– Завтра будет видно. – Марина потянулась на стуле (мы заканчивали ужин) и спросила: – А не кажется ли тебе, что слишком часто ночуешь у меня?
– Наоборот – слишком редко, – ответил я. – А если ты намекаешь на то, что у меня мы ночуем гораздо реже, то кто виноват в том, что ты живешь ближе к гимназии? Если бы я жил поблизости, то мы могли бы чередовать ночевки, чтобы никому не было обидно, а так – приходится отдуваться тебе. Постой-постой… уж не намекаешь ли ты…
– Намекаю! На то, что нам не стоит слишком привыкать друг к другу. Одно дело – секс в ночь с пятницы на субботу и редкие совместные вылазки по всяким развлекательным местам, и совсем другое дело…
– …секс по понедельникам и средам! – докончил я.
– Да, это я и хотела сказать. Иногда мне становится страшно от того, что я так далеко впускаю тебя в свою жизнь.
– Это плохо? – удивился я.
– Нет, но и не хорошо. Я привыкла жить одна, и мне трудно… Наверное, я не хочу…
– …расставаться со своим одиночеством?
– Нет, не совсем так…
– Это отставка? – Я положил вилку с ножом на тарелку и посмотрел в глаза Марине.
– Нет, – немного, как мне показалось испуганно, ответила она. – Просто мысли вслух.
– Давай договоримся поступать так, как нам хочется, – предложил я. – И ничего больше. Вот сегодня ты хочешь, чтобы я остался?
– Конечно, хочу, – рассмеялась она. – Не думай, что тебе удастся увильнуть после того, как тебя накормили ужином.
– Я тоже хочу, так что и говорить не о чем. А дальше будет видно.
– Насчет ужина я пошутила. Я вообще не хочу связывать тебя и себя какими-то обязательствами.
– Пусть лучше нас связывают чувства, чем обязательства.
Я встал, поднял Марину на руки и понес в спальню.
– Пусти! – вяло отбивалась она. – Пусти, дикарь! Дай хотя бы зубы почистить!
– Дикари не чистят зубов, – ответил я. – Они их выбивают.
– Кастетом!
– Непременно кастетом!
Мы прикалывались, но гимназию в течение двух дней просто лихорадило. Сильно нервничала администрация, а когда нервничает администрация, да еще сильно, на орехи достается всем.
Насчет выговора классному руководителю и учительнице английского языка, после урока которой произошла драка, можно и не упоминать. Недосмотрели? Вовремя не заметили конфликт? Получайте!
– Что мне теперь – по охраннику в туалеты сажать?! – орала на двух без вины виноватых сотрудниц Эмилия Леонардовна.
– Может, лучше видеокамеры поставить? – сдуру сунулась с предложением классный руководитель одиннадцатого «А» Аветисова.
– Вы чем думаете, Жанна Викторовна? – вопросом на вопрос ответила директор. – Нас же по стенкам размажут за такое! Дети будут стесняться, а какой-нибудь борзописец напишет, что наши ученики колются в туалетах и потому дирекция вынуждена пойти на крайние меры! Вы бы лучше вникали в отношения между учениками в своем классе.
– Ну это же подростки, Эмилия Леонардовна, им одно слово не так скажи, и все!
– А то, что у вас ученики с кастетами в школу ходят, это что – нормально?!
– Я их обыскивать не уполномочена! – парировала Аветисова. – Может, кто-то и с пистолетом ходит, я не знаю. У нас есть руководитель службы безопасности – пусть он и решает эту проблему!
Если бы третья участница дискуссии, преподаватель английского языка Бургомистрова, не упала бы от переизбытка чувств в обморок, дискуссия длилась бы еще долго.
Обморок был недолгим и прошел сразу же, как я поднес к носу Бургомистровой ватный диск, смоченный раствором нашатырного спирта. Проверив давление, пульс и основные рефлексы, я разрешил ей вернуться к своим обязанностям.
Оба участника драки не появлялись в школе, но зато появлялись их матери. Возбужденные, готовые в любую секунду броситься в бой, и обе приезжали не одни, а с адвокатами. Напрасно Эмилия Леонардовна надеялась на то, что инцидент завершится без ее участия. В конце концов ей пришлось собрать у себя в кабинете всю четверку и твердой педагогической рукой привести ее к согласию. Ей удалось невозможное – добиться перемирия и сохранить обоих учеников. Гайдамака раскаялся, попросил прощения, Подвигины, хоть и без особого воодушевления, его простили, и все вернулось на круги своя до следующего чрезвычайного происшествия. Совсем забыл – драчунам пришлось несколько раз посетить школьного психолога, такое вот своеобразное покаяние, чтобы впредь неповадно было драться.
– Нам еще повезло, – спустя несколько дней сказала мне директор, – что обе семьи занимают примерно одинаковое положение. Иначе бы тот, кто сильнее, начал бы гнобить слабого, раздувая эту историю до небес! А так пободались немного и решили пойти на мировую.
Простецки-жаргонное «гнобить» в устах Эмилия Леонардовны меня удивило, но следующие ее слова удивили еще больше:
– Совсем как в песне: «В сумке сигареты, цепь, учебник и дневник, ты идёшь с кастетом в школу, ты скрываться не привык…» («Ангел дня», автор Виктор Бондарюк). Помните такую, Сергей Юрьевич?
– Помню, Эмилия Леонардовна. Когда-то «Русский размер» был одной из моих любимых групп.
– Хорошо, что помните. А теперь вернемся к нашим баранам, то есть к вашему отчету…
Нет, когда у директора гимназии более-менее сносное настроение, с ней очень даже приятно работать.
Даже в отчете копаться не стала – проглядела, убрала в папку и отпустила меня на все четыре стороны, поскольку рабочий день уже закончился. Люблю, когда начальство мое пребывает в добром расположении духа. Жаль только, что это случается не часто. Впрочем, если бы этого не случалось никогда – было бы еще хуже.
Магия крови или кровавая мелодрама
– Работал у нас такой менеджер, Витя Ореховский, так он от покупателя мороженой курицей по физиономии получил. За замечание, что не стоит, мол, сморкаться на пол в торговом зале.
Услышав подобную фразу, невольно прислушаешься к чужому разговору.
– Ничего себе, ты не шутишь?
– Какие шутки, очки Витьку разбил, хорошо, что нос не сломал. Мороженая курица – это ж полутора-килограммовый камень!
– И что сделали покупателю?
– Ничего, тем более что он заявил, что курица случайно выскочила у него из рук. А вот Ореховский получил по полной…
– «Станция „Новокузнецкая“. Переход на станцию „Третьяковская“ Калужско-Рижской и Калининской линий», – объявил женский голос.
Два паренька, сидевшие слева от меня, встали и вышли из вагона. Так я и не узнал, что именно получил незнакомый мне господин Ореховский.
Среди родительниц моего участка была менеджер из крупной сети гипермаркетов, женщина, словоохотливая до невозможности. Она руководила секцией кулинарии и при каждой встрече щедро делилась со мной своими впечатлениями и профессиональными тайнами. Совершенно не стеснялась – рассказывала все как есть.
Благодаря ей я узнал много полезного, например – состав раствора для вымачивания протухших кур. По утверждению доброй женщины, вымачивание кур в течение трех-четырех часов позволяло им впоследствии пройти через гриль в обновленном качестве и быть без жалоб и недовольства съеденными покупателями.
– Такие курочки нравятся даже больше, потому что у них мясо нежнее.
Горячий плов, который полагалось продавать за два часа сорок пять минут или выбрасывать, продавался от рассвета до заката, то есть с открытия гипермаркета и до его закрытия. Периодически его заливали водой и подвергали операции под названием «перекипячивание», то есть кипятили до тех пор, пока вода не выпаривалась. Добавляли пряностей, и плов часа на два-три обретал новую жизнь.
– Хуже всего с беляшами, – сетовала менеджер. – Беляши и хранятся недолго и реанимации поддаются плохо. В печи при разогреве подсыхают. Но вечером, в час пик идут неплохо, можно весь дневной запас продать.
Я слушал, слушал, со мной еще и не такими тайнами делились, а однажды не выдержал и все же спросил:
– Неужели вам доставляет удовольствие продавать людям еду, которой они запросто могут отравиться? Представьте себе, что среди покупателей могут оказаться ваши родные или друзья…
– А что мы можем сделать, Сергей Юрьевич? Взять тот же плов – если не продашь его за три часа, то положено списывать, так ведь? Это убыток, который ложится на мою секцию. Раз списала, два списала, а потом и на улице оказаться можно, ведь те, у кого плохие коммерческие показатели, в нашей фирме не задерживаются. А у меня детей двое. И так сложилось, что к нам в кулинарию, так же как и в столовую для сотрудников, часто отправляют… не вполне свежие продукты. Надо же как-то выручать другие секции, где все это не смогли продать. Там же работают наши коллеги, наш гипермаркет – это одна большая семья. Вот и приходится постоянно выходить из положения.
– Но есть же другие методы достижения показателей… – возразила моя медсестра.
– Есть, конечно, – согласилась родительница, – но и особенности работы тоже надо учитывать. А своим родным и близким мы уже объяснили, что у нас ничего покупать не стоит! Лучше уж консервами питаться. Только наглухо закупоренными, а не теми, у которых крышка свинчивается.
– Почему? – одновременно спросили мы.
– Потому что наши покупатели любят втихаря свинтить крышку, сунуть в банку палец и с его помощью попробовать вкус содержимого.
– Да ну! – не поверил я.
– Почти каждый день видим такие сцены! Моя секция расположена как раз напротив «Консервов». Если не верите, то спросите у других родителей, что работают в магазинах, они подтвердят.
– А что же вы делаете в подобных случаях? – спросил я. – Службу безопасности приглашаете, наверное?
– Да, приглашаем, иногда они действительно заставляют оплатить вскрытую банку, если покупатель попадается сговорчивый и видеокамеры записали, как он лез в банку. Но за всеми ведь не уследишь.
– Разве видеокамеры не записывают все, что происходит в зале?
– Нет, конечно, для этого надо очень много камер, а администрация помешана на экономии. Поэтому камер несколько, и они перемещаются по потолку, но сделано все так, что их не видно, и неизвестно, наблюдают за тобой сейчас или нет…
Короче говоря, с тех пор я не покупаю курицу гриль, беляшей и прочей снеди в кулинариях и уличных кафе. Консервы со свинчивающейся крышкой тоже стараюсь не брать. Я вообще-то очень впечатлительный. Исключение делаю только для «Макдоналдса». Возможно, потому, что там не работал никто из моих знакомых.
Впрочем, кажется, и травиться там никто не травился.
Размышляя о тонкостях общепита, я появился на рабочем месте и не успел переодеться, как услышал в коридоре рев охранника:
– Доктор! Во двор! Немедленно!
Командирский голос и четкие командные фразы не оставляют места на размышление. Несколько секунд – и я уже оказался во дворе. В халате, надетом на одну руку, и своим «реанимационным» чемоданом.
Картина была впечатляющей – в большой луже крови лежала девушка. Еще живая. Девушка стонала, возле нее сидел на корточках с ремнем в руках один из охранников. Вокруг толпились любопытные – педагоги и ученики. Любопытные волновались:
– Что случилось?
– Доктора! Доктора!
Я подбежал к пострадавшей, открыл чемодан и достал из него резиновый жгут. Естественно-заученным движением натянул на руки перчатки. Возиться в крови голыми руками себе дороже.
Девушка потеряла не менее полутора литров крови – огромная, надо сказать, кровопотеря. Истечение крови следовало немедленно остановить. Пока она не ушла от нас.
И эта бледность! Настоящая мертвенная бледность! Мертвее, как говорится, не бывает.
Шансы у меня были, вернее не у меня, а у девушки – она пока еще находилась в сознании, опиралась на локоть и, как могло показаться на первый взгляд, пыталась встать.
Но какое там «пыталась»! Это конечно же были судороги.
– Не могу понять, где рана! – сказал мне охранник. Молодец охранник, не растерялся, а сообразил, что надо делать, и попытался ремнем пережать поврежденную артерию. То, что кровоточила одна из крупных артерий на руке или на ноге, сомнений не было – откуда ж еще за минуту-другую натечет столько крови? Проникающее ранение брюшной полости исключалось сразу – при нем кровь вначале изливается внутрь и только потом наружу. Разве что повреждена брюшная аорта? Но при ранении брюшной аорты мы бы имели труп, а пока что мы имеем раненую. Только вот чем?
– Шла, вскрикнула, упала – и вот! – доложил охранник.
Нога? Я бегло осмотрел обе ноги там, где они не были закрыты обувью – высокими, облегающими сапогами, и не нашел раны. При прикосновении к правой голени девушка застонала.
– Надо сначала обезболить! – сказал кто-то из зрителей подростковым басом.
– Она умирает! – ахнул женский голос.
– «Скорую» вызвали?
– Ой, мне плохо!
– Сергей Юрьевич, чего же вы ждете?!
Чего я жду? Ничего. Просто пытаюсь найти место, откуда течет кровь. Ноги вроде как целы, руки тоже… Шея? Ни малейшей царапинки.
– Что случилось? – спросил я. Странно – но несмотря на такую большую кровопотерю, девушка была в сознании.
– Что тут спрашивать – повязку накладывайте! Это кто-то из учениц.
– Что случилось?! Кто ранен?!
Это Вячеслав Андреевич.
– Упала, ногу подвернула, больно…
Это наша пострадавшая.
– Кровь откуда?
Еще раз осмотрел обе ноги. Ран нет.
– Откуда кровь?
«Криминальный аборт?!» – пронзила мой мозг догадка. Нет, это невозможно. Во-первых, никто после аборта не отправится в школу, а во-вторых, не тот в гимназии контингент, чтобы получать подобную «медицинскую помощь»…
– Откуда кровь?
– Из сумки.
– Откуда?
– Из сумки! – уже громче повторила девушка. – Вы что – слепой?!
Я присмотрелся и, как в том анекдоте, сразу все понял. Действительно – кровь текла из холщовой сумки, валявшейся рядом с девушкой. Сейчас, впрочем, уже и не текла – лужа не увеличивалась.
– Осторожно – там стекло! – предупредила девушка, когда я осторожно взялся за сумку.
– Что вы сумку трогаете?! – возмутилась кто-то из учениц. – Лена умрет сейчас!
– Принесите из медпункта носилки, – попросил я охранника, все еще сидевшего на корточках рядом со мной, и обернулся к заместителю директора по безопасности: – Вячеслав Андреевич, попросите зрителей разойтись, больше ничего интересного не будет.
Самое интересное было впереди – меня так и разбирало любопытство, чего ради таскать на уроки свежую кровь, да еще в таком количестве?
Зрителей просить не пришлось – после моих слов они разошлись сами.
Вскоре девушка, оказавшаяся ученицей десятого «А» Еленой Каблицкой, лежала в медпункте и ждала приезда матери. Не перепачканную, а буквально вымоченную в крови сумку медсестра Таня упаковала в несколько пакетов для мусора и положила в угол.
У Каблицкой не было ничего страшного – растяжение связок правого голеностопного сустава. Спешка, высокий тонкий каблук, незаметная щель между двумя тротуарными плитками – вот вам и все обстоятельства.
Отделалась девушка благополучно – умеренная болезненность при движениях в суставе, умеренная отечность. Ничего страшного.
Медицинская помощь была простой – обезболивающая таблетка (от предложенной инъекции Елена наотрез отказалась), фиксирующая повязка и лед на слегка распухший сустав. Ну и рекомендация сделать рентгеновский снимок правого голеностопного сустава в двух проекциях.
От госпитализации Елена тоже отказалась. Позвонила матери, объяснила ей ситуацию и передала трубку мне. Мать закидала меня вопросами и, не дослушав до конца ответы, сообщила, что немедленно выезжает. Про кровь ни Елена, ни я не упоминали.
Гимназия «Пантеон наук», в отличие от обычных школ, не требует от своих учеников предоставления врачебных справок в оправдание отсутствия на занятиях. Главное оплати, а там можешь и не ходить, ничего страшного. Но с другой стороны, и у меня есть право освобождать от занятий. Каблицкой я порекомендовал провести дома неделю.
– Блин! В самое неподходящее время! – вырвалось у нее.
На перемене в медпункт явилась классный руководитель десятого «А» Инга Аркадьевна Луковская. Ингу Аркадьевну, строгую, напрочь лишенную эмоций и острую на язык, побаивались не только коллеги, но и ученики. Во всяком случае, на ее уроках всегда стояла классическая тишина, а ученики, даже самые безалаберные, демонстрировали явные успехи в изучении французского языка, который преподавала Инга Аркадьевна.
Вдобавок у Инги Аркадьевны были безукоризненные манеры и то, что принято называть «чувством стиля». Такие люди, оставляющие после себя впечатление гармоничной индивидуальности, встречаются не часто. Если бы Инга Аркадьевна еще и умела улыбаться… Но ведь нет людей без недостатков.
– Луковская умеет держать не только класс, но и марку, – говорила о ней Эмилия Леонардовна, и в устах директора эта фраза звучала высшей из похвал.
Сегодня мне удалось увидеть взволнованную Ингу Аркадьевну. С небольшим румянцем на щеках и явственно звучавшей в голосе тревогой.
– С Леной можно разговаривать, доктор? – с порога спросила она.
– Можно, – разрешил я и добавил: – Сколько угодно.
Не желая мешать беседе, я сел за свой стол, растормошил компьютер, то есть – вывел его из ждущего режима и зашел в свой рабочий почтовый ящик. Писем с ценными указаниями от Эмилии Леонардовны не было, так же как и писем с вопросами от родителей наших учеников (иной раз попадаются такие вопросы!). Семь предложений медицинского оборудования от хирургического инструмента до мобильного магниторезонансного томографа (они вообще думают, куда отправляют свои предложения, или просто шлют не глядя – лишь бы получателем был врач?), десяток посторонних пустопорожних предложений (тренинги, металлопрокат, базы данных, услуги риелтора, обаятельные девушки на любой вкус, пищевая сода оптом и так далее) и одно «письмо счастья».
«Письмо счастья» я открыл из чистого любопытства – а ну-ка, что там на этот раз?
Ничего нового – несчастный сын, потерявший своего отца, богатого промышленника из Кот-д'Ивуара, владельца медных и алмазных рудников, пытается перевести на свой счет капиталы папаши, на общую сумму тридцать два миллиона долларов. Если я смогу предоставить ему свой банковский счет для перевода этих денег, то пятнадцать процентов от этой суммы останутся мне… Старая, старая, старая сказка, а ведь покупаются люди.