Потом вдруг женщина поднялась и вышла — а мы всё стояли, стараясь не смотреть друг другу в глаза. Чтобы следовать за ней дальше, такого и в мыслях ни у кого не было, секунда шла за секундой, и молча мы, казалось, приходили к согласию о том, как нам теперь все видится.
В конце концов седая дама встала из-за стола и сказала Томми, который был к ней ближе всех:
— Прелестнейшая вещь. Самая моя любимая.
Томми повернулся к ней и издал смешок. Я поспешила ему на выручку, а дама между тем спросила:
— Студенты, да? Искусство изучаете?
— Нет, не то чтобы студенты, — ответила я до того, как Томми мог открыть рот. — Мы просто, ну, интересуемся.
Седая дама лучезарно улыбнулась и начала рассказывать о художнике, на чье полотно мы смотрели: как она с ним связана, какой творческий путь он прошел. Это по крайней мере вывело нас из оцепенения, и мы собрались около нее послушать, как в Хейлшеме собирались около начавшего говорить опекуна. Седая дама, видя такое, сильно воодушевилась, и мы стали кивать и вставлять слова восхищения, слушая про то, где писались эти картины, в какое время дня художник предпочитал работать, как в некоторых случаях он обходился без эскизов. Потом, когда ее рассказ подошел к естественному концу, мы дружно вздохнули, поблагодарили ее и вышли.
Из-за того, что улица была очень узкая, мы некоторое время не могли как следует все обсудить, и все, думаю, были этому только рады. Мы двигались друг за другом, и Родни, который шел первым, театральным жестом взметнул руки, словно был в таком же восторге, как вначале, когда мы только сюда приехали. Но это было не очень убедительно, и, выйдя на более широкую дорогу, мы замедлили шаги и, шаркая, остановились.
Мы опять находились у края утеса. И если перегнуться через перила, можно было, как раньше, увидеть зигзагообразные тропинки, спускающиеся к самому берегу, только на этот раз внизу еще была видна пешеходная дорожка с рядами закрытых на зиму торговых палаток.
Какое-то время мы просто смотрели на все, подставляя лица ветру. Родни по-прежнему пыжился, стараясь быть веселым, — можно подумать, твердо решил, что ничему не позволит испортить такую отменную вылазку. Он стал показывать Крисси что-то в море — очень далеко, у самого горизонта. Но Крисси отвернулась от него и сказала:
— Так — я думаю, мы все согласны, да? Это не Рут. — Она издала короткий смешок и коснулась рукой плеча Рут. — Мне очень жаль. Как и всем, конечно. Но Родни ругать, в общем-то, не за что. Не такая уж глупая была затея. Согласитесь, когда мы увидели ее через это стекло, было ведь ощущение…
Она замолчала, потом опять дотронулась до плеча Рут. Та ничего не сказала, но слегка повела плечом — выглядело почти что так, словно она хотела сбросить руку. Искоса Рут смотрела вдаль — скорее на небо, чем на воду. Я видела, что она расстроена, но кому-то, кто не так хорошо ее знал, вполне могло показаться, что она просто задумалась.
— Извини, Рут, — сказал Родни и тоже похлопал ее по плечу. Но, судя по улыбке, он ни секунды не сомневался, что упрекать его совершенно не в чем. Так просит прощения тот, кто попытался оказать тебе услугу, которой ты почему-то не смог воспользоваться.
Глядя в ту минуту на Крисси и Родни, я, помнится, думала: нет, они ничего. По-своему они добры и стараются подбодрить Рут. В то же время, однако, — хотя обращались к Рут они, а мы с Томми молчали, — я была на них в каком-то смысле обижена за подругу. Потому что сочувствие сочувствием, а в глубине души они, я видела, испытывали облегчение. Облегчение от того, что все вышло так, как вышло: что можно утешать Рут, вместо того чтобы завистливо следить за головокружительным взлетом ее надежд. Облегчение от того, что в них не окрепнет мысль, которая и будоражила их, и мучила, и пугала, — мысль, что нам, хейлшемским, открыты многие возможности, закрытые для них. Помню, я думала тогда, как сильно они, Крисси и Родни, отличаются от нас троих.
Потом Томми сказал:
— Не понимаю, какая, собственно, разница. Мы ведь так, развлечение себе хотели устроить.
— Ты, Томми, может быть, и развлекался, — холодно отозвалась Рут, все еще глядя в пространство. — Если бы мы твое «возможное я» искали, ты относился бы ко всему иначе.
— Так же относился бы, — возразил Томми. — По-моему, это все не имеет значения. Пусть даже ты ее найдешь, эту самую модель, с которой ты скопирована. Все равно — какая разница?
— Глубокое соображение! Что бы мы без тебя делали, Томми? — съязвила Рут.
— А по-моему, Томми прав, — вмешалась я. — Глупо предполагать, что у тебя будет такая же жизнь, как у этой модели. Я согласна с Томми. Это было развлечение. Не надо так серьезно.
И я тоже коснулась рукой плеча Рут. Я хотела, чтобы она почувствовала отличие от прикосновений Крисси и Родни, и потому сознательно выбрала в точности то же место. Я ожидала какого-то отклика, сигнала, что от меня и Томми она иначе принимает знаки сопереживания, чем от старожилов. Но она не отреагировала вовсе — даже плечом не повела, как под рукой Крисси.
Я услышала, как Родни за спиной у меня расхаживает взад-вперед, давая понять, что ему холодно на таком ветру.
— Может, зайдем сейчас к Мартину? — предложил он. — Он вон там живет, совсем близко, за теми домами.
Внезапно Рут вздохнула и повернулась к нам.
— Честно говоря, я с самого начала знала, что это глупость.
— Конечно, — рьяно подтвердил Томми. — Так, развлечение.
Рут взглянула на него раздраженно.
— Томми, будь добр, оставь свое «так, развлечение» при себе. Всем уже надоело. — Потом, повернувшись к Крисси и Родни, она сказала: — Я не хотела говорить, когда в первый раз от вас об этом услышала. Но поймите простую вещь: это дело безнадежное. Они никогда, никогда не берут таких, как эта женщина. Сообразите: с какой стати она захочет? Мы все это понимаем, только признаваться себе не желаем. Нет, мы скопированы совсем не с таких…
— Рут, — решительно перебила ее я. — Рут, прекрати.
Но она продолжала:
— Мы все это знаем. Мы скопированы с отбросов. С наркоманов, проституток, пьяниц, бродяг. Кое-кто, может быть, с заключенных — с тех, которые не психи. Вот от кого мы произошли. Мы все это понимаем, так почему прямо не сказать? От такой женщины? Как же, держи карман. Да, ты прав, Томми. Так, развлечение. Приятно себя кем-то вообразить. Та пожилая женщина в салоне, ее знакомая, — за кого она нас приняла? За студентов, изучающих искусство? Думаете, она бы так же с нами говорила, если бы знала, кто мы такие? Что она, по-вашему, ответила бы, если бы мы ее спросили: «Простите, пожалуйста, вы случайно не знаете, была ли ваша подруга моделью для клонирования?» Да она вышвырнула бы нас вон! Раз мы это понимаем, чего молчать? Хотите искать «возможные я», всерьез хотите — так ищите на помойке. В сточной канаве. В толчке ищите — вот откуда мы все вышли.
— Рут. — Голос Родни был твердым, и в нем звучало предостережение. — Хватит об этом, забудем, и пойдем навестим Мартина. Сегодня у него как раз выходной. Он смешной, веселый, он тебе понравится.
Крисси обняла Рут одной рукой.
— Правда, Рут, пойдем. Родни дело предлагает.
Рут сделала шаг, и Родни двинулся было.
— Вы идите, если хотите, — тихо сказала я. — Я не иду.
Рут обернулась и вгляделась в меня.
— Вот так-так. Кто из нас теперь в расстроенных чувствах?
— Я не в расстроенных чувствах. Просто, Рут, иногда ты несешь такое, что уши вянут.
— Надо же, какое расстройство. Бедная Кэти. Ох как мы правду не любим.
— Дело не в этом. Я не хочу идти в гости к помощнику. Мы не должны их посещать, и я с ним даже не знакома.
Рут пожала плечами и переглянулась с Крисси.
— Ну что ж, — сказала она. — Не вижу причин все время ходить одной компанией. Если эта маленькая особа не желает с нами идти, пусть остается. Может побыть одна.
Она наклонилась к Крисси и театральным шепотом произнесла:
— Это всегда самое лучшее, когда Кэти не в духе. Оставить одну, и потихоньку у нее наладится.
— К четырем будь у машины, — сказал мне Родни. — Иначе придется добираться автостопом. — Он помолчал, усмехнулся. — Да ладно тебе, Кэти, не грусти. Пошли с нами.
— Нет. Идите. Я не хочу.
Родни пожал плечами и опять двинулся к дому Мартина. Рут и Крисси — за ним, но Томми остался на месте. Только когда Рут изумленно на него уставилась, он сказал:
— Я не пойду, я побуду с Кэт. Если мы не все вместе, я с Кэт побуду.
Рут метнула в него негодующий взгляд, повернулась и зашагала. Крисси и Родни, посмотрев на Томми смущенно, тоже пошли куда собирались.
Глава 15
Мы с Томми, облокотившись на перила, рассматривали море и небо, пока остальные точно не скрылись за поворотом.
— Это просто трепотня, — сказал он наконец. Потом, после паузы: — Так говорят, когда себя жалеют. Трепотня. От опекунов я никогда ничего такого не слышал.
Рут пожала плечами и переглянулась с Крисси.
— Ну что ж, — сказала она. — Не вижу причин все время ходить одной компанией. Если эта маленькая особа не желает с нами идти, пусть остается. Может побыть одна.
Она наклонилась к Крисси и театральным шепотом произнесла:
— Это всегда самое лучшее, когда Кэти не в духе. Оставить одну, и потихоньку у нее наладится.
— К четырем будь у машины, — сказал мне Родни. — Иначе придется добираться автостопом. — Он помолчал, усмехнулся. — Да ладно тебе, Кэти, не грусти. Пошли с нами.
— Нет. Идите. Я не хочу.
Родни пожал плечами и опять двинулся к дому Мартина. Рут и Крисси — за ним, но Томми остался на месте. Только когда Рут изумленно на него уставилась, он сказал:
— Я не пойду, я побуду с Кэт. Если мы не все вместе, я с Кэт побуду.
Рут метнула в него негодующий взгляд, повернулась и зашагала. Крисси и Родни, посмотрев на Томми смущенно, тоже пошли куда собирались.
Глава 15
Мы с Томми, облокотившись на перила, рассматривали море и небо, пока остальные точно не скрылись за поворотом.
— Это просто трепотня, — сказал он наконец. Потом, после паузы: — Так говорят, когда себя жалеют. Трепотня. От опекунов я никогда ничего такого не слышал.
Я двинулась в противоположную от жилища Мартина сторону и не воспротивилась тому, чтобы Томми пошел рядом.
— Да не огорчайся ты из-за этого, — продолжал Томми. — Рут сейчас все время так себя ведет. Пар выпускает. И даже пусть это правда, пусть это насколько-нибудь правда — все равно, мы же ей с тобой сказали: какая разница? Оригиналы, с которых мы скопированы, кто бы они ни были, не имеют к нам отношения. И нечего, Кэт, из-за этого огорчаться.
— Хорошо, — сказала я и нарочно подтолкнула его плечом. — Хорошо, хорошо.
Мне показалось — хотя я не могла быть уверена, — что мы идем к центру города. Я пыталась придумать другую тему для разговора, но Томми меня опередил:
— Помнишь этот «Вулвортс», где мы были сегодня? Пока вы все ходили по залу, я кое-что искал. Кое-что для тебя.
— Подарок? — Я удивленно вскинула на него глаза. — Не уверена, что Рут бы это одобрила. Разве только ты ей сделал бы подарок посолиднее.
— Вроде подарка. Но я не смог найти. Не собирался тебе говорить, но теперь появился шанс — шанс еще раз попробовать. Только ты мне помоги, я плохо ориентируюсь в магазинах.
— Что-то я не понимаю. Хочешь сделать мне подарок, но я должна помочь его выбрать?..
— Да нет, я знаю, что́ это должно быть. Просто… — Он засмеялся и пожал плечами. — Ладно уж, чего темнить. В том магазине у них есть полка со всякой музыкой, с массой кассет. Вот я и начал искать ту, которую ты тогда потеряла. Помнишь, Кэт? Только вот я позабыл, как она точно называется.
— Моя кассета? Томми, я и не думала, что ты про нее знаешь.
— Знаю. Это Рут мне сказала, и не мне одному, она просила людей поискать, говорила, ты очень расстроена. И я пытался тогда ее найти. Тебе не стал говорить, но я много где смотрел. Я подумал — есть места, куда ты не сможешь сама заглянуть. Спальни мальчиков и тому подобное. Помню, я кучу времени потратил, но все без толку.
Я взглянула на него и почувствовала, что мое дрянное настроение улетучивается.
— Надо же, а я и знать не знала. Очень мило с твоей стороны, Томми.
— Хотел тебе помочь, но ничего не вышло. И когда в конце концов я понял, что кассета не найдется, я сказал себе: поеду когда-нибудь в Норфолк и там все-таки отыщу.
— Норфолк, край потерь, — промолвила я и огляделась. — Вот мы в него и попали!
Томми тоже огляделся, и мы остановились. Улочка, куда мы углубились, была узенькая, но не настолько, как та, где салон. Некоторое время мы по-театральному озирались по сторонам, потом захихикали.
— Что, может, не такая уж и глупая была идея? — сказал Томми. — Там, в «Вулвортсе», кассет было очень много, и я подумал — наверно, есть и твоя. Но, кажется, ее там нет.
— Кажется? Ты что, даже не посмотрел как следует?
— Посмотрел, посмотрел. Но дело в том, что… Очень обидно, но я не мог вспомнить название. Тогда в Хейлшеме я залезал к ребятам в коллекционные сундучки, чего только не делал — а теперь вот вспомнить не могу. Джулия Бриджез или что-то в этом роде…
— Джуди Бриджуотер. «После захода солнца».
Томми очень серьезно покачал головой.
— Этого там точно нет.
Я со смехом заехала ему в плечо кулаком. У него стало озадаченное лицо, и я сказала:
— Томми, в «Вулвортсе» этого и не могло быть. Они торгуют новейшими хитами. А Джуди Бриджуотер — допотопное старье. Просто она случайно попала на одну из наших Распродаж. Искать сейчас эту кассету в «Вулвортсе» мог только такой дурачок, как ты!
— Я же сказал, что не разбираюсь в таких вещах. Там так много было кассет, что я подумал…
— Много, но не все, Томми. Ладно, не переживай. Все равно это очень даже славная была идея. Я тронута. Отличная идея. Как-никак мы же в Норфолке!
Когда мы двинулись дальше, Томми нерешительно заговорил:
— Слушай ну, ты поняла, наверно, почему мне пришлось тебе сказать. Думал сюрприз сделать, но не вышло. Даже если бы вспомнил название — где искать, все равно понятия не имею. А теперь, когда ты все знаешь, — помоги мне, а? Поискали бы вместе.
— Томми, ну что ты несешь!
Я хотела сделать тон укоризненным, но не могла удержаться от смеха.
— У нас час с лишним в запасе. Есть реальный шанс.
— Томми, ты просто идиот. Ты что, действительно в это веришь? Во всю эту белиберду про «край потерь»?
— Да нет, не то что прямо верю. Но почему не поискать, раз уж мы здесь? Ведь тебе, наверно, было бы приятно ее найти. И мы ничем не рискуем.
— Ладно, так и быть. Ты полный идиот, но так и быть.
Он беспомощно развел руками.
— Тогда, Кэт, куда нам идти? Говорю тебе — я совсем не умею делать покупки.
— Можно поискать в магазинах подержанных вещей, — сказала я, чуть поразмыслив. — Где продают старую одежду, старые книги. Там могут быть ящики с пластинками и кассетами.
— Хорошо. Но где они, эти магазины?
Даже теперь, когда я вспоминаю эту минуту — мы с Томми стоим на маленькой улочке и собираемся пуститься на поиски, — я чувствую, как во мне поднимается тепло. Вдруг все стало просто великолепно: впереди час полной свободы, и лучшего способа провести этот час и придумать нельзя. Мне всерьез пришлось удерживаться от глупого хихиканья, от того, чтобы скакать по тротуару, как малый ребенок. Не так давно, когда я ухаживала за Томми в центре реабилитации, я заговорила с ним про поездку в Норфолк, и он сказал, что ощущал в точности то же самое. Как только мы решили отправиться на поиски потерянной кассеты, все тучи словно бы разом куда-то сдуло, и впереди у нас не было ничего, кроме веселья и смеха.
Вначале мы заходили не в те места — в букинистические магазины или туда, где стояли старые пылесосы и ничего музыкального не имелось вовсе. Спустя какое-то время Томми решил, что я понимаю в этом не больше, чем он, и заявил, что сам меня поведет. И по чистой случайности он сразу обнаружил улицу, где почти вплотную друг к другу торговали четыре именно таких магазина, какие нам были нужны. Витрины были полны платьев, дамских сумочек, детских ежегодников, а внутри стоял сладковатый аромат затхлости. Множество книг в мятых бумажных обложках, пыльные коробки, набитые открытками и всякими безделушками. Один магазин специализировался на всем хипповском, в другом продавались военные медали и фотографии солдат в пустыне. Но в каждом где-нибудь да стояла большая картонная коробка, а то и две, с долгоиграющими пластинками и аудиокассетами. Мы шарили во всем этом и, честно говоря, спустя несколько минут как-то даже почти позабыли про Джуди Бриджуотер. Мы просто получали удовольствие от того, что вместе копаемся в этих вещах; то расходились по разным углам, то опять оказывались рядом, иногда, соревнуясь, лезли в одну и ту же коробку со старьем в пыльном закутке, освещенном случайным лучом солнца.
А потом, разумеется, я ее нашла. Я быстро перебирала футляры от кассет, думая о чем-то постороннем, и вдруг — вот она, эта картинка, под самыми моими пальцами, совершенно такая же, как тогда, годы тому назад: Джуди, ее сигарета, кокетливый взгляд на бармена, размытые пальмы на заднем плане.
Я никакого восклицания даже не издала, как сделала бы, попадись мне что-нибудь просто любопытное. Я стояла там совсем неподвижно, глядя на пластмассовую коробочку и не зная, рада я или нет. На мгновение мне даже показалось, что тут какая-то ошибка. Кассета была отличным предлогом для всего этого нашего веселья, но теперь, когда она нашлась, мы должны были остановиться. Может быть, поэтому я, к моему удивлению, какое-то время молчала; мелькнула даже мысль притвориться, что я ничего не видела. Чем-то он, этот футляр у меня перед глазами, неуловимо меня смущал, словно мне полагалось бы уже перерасти Джуди Бриджуотер. Дошло даже до того, что я выпустила футляр и позволила соседнему на него повалиться. Но узкой стороной он все равно смотрел на меня, и в конце концов я подозвала Томми.