В руках у Боотура и Сэсэна светились факелы, благодаря которым Егор смог рассмотреть лица якуток. К семье Ланаха стали подходить и другие якуты. Ланах радушно приветствовал Егора и Митрича, представил свою жену Наркусэ и невестку Эргис. Потом перешел к своим сельчанам. Егор, конечно, запомнил не больше пары имен. Он улыбался, кивал, ловил на себе заинтересованные взгляды молодых якуток – Эргис и ее смешливой подруги Куырсэн.
– В избу, – громко провозгласил Ланах.
Толпа направилась к дому Ланаха. А Тыгын, обменявшись с Эргис десятком слов, занялся лошадьми. Он присоединился к семье, когда гости сбросили шубы и уселись на домотканые ковры у низенького квадратного столика, уставленного пиалами. Наркусэ и Эргис поспешили наполнить их кумысом из огромной фаянсовой бадьи. В доме пахло горячей мясной пищей и кисловатым духом, исходящим от множества шкур. Егору тяжело было садиться на циновку, и ему в виде исключения подали обитый шкурой пуфик. Он оказался выше всех.
– Мы вначале пьем кумыс, а потом самогон, – деловито объяснил Ланах, и помещение наполнилось гулом человеческих голосов.
Егор почему-то обратил внимание, какие у Сэсэна большие кисти рук. Тот держал пиалу обеими руками и увлеченно глотал кумыс. Егор перевел взгляд на руки его сестры. Ее руки тоже не отличались изяществом. Пальцы не толстые, но крупные и не удлиненные. А вот у ее подруги Куырсэн руки тонкие, кукольные запястья. Егор поймал на себе хищный взгляд Боотура. Тому, видимо, не нравилось, что Егор таращится на Куырсэн.
Он отвел глаза от девушки и посмотрел вокруг. Довольно просторная горница не изобиловала мебелью. Резной столик у окна был, как предполагал Егор, делом рук Ланаха или его сына. На столике красовались две шкатулки из бересты, табакерка, украшенная оплеткой из конского волоса. Транзисторный приемник выглядел на фоне этой экзотики обломком кораблекрушения.
– Моя невестка – настоящая коу, – расцвело мрачноватое лицо Ланаха, – все это подтвердят.
Кое-кто из гостей попросил чая, в том числе и Боотур. Он его посолил по сибирскому обычаю и стал пить, шумно втягивая воздух и нимало этого не смущаясь.
– Что такое «коу»? – Егор наклонился к излучающему довольство Митричу.
– Красавица, – тихо ответил Митрич.
– Я бы так не сказал, – плутовато улыбнулся Егор.
– Лучше молчи, – сердито сказал Митрич и, поймав на себе пронзительный взгляд Ланаха, поспешно улыбнулся.
– Да и сын мой – хоть куда! – воскликнул Ланах.
– Это традиция такая – хвалить молодоженов, – прокомментировал Митрич.
– Хорошая традиция, – снова улыбнулся Егор.
Далее зазвучала похвальная речь, где имя Тыгын ставилось рядом с именем Эргис. Речь пространная, наивная, нудная. Егор рассматривал якутов, не вникая в ее содержание. Женщины сняли головные уборы, и черные гладкие пряди их волос растеклись по плечам. На головах у них мерцали кованые украшения с полудрагоценными камнями. На груди, поверх белых холщовых платьев, а также искусно выделанных шкур кабанов и лосей, висели серебряные амулеты. Егор чувствовал себя Миклухо-Маклаем северных широт. Он недоумевал, как в наше время в нашей стране, среди убийственной прозы могла затаиться такая живописная экзотика?
Куырсэн поймала рассеянный взгляд Егора и, вспыхнув, потупила глаза. «Вообще, – думал Егор, – эти девушки умеют читать? Да не все ли равно!»
Пришел черед распития самогона на кедровых шишках. Егор пробудился. Он не то чтобы смущался, а был удивлен прикованному к нему вниманию. Потом услышал все тот же звучный, умело оркестрированный голос Ланаха. Якут рассказывал об охоте на медведя. Взор Куырсэн еще больше потеплел. Ее миндалевидные глаза масленисто блестели, словно темная вода Вилюя в прорубях. А в искристых волосах мраморным крабом висел резной моржовый гребень. Никаких прочих украшений у девушки не было.
Самогон разливали опять же Наркусэ и Эргис. В керамические стаканчики. Было одно удовольствие держать такой стаканчик в руке. Егор забыл о вертолете и даже об алмазах. Он выпил три стаканчика, закусывая принесенными женщинами окунем, тайменем и холодным мясом кабана.
Темное окошко лизнула желтая волна пламени. Видно, запалили сложенные на снегу ветки. Отсвет костра увидели все гости, и это послужило поводом для восторженно-радостных возгласов. Егор случайно встретился взглядом с жесткими глазами Боотура. Того грызла какая-то неудовлетворенность – Егор почувствовал это. Якут все время косился на Куырсэн.
Конечно, он неравнодушен к ней!
Красные лоснящиеся лица присутствующих светились улыбками. Егор словно плыл в каком-то вакууме. Он ничего не слышал, а все смотрел на Куырсэн, наплевав на недовольство Боотура. Девушка, смущенная и польщенная, мгновенно взглядывала на Егора и тут же опускала глаза.
Ланах все вещал. Он говорил теперь о своем богатстве.
– Тойон, тойон, – уважительно шептали гости.
Принесли еще самогона. Кто-то из пьяных гостей включил приемник. В помещение ворвался бодрый, официальный голос диктора:
– Частота победных рапортов разных силовых ведомств об очередном изъятии контрабандных алмазов заставляет думать о наличии у них соревновательного азарта. К МВД, ФСБ И ГТК, давним борцам с незаконным вывозом алмазов за рубеж, добавилось ФСНП, быстро набирающее амбиции. Теперь уже налоговые полицейские уличили одного «российского» огранщика с зарубежным паспортом в попытке вывоза необработанных алмазов на десятки миллионов долларов. По результатам их расследований…»
Егор вздрогнул. Ланах сделал резкий жест рукой, и голос диктора канул в черноту металлического ящика.
– С ума посходили, – недовольно прокомментировал Ланах, – никак не нажрутся. У нас праздник, – окинул он гостей властным взглядом, – нам ни к чему слушать эти бредни.
Тут в избу вошел немолодой якут и, продвинувшись к Ланаху, что-то прошептал ему на ухо. Ланах невозмутимо выслушал мужчину и, кивнув, тронул его руку успокаивающим жестом. Егор перехватил тревожный взгляд Куырсэн. Ланах скосил глаза на девушку. В его взоре жалость смешивалась с брезгливостью. Девушка положила руки на колени и вся сжалась. Егора заинтриговала такая перемена в ней. Но спросить напрямую о ее причинах он не мог. Боотур выпрямился, словно поднялся на стременах.
На улице послышался какой-то шум. А потом до гостей Ланаха долетел пронзительный и дребезжащий крик. Взлетев до самой верхней ноты, голос стал дрожаще опадать, словно кто-то рыдал навзрыд. Потом раздался дикий смех. Он захлебнулся в новой волне крика-рыдания. Это повторилось трижды.
Егор нашел глазами побледневшее лицо Куырсэн. Тыгын было встал с ковра, но Ланах его удержал. Веселье спало. Гости выказывали беспокойство. Боотур направился к Куырсэн.
– Не обращайте внимания, – раздался четкий уверенный голос Ланаха, – ничто не испортит нам праздника.
Гул одобрения наполнил избу, и якуты принялись за выпивку. Крики за окном смолкли. Не дожидаясь, когда кончится самогон, Ланах поднялся с ковра и обратился к гостям:
– А теперь настала пора спросить у Айыы, принесет ли счастье этот брак, а потом размять ноги!
Гости гурьбой пошли искать свои шубы. Они весело переговаривались и фамильярно толкали друг друга локтями. Егор проковылял в сени и отыскал там лисью шубку Куырсэн. Девушка, бледнея и краснея, поблагодарила его и просунула руки в рукава.
Вокруг костра толпились люди. Увидев гостей Ланаха, якуты наполнили облитую пламенем ночь радостными криками. Егор увидел в руках у мужчин музыкальные инструменты. Кюпсюр, кырыымпа, хомус.
Сам Ланах появился в торжественном шаманском одеянии, в причудливом головном уборе, с дюнгаром в руках. Над его переносицей висела круглая плоская бляха из металла. На ней было изображено солнце, испускающее лучи. На шее висело несколько амулетов и лапка зайца. Спускающаяся до колен оленья роба переходила чуть выше груди в покрытую орнаментальной вышивкой матерчатую горловину. На ногах – неизменные торбаса. Седые пряди у висков были заплетены в тонкие, обвитые красными нитями косички.
Якуты расступились перед ним, как перед живым божеством. Позади него шел совсем молоденький парнишка. Он нес в руках отсвечивающую серебром посудину.
И вот зазвучал дюнгар – шаманский барабан. Его глухой монотонный голос укачивал, вводил в транс. Ланах, наклонившись вбок и ритмично поднимая то одну, то другую ногу, стал медленно раскачиваться, двигаясь по кругу. Он что-то шептал, едва шевеля губами. Его лицо словно одеревенело. Глаза, подернутые неясной думой, мерцали, как радужная нефтяная слюда на поверхности болота.
Егор посмотрел вокруг. С благоговейным трепетом внимали шаману якуты. Их лица оцепенели. Напряжение барабанной дроби нарастало. Теперь шаман словно забивал колья в черную гладь неба. Удары рушились неравномерно. Ритм то убыстрялся, то замедлялся. Было ощущение, что Ланах то задумывается и пытает небесные силы, то призывает духов откликнуться на его мольбы.
Егор не сводил с шамана глаз. Жизнь под ударами дюнгара казалась поразительно простой. Но из этой мнимой простоты вырастала поэзия человеческого пребывания в мире. Егору хотелось встать и двигаться в таком же ритме, шаман заразил его первобытной динамикой ворожбы над пространством. Чувство времени было Егором потеряно.
Когда напряжение ударов стало угасать, Егор заметил, что рядом с ним выросла Куырсэн. Боотур, все это время находившийся подле нее, застыл на месте, сочтя, наверное, что преследование девушки унижает его. И ограничился метанием испепеляющих взглядов. Егор же, загипнотизированный обрядом, не мог пошевелиться, тело его превратилось в кусок металлической трубы.
Ланах перестал танцевать и бить в барабан. Из толпы вышел молоденький парнишка с посудиной. Ланах торжественно принял у него посудину и стал ее содержимым кропить огонь.
– Кумыс, – услышал он тихий голос Куырсэн.
Остатки кобыльего молока Ланах выпил сам, а потом огласил переданную ему духами депешу. Брак будет удачным.
«Что и требовалось доказать», – с цинизмом цивилизованного человека подумал Егор.
Ланах передал своей пастве только первую часть послания. Вторая гласила, что он, Ланах, должен поберечься, если хочет пить кумыс на этой свадьбе.
Некоторое время якуты переговаривались. Потом грянул кюпсюр, ему порывисто ответила скрипка. От ее визгливого напора в ушах у Егора едва не рухнула перегородка.
– Осуохай, – провозгласил Ланах.
Гости пошли в круговой танец. Озаренные пламенем фигуры излучали первобытную силу. Казалось, это пляшут кочевники Средней Азии или первобытные охотники с наскальных фресок. И неудивительно, Ирина рассказывала ему, что якуты пришли с Саян и Алтая. Их предки тесно контактировали с татаро-монголами и были чистой воды кочевниками.
Танцевать Егор, естественно, не мог. Более того, узнав, что танец может продлиться и час и два, он забеспокоился. Митрич отплясывал вместе с якутами. Но на выручку Егору пришла Куырсэн. Она принесла из дома тот самый пуфик и, поставив его в снег, заботливо усадила на него Егора. Боотур злобно сверкал глазами. Егора такое дикое проявление чувств развлекало. А тут еще Куырсэн словно приросла к нему.
– А ты что же не танцуешь? – спросил Егор, глядя, как лихо отплясывают якуты.
Девушка только пожала плечами и загадочно улыбнулась. Егор обратил к ней взор. Сейчас ее выхваченное пламенем из мрака лицо напоминало лик Будды. Рассеянная полуулыбка, спокойствие и красота.
И тут с новой неистовой силой застонал, забился кюпсюр под рукой могучего Сэсэна. Барабан ему передал тот немолодой якут, что заходил с каким-то тревожным известием в избу.
Ланах исполнял дэгэрэн ырыа. Он прищелкивал языком, а то вдруг голос его терялся среди искусных придыханий.
– Никто лучше Ланаха не делает тангалай ырыата, – сказала Куырсэн.
Егор машинально кивнул. Ему стало нестерпимо больно. Он вспомнил Кюкюра, вечер в «Алдане». Все эти песни и пляски казались ему забавным анахронизмом. А теперь вот гудящий кюпсюр, дребезжащая кырыымпа и тревожно звенящий хомус воскресили дух Кюкюра, и Егору было несказанно тяжело, что того нет на свете. Егор поморщился. В глазах режущей болью вспыхнули слезы.
Ланах пел и пел, вступая в соревнование со скрипкой. Его голос стал музыкальным инструментом, душой пространства. Но в этом пространстве шевельнулась худая, рвущаяся на части тень. Она метнулась из леса, а вслед за ней, как шлейф, полз по снегу, все более поднимаясь и затопляя округу глумливым визгом, тот самый непохожий ни на что голос, который Егор слышал, находясь в избе.
Ланах замер. Якуты обернулись к тени. Неясный силуэт мигал в отсветах костра, как лампочка при сбоях напряжения в сети. Человек рычал, визжал, плакал. Потом принялся истошно смеяться. Куырсэн сжалась. Егор поднялся и невольно обнял ее. Ему мерещилось, что у Боотура на губах выступила пена дикой ярости. Словно у взбешенного жеребца.
– Ты не Айыы-ы-ы Ойу-у-ун, – простонал человек, приближаясь танцевальной походкой к месту веселья, – ты – аббаас, грязный кулут нечисти!
Вопль с завыванием кырыымпы разнесся по округе.
– Иди домой, Нурсун, – властно сказал Ланах, – не мешай нам. Если сам не умеешь развлекаться, не порть праздник остальным.
– Дядя! – разомкнув кольцо объятий Егора, кинулась к дрожащей тени Куырсэн.
Человек настолько приблизился, что Егор мог различить его серое, искаженное страданием лицо и беззубый рот, испускающий дикие крики. Он отшвырнул племянницу и захохотал так, что, казалось, весь превратился в черную зияющую пасть.
– Ты не Ай-ы-ы-ы Ой-у-у-ун! – перешел он внезапно на зловещий шепот. – Ты – мерзкий аббаас!
Голос его забился в рыдании, потом канул в идиотские придыхания, как будто сумасшедший исполнял дэгэрэн ырыа. Жалобное рычание шло откуда-то из утробы. Прорываясь в гортань и касаясь нёба, поток воздуха заряжался животной энергией и превращался в стонущую круговерть.
Нурсуна окружили несколько якутов, стараясь его усмирить. Он злобно рычал и вырывался. Куырсэн испуганно таращилась на мужчин, а потом рванулась к дяде.
– Не трогайте его!
Ей навстречу из толпы вышли Боотур и Сэсэн. Они не дали ей пробиться к сумасшедшему родственнику. Егор захромал к толпе. Сэсэн своими лапищами держал за плечи Куырсэн, и это почему-то возмутило Егора. Он надвинулся на якута.
– Ну-ка отпусти ее!
На него наступал Боотур, видимо, решив, что лучшего момента заявить свои права на Куырсэн не предвидится. К ним поспешил Митрич.
– Не влезай, дурья твоя башка, – оторвал он руки Егора от шубы Сэсэна.
Последний выпустил Куырсэн, и та замерла в стороне. С быстротой коршуна рядом с нею появился Боотур и обнял за плечи. Егор изобразил на лице снисходительное презрение.
– Ты еще слишком слаб, охотник, – приблизился к ним величественный Ланах, – чтобы принимать участие в борьбе. Но ты можешь попозже посмотреть, как сражаются наши воины.
Сумасшедший больше не бился в корчах, а только тихо поскуливал, как раненый зверь. Боотур и еще один якут повели его под руки к стоявшей в отдалении избе. Пройдя полдороги, Нурсун неожиданно подпрыгнул, точно заяц, и, укусив своих «конвоиров», бросился в лес. Его дикий победный вой заставил всех умолкнуть и с тревогой и ужасом посмотреть в том направлении, где исчез Нурсун.
Куырсэн была расстроена. Ланах повел народ в буорджие.
«И тут есть свой сумасшедший», – подумал Егор и сделал шаг к изнывавшей от тоски и бессилия девушке. Она не дала себя обнять, а поспешила примкнуть к Эргис и Сэсэну. Егор пожал плечами и двинулся вместе с Митричем к буорджие.
В застеленном шкурами и освещенном факелами помещении висел мясной чад. Егор втянул ноздрями горячий аромат праздничной пищи.
– Медвежатина, – мечтательно улыбнулся Митрич.
Глава 15
Гости расселись на шкурах вокруг такого же низкого, как и в избе Ланаха, стола. На огромных блюдах аппетитно сочились маринады. Керамические тарелки и стаканчики замерли в ожидании крепких напитков и жирных кусков. Женщины пошли на кухню, а мужчины принялись болтать. Тема сумасшедшего, как понял Егор, была запретной. Прежде чем гостям дали самогону, на столе снова появились пиалы с кумысом.
– Это чтоб не захмелеть, – усмехнулся наклонившийся к Егору Митрич.
– А этот сумасшедший, он и правда дядя Куырсэн? – шепотом спросил Егор Митрича.
Митрич недовольно отмахнулся. Он тоже не хотел говорить об этом. Как только гости опустошили пиалы, а некоторые – не одну, был принесен все тот же самогон. Горло трепетало от смолисто-ментолового ожога. Когда все уже прилично набрались, в залу внесли огромных размеров казан.
От него шел непередаваемо сладкий аромат свежеприготовленного мяса.
– Гостям – медвежьи лапы! – сказал Ланах.
– Это деликатес, – шепнул Егору Митрич.
На тарелке Егора выросла гора сочных коричневых кусков. Ели радостно и вожделенно. Потом настал черед пития. Но пили только кумыс и чай. Егор посматривал на сидевшую в отдалении Куырсэн.
Одним резким движением Ланах усмирил гостей. Раскрасневшиеся лица сделались серьезными. Женщины принялись убирать посуду. Егор плюнул на правила и подсел к Куырсэн. Для этого ему пришлось побеспокоить кое-кого из присутствующих. Слава богу, среди них не было Боотура. Из дальнего угла тот наблюдал за перемещением Егора. Что и говорить, это перемещение вызвало у якута волну ненависти, а у Ланаха – скрытое неодобрение. Но никакого замечания Егору последний не сделал. Когда на столе остались только пиалы, Ланах, севший после того, как запретил якутам болтать, снова поднялся.
В буорджие стояла гнетущая тишина. Ее разорвал протяжно-трепещущий голос Ланаха. Выведя несколько дрожащих вензелей, голос неожиданно обрел густоту баса. Казалось, стены буорджие не выдержат наката этой звуковой мощи.