В самом городе пока относились к Лукреции настороженно, она Борджиа, а об этом семействе никто ничего хорошего в Италии сказать не мог. Однако о самой Лукреции в Ферраре никто не мог сказать плохого. Напротив, она щедро помогала всем, кому могла, ласково обращалась с просителями, правда, прогнала прочь приставленных к ней в качестве придворных феррарцев, но это ее право, если герцог считает, что она слишком много тратит на свой двор, то ее дело, кого именно удалять.
До Эрколе дошли разговоры о его размолвке со снохой, возмущенный герцог потребовал, чтобы Лукреция вернулась домой. Альфонсо было все равно, где обретается его супруга. В монастыре? Тем лучше. Пусть родит здорового наследника и может хоть постричься. Самой Лукреции немало порассказали об Альфонсо. Когда он перестал посещать спальню своей первой супруги Анны Сфорца, та в отместку стала развлекаться со своей чернокожей рабыней. Лукреция усмехнулась: это в Ферраре не считалось предосудительным, как и многочисленные связи самого Альфонсо с кем попало, зато злые наветы ее первого мужа-неудачника Джованни Сфорца приняли сразу и без сомнений!
Лукреции было так хорошо в обители, так не хотелось возвращаться в Феррару… Но герцог рекомендовал настоятельнице монастыря намекнуть герцогине сделать это как можно скорей.
Жизнь в Ферраре потекла по-прежнему: Лукреция и герцог в присутствии посторонних улыбались друг дружке, не разжимая стиснутых зубов, а наедине либо не разговаривали, либо ссорились. Альфонсо все реже посещал беременную супругу и ни для кого не было секретом, где он проводит ночи – в постелях у простолюдинок. Изабелла присылала из Мантуи полные затаенной злости письма. А двор замер в ожидании.
Конечно, Александр узнал о сокращении содержания дочери, он написал весьма резкое письмо герцогу Эрколе, на что тот не менее резко дал понять, что если всякие там незаконнорожденные желают попасть в приличную семью, то должны за это хорошенько заплатить, такой платой и явилось огромное приданое. А аппетиты супруге Альфонсо д’Эсте необходимо уменьшить соответственно требованиям хозяина Феррары.
Александр долго думать не стал, он попросту отменил все льготы в казну Церкви, которые до того даровал Ферраре, и урезал содержание Ипполито д’Эсте, живущего в Риме. Теперь уже Эрколе скрипел зубами, но от своего не отказался, правда, несколько уступив. Вместо восьми тысяч Лукреции было предложено десять. Что ей оставалось, воевать дальше? Скрепя сердце, Лукреция согласилась, но…
О, эти Борджиа! Разве можно верить их словам, их поступкам, их согласию?
В окружении Лукреции появился удивительный человек – Эрколе Строцци. У этого человека было все: аристократическое происхождение, богатство, прекрасное образование, блестящий художественный и поэтический вкус, не было лишь здоровья. Эрколе Строцци, рожденный с поврежденной стопой, вынужден пользоваться при ходьбе палкой и, конечно, не мог быть хорошим всадником. Это уродство сильно повлияло на его характер, Строцци был отъявленным циником и довольно развращенным человеком. Однако он умел очаровывать женщин, умел поддержать изящную беседу и действительно много знал, а потому легко стал приближенным Лукреции.
Откровенно ненавидя Альфонсо за его грубость и физическую силу, Строцци всячески старался помогать его супруге. Мало того, он быстро обнаружил пробелы в образовании Лукреции, которая прекрасно владела латынью и испанским, великолепно танцевала и хорошо пела, аккомпанируя себе, но была недостаточно знакома с поэзией и философией, особенно современной. К тому же она не слишком хорошо разбиралась в живописи и архитектуре. Для Строцци, дружившего со многими поэтами и художниками, открывалось огромное поле деятельности. Красивая женщина с хорошим вкусом и немалыми возможностями, к тому же герцогиня Феррары и дочь самого Папы жаждала его советов и наставлений. Разве такое можно упустить? Эрколе Строцци развернулся вовсю.
Надо отдать ему должное, советы добровольного наставника были весьма целомудренными, а его общество действительно облагородило Лукрецию. Она получила то, чего так не хватало в Риме – возможность общения с умным, образованным человеком, знания которого выходили за рамки церковных. Ведь даже блестяще образованный Чезаре знал больше каноническое право и военную историю, чем, например, поэзию Петрарки.
Лукреция теперь много читала, но совсем не то, что хранилось в библиотеке понтифика, книги ей поставлял Строцци, и, конечно, это была поэзия. Возможно, расслабившись из-за столь приятного знакомства, Лукреция и позволила себе согласиться на десять тысяч дукатов вместо двенадцати, определенных изначально на ее содержание.
Эрколе Строцци внушил Лукреции, что все, что продается в Ферраре и даже Риме, не идет ни в какое сравнение с товарами Венеции. Таких тканей, как там, нет больше нигде… Настоящие аристократки одеваются в ткани из лавок Венеции…
– Но не могу же я отправиться в Венецию, чтобы ходить там по лавкам? – смеялась Лукреция.
Ответ был удивительно простым и логичным:
– Я могу. Если донна Лукреция позволит, я мог бы отправиться туда и привезти самые роскошные ткани для ее нарядов.
Предложение крайне заманчивое, но если на сами ткани денег еще хватило бы, но на все остальное никак. Строцци просто пожал плечами:
– В кредит.
Лукреция задумалась всего на мгновение. Конечно, в кредит, свекор никуда не денется, оплатит, а если нет, то это всегда сделает отец. Он выплатил огромную сумму в качестве приданого, но Лукреция знала своего отца, тот уже наверняка восстановил утраченное. Она перестала задумываться о деньгах, в конце концов, почему герцогиня Феррары должна считать каждый дукат?! Строцци отправился в Венецию за тканями.
Присланные образцы привели Лукрецию в восторг, она согласилась со всеми предложениями, к тому же заказала дорогущую колыбельку для будущего ребенка, мысленно махнув рукой на возможное недовольство свекра:
– Пусть себе злится!
Эрколе д’Эсте, поняв, каким образом Лукреция смогла обойти его ограничения, буквально за месяц потратив годовой бюджет, пришел в ужас. Эта девчонка с ангельским личиком показала твердость характера, превосходящую даже металл пушек ее мужа. А увидев роскошь стола на вечеринке, устроенной Лукрецией в честь семейства д’Эсте, вообще взъярился. Сноха выставила на стол столовое серебро, подаренное еще во времена, когда она была графиней Пезаро. Однако на всем серебре выгравировано имя понтифика! С таким аргументом не поспоришь, Лукреция явно демонстрировала, чья она дочь.
Взбешенный герцог Феррары сумел выдержать до конца ужина, но утром его уже не было в городе – отбыл в загородное поместье Бельфьоре. Беременной Лукреции казалось невыносимым оставаться в душном городе, но когда она тоже попросилась в этот дворец, свекор отказал под надуманным предлогом, мол, там работают маляры. Взбешенная Лукреция не стала уезжать в монастырь, как сначала вознамерилась, она отбыла в другое имение – Бельригуардо, куда более роскошное и красивое.
– И пусть попробует меня отсюда выставить!
Лукреция больше не желала быть бедной овечкой, она решила по возможности огрызаться и показывать зубы. Ее не защищал никто, даже муж, значит, она будет защищаться сама!
Защищаться пришлось недолго, одно за другим последовали события, сильно встряхнувшие сонную Феррару.
Сначала пришло известие, заставившее Лукрецию запереться в своих комнатах и ни с кем не встречаться. Чезаре Борджиа, продолжая завоевывать города для своего государства, не останавливался ни перед чем. Конечно, до него дошли слухи о том, как обходились с любимой сестрой в Ферраре и какую роль играла Елизавета Гонзага герцогиня Урбино. Может, потому очередной жертвой стал герцог Урбинский Гвидобальдо.
Герцог скучал в своем городе в одиночестве, из-за болезни он стал импотентом, а потому его супруга Елизавета Гонзага предпочитала проводить время у брата в Мантуе, вернее, у своей невестки Изабеллы д’Эсте. Две змеи находили взаимопонимание, тем более, у них был единый объект для плевков ядом – Лукреция Борджиа.
Чезаре Борджиа, следуя со своей армией из Рима в свое новое герцогство Романьо, просил согласия герцога пройти через Урбино. Зачем Чезаре понадобилось разыгрывать эту комедию, неизвестно, потому что оказать сопротивление герцог Урбино был не в состоянии, город захватили настолько быстро, что он едва успел удрать в одном камзоле и без запасной лошади в Мантую, где находилась его жена.
Известие о захвате братом Урбино, где ее принимали пусть и неоднозначно, но неплохо (Лукреция различала доброжелательного герцога Гвидобальдо и его змееподобную супругу), повергло Лукрецию в шок. Она распорядилась отменить все намеченные встречи, никого не принимать и даже не впускать. Уставившись на пламя свечи, она почти стонала:
– Зачем он сделал это?
– Кто?
– Чезаре. Больше никто не поверит слову Борджиа, никто не поверит…
Анджела хотела сказать, что и так не верил, но сочла за лучшее промолчать. Но Лукреция бездумно сидела час за часом, она не впустила в комнату пришедшего Строцци, отказалась выходить сама… В Ферраре не верили страданиям герцогини, считая, что она, как все Борджиа, притворяется. Не могут брат и сестра быть разными, они одного поля ягода, одной матерью и одним отцом рождены, значит, и Лукреция такова же, как ее страшный брат Чезаре Борджиа – коварная предательница!
Именно этого так боялась Лукреция – что ей снова придется отвечать за поступки Чезаре, за его жестокость и обман. Она очень любила брата, даже понимала его поступки, но почему же тень Чезаре должна лечь на сестру? Как теперь смотреть в глаза всем д’Эсте, для которых Елизавета Гонзага родственница? Как оправдываться, что не все Борджиа одинаковы? Лукрецию охватило отчаянье, может, лучше было не покидать Рим и оставаться рядом с отцом и братом, чтобы никто не посмел бросить в лицо обвинения? Ведь завоевать расположение новых родственников все равно не удалось, ее презирали за рождение, боялись и ненавидели из-за принадлежности к Борджиа. Так если она все равно для всех только Борджиа, то стоило ли покидать родных?
Внутри требовательно толкнулся ребенок, ему вовсе не нравилось, что мать плачет. Ребенок… пожалуй, это единственное, что в ту минуту удерживало ее от простого побега обратно в Рим. А ведь рука сама потянулась к бумаге написать отцу, чтобы позволил вернуться. Лукреция прекрасно понимала, что Александр не вечен, что он уже стар, а случись что-то с ним, на Чезаре навалится столько врагов, что отбиться будет трудно. Но все равно они были единственными, кто мог помочь, защитить, дать денег…
Однако немного погодя пришло весьма странное известие, заставившее Лукрецию… хохотать!
В Урбино у герцога Гвидобальдо де Монтефельтре и герцогини Елизаветы была прекрасная коллекция художественных произведений, в том числе несколько скульптур, которыми очень гордилась Елизавета и которые у нее никак не удавалось выманить ее подруге Изабелле маркизе Мантуанской. Особенно нравился Изабелле «Спящий Купидон» Микеланджело. За эту изящную скульптуру она была готова отдать половину герцогства. Но чувствуя свое превосходство хотя бы в этом, Елизавета не поддавалась ни на какие уговоры.
И вот теперь маркиза больше всего жалела не родственников, вдруг оказавшихся нищими, не их разграбленный город и дворец, а этого купидона. Маялась она недолго, уже на следующий день в Урбино отправился гонец с письмом от Изабеллы к… Чезаре Борджиа с просьбой продать ей «Купидона» в знак родственных отношений. «Я так очарована вашей сестрой! Думаю, ей понравилось бы, если бы вы пошли мне навстречу». Изабелла уверяла Чезаре в своей дружбе как по отношению к нему, так и в отношении к его сестре.
Чезаре, получив столь странное послание, приказал найти эту скульптуру, искренне восхитился и сразу понял, что может получить за такой трофей не просто деньги, а нечто большее. У него была возможность отомстить за недоброжелательность по отношению к Лукреции, некоторое время Чезаре об этом и размышлял, даже хотелось в пику Изабелле подарить скульптуру сестре.
Но уже в следующую минуту он вдруг осознал, как воспользуется «Купидоном». Рука Чезаре даже потянулась к мрамору:
– Ах, ты мой драгоценный…
Получив ответное предложение Чезаре, Изабелла отреагировала совсем иначе: она перебила немало подвернувшихся под руку вещей, рвала и метала, решив просто не отвечать! Этот наглец предлагал, во-первых, изгнать из Мантуи герцога и герцогиню Урбино, а во-вторых, и это бесило Изабеллу д’Эсте больше всего, обручить его дочь от Шарлотты Ангулемской и сына Изабеллы и Франческо Гонзага! Породниться с Борджиа еще раз?! Никогда! Ни за что! Пока стоит свет, этого не будет!
Два дня длилась истерика, но вскоре выяснилось, что французский король Людовик XII, явно вознамерившийся все же не только захватить Неаполитанское королевство, как его предшественник, но и удержать, прибыл в Павию, куда и созвал всех итальянских герцогов и тиранов независимых городов. Как и в прошлый раз, правители бросились выслуживаться перед королем в надежде, что французы обойдут их стороной. И чем ближе к предполагаемому пути французской армии находился город, тем сильнее прогибался его правитель. Венеции легче, она в стороне, а что делать Мантуе? Ферраре?
Маркизу Мантуанскому не до переживаний супруги по поводу судьбы «Спящего Купидона», свою бы уберечь. А когда стало ясно, что король весьма благоволит своему почти другу Чезаре Борджиа и готов поддержать его в обмен на помощь в походе, многие почувствовали, что надо заглядывать и в страшные глаза Борджиа тоже. Участь герцога Урбино и его супруги была решена. Что из того, что Елизавета сестра Франческо Гонзага и близкая подруга самой Изабеллы? Дружба дружбой, а шкура у каждого своя…
Герцог и герцогиня Урбино были безжалостно изгнаны из Мантуи. Изабеллу больше не интересовала судьба опальных родственников. Мало того, она начала переговоры с Чезаре Борджиа по поводу… обручения их малолетних детей! Трехлетняя дочь Чезаре и Шарлотты могла стать невестой двухлетнего сына Изабеллы и Франческо. Правда, Изабелла сделала все, чтобы как можно дольше затянуть переговоры, но сам факт, что они начались, приводил всех в ступор.
Первым таковой испытал герцог Эрколе д’Эсте. Его дочь, его надменная Изабелла, так кичившаяся своей принадлежностью к роду д’Эсте и открыто осуждавшая его самого за согласие женить Альфонсо на Лукреции, насмехавшаяся над Лукрецией за принадлежность к семейству Борджиа, согласна отдать своего ангелочка этому самому Борджиа?! Герцог почувствовал, что земля уходит из-под ног.
В то время как Лукреция сидела взаперти и согласно доносам слуг страшно переживала захват Урбино, не смея показаться на глаза родственникам, Изабелла спокойно прогнала Елизавету и Гвидобальдо прочь из Мантуи?! Что творилось в этом мире? Неужели больше не было верности, чести, гордости от принадлежности к достойной фамилии? Он так долго сопротивлялся, приложил столько усилий, чтобы не вводить в свою семью Борджиа, а Изабелла так легко все предала. Как она теперь будет смотреть в глаза Лукреции?
Лукреция тоже не могла поверить своим ушам: Изабелла согласна обручить своего красивого мальчика с очень некрасивой девочкой Чезаре?! Понятно, что дети совсем малы, что за то время, пока они повзрослеют, многое может измениться, но сам факт, что надменная д’Эсте согласна на обручение сына с дочерью Борджиа и в угоду Чезаре даже изгнала свою многолетнюю подругу, был не просто потрясающим, он свидетельствовал, что Чезаре стал одним из самых сильных людей Италии. Лукреция старалась не думать, что, прежде всего, этот факт говорит о продажности самой Изабеллы, а потом уже об остальном.
Но насладиться триумфом Лукреции не удалось. В Феррару пришла беда.
СМЕРТЕЛЬНАЯ ОПАСНОСТЬ
Пока герцоги, дожи, тираны разных городов в Павии с отчаяньем наблюдали, как король Франции Людовик XII чествует их заклятого врага, этого безжалостного захватчика Чезаре Борджиа, как устраивает в его честь приемы, обнимает за плечи, называет «дорогим кузеном» и «другом», явно давая понять, на чьей он стороне, в Ферраре началась эпидемия чумы. Это не была бубонная чума, выкашивавшая целые города и страны, но заболели очень многие.
Прежде всего, в Ферраре испугались за здоровье беременной Лукреции. И, конечно, случилось худшее – она заболела! Папа, узнав, что дочь опасно заболела, обрушил на Феррарского герцога всю свою злость, объявив, что если Лукреция не выздоровеет, то он уничтожит и Ипполито, живущего в Риме, и саму Феррару сотрет с лица Земли. Александр сходил с ума, буквально забрасывая угрозами д’Эсте. Старый герцог понимал, что так и будет, нелепой смерти любимой дочери Папа ему не простит, а прежде всего, не простит находящийся совсем рядом с большущей армией и поддерживаемый французским королем Чезаре.
Альфонсо был в Павии, а Эрколе, осознав, что сноха может умереть, пришел навестить ее, пытаясь успокоить нелепыми обещаниями дать те самые двенадцать тысяч дукатов в год, если она выздоровеет. Но Лукреции было не до его обещаний, женщина находилась между жизнью и смертью и смотрела на свекра отсутствующим взглядом.
Срочно вызванный Альфонсо примчался из Павии так быстро, как смогли нести кони. Но Лукреция не узнала и его, она была готова к свиданию с вечностью и не желала выбираться из забытья, чтобы поговорить с равнодушным к ней мужем и принесшим столько неприятностей свекром. Врачи заявили, что выносить ребенка Лукреция не сможет, но сейчас речь шла уже не о дитя, а о жизни матери.
Был момент, когда руки опустились у всех, врачи объявили, что до утра герцогиня не доживет. Эрколе был готов рвать на себе волосы, прекрасно понимая, что Феррару действительно уничтожат. Ему не столь важна жизнь самой Лукреции, сколько страшно за свою судьбу и судьбу семейства. Герцогиню решили причастить.