Вилис Лацис Буря
КНИГА ПЕРВАЯ
Глава первая
1Поезд Рига — Взморье был набит битком. Карлу Жубуру пришлось простоять всю дорогу. После станции Приедайне освободилось одно место, но как раз между двумя заносчивого вида субъектами, слишком заботливо оберегавшими свои костюмы. Один поминутно расправлял складки серых брюк, заглаженные до такого совершенства, что они напоминали отточенные лезвия, другой все время ощупывал тщательно завязанный полосатый галстук и придерживал шляпу из жесткой соломки, которая лежала у него на коленях вверх дном, так, чтобы всем видна была белая шелковая подкладка с маркой фирмы. «Джек Арроусмит — Нью-Йорк», — прочел Жубур. «Вероятно, из моряков, а может быть, коммивояжер или просто франт — хвастается контрабандной шляпой». И он невольно вспомнил своего сослуживца по посредническому бюро Атауги, карапуза Бунте. У того вечно торчат из карманов пиджака или пальто несколько английских или французских газет, хотя Бунте ни по-французски, ни по-английски не знает ни слова. Тоже шик своего рода. Жубур улыбнулся. Вот и он сам: что ему эти пассажиры! Люди незнакомые, не имеют к нему никакого отношения, к вечеру он позабудет об их существовании, а все-таки, когда один из них снова расправил складки брюк, он машинально взглянул себе на колени и отодвинулся от соседей. Изомнешь еще — ведь вся его солидность заключается в этом шевиотовом костюме!
Он снова улыбнулся, на этот раз грустной, горькой улыбкой — улыбкой неудачника. Да, особенных поводов к ликованию или зазнайству у него нет. За плечами уже тридцать два года, а что собственно он собой представляет? Один из легиона людей без постоянной работы, без перспектив занять штатную должность в государственном или муниципальном учреждении. Впереди ни стажа, ни надежд на пенсию за выслугу лет. Получишь вот так среднее образование, одолеешь за два года первый курс экономического факультета, а потом и числись безработным интеллигентом, пока какой-нибудь Атауга не примет тебя на пятьдесят латов в месяц в свою посредническую контору.
Контора носит претенциозное название «бюро»; каждую субботу, а в экстренных случаях и среди недели, в газетах «Яунакас Зиняс» и «Брива Земе»[1] появляются объявления о хороших солнечных квартирах, которые можно снять при содействии этого бюро в любом районе Риги. Атауга каждый сезон шьет у Оркова новый костюм, на бал прессы он является во фраке и цилиндре, и на следующий день газеты печатают снимки, на которых этот деятель представлен в кругу столпов торговли и промышленности, а иногда даже его голова высовывается из-за плеча Беньямина-старшего[2] или самого Ульманиса, так что приятное возбуждение несколько дней заставляет розоветь полные щеки Атауги. Он пользуется радостями жизни, он счастлив. У него есть пятиэтажный дом в центре города, дача в Дзинтари, семиместный бьюик, сын, дочь, жена, страдающая сахарной болезнью… ну, и маленькая блондиночка, которую он навещает украдкой.
Когда Тупинь, издатель еженедельного журнальчика «За кулисами», начинает слишком откровенно намекать в своих фельетонах на тайные увлечения главы известного посреднического бюро, господина А., — Атауга разыскивает в телефонной книжке его номер и берет трубку. Каких-нибудь сотни две латов — и дело улажено.
А Жубур рыщет по улицам в поисках наклеенных на оконные стекла билетиков, выспрашивает дворников и управляющих домами. Он довольно хорошо изучил все неблагоустроенные дома, где часто меняются жильцы, где никогда не бывает солнца, где квартирная плата высока и требуется дорогой ремонт за счет съемщика. В случае удачи он получает сверх месячного оклада двадцать — тридцать латов, покупает новую рубашку, галстук, полдюжины носовых платков и билет в театр. Но стоило ли кончать среднюю школу и изучать экономические науки, чтобы потом охотиться за освобождающимися квартирами или убеждать какого-нибудь чудака в том, что у темных и сырых комнат имеются свои достоинства (особенно в жаркие летние месяцы!)? Для этого достаточно обладать некоторой долей развязности и хорошо подвешенным языком. Все равно самым пронырливым агентом бюро был и останется Бунте — тот самый, с иностранными газетами в карманах, — хотя голова у него не обременена знаниями и он с подозрительным усердием выводит свою фамилию в ведомости на жалованье. Даже позавидовать нечему…
Откровенно говоря, Жубур не завидовал и Атауге со всеми его бьюиками, балами прессы и сложными взаимоотношениями с журнальчиком «За кулисами». Не то чтобы покойный отец сумел привить ему умеренные жизненные идеалы, хотя старик Жубур, до конца дней проработавший на лесопилке, с детства вдалбливал сыну, что в жизни надо довольствоваться малым. Постоянное место в солидном учреждении, где служащие ходят в галстуках и с портфелями, пенсия на старости лет, а больше человеку и желать нечего.
— А когда крепко встанешь на ноги, тогда и жениться можно. Да не бери первую попавшуюся, а сперва присмотрись, разузнай, что у нее есть за душой. Взять голь перекатную легче легкого, а потом изволь корми и одевай ее весь век. Уж если брать, так чтобы была одна-единственная у родителей, чтобы у отца в деревне имелось хорошее хозяйство, — вот тогда и на черный день грош-другой отложить можно… Любовь! Да разве приданое помешает любви, разве без него крепче любится? Это в какой книге написано?
Старик уже шестой год покоится на Мартыновском кладбище, по правую сторону от жены, а сыну, видимо, не пошли впрок отцовские поучения, — он до сих пор не может найти постоянной работы, до сих пор еще не встретил девушку, которая должна принести ему в дом достаток. Жизнь в свою очередь не припасла для него счастливого случая, который вывел бы его на широкую дорогу.
В вагоне стояла духота, пахло потом. Июльское солнце заливало скошенные луга с сохнущим на них сеном. Сивая лошаденка чесала бок о ствол березки, отбиваясь хвостом от назойливой мошкары. Березка раскачивалась, вздрагивала зеленая макушка, и казалось, деревце силится отмахнуться от непрошенной соседки.
Два подростка-школьника сосали шоколад и разглядывали украдкой молодых женщин.
— Вот в прошлое воскресенье здорово было, — торопливо рассказывал один. — Я три раза купался. Раз как захлестнет меня волной, прямо полон рот воды набрал… Фу — до чего соленая…
— Нельзя так, Лаймон, — строго уговаривала худощавая немолодая женщина мальчугана лет трех, который протягивал ручонки к красному уху сидящего рядом старика. — Так нельзя, дядя рассердится.
Ребенок, смеясь, продолжал тянуться к красному, необычайно большому уху. Обладатель его дремал, заслонившись газетой.
Разные люди были в вагоне. И унылые и веселые, молчаливые и говоруны. Жубур никого не знал, и ему было томительно скучно среди этого множества людей. Ни их дела, ни их разговоры не затрагивали его, не вызывали любопытства. «Но ведь все они что-то думают, к чему-то стремятся, какие-то желания, какая-то необходимость заставили их сегодня выйти из дому, очутиться в вагоне, каждый из них надеется что-то пережить за сегодняшний день. Чем они хуже меня?..» — думал Жубур.
Было воскресенье, июль 1939 года. В такие дни многие рижане едут на Взморье. Жубур тоже поехал. Пока человек живет, он должен что-то делать, — нужно ему это или не нужно, приносит пользу или нет. Да и откуда ему знать это, если он не нашел своего места в жизни, не знает даже, чего ждет от нее.
Жубур этого не знал. Он просто существовал. Он прозябал.
2В Дзинтари Жубур сошел с поезда и направился прямо к пляжу. Скоро он почувствовал всю неуместность крахмального воротничка и черных полуботинок. От раскаленных солнцем дюн веяло нестерпимым жаром. И хоть бы легчайшее дуновение ветерка! Сосны стояли, не шелохнувшись ни одной веточкой. Точно застывшие, лежали воды залива, даже за последней отмелью было ясно видно дно.
Жубур сразу вспотел. Следуя примеру других, он снял пиджак и медленно зашагал по направлению к Майори. Да и не так просто было лавировать между лежащих на песке, принимающих солнечные ванны людей и кучек сложенного платья. У него в глазах зарябило от ярких купальных костюмов, разноцветных пижам, от коричневых, желтых, красных и бледных, еще не тронутых загаром человеческих тел. Худощавые лежали рядом с упитанными; юношески стройные мускулистые фигуры двигались среди старчески дряблых туш. В песке возле воды возились дети, рыли канавки, строили крепости и дворцы.
Не зная, куда приткнуться, из конца в конец пляжа слонялись одиночки, вроде Жубура. Семейные располагались где-нибудь на дюнах; одни загорали, подставляя солнцу то спину, то грудь, другие закусывали бутербродами, запивая их из бутылок тепловатым лимонадом, или, прикрыв головы носовыми платками, просматривали газеты и иллюстрированные журналы. Иные, разомлев от жары, сонным взглядом провожали снующую мимо публику.
Часто, когда люди сбрасывали с себя костюмы, можно было прийти в заблуждение относительно их социальной принадлежности. Портной-подмастерье с значительным выражением лица вполне мог сойти за коммерсанта, а стройная манекенша притягивала гораздо больше взглядов, чем дочка фабриканта, которой почему-то не придали грации даже папашины доходы.
Бойко шла торговля мороженым и лимонадом. Словно для того, чтобы еще сильнее подчеркнуть пестроту пляжа, в толпе расхаживали продавцы воздушных шаров с колеблющимися над головами красными, синими и зелеными гроздьями. По двое, по трое бродили подростки с рабочих окраин — их можно было узнать по темным пиджакам и простым ситцевым рубашкам. Этот предприимчивый народ громко отпускал самые смелые замечания: от их острых языков никому не было спуску. Они заигрывали с приглянувшимися девушками, вступали в разговоры с незнакомыми людьми. Только когда в поле зрения появлялся полицейский, они немного стихали.
Навстречу Жубуру шествовала группа мужчин в белых теннисных костюмах и в темных очках. У всех у них застыло на лицах одинаковое выражение: они как будто брезгливо обнюхивали воздух, взгляды их скользили поверх толпы. Они ни на кого не смотрели, никого не замечали. Преисполненные чувства собственного превосходства, они не могли примириться с мыслью, что на пляже имеет право появляться всякий, кому вздумается.
Да, много разного народа отдыхало на пляже. Были здесь и рабочие, приезжавшие подышать свежим воздухом после тяжелой трудовой недели. Появлялись и почтенные собственники и спекулянты, надеявшиеся согнать в морской воде, под жарким солнцем килограмма два жиру. Здесь были матери с дочерьми, взыскующими брачных уз, и любители нечаянных приключений; были тихие, созерцательные натуры с биноклями, направленными из-за дюн на купальщиц, и, наконец, люди, которые хоть раз в неделю старались казаться не тем, чем они были. Приказчик с усиками Кларка Гебла бросал на женщин победоносные взгляды покорителя сердец, девица из ночного бара «Фокстротдиле» выдавала себя за кинозвезду, а цветные шапочки студентов-корпорантов[3] еще издали грозно предупреждали: «Дорогу будущему Муссолини! Мы плюем на вас, плебеи!»
Жубур почувствовал, что у него начинает жать левый ботинок. Разыскав укромное местечко на дюнах, он разулся. «За каким чертом я сюда приехал?» Не то чтобы эта толчея, этот шум мешали ему. Наоборот, он чувствовал себя здесь еще более одиноким. Окружающие были сами по себе, он сам по себе. «И все мы так: толкаешь локтями соседа, а сам так же далек от него, как Юпитер от Земли. Но ведь есть же, должно быть, между нами что-то общее, даже когда мы не сознаем этого. Если бы произошло что-нибудь, если бы сама жизнь сблизила нас, сделала участниками каких-нибудь значительных событий. Но разве это случается каждый день?..»
Жубур лениво подумал, что не мешало бы выкупаться, благо трусы он захватил с собой. Только кто присмотрит за платьем? В газетах каждый день пишут про обворованных купальщиков. Изволь тогда в одних трусах возвращаться в город. Нет уж, незачем рисковать.
На солнцепеке разболелась голова. Глаза утомлял мерцающий блеск воды. Жубур растянулся на песке, закрыл глаза. Чем дальше, тем сильнее овладевало им мучительное чувство пустоты. Пустота была вокруг него и в нем самом. Какая мелкая, тусклая, бесцельная жизнь! И ведь будто нет особых причин для тоски, но почему тогда ничто его не радует?
Давно еще, когда Жубур только что окончил школу, он был полон надежд на будущее, но двенадцать лет сплошных неудач иссушили в его душе все мечты. Лотерейных билетов он не покупал, на выигрыши не рассчитывал, а то, чего мог достичь собственными усилиями, было заранее известно и ликования не вызывало. «Конечно, такая жизнь достается в удел большинству людей, у многих она еще тяжелее. Может быть, разница лишь в том, что другие находят какой-то смысл и удовлетворение в таком существовании, а вот я еще не примирился с ним. Надо научиться мечтать, что ли, отвлекаться от этих безрадостных дум». Но в глубине души он сознавал, что больше всего недостает ему общества, друзей. Обстоятельства бросали его из стороны в сторону, и жизнь сложилась так, что все его знакомства быстро обрывались, не успев окрепнуть, не оставляя в душе глубокого следа. «Точно капля, упавшая на щеку и испарившаяся на солнце, поэтически выражаясь… Или как случайный порыв ветра: всколыхнет на ветке лист, умчится вдаль — и лист не дрожит уже больше… Вот так и я… Так и я…»
Он незаметно уснул. Разбудили его негромкие голоса, доносившиеся из-за выступа дюны:
— Что ты скажешь, Понте, про эту леди? По глазам видно, что скучает.
— Недурненькая леди, но маникюр у нее не выдерживает никакой критики. Вы разрешите, барышня? Мы ужасно устали, а возле вас можно приятно отдохнуть… Ха-ха!
Еще не очнувшись окончательно, Жубур приподнялся, чтобы разглядеть говорившего. Это был франтоватого вида субъект в сером с иголочки костюме, с тщательно прилизанными, лоснящимися волосами и пробором через всю голову. Он был примерно одних лет с Жубуром, пожалуй даже помоложе, хотя мешочки под глазами свидетельствовали о бурно проведенной юности. «Чего он пыжится?» — неприязненно подумал Жубур.
Другой был маленький толстячок с блестящими, бегающими глазками. Против них сидела молодая девушка в синей юбке и скромной белой блузке. Плечи ее покрывала пестренькая косынка. Девушка тревожно смотрела на обоих мужчин.
— Что вам нужно? — спросила она, наконец, подчеркнуто неприветливым тоном.
Мужчины только посмеивались, продолжая без всякого стеснения разглядывать ее. И их смех и развинченные движения показывали, что оба молодчика были навеселе.
«Никогда не связывайся с пьяными, — вспомнил Жубур одно из отцовских изречений. — Пьяный человек хуже скотины. Нет у него ни стыда, ни совести. Он и сам безобразничает и других за собой тянет».
Самым благоразумным было бы лечь и притвориться спящим или уйти. Жубур не сделал ни того, ни другого. Он привык считать, что настоящий мужчина не оставляет без помощи попавшую в беду женщину. К тому же это приключение могло придать хоть какой-то смысл глупой, ненужной поездке на Взморье.
— У тебя что-то не получается, Понте. Наверно, Штиг… тьфу, старик успел приучить тебя к чересчур галантному обхождению.
— Ну, это мы сейчас увидим, — осклабился Понте. — Барышня, вы разве не видите, как я рассыпаюсь перед вами? Почему вы не улыбнетесь?
Он подсел к девушке и взял ее за подбородок.
— Представь, не напудрена, Абол. Довольно свеженькая девчоночка, только очень злая.
— Сердится, что ты не умеешь за дело взяться, — отозвался толстячок и даже подперся руками в предвкушении увлекательного зрелища. — Да ну тебя, брось дразнить девочку, доставь ты ей удовольствие.
Не раздумывая больше, Жубур вскочил на ноги.
— Эй, вы!.. Если вы ее не оставите в покое… — громко крикнул он и, словно удивившись собственной предприимчивости, уже потише добавил: — Как вам не стыдно!
— Ты там помалкивай, пока не получил в морду, — оглянувшись, процедил сквозь зубы Абол. — Не лезь под ноги старшим.
Понте, хихикая, обнял за плечи девушку.
— Ну, чего ты ломаешься, крошка… Право, не стоит. Не ты первая, не ты и последняя. Мало разве я таких осчастливил!
В этот момент девушка оглянулась на Жубура. В ее взгляде не было ни отчаяния, ни мольбы, только ненависть и глубокую тревогу увидел в нем Жубур. И все-таки он понял, что девушка видит в нем единственного защитника.
— Помогите! — негромко крикнула она.
Забыв благоразумные наставления отца, забыв о том, что он является агентом посреднического бюро Атауги с ежемесячным окладом в пятьдесят латов, забыв обо всем на свете, Жубур медленно, спокойно — хотя внутри у него все клокотало от бешенства — подошел к Понте, ухватил его за плечи, изо всех сил встряхнул и толкнул наземь.
Понте ткнулся носом в песок, но тут же вскочил и бросился на Жубура.
— Ну, получай, шпана! — задыхаясь, прошипел он.
Жубур избежал первого удара, быстро отклонившись в сторону, но тут на помощь Понте подскочил Абол. Вот когда пригодился Жубуру опыт, приобретенный некогда в драках с мальчишками с чужих дворов. С первых же ударов он заставил своих противников попятиться. Правда, и они далеко не были новичками в боксе — он это сразу почувствовал. Вдобавок их было двое, и пока Жубур разделывался с Понте, Абол зашел с тыла и с силой ударил чем-то по шее.
Все поплыло в глазах Жубура…
Когда он очнулся, хулиганов и след простыл. Не видно было и девушки. Шея все еще больно ныла при каждом движении. Одна штанина была разорвана по шву чуть ли не доверху, а когда Жубур поднял пиджак, оба рукава остались на земле.
«Никогда не связывайся с пьяными…» Не зря старик говорил это. Вот и радуйся теперь… Придется просидеть здесь до самой ночи, в таком виде нельзя показываться на глаза людям… Попробовать разве скрепить чем-нибудь штанину…