверь и вошёл в комнату. Женщина, сидевшая за вышиванием, подняла голову. - Как у тебя тепло,- сказал я, прикрывая за собой дверь. - Почему ты так долго?- сказала она капризно. Я подошёл и, нагнувшись, чмокнул её в щёку. - Много уже сделала? - Ты же сказал, что ненадолго! Я пожал плечами, уселся на диван и, сохраняя на лице виноватое выражение, стал подбрасывать под себя подушки. - Мне же скучно одной,- сказала она.- Эгоист! Склонилась над вышивкой. Пропустила нитку, глянула на меня украдкой, вытянула до конца, поправила стежок. Я прикрыл глаза...
Я лежал, а она вышивала. Я приоткрывал веки, снова закрывал, проваливаясь мягко, тяжестью уходя в подушки, в их тёплые недра, глубже, её ровное лицо, она была всё так же, морщила губы, тихонько вздыхала, не отрываясь от шитья, тяжестью уходил на дно и в тёплый ил. Часы мерно стучали на полке, умиротворённо провожая время, которое придумал кто-то... она шьёт, поправляя стежки... Комната перестала иметь очертания, и свет, и осталось
... .............. упал в её тёплый, мягкий подол, горячий запах, дыхание грудь волнует, и грудь поднимается мерно и опускается, близко, горячий свет, руки расправляют складки, он кружится как лепесток, попробуй поймай, дети ладошами хлопают, ловят пылинки, там где свет, их так много, лёгкие, разлетаются, пух летит, на подоконнике блюдце, кошка дремлет, зевает, топорщит усы, лапы тянет, спит. Обкусанный пряник. Клубок ниток, лежит на ковре, ему жарко от света, на солнце, какие-то буквы, дотянуться хочется, непонятное что-то, дай сюда, занавески, белые... - Ну не спи! Мне же скучно. .... белые, что там такое?.. - Ну вот!- обиженно. Я очнулся. - Что ты всё спишь и спишь, мне же скучно! Я протёр глаза, прокашлялся. Укрыться бы чем-нибудь. - Может, нам кофе попить? Горячего, а? Она воткнула иголку, протянула руку назад и, не глядя, дёрнула шнурок. Кивнула мне. - Сморило,- виновато объяснил я. - Иди сюда, посмотри, сколько я уже сделала. - Сейчас... - Ну иди же! - Сейчас, полежу ещё чуток. - Ну вот!- надула губки.- Я стараюсь... Делать нечего, я стал выбираться из залежи подушек, а как неохота! Дверь приоткрылась, заглянула голова. - Два кофе. - И пирожные,- добавил я. Голова уставилась на меня. Я уставился на неё. Стой! Голова исчезла, дверь захлопнулась. - Куда ты опять! - Я... не надолго. Сейчас приду. Покурить только... Объяснять не было времени, я уже бежал, туда, по коридору, потом... Не уйдёшь!
Я догнал бы его, этого гнусного доносчика, я уж почти схватил его за рукав, если бы не этот танец - буквально в последнюю секунду он успел влететь в танцевальный зал, и сразу же оказался вне досягаемости,- никому не дозволено нарушать законы танца,- и вместо того чтобы схватить негодяя и тряхнуть его как следует, чтобы разом дух из него вытрясти, я должен был сделать поворот направо, так, пройтись, повернуться, так, снова пройтись, и так далее, под музыку, со всеми. Подлец лакей, воспользовавшись этим, немедленно исчез, юркнув куда-то, а я остался. Танцевать. Вместе со всеми. Под музыку. Я погрузился было в самое мрачное настроение, однако, ненадолго - в соседнем ряду, двигавшемся навстречу, я увидел своего недавнего преследователя; он тоже заметил меня, и лицо его исказилось от бешенства. Я подмигнул ему. Мы профланировали друг мимо друга, дошли до конца, развернулись, поменяли пары и снова пошли друг другу навстречу. Я решительно воспрянул духом, наблюдая, какие гримасы выделывает его лицо, как таращится он на меня, задыхаясь от бессильной ярости. Я снова подмигнул ему. Этого он был уже не в силах вынести, он отвернулся в сторону, его партнёрша, в которой я узнал розовую индюшку, что-то сказала ему, но он не ответил, от сильного потрясения перестав, по-видимому, реагировать на окружающее. Когда он проходил мимо, я заметил, как проступили на щеках его из-под слоя пудры красные пятна. Я ликовал. - Даже смотреть на меня не хочешь? Я вздрогнул. - Что ты там увидел? Всё это время я шёл, держа её руку в своей руке и даже не догадался взглянуть! Я боялся посмотреть на неё. - Что ты так смутился? - Я... не решаюсь,- пробормотал я. - Вот как. Отчего же? - Разве я... ты... не знаешь, что я... - Догадываюсь,- сказала она со вздохом. Я поднял на неё глаза. Сердится? Поклон. Реверанс. - Я виноват перед тобой. - Виноват,- согласилась она.- Но не стоит так мучить себя, ведь ты не хотел ничего плохого. Ты хотел сделать мне приятное, ведь правда? - Да,- сказал я, пытаясь понять, о чём она говорит.- Я... не думал, что так получится. - Для меня это было не меньшей неожиданностью,- сказала она,- уверяю тебя. Я предполагала, конечно, что-нибудь в этом духе, но такое... - Я и сам... не ждал,- сказал я робко. Она удивилась. - Вот как? Поклон. Реверанс. - Да... ведь это правда... я... - Ко мне заявляются и говорят: "Это ваши люди?"- и показывают мне двоих. "Мои",- отвечаю.- "Позвольте, однако, спросить, какова их провинность, что вы привели их ко мне". "Да вот",- говорят,- "их застали за кражей цветов. Эти мошенники стали отпираться, нагло врать, заявляя, что делают это по вашему приказанию. Столь наглое враньё привело всех в крайнее возмущение, и мы почли за должное привести этих негодяев к вам". "Благодарю вас",сказала я.- "Вы поступили совершенно правильно. Я прикажу наказать их". Каково же оказалось моё положение. Поклон. Реверанс. - И что я должна была подумать? Я подавленно молчал. - Благо, дело это, кажется, не получило огласки, что могло бы быть чревато для тебя весьма неприятными последствиями. Как ты вообще мог отважиться на подобное безумие? - Я люблю тебя. - Ты опять?- сказала она строго. - Но это правда! - Я не желаю об этом слышать. - Но... - Ты слышишь? Отвечай, ты слышишь? - Да,- сказал я. - Вот так,- сказала она.- И благодари судьбу, что всё ещё так кончилось. - Об этом рано говорить. - Что?- сказала она. Музыка оборвалась. Поклон. Реверанс. Всё заполнилось шарканьем ног, гулом голосов, ряды смешались. - Ты хочешь уйти? - Не знаю, нет. Ты что-то сказал, мне кажется? - Да. Я сказал, что рано говорить том, что всё кончилось. Посмотри вон туда. - Куда? - Видишь вон того человека? На нас смотрит. - Да. Вижу. Кто это? - Посмотри, он не спускает с меня глаз. - Ты хочешь сказать... он следит за тобой? Смотри, он уходит. - Не сомневаюсь, что стоит мне теперь покинуть этот зал, как я буду немедленно арестован. Если только мне снова не удастся ускользнуть. - Ты сказал, снова? Вот как. Она задумалась. - И ты предлагал мне уйти? - Я всего лишь спросил, не хочешь ли ты уйти. - Ты хоть понимаешь, что это очень серьёзно? - Догадываюсь. - И что ты собираешься делать? - Сейчас объявят танец. Только я сказал это, заиграла музыка, зал расчистился, и пары, выстроившись в ряды, замерли. Поклон. Реверанс. - А когда танцы кончатся? - О!- улыбнулся я.- У меня в запасе целая ночь. Она поджала губы. - Ты очень легкомысленно относишься к этому. - Если разобраться,- сказал я,- то что, собственно, произошло? Кто сможет опознать меня? Ведь в коридоре было очень темно, и едва ли кто-то мог разглядеть меня как следует, хотя...- я вспомнил негодяя лакея, ведь кто-то сказал ему!- Хотя, ладно. Пусть даже кто-нибудь опознает меня. Но и тогда я сумею представить всё таким образом, что это примет характер самый невинный. - Это будет нелегко сделать,- возразила она. - Не думаю,- сказал я. - Ты слишком самоуверен,- сказала она. - Возможно,- сказал я.- А может быть, и нет. - Вот именно,- сказала она.- Ты не можешь знать, как обернётся это дело. Очень может быть, что найдутся люди, которым выгодно будет представить его в самом скверном для тебя виде, ты не знаешь, какие силы, задействованы в этом, и какие силы противостоят тебе. Тебе всё представляется очень простым, а это не так. - Ты права,- сказал я.- Стоит только объявить игру, а уж игроки-то найдутся. - Вот именно,- сказала она.- Всё можно представить совсем иначе, нежели было на самом деле. Ты сам, как мне кажется, собирался сделать это, но даже не задумался, что подобная мысль может прийти в голову ещё кому-нибудь. Ты ввязался в игру, о которой даже не догадываешься. - Что же мне делать?- сказал я. - Я подумаю, как можно помочь тебе. - По крайне мере, одно меня утешает,- сказал я. - Что же?- спросила она. - То, что мы будем танцевать всю ночь. О бесподобная ночь, какое блаженство меня ожидает! За такую ночь и жизнь отдать не жаль. - Ты опять?- сказала она.- И потом, разве я обещала тебе все танцы? Напомни мне, когда это было? Я прикусил язык. - Неужели ты думаешь, что я буду оставаться здесь до самого утра!- она содрогнулась, как будто представив себе это.- И потом, разве ты не понимаешь, что оставаясь здесь с тобой, я ничего не смогу предпринять для твоего спасения? Ты рассуждаешь как ребёнок. - Прости,- сказал я.- Наверное, я похож на ребёнка. - Ну конечно,- сказала она.- Думаешь, что я должна оставаться с тобой, чтобы охранять? От дурного глаза? Она помолчала. - Пока ты здесь, тебе ничего не грозит. Оставайся здесь и не выходи. Пока ты в этом зале, ты в безопасности. - Да,- сказал я.- До тех пор, пока в этом зале танцуют. - А я попробую что-нибудь предпринять.
... - Желаю тебе приятно повеселиться,- сказала она на прощанье.
Я двигался как бы в чаду, и эта музыка, и эти люди вокруг, и то, что я делал, и то, что делали они, казалось мне порождением чудовищного бреда, кошмаром, который всё длился и длился, и никак не мог кончиться, и я силился вырваться из него, проснуться, и не мог, и всё глубже затягивала меня эта страшная паутина, и сама надежда высвободиться из неё, разорвать эти путы становилась всё призрачнее, и я терял её из виду, и свет казался мне мраком, и мне становилось трудно дышать, мысли мои начинали беспорядочно метаться, то вдруг цепенели, и тогда я становился подобен заводной кукле или марионетке в театре кукольника, и он дёргал за невидимые нити, и члены мои совершали движения танца без участия с моей стороны, как будто тело моё уже не принадлежало мне, и жизнь моя пресеклась; а такие минуты сознание моё почти совершенно гасло, и чувства притуплялись настолько, что я переставал сознавать, где я нахожусь, и что всё это значит, и я слышал голоса и не знал, обращаются ли они ко мне или к кому-то другому и проносятся мимо, и есть ли кто-нибудь вокруг, и есть ли вообще что-то, я не знал этого, я был подобен сомнамбуле, я забыл, откуда я пришёл, танец управлял мною, и я никуда не шёл, это было танцем. Мои партнёрши сменяли одна другую, а я порою даже не замечал этого, двигаясь и мысля по инерции или вовсе перестав мыслить, и они говорили мне что-то, спрашивали и смеялись, и просили меня шутить, они непременно желали растормошить меня, чтобы я шутил с ними, и обижались, когда это им не удавалось. Или замолкали, почитая за лучшее оставить меня в покое в том состоянии, в котором я пребываю, или просто отчаявшись достичь своего, и если я отвечал им, я отвечал так, как будто за меня отвечал кто-то другой; они расставались со мной без сожалений, приходили и уходили, а я смотрел на них и не мог понять, как они могут веселиться и какого удовольствия ищут, я успел уже забыть это и теперь не знал, что удерживает их здесь, зачем всё это, ведь для меня это давно уже превратилось в пытку, сделалось кошмаром, который всё длился и никак не мог кончиться, что заставляет их обрекать себя на него, или же они сами - его порождение, я не мог разобрать этого. Силы мои таяли, остатки моих сил, но я уже не думал об этом и, возможно, не осознавал, собственное тело моё стало для меня чужим, я почти перестал ощущать его, только тяжесть, которая ничего уже не могла добавить к моей муке, я ни на что больше не надеялся и ничего не боялся. И, кажется, ни о чём уже не сожалел. Но когда музыка вдруг переставала, и ноги мои не знали, что им делать, я как будто просыпался,- с каждым разом пробуждения эти становились всё слабее, всё менее ярки,- я смотрел на них тогда и видел, что они свободны, я смотрел на двери зала и видел, как легко они минуют их - те, кто входят и принимают улыбку в ожидании музыки, те, кто уходят,- они вольны сделать это, а я не волен, они могут уйти, когда устанут, а мне некуда даже присесть, некуда деть своё измученное тело, тяжёлое, почти чужое, и зависть захлёстывала меня, я задыхался, и это казалось мне страшной несправедливостью, зависть переполняла меня, и мне хотелось плакать, но глаза мои оставались сухими, тело моё перестало реагировать на порывы души, такие, в сущности, слабые, хоть и казались мне чрезмерными, душа моя устала и ослабела, и потому не было в ней силы бороться с ними, и они овладевали ей всецело, и казались мне от этого чрезмерными, и я завидовал другим, видя их свободу, но мне не приходило в голову, что я могу поступить так же, пренебрегши опасностью, грозящей мне, а ведь я, и правда, забыл даже думать о ней, но душа моя давно смирилась с таким положением и воспринимала его как непреложный закон, не пытаясь объяснить его или подвергнуть сомнению, она смирилась с ним, свыклась, как свыклось моё тело с движениями танца, сросшись с ним и произведя на свет чудовище, которое и было теперь мной, а меня не было больше, того, кем я когда-то был, да и был ли я когда-то, не привиделось ли это мне, не пустая ли это фантазия, я не знал этого, не думал об этом, как будто иначе и быть не могло, и ничего в мире не было кроме этого бесконечного танца, страшного и бессмысленного, который и был всем, что только могло быть миром. И снова слышал я ритмичные звуки инструментов, не различая их, не слыша, что они играют, но только властный и неумолимый ритм, нити натягивались, и тело моё, то, во что оно превратилось, чем оно отныне было, послушно отвечало им, и я вновь погружался в забытье и двигался в нём, и движению этому не было конца, не было конца, не было конца... не было конца.
.... - Не слушайте его. Мой брат бывает просто несносен. - Я давно уже смирился с этим. Как вам понравился дворец, мадемуазель? - Ах, за один вечер так много, у меня всё так смешалось в голове, боюсь, я совсем растерялась... - Моя бедная сестрёнка не привыкла к такому шуму. - Столько новых людей, огни, музыка! - Я искал тебя повсюду, где ты был? - Мой брат непременно желал представить мне вас первым, и мы искали вас, но нигде не могли найти. - Я был здесь. - Зато наш Аскилт не заставил себя искать. - Он как оса, всегда спешит на запах сладкого. Остерегайтесь его, мадемуазель. - Остерегаться, но почему? - Он опасный человек. - Ах, как это интересно! - Слушайтесь его, сестрица, он знает, что говорит. - Ах... они уже играют! - Ты позволишь похитить у тебя сестру? - Раз уж это так неизбежно... Поклон. Реверанс.
- Я совсем не умею танцевать... - Вы прекрасно танцуете. - У меня в голове всё так кружится... Я, верно, кажусь вам ужасно глупой? - Ну что вы, мадемуазель. - Я только и думаю, чтобы не сбиться. - Напрасно. Именно этого и не следует делать. Забудьте про ваши ноги, даже про музыку, будьте бездумны, болтайте какие-нибудь глупости, и всё станет легко. - А что значит, болтать глупости? - Вы очаровательны. - Ой, я так боюсь... - Не бойтесь. Забудьте про то, что вы танцуете, ваши ноги сами несут вас, освободите их и перестаньте думать, как бы не сбиться, непременно собьётесь. - Хорошо, я попробую. Ой! - Вот так. Всё замечательно, вы прекрасно танцуете. - Вы мне льстите? - Нисколько. Вы очаровательны. - От ваших похвал у меня ещё больше закружится голова, перестаньте же. Ой! - Я веду вас, не бойтесь. - Вы такой сильный и так... говорите... Вы, должно быть, в душе смеётесь надо мной? - Смеюсь? Я восхищаюсь вами. - Но вы должны смеяться, ведь я такая неумеха. Я никогда прежде не танцевала среди стольких людей, и этот свет, такой яркий... Я сама не знаю, что я говорю. - Ваш брат сущий злодей, что скрывал вас так долго. - Ах, не вините его. Это всё папенька. - Его можно понять. - Я и не знала, что это будет так, я фантазировала, но всё такие глупости. - Вы так прелестны и так обворожительно... милы. Я прекрасно понимаю вашего батюшку. - Но вы сказали, что он поступил со мной жестоко, и я вижу, вы правы. - Иногда приходится прибегать к жестокости, если не хочешь подвергать риску близкого тебе человека, порою даже к насилию. - Вы говорите совершенно как мой брат. - Слушайтесь его, он не пожелает вам дурного. Осталось дойти до конца зала, вы не устали? - Как, уже всё? Так скоро... - Сейчас будет другой.
- Что ты такого наговорил моей сестре? Она вся сияет. Не отпирайся, я наблюдал за вами. - Твоя сестра прелестно танцует. - Не слушай его, я танцую ужасно! - Довольно танцев. Пойдёмте отсюда. - Ой! Я так хочу посмотреть шествие с огнями... - Мы вернёмся позже. Что. Ты тоже не хочешь идти? - Я бы остался здесь. - Вот так дела! Да что с тобой произошло! Не узнаю тебя. - И я тоже... Можно мы останемся? - Вы что, сговорились? - Ну пожалуйста! Мне так хочется потанцевать ещё. - Да оставайтесь, я пойду один. Что ты там такого наговорил ей? Не делай непроницаемое лицо, не делай. Я тебя знаю. Смотри, поручаю её тебе. - Если ты не поторопишься, ты рискуешь остаться. - Всё, ухожу. Смотрите, не увлекайтесь, я ещё приду. Желаю приятно повеселиться. Ха!
- Мне так хочется посмотреть шествие с огнями, это должно быть так красиво. Как сказка. - То же, что и шествие без огней, только с огнями. - Я всё пытаюсь себе представить... Нет, не могу. Я ужасно много болтаю, правда? Вы говорили, что тот человек... он опасный. - Кто опасный? - Ну да, и брат мой тоже как будто намекал на это. - Намекал на... что? - Вы не помните разве? Вы про него сказали, что он как оса. - Помню. - Я просто хотела спросить... что это значит? Ну, что он опасный... - Вам этого разве не говорили никогда? - Но здесь всё совсем не так... Ведь правда? - Что не так? - Не так, как я себе представляла. - Может быть. - И вы сказали, и мой брат тоже, что этот человек опасный... - Не опасный, просто дурак, а впрочем, дураки тоже бывают опасны. - Он не хотел представлять его мне, и я подумала, почему он не хочет? А он сказал, что мы должны найти вас, и мы искали везде... - Вот как?
... - Это его сестра. - Значит, я правильно подумала. Они похожи с ней чем-то. - Чем-то похожи. - Знаете, я обижена на вас. Да. И вы, конечно, не догадываетесь, за что. - Я не знаю... - Ах, вы не знаете. Вы, конечно, забыли, что вы обещали мне. Или станете уверять меня в обратном? Что вы молчите? Я ждала вас сегодня... но дело даже не в этом, не так уж я вас и ждала... Но для чего было обещать? - Такой уж сегодня вечер... - Вечер? А что такого в сегодняшнем вечере? Что помешало вам придти? - Вы же видите, сегодня это невозможно. - Но почему? Вы молчите. Я вижу, вам сегодня угодно быть таинственным. Что ж, не буду вам мешать. Донимая вас своими вздорными упрёками. - Это не так... - Вы, по крайней мере, не забыли, что сегодня игра? Я напоминаю вам на всякий случай. Раз уж сегодня такой вечер. ... - Что с вами? На нас уже смотрят. Отпустите же руку.