Сама Лукреция растерянно развела руками:
– Я… я не обидела его ничем… ничем…
Глаза застилали слезы, горло перехватил спазм. Душила обида даже не за то, что Альфонсо уехал, а что не сказал ей ни слова, не доверился. Но ведь она всегда была честна с мужем, казалось, и он любил. Неужели все это ложь?
Как большинство мужчин, Папа не переносил женские слезы, а уж слезы любимой дочери тем более.
– Я уничтожу этого мерзавца! Даже ради этого стоило бы взять Неаполь и не оставить в нем камня на камне! Бросить беременную жену, опозорив на весь мир!..
Тут взгляд Борджиа упал на Санчу.
– Думаю, король Неаполя не пожелает оставлять в Риме ничего из своего имущества? Потому собирайся и немедленно отправляйся вслед за своим братцем!
Санча выпрямилась. При всей внешней непохожести сейчас она очень напоминала Лукрецию, только не несчастную и плачущую, а ту, которая могла дать отпор. Так и было, Санча гордо вскинула красивую голову:
– Я поступлю так, как мне скажет мой муж.
Она едва успела договорить последнее слово, как увидела, что такое гнев понтифика. Александр поднялся во весь свой немалый рост, навис над обеими женщинами, голос его загромыхал:
– Голос твоего мужа здесь ничего не значит! Здесь я хозяин! Пошла вон из Рима!
Папа рявкнул это с такой силой, что заколыхались, едва не погаснув, три свечи в подсвечнике на его столе. Санча фыркнула:
– С удовольствием!
Выходя из кабинета, она услышала, как Александр говорил дочери:
– Я верю, что ты ничего не знала. Ей не верю, а тебе верю. Иди к себе, потом поговорим.
Лукреция плакала, и вести беседу с ней пока было бессмысленно. Санча подождала подругу в коридоре, намереваясь поговорить и как-то утешить, но Лукреция двигалась словно во сне, она даже не посмотрела на Санчу. Лукреция шла, гордо вскинув голову, словно не замечая слез, которые текли по нежным щекам, губа закушена, чтобы не разрыдаться.
– Лукреция… – осторожно окликнула подругу Санча.
Та повернула голову и почти прошептала:
– Я ничем его не обидела… а он нас бросил…
И пошла дальше, неся свою обиду на сбежавшего мужа и стараясь сдержать рыдания до своей комнаты. Санча бросилась следом:
– Лукреция…
– Уйди!
– Но я-то чем виновата?! Я же тоже не знала!
– Предатели! Вы все предатели! Верно Чезаре ненавидит Неаполь!
– Что ты говоришь?! – ужаснулась Санча. Она понимала боль и обиду подруги, но нельзя же так!
Хотелось одновременно догнать несчастную Лукрецию или наоборот бежать из Рима без оглядки, как это сделал Альфонсо. Победило второе. В конце концов, почему она должна молить Лукрецию о прощении, если ни в чем не виновата? Санча не только не подозревала о подготовке брата к бегству, но и не собиралась следовать за ним, если бы Папа не приказал это.
Вернувшись в свои покои, Санча приказала служанкам собираться:
– Мы отправляемся завтра.
Почему не в тот же день? В глубине души оставалась надежда, что и Лукреция, и Джофре придут с ней хотя бы проститься. А еще ей очень хотелось увидеть Чезаре, хотя того и не было в Риме.
Первым пришел Джофре, он был откровенно смущен, но понимал, что должен как-то поговорить с женой.
– Санча… хотя я и не был тебе настоящим мужем, но я люблю тебя… Конечно, не так, как Чезаре, прости, я так не могу… Мне очень жаль, что ты уезжаешь, ты хорошая… и Лукреция плачет… Передай Альфонсо, что его жена очень расстроена его поступком, она все время плачет, потому что думает, что он бросил их с будущим ребенком…
Кажется, переведя речь на Лукрецию, Джофре испытал даже облегчение. Ему явно было трудно говорить о своем отношении к Санче, а та прекрасно понимала, что Джофре сознательно уступил ее брату и чувствовал себя из-за этого крайне неуютно. Самой женщине тоже вовсе не хотелось обсуждать с мужем свои отношения с Чезаре, потому разговор пошел о Лукреции и Альфонсо.
– Джофре, прошу тебя, убеди Лукрецию, что муж ее не бросал. Мы же не знаем, почему он столь поспешно уехал, возможно, у него были серьезные причины.
– Лукреция твердит, что раз он ничего не сказал жене, значит, не любит, не доверяет, боится ее…
Санча подумала, что не доверяет вполне резонно, ведь Лукреция прежде всего Борджиа, а потом герцогиня Бисельи, и неизвестно, как поступила бы она, знай о возможном бегстве мужа. Видно, об этом же подумал и Джофре, он даже мотнул головой:
– Лукреция никогда не предала бы Альфонсо, она его действительно любит.
Санче пришло в голову объяснение:
– Но знай Лукреция о готовящемся бегстве Альфонсо, ей трудно было бы не сказать отцу. Это означало бы предать Борджиа. Может, поэтому Альфонсо и ничего не сказал – чтобы не заставлять Лукрецию кого-то предавать?
Джофре ахнул:
– А ведь ты права! Но это нужно сказать Лукреции! Ты должна ей это сказать!
– Как?! Она не желает со мной разговаривать, считая, что и я ее предала.
– Я скажу.
Глядя вслед мужу, Санча вздохнула: он не сделал попытки уговорить отца отказаться от изгнания жены, не заступился за нее, даже не выразил своего протеста. Но как мог протестовать против всесильного Борджиа тот, кто и сам-то с трудом удерживался в качестве члена этой семьи? Кто такой Джофре? Для Папы никто, Родриго Борджиа никогда не был уверен в своем отцовстве относительно этого сына Ваноцци, а с годами похожесть на Джордже ди Кроче и непохожесть на Борджиа становились все заметней. Сказывалось это, прежде всего, в характере. Насколько бешеными были оба брата – Джованни и Чезаре, настолько мягким и спокойным оказывался Джофре. В нем не было огня Родриго Борджиа, который получили все дети Папы. Раньше сам Борджиа не отрицал свое отцовство относительно Джофре, бесились только Джованни и особенно Чезаре, но с годами неприязнь к Джофре становилась у понтифика все заметней.
Папа не винил в побеге мужа свою дочь Лукрецию, и это было справедливо. Но он винил Джофре в побеге брата его супруги! Скорее всего, потому что нужно было кого-то винить, кроме не углядевших за Альфонсо шпионов.
Санча сочувствовала своему незадачливому мужу и злилась на него. Ну что ж, следовало признать, что ее замужество было весьма неудачным с первого до последнего дня. Интересно, под каким предлогом Папа разведет их с Джофре, ведь объявить брак несостоявшимся нельзя, она не Джованни Сфорца, чтобы ничего не суметь в постели. Если Борджиа вздумается обвинить ее в супружеской неверности, то она на весь мир объявит, что наставляла супругу рога с Чезаре Борджиа, который был в то время кардиналом!
Подумав об этом, Санча поняла, что ей и впрямь нужно уносить ноги как можно скорее, за такие слова можно поплатиться не только браком, но и жизнью. Супружеская неверность невестки, как и обвинения в связи с ней Чезаре для Папы будут значить мало, но у разозлившегося Чезаре очень длинные руки, и, как рассказывали, у Борджиа очень действенный яд.
Лукреция ревела уже который день. Санча уехала, Джоффредо не сделал и попытки последовать за женой. Папа сначала злился, потом задумался. Видно, дочь и впрямь любит своего трусливого мужа. Но Борджиа не мог допустить, чтобы она уехала в Неаполь или даже в Сквиллаче вместе с Санчей. Он не сознавался даже себе, что предпочел бы отъезд Джоффредо вместе с супругой. Каждый день видеть убийцу сына было уже невтерпеж, тем более зная, что обвиняют в этом убийстве другого.
Но Джоффредо даже не попросил разрешения уехать, не то что удрать тайком.
Родриго мучился от всего сразу: от откровенного горя Лукреции, ее бесконечных слез, от неизвестности в отношении судьбы Чезаре, от необходимости ежедневно видеть Джоффредо и знать, что не может ничего против него сделать… Но больше всего его раздражала дочь. Неужели можно так полюбить человека, если тот не Борджиа? Конечно, Альфонсо хорош собой, возможно, он ласков и приятен в общении, возможно, он прекрасный любовник, но чтоб так горевать из-за бегства этого слизняка?.. С Лукрецией нужно было что-то делать.
Папа сгоряча обещал дочери, что сделает все, чтобы вернуть беглеца. Вообще-то, ему вовсе не был нужен Альфонсо, но обещание дочери приходилось выполнять. Королю Неаполя было отправлено послание с укором из-за поступка Альфонсо Арагонского и просьбой содействовать возвращению блудного мужа к законной супруге.
Но что делать, если король предложит попросту поступить наоборот – жене приехать к мужу? По сути, так и должно быть, но отпускать любимую дочь в Неаполь, тем более беременную, чтобы они с ребенком оказались попросту заложниками короля, как уже оказался Чезаре?.. Нет, допустить этого Борджиа не мог!
Но он вынужден признаться, что Лукреция вполне способна сбежать к своему Альфонсо и без разрешения отца. Конечно, ее можно окружить сотней слуг, сторожить день и ночь, приковать цепью, в конце концов, но Лукреция не Джоффредо, она и слуг разгонит, и цепь порвет. И все же надо что-то придумать…
На столе почти горой бумаги, которые не могли дождаться своего часа, Папе не до дел. Но Родриго умел взять себя в руки. Быстро проглядывая одно за другим оставленные секретарем прошения, которые следовало разобрать поскорее, он вдруг наткнулся взглядом на название города: Сполето. Сполето… Город на сто пятьдесят миль северней Рима, то есть дальше от Неаполя и от Альфонсо, но сейчас не это интересовало Борджиа.
На столе почти горой бумаги, которые не могли дождаться своего часа, Папе не до дел. Но Родриго умел взять себя в руки. Быстро проглядывая одно за другим оставленные секретарем прошения, которые следовало разобрать поскорее, он вдруг наткнулся взглядом на название города: Сполето. Сполето… Город на сто пятьдесят миль северней Рима, то есть дальше от Неаполя и от Альфонсо, но сейчас не это интересовало Борджиа.
В Сполето давно нет губернатора, Папа никак не мог решить, кого из кардиналов или епископов туда отправить. Его взгляд уперся в колонну и долго что-то изучал на ней. Но Борджиа не видел красивой резьбы, не замечал позолоты. Он придумал, как привязать свою дочь к Риму, а заодно и привести ее в чувство.
Слуга появился по первому зову, он прекрасно знал, что все Борджиа не любят ждать.
– Позови ко мне донну Лукрецию. Скажи, что мне срочно нужно ее видеть, пусть придет, как есть, даже если она не причесана.
…Лукреция действительно была не причесана, но служанкам удалось быстро забрать ее роскошные волосы в сетку и разложить на плечах. Все же хорошая придумка эти украшенные сетки, можно убрать волосы быстро и без особого труда.
Она торопилась в кабинет отца, надеясь услышать новость об Альфонсо, зачем иначе так срочно мог вызвать ее понтифик? Впервые за последние дни слезы на глазах Лукреции высохли, сами глаза сверкали, дочь Борджиа была взволнована. Служанки едва поспевали следом за своей почти бегущей госпожой, прямо на ходу что-то поправляя в ее наряде, встречные служители отходили в стороны и с беспокойством глядели на Лукрецию. Что еще случилось в семействе Борджиа?
Лукреция почти вбежала в кабинет отца, Родриго обернулся, окинул взглядом слуг, коротко приказал:
– Оставьте нас.
Те быстро выскользнули из кабинета, плотно прикрыв за собой дверь. Подслушивать Борджиа не рекомендовалось, можно найти свою смерть в мутных водах Тибра.
Лукреция смогла сдержаться, пока они не остались одни, потом поспешно подошла к руке понтифика, поцеловала, подняла на отца взволнованные, умоляющие глаза:
– Что случилось, Ваше Святейшество?
– Успокойся, присядь. Дурных вестей о твоем муже нет, правда, и хороших пока тоже…
Поймав тревожно-удивленный взгляд дочери, усмехнулся:
– Есть дела и кроме блудного супруга…
– Чезаре?!
– Нет, это касается только тебя.
У Лукреции в голове пронесся вихрь мыслей, но главным было опасение по поводу развода. Отец вполне мог такое затеять. Развода с Альфонсо она не боялась, если только на это не решится сам беглый муж. Но тогда она просто послушно отправится вслед за ним в Неаполь. Лукреция не страшилась угрозы стать заложницей короля Фредерико; во-первых, она верила в своего отца, способного разрешить любые проблемы, кроме любовных, конечно. Во-вторых, Лукреция вообще верила в то, что все будет хорошо, верила всегда, во время любых неприятностей и трудностей.
– Я слушаю.
На мгновение Папа отвернулся, потом спокойно сел за стол и подвинул к себе какие-то бумаги.
– В Сполето и Фолиньо нет губернатора…
Дочь подняла на отца удивленные глаза. Конечно, он не раз призывал ее в свой кабинет, чтобы присутствовала при серьезных разговорах, что весьма не нравилось кардиналам и посетителям. Но еще меньше им нравилось, когда Папа оставлял за себя юную дочь, уезжая куда-то ненадолго и поручая ей разбираться с просителями и небольшими делами.
Неужели отец позвал ее в такое время, чтобы посоветоваться, кого назначить губернатором Сполето? Лукреция мысленно усмехнулась: хочет отвлечь от мрачных мыслей. Но к чему такая срочность?
– Ты размышляешь над тем, кого назначить на этот пост? – Наедине дети называли отца на «ты», чего никогда не делали прилюдно. Родриго ввел это совершенно сознательно, это необычайно сближало, сплачивало Борджиа. Джоффредо такого не позволялось, он был в числе «чужих», Санча тоже. Только они трое – Джованни, Чезаре и Лукреция имели такое право, любимым детям оно было даровано и добавляло гордости за свою принадлежность к Борджиа.
– Размышляю? Нет, я решил. Губернатором Сполето и Фолиньо станешь ты, Лукреция.
– Я?! – На мгновение она даже потеряла дар речи. Что это, шутка? Непохоже, отец вполне серьезен и деловит. – Но губернатором может быть только кардинал или епископ! И уж, конечно, не женщина!
– Это Папская область, и мне решать, кто кем там будет. К тому же все когда-то бывает впервые. Я не хочу отдавать должность чужому, тем более, предстоят трудные времена; если французская армия все же вторгнется в Италию, даже с благими намерениями, чтобы защитить нас, нужно подготовить город. Там могут начать сопротивляться и вызовут разграбление. Я полагаю, ты сумеешь навести порядок и сделать все толково. К тому же Людовик не посмеет войти в город, где губернатором его родственница, да еще и столь прекрасная…
Папа встал, обошел стол и сел в кресло рядом с потрясенной дочерью, мягко положил руку на ее запястье:
– Я понимаю, Лукреция, тебе сейчас несколько не до того, к тому же скоро рожать, но прошу принять такое назначение. Отправишься в Сполето, наведешь там порядок и вернешься в Рим. Надеюсь, к этому времени твой супруг одумается и присоединится к тебе. – Родриго усмехнулся: – Если уж он так боится жить в Риме, пусть приезжает туда. Там ты хозяйка, ни меня, ни такого страшного для него Чезаре не будет рядом.
Он снова встал и вернулся за стол. Теперь голос понтифика звучал деловито и уверенно, он больше уговаривал:
– Донна Лукреция, я подписал бумаги о вашем назначении на пост губернатора Сполето и Фолиньи и надеюсь, вы поспешите отбыть туда, чтобы выполнить все мои поручения и свои обязанности. Лукреция, ты будешь первой женщиной-губернатором, ты хоть это понимаешь? Выполняй свои обязанности как должно, и пусть твоему супругу станет стыдно за свое поведение.
Лукреция снова разрыдалась.
– Ну, теперь-то почему?
– Благодарю тебя, отец. Я постараюсь справиться.
– А я вернуть твоего блудного мужа. Поверь, если он увидит, что ты не мчишься сломя голову по первому его зову, он приедет сам. А еще: он никому не нужен в Неаполе.
– Ты… не собираешься меня с ним разводить?
– Разводить?! – Кабинет огласил смех Папы. – И не думал! Если уж он тебе столь дорог, держи его при себе. Ты достойна куда более мужественного мужчины, но если ты его любишь, живи с таким. И береги будущего ребенка.
Поцеловав руку понтифика и выразив приличествующую случаю благодарность уже как губернатор, Лукреция отправилась к себе. Но она не успела выйти из кабинета, когда отец добавил еще одну просьбу:
– Забери с собой Джоффредо, он надоел мне со своим нытьем.
– А… Санча?
– Только вместе с Альфонсо!
В ответ на чуть лукавую улыбку отца Лукреция тоже улыбнулась. Она верила, что Папа сумеет убедить Альфонсо вернуться, тем более, сделать это можно не в Риме, а в Сполето, которым ей предстояло править.
Мысли Лукреции перекинулись на предстоящее губернаторство. Папе требовалась немалая смелость, чтобы назначить на этот пост не просто родственника, а дочь! Лукреция представила себе возмущение кардиналов и поняла, что должна справиться с возложенными на нее обязанностями как можно лучше, чтобы не опозорить имя Борджиа. К тому же отец прав – такая должность добавит ей веса в глазах Альфонсо.
Ах, Альфонсо, ты поймешь, как был не прав, тайно удирая из Рима! А еще убедишься, что твоя супруга не пустышка, только и способная думать о нарядах и любви, а весьма серьезный высокопоставленный государственный чиновник!
Хорошо, что Папа не мог услышать мысли своей дочери. Он так старался убрать ее подальше от блудного супруга и занять чем-то, что вытеснило бы страдания о нем, а эта глупышка даже хорошим губернатором была готова стать, только чтобы доказать свою толковость мужу! Конечно, Борджиа догадывался об этих мыслях, но он слишком хорошо знал свою дочь и понимал, что стоит только окунуться в дела, и ей действительно будет не до беглого муженька. Он так же хорошо знал способности Лукреции, ни на минуту не усомнившись в том, что она справится с порученным заданием.
Теперь предстояло срочно подготовить все для такого путешествия.
Джоффредо, услышав о назначении Лукреции, широко раскрыл глаза:
– Лукреция… ты теперь большой чиновник!
Та довольно рассмеялась:
– Да, в ма-аленьком Сполето…
– Не такой уж он и маленький, раньше был очень важным, даже отдельным княжеством, пока не стал Папской областью. Но все равно, никогда раньше не бывало женщин-губернаторов.
– Зато бывали царицы и правительницы.
– Цариц не назначают, ими становятся по рождению или при замужестве. А ты чиновник. Как я рад за тебя, сестричка!
Лукреция вдруг подумала, почему Папа не назначил в Сполето Джоффредо, ведь он тоже сын. Но спросила другое, помня о просьбе отца:
– Ты поедешь со мной?
– Я? – Кажется, брат даже растерялся. – Меня не отпустят из Рима.