Заур прилетел в Москву и пошел в Минфин, но в Минфине ему сказали, что такую бумагу может исполнить только министр, а министр в это время был в Нью-Йорке. Заур не стал ждать, а взял самолет и полетел в Нью-Йорк, но когда Заур прилетел в Нью-Йорк, оказалось, что министр уже улетел в Париж.
Заура попросили прилететь в Париж, но когда он прилетел в Париж, оказалось, что в Париже осталась только жена министра, которая в этом году изумила даже парижан, скупив прямо на подиуме всю коллекцию одного из домов высокой моды, а министр уже улетел в Аддис-Абебу.
Заура попросили прилететь в Аддис-Абебу, и он прилетел, но в Аддис-Абебе у министра не нашлось для него времени, и он передал через помощника, что прежде, чем Заур получит деньги, он должен представить согласования на объекты.
– У нас нет согласований, – сказал Заур, – вы же сами знаете, чтобы получить согласования во всех ведомствах, уходит три года и очень много денег. Поэтому у нас нет согласований, а есть только объекты.
– Деньги выделяются на основании согласований, – возразил ему помощник. – Мы не можем идти на должностное преступление!
После этого министр полетел к жене, а Заур полетел домой, и так как самолет у него был частный, то он полетел сразу в Торби-калу.
Из аэропорта президентский кортеж приехал прямо на судоремонтный завод «Красная стрела». Платформа уже стояла там второй месяц, работы шли вовсю, рабочие сновали по железным балкам, как муравьи, и еще выше платформы вздымался огромный плавучий кран, похожий на журавля, нацелившегося заклевать тучи.
Кирилл наблюдал с третьего уровня, как президент республики высаживается из головного «мерса». Вместе с Зауром из Аддис-Абебы прилетел министр финансов республики, веселый сорокалетний хохотун по прозвищу Фальшивый Аббас, который был лучшим в республике специалистом по вопросам денежного обращения, и прославился в свое время тем, что печатал лучшие в мире доллары: лучше даже, чем те, что печатались в Ираке, Северной Корее и в Чечне.
Эти доллары были так хороши, что когда Фальшивого Аббаса поймали и дали ему срок, он ни дня из этого срока не просидел в тюрьме, потому что Джамалудин и Хаген пришли к начальнику тюрьмы и взяли его в аренду, и он сидел у них дома и печатал доллары для них.
Президент взбежал вверх по железным грохочущим ступеням, и обнялся сначала с братом, а потом с Кириллом. Потом он повернулся, задрал голову, и молча долго смотрел, как решетчатая ферма будущей буровой упирается прямо в солнце, и как из солнечного шара на них вниз сыплются искры электросварки.
– Когда я был в Аддис-Абебе, – сказал Заур, – мне позвонил Эсэс. Он сказал, что если я передам лицензию государству, то мне позволят построить химзавод в Краснодарском крае.
Заур замолчал. Джамалудин и Хаген подошли поближе, чтобы слышать весь разговор.
– Еще он сказал, что мы не получим ни копейки по федеральным домам и вся наша свора наложит на проект вето.
Джамалудин усмехнулся и привычным жестом положил руку на бедро, а Кирилл беспокойно дернулся и сказал:
– Не лучше ли просто заплатить им?
– Фонд задолжал шестьсот восемьдесят миллионов долларов, – сказал Заур, – тут не заплатишь.
– Эй, – сказал министр финансов по прозвищу Фальшивый Аббас, – если нам не дают российских денег, может, нам просто напечатать свои собственные? Я бы нарисовал такие красивые деньги, Заур Ахмедович…
– Прекрати пороть чепуху, Аббас, – резко сказал Джамалудин Кемиров, – прежде чем печатать собственные деньги, надо завести собственную армию и флот.
Хаген стоял в метре от них, у самого устья скважины, в черных шнурованных сапогах и черной кожаной куртке, распахнутой так, что были видны два рыжих ремня, перекрещивавших пушистый свитер, и солнечные лучи вперемешку с искрами электросварки сверкали на его белокурых волосах и гладких боках заведенных за палец труб.
– Я не знаю, как насчет армии и флота, – сказал Хаген, – но уж с Сапарчи-то мы справимся.
Заур Кемиров, улыбаясь, поднял голову, и Кирилл содрогнулся, увидев, как постарело его лицо за эту поездку.
– Скажи, Хаген, – мягко сказал президент республики, – ты можешь согнуть трубу у тебя за спиной?
Хаген немедленно запрокинул голову.
– А на пару с Джамалом?
Джамалудин пнул свечу ногой, и для верности аж потряс, но сверкающая стальная колонна калибром добрых 122 мм даже не шевельнулась.
– Многие думают, – проговорил Заур, – что буровая колонна уходит в пласт вертикально. Вот как эти трубы стоят в подсвечнике, так они и уходят вниз. Но на самом деле это не так. Пласты не идут прямо, и у каждого пласта – разные свойства, и долото, когда входит в новый пласт, поворачивается и меняет направление, и буровая колонна, вслед за ним, никогда не идет прямо. Она вертится в земле, как макаронина. Там, на страшных глубинах и огромных давлениях, колонну со стенами, которых не прострелить автоматом, гнет, как бумагу, и если она не будет гнуться, она не будет добывать газ. Наша задача не в том, чтобы ни перед чем не согнуться. Наша задача в том, чтобы добыть газ. У тебя сильные руки, брат. Ты можешь согнуть эту трубу?
Джамалудин и Хаген молчали, уткнув глаза в палубу.
– Ну так не спорь с пластом.
* * *Парламент обсуждал договор с «Навалис» 29 ноября, и Кирилл выступил на заседании первым. После Кирилла на трибуну полез Дауд Казиханов.
– Президент Кемиров собирается отравить всю республику! – заявил Дауд. – В наш край белых горных снегов и синего моря он хочет притащить химзавод, от которого снег станет красным, а море – желтым! Ни в одной развитой стране нет такого завода, это все равно, что зарыть на побережье ядерные отходы!
Часть депутатов на это яростно захлопала, а другая часть яростно засвистела. Заур сидел в президиуме с непроницаемым лицом.
Вторым в прениях выступал уполномоченный по правам человека, Наби Набиев.
– На побережье, – сказал уполномоченный – находится важнейший оборонный завод, носитель передовых технологий. У нас есть информация, что так называемая компания Navalis купила этот завод только затем, чтобы получить доступ к оборонным секретам! Я, как защитник прав человека, намерен завести уголовное дело по факту незаконной приватизации государственных тайн, и каждый, кто в этом замешан, ответит за развал России!
Депутаты снова кто захлопал, кто засвистел, и Кирилл, сидевший в президиуме, покосился на Джамалудина: тот сидел совершенно расслабленно, и белые сильные пальцы его перебирали четки.
Третьим в прениях выступил бывший мэр Торби-калы, владелец одной из крупнейших строительных компаний республики.
– Моя компания, – сказал он, – построила за последний год семьдесят тысяч квадратных метров площадей, а Заур не заплатил мне ни копейки. Аллах не допустит такого беспредела!
– В прениях хочет выступить Сапарчи Телаев, – сказал председательствующий, и в этот момент Заур наклонился к нему и что-то прошептал на ухо. Председательствующий посмотрел на часы и объявил получасовой перерыв.
* * *На перерыв Кирилл остался сидеть в президиуме. Парочка депутатов подошла к нему почесать языки, и когда зал опустел, Кирилл вдруг обнаружил, что он сидит, уставясь на графики в компьютере, и держит в руках зажженую сигарету. Он посмотрел на сигарету с удивлением, потому что вот уже год как бросил курить.
Кирилл затушил сигарету о спинку кресла и бросил ее в никелированную урну у входа, но не попал.
В зал снова втекали депутаты и журналисты. Вошел Наби, усмехаясь. Дауд Казиханов вошел вслед за ним, улыбаясь широкой жестокой улыбкой, и, наклонившись к Кириллу, сказал:
– Салам, Кирилл. Я знал дядю твоей жены, это был стоящий человек.
И расхохотался.
На блестящей коляске вкатился Сапарчи; спицы мелькали, как вертолетные лопасти. Лестница на сцену не была предназначена для инвалидов, и двое охранников остановились около Сапарчи. Но тот сделал знак, и охранники отошли в сторону. Сапарчи развернул свою коляску лицом к сцене, оперся на крепкие руки, – и через минуту, перевернувшись, сидел, свесив ноги с края сцены, а коляска стояла внизу под ним. Потом Сапарчи нагнулся и поднял коляску, пожал ее, как штангу, и грохнул о сцену рядом с собой, а еще через мгновение, схватившись за стальные поручни, он взлетел в кресло, как всадник в седло. Охранник почтительно подошел сбоку и покрыл ноги пледом.
Заур пододвинул к себе микрофон и сказал:
– Тут у нас поступил на обсуждение еще одни вопрос. Об избрании Сапарчи Ахмедовича Телаева председателем народного собрания.
Кирилл вздрогнул. «Ах ты сукин сын!»
Сапарчи покатился по сцене, мелькая спицами, и так как за ораторской трибуной его не было б видно, он просто выкатился вперед, и охранник поспешно подал ему микрофон.
Сапарчи взял микрофон, подул в него и щелкнул, словно он собирался выступать с ток-шоу, а не с политической речью, наклонился из своей коляски к залу и спросил:
Сапарчи взял микрофон, подул в него и щелкнул, словно он собирался выступать с ток-шоу, а не с политической речью, наклонился из своей коляски к залу и спросил:
– Эй, Дауд, ты тут только что говорил, что президент Кемиров собирается отравить республику. Видел ли ты карту завода?
– Мне ли ее не видеть! – сказал Дауд, – это была моя земля!
– Ну так тогда ты должен знать, что, когда завод выстроят, президентская резиденция будет в семистах метрах от последней установки!
Дауд сначала хлопнул челюстью, а потом разинул рот, а Сапарчи повернулся к уполномоченному по правам человека и закричал:
– Что ты взъелся на этот завод, Наби? Какие-такие тайны-майны? Да за этот завод, вон – Дауд и покойный Ниязбек еще стреляли друг в друга! Каждый воробей в городе знает, что там в каждой торпеде по полтонны серебра, вот и вся оборонная тайна!
Наби тоже очень удивился, услышав такое высказывание от своего верного союзника, а Сапарчи перекинул микрофон из одной руки в другую и продолжал:
– Чем чесать языки о проект, который принесет республике десятки миллиардов долларов, лучше бы этот ЗАКС занялся чем-то полезным! Давно пора разобраться, например, с бывшим председателем Пенсионного Фонда! Или кто тут не знает, что он лично застрелил человека, по имени Али, а потом он застрелил еще и корову, а когда мы его спросили, зачем он застрелил корову, он ответил: «свидетель!» А что наш новый уполномоченный? Он раньше, когда был прокурором, всегда говорил – «сто тысяч, и я решу любой вопрос», а с тех пор он только испортился, потому что он уже требует за вопрос по пятьсот! Еще надо разобраться, по чьей указке действуют эти люди, когда они топят проект, который один способен вывести республику из кризиса!
Кирилл, слыша такие речи от Сапарчи Телаева, в изумлении покосился влево. Фальшивый Аббас откинулся на стуле, улыбаясь так, словно у него было три рта. Заур напряженно слушал оратора. Слева от него его младший брат сидел расслабленно, как будто обвисши о спинку стула, и рука его перебирала четки.
– Я призываю вас голосовать за то, – продолжал Сапарчи, – чтобы республика встала с колен! Чтобы мы жили, как в Америке! Чтобы мы не выпрашивали каждую копейку из Москвы, которая с этой копейки два рубля требует себе обратно!
Наби, сидевший во втором ряду рядом с Христофором Мао, вскочил с места.
– Какая к черту Америка! – закричал уполномоченный по правам человека, – чего ты гонишь?
– Америка – золотая страна! – ответил ему Сапарчи. – Где ты в Америке видел зачистку? Где ты там видел гаишника поперек шоссе! В Америке людей не стреляют и не крадут, а такому прокурору, как ты, Наби, там бы сортир в прокуратуре не доверили драить! Аллах дал мне трех сыновей, а эта страна забрала их у меня, и я каждый день ложусь и встаю с мыслью, что если б я жил в нормальной стране, то у меня в семье было бы на три головы и на восемь ног больше!
Конец речи Сапарчи потонул в овациях. Кирилл сидел совершенно изумленный. Наби крякнул и от избытка чувств плюнул на пол, а Дауд Казиханов, вне себя, взвился с места и перемахнул на сцену к Сапарчи.
– Ах ты сукин сын, костяная нога! – заорал он, – то-то я предлагал тебе поклясться на Коране, а ты говоришь «зачем обострять»?
– Ты сначала выбери, кому клясться, Аллаху или Лубянке, – ответил Сапарчи.
Тут Дауд, вне себя, занес могучую длань, чтобы ударить инвалида, но Сапарчи ловко левой рукой крутнул коляску, так что удар Дауда пришелся в никуда, а Телаев, в свою очередь, молниеносно выбросил кулак и попал Дауду чуть ниже скулы.
Бывшего председателя Пенсионного Фонда отбросило на полметра; тут уж повскакали все, и в зале воцарился совершенный бардак. Когда он улегся, парламент республики девяносто двумя процентами голосов утвердил соглашение с «Навалис», а чуть позже, в той же пропорции, избрал Сапарчи Телаева председателем народного собрания.
* * *Кирилл Водров ошибался, полагая, что причиной увольнения Ташова была операция на Белой Речке. Как ни странно, но окончательной причиной был он сам, Кирилл.
Ташова всегда знали как человека Кемировых. Всем было известно, что если Джамалу Кемирову надо решить вопрос, он поручает это либо Арийцу, либо Кинг-Конгу, а с той поры, когда Ташов женился на дочке Магомед-Расула, он и вовсе стал членом семьи.
Дочка Магомед-Расула была женщина бойкая; в скором времени после замужества завела в Торби-кале магазин для новобрачных, а потом и ресторан. В аренду помещение сдали по смешной цене. Вскоре Фаина выкупила весь дом, а затем приступилась и к соседнему: она хотела снести оба дома и построить там супермаркет.
Фаина была на семь лет младше Ташова: по местным меркам она была девица очень и очень взрослая; и нельзя сказать, чтобы красавица. Это была женщина дородная, даже полная, с черными, слегка лоснящимися волосами. Руки ее, впрочем, были замечательно красивы. Ташов исправно исполнял супружеские обязанности, держал по четвергам пост, не бывал ни в пьянках, ни в склоках, ночевал дома, разве что задерживался на работе, когда надо было кого-то убить; что же до налево – ни-ни.
И тем не менее по мельчайшим признакам, признакам, которых нельзя было описать, но и нельзя не почувствовать, Фаина знала, что муж ее не любит, а любит другую. Фаина пыталась себе объяснить, почему в таком случае Ташов женился на ней, и объясняла это тем, что Ташов хотел войти в тухум Кемировых.
Как-то к Фаине приступился один знакомый: он хотел на работу в ОМОН. Фаина предложила ему должность начальника милиции в Чирагском районе.
– А какие условия? – спросил знакомый.
– Условия очень простые, – ответила Фаина, – двадцать тысяч вперед, и из того, что ты будешь получать, половину ты будешь отдавать мне: это для мужа.
– А если я спрошу твоего мужа об этой половине, что будет? – спросил знакомый.
– Тогда ты поставишь меня в неудобное положение, – сказала Фаина.
Знакомый стал везде рассказывать эту историю, и так как уши – вещь короткая, то слухи дошли до Ташова. Ташов сказал жене, что если он услышит еще что-то подобное, то ей придется несладко.
– Что ж тут такого, – сказала жена, – если бы ты не был зять Магомед-Расула, ты бы до сих пор дрался на ринге, как покусанная бульдожка. В том, что ты при месте, моя доля, что ж плохого, если я ее получу?
Ташову не очень понравились эти слова, но он был человек мирный: не драться же с женщиной?
Фаина стала часто повторять эти слова, а за ней их повторяли враги Кемировых. Были даже такие, кто говорил, что Ташов переспал с чеченкой и бросил, как только перед ним замаячил выгодный брак.
Женский язык и стену подроет; а мало ли охотников сказать злое о начальнике ОМОНа? Может, ничего и не случилось бы, если б у Ташова с Фаиной пошли дети, но Фаина забеременела один раз, и сразу – выкидыш, и второй раз – и тоже выкидыш.
Ташов стал реже бывать дома, отговариваясь работой. Фаина стала чаще бывать в ресторане. Управляющий ресторана был смазливый кумык двадцати пяти лет. Ташову намекали, да он и слушать не хотел.
Утром после операции на Белой Речке Ташов вернулся домой без кровинки в лице. Фаина думала, что у него кого-то убили, но потом она услышала про Водрова и про чеченку: женщины на базаре только об этом и говорили. Потом Водров женился, и по рукам откуда-то пошли фотографии со свадьбы, их пересылали с телефона на телефон, как обычно пересылали скандалы или операции боевиков.
А потом стало ясно, что главой Navalis Avaria назначат Водрова.
Недели через две после свадьбы Водрова Фаина подавала Ташову на стол. Вместе с ним за столом был его тесть Магомед-Расул, и двое соседей, и еще тот самый приказчик из ресторана, который теперь работал у Магомед-Расула. Может быть, из-за этого приказчика Ташов не глядел по сторонам, а глядел только в телевизор, где шел какой-то концерт.
– Ты должен сходить к Джамалу и попросить за отца, – сказала Фаина.
– А? – спросил Ташов.
– Этого Кирилла, – сказала Фаина, – прочат директором СП. Как это могло получиться? Он, наверное, заколдовал Заура. Он что, нефтяник? Он что, мусульманин? Этот пост должен остаться в семье. Ты должен сходить к Зауру и Джамалу, чтобы директором стал наш отец.
Ташов отложил ложку, которой он ел хинкал, запихал в рот кусок лепешки и сказал:
– Ты же сама везде говоришь, что я обязан должностью твоему отцу. Кто я такой, чтобы просить о нем его брата?
Фаине в этих словах почудилась издевка, она шваркнула о стол дуршлаг, который держала в руках, и сказала:
– Верно, ты не мужчина, а баба. Все говорят, что ты не женился на этой чеченке потому, что русский с ней переспал, а ты боишься поперек него слова молвить!
Ташов помолчал, усмехнулся в черную спутанную бороду, и сказал:
– Пусть Ахмед просит против Водрова. Он у вас занимается нефтью, не я.
Ахмедом звали этого самого приказчика.
– Ты на что намекаешь? – спросила Фаина, и полные руки ее уткнулись в бока засыпанного мукой передника.