Маша
Маша поднималась по лестнице, шатаясь от усталости. Усталости, вызванной этим тяжелым днем и признаниями Андрея.
«Он использовал эту бедную девочку, — подумала она. — А когда надоело, выкинул. И теперь ее в любой момент могут выкинуть окончательно, как мусор, где-нибудь в подмосковном лесу». А если бы у Андрея с Машей не начался тогда роман? И ему опять захотелось бы горячей еды и удовлетворения прочих своих потребностей этим летом? Вернулась бы к нему Света? «Да, — ответила она себе. — Конечно». Получается, что она, Маша, тоже каким-то образом повинна в ее исчезновении и, возможно, в будущей гибели. «Но, — возразила себе она, медленно снимая пальто, — если бы у меня с Андреем не случился роман, вряд ли я сама была бы сейчас жива, разве нет?»
Она заварила себе чай и медленно его пила, не зажигая света на кухне, глядя на прямоугольники чужих окон в домах напротив. Как он мог все от нее скрыть? На что надеялся?! Это была важная информация, неужели интересы следствия… — начала она возмущенную мысль и запнулась. Она мало задумывалась о любовно-авантюрном прошлом Андрея. А ведь он старше ее — на целых шесть лет. И Света, наверное, не единственная. Эту мысль она начала думать еще в машине. И была очень рада, что он не мог видеть ее лица — не возмущенного, не сострадающего неизвестной Свете, а замершего перед неприятным открытием: ее Андрей стал «ее» совсем недавно. А до этого… Были женщины, которые умели готовить (Маша мрачнела) и опыт имели — не чета ей, синему чулку, анахоретке. Маша отодвинула от себя остывший чай. Она пойдет под душ. И не будет думать сегодня о личной жизни Андрея, в которой ее не было. Уж лучше о маньяках, чем об этом.
* * *Маша расчесала волосы после душа перед запотевшим зеркалом. Оттуда на нее смотрела испуганная девочка.
«О каких глупостях я думаю! — подумалось ей. — Ведь он убьет их, убьет их всех. Осталось очень мало времени». Маше на секунду показалось среди пара, окутавшего ее плотным коконом, что она и сама — одна из героинь «Турецких бань»: с чисто промытыми волосами и кожей, дышащей жаркой влагой. Ей стало трудно дышать, и она распахнула дверь ванной, впустив холодную отрезвляющую струю воздуха из коридора.
Вошла в свою комнату, медленно размотала тюрбан из полотенца на влажных волосах, остановившись перед репродукцией. «Нельзя сдаваться», — сказала себе она. Их еще две, и они где-то там, в его логове, ждут помощи! Ее помощи. Произошло новое убийство. У них появятся новые зацепки. Ей надо верить в то, что она успеет. Иначе она предаст этих двух, все еще живых. И Маша, взяв карандаш, вычеркнула, сглотнув, еще одну, сидящую спиной, одалиску на репродукции. Вгляделась в два оставшихся девичьих лица, остановившись взглядом на той, которую должна была воплотить Света, и подумала вдруг: «А она красива. Не зря Андрей с ней крутил роман». И почувствовала внезапный укол ревности.
Быстро забралась в ледяную постель. Ей, несмотря ни на что, захотелось к Андрею! Жить и спать рядом с ним. Только теперь к этому желанию подмешивались горечь и обида. «Как он мог! — снова вспомнила Маша и отвернулась к стене, к туркменскому ковру. — Никуда не поеду! Да и мама, — сказала себе она. — Мама, которая уже почти расслабилась по поводу моих нынешних занятий… И которую пока еще рано бросать одну в этой квартире». Маша закрыла глаза и провалилась в сон.
А Наталья открыла дверь, свет из коридора осветил репродукцию на стене и четыре зачеркнутых лица. Некоторое время она молча смотрела на эти лица. А потом тихо прикрыла дверь.
* * *На следующее утро Андрей с каменным лицом заехал за Машей. Ни он, ни она ни одним словом не упомянули о вчерашнем. Им предстоял визит в морг.
Припарковавшись у кубообразного здания, Андрей повернулся к Маше:
— Уверена, что хочешь туда идти?
Маша упрямо выдвинула подбородок:
— А ты?
— Я — да, — Андрей вылез из машины и первый вошел в здание.
Павел, вечный массовик-затейник среди своих невеселых «клиентов», резко посерьезнел, как только увидел на пороге Машу. Взял ее под локоток, заглянул обеспокоенно в глаза.
— Как ты, касаточка моя? — спросил он так ласково, что у Маши защипало в носу.
— Отлично, — фальшиво улыбнулась она.
— Прямо так и отлично, — не отреагировал на фальшивку Паша, и Маша вдруг вспомнила, что у весельчака-патологоанатома — трое детей. — Ты зачем сюда девочку привез? — зарычал он на Андрея. — Посмотри, она зеленого цвета!
— Паша, перестаньте! — прервала она его. — Все правильно Андрей сделал. До того, как он меня уговорил вновь поработать, я была не зеленого, а вообще серого колора. Так что будем считать: зеленый — это уже в некотором роде прогресс!
— Прогресс, говоришь? — внимательно вгляделся в нее Павел.
— Ага, — кивнула Маша. — Вечная весна и цветение.
Паша строго посмотрел на Андрея, тот в ответ пожал плечами. Патологоанатом сложил губы трубочкой, просвистел нечто вроде: «… Березкой снова стать мечтает…» и сдался:
— Ладно, молодо-зелено. Айда на труп смотреть!
— Ну что сказать вам, касатики мои, чего вы сами не видите? — Павел обошел вокруг прозекторского стола с телом. — Механическая асфиксия. Странгуляционную борозду на шее заметили?
Андрей и Маша кивнули.
— Почти не видна была в первый день — видимо, убийца душил шелковым шнурком. Пришлось взять кожу с передней поверхности шеи в верхней и средней третях и отправить на гистологию. Мне дали признаки компрессии в коже. Плюс гематома на ноге — видно, где-то ее привязывали. Судя по характеру гематомы — веревкой.
Маша как завороженная смотрела на лежащую на столе девушку и думала о том, что это могла быть Света. Под ярчайшим светом медицинских ламп нагота покойницы казалась чрезмерной, непристойной. Она была мертва и не могла защитить себя от чужого взгляда. Маша смотрела на крупную грушевидную грудь, полные ноги с облупленным педикюром, родинку на животе рядом с пупком, и думала о том, что бы она чувствовала, будь то Андреева бывшая?
Она бросила на него взгляд исподтишка: лицо Яковлева было непроницаемым, и Маша вдруг почувствовала обжигающий стыд — о чем она думает? Она покраснела и опустила голову.
— А это? — Андрей показал на лицо покойницы. Здесь, под бестеневыми лампами, стали заметны длинные продольные царапины.
Павел хмыкнул:
— Тут досадно вышло — имелась у меня надежда, что жертва в пылу борьбы унесла с собой микрочастицы кожи или волос убийцы, — он развел руками. — Но, как часто это бывает с надеждами — не оправдалась. — Маша и Андрей переглянулись — и будто оттолкнулись взглядами. — Под ногтями — только частицы ее собственной кожи.
Андрей, не отрываясь, смотрел на лицо покойницы.
— Что же это получается? Она сама себя исцарапала? Бред какой-то!
Маша опять подняла глаза на Андрея:
— Мне кажется, я знаю, откуда они.
Павел воззрился на нее в ожидании:
— Ну-ка, душа моя, расскажи, чего надумала.
— Я думаю… — Маша замолчала. — Нет, я уверена… Она сама пыталась себя изуродовать.
— Что? — переспросил Паша, а Андрей прислонился к крашенной масляной серой краской стене. — С какой целью?
И Маша пояснила едва слышно:
— Чтобы прекратить сеансы позирования маньяку.
— Ладно, мы, пожалуй, пойдем! — Андрей неловко толкнулся в прозекторский стол, быстро пожал руку патологоанатому и вышел.
— Чего это он такой нервный? — повернулся к ней обескураженный Павел.
Маша пожала плечами и несколькими минутами позже вышла из морга. Андрей, глубоко затягиваясь, курил на улице, и она было сделала шаг навстречу. Ей хотелось сказать, что она его простила. Пусть бы только он сам себя простил. Но Андрей поднял на нее совершенно холодные, чужие глаза:
— Тебя подбросить к дому инвалидов? Или ты сама?
Маша отшатнулась:
— Сама.
— Отлично, — он выбросил окурок в урну у входа. — Тогда я заеду к матери Светы.
— Хорошо, — кивнула Маша. И смотрела, как он сел в машину и с ревом тронулся с места. Даже не взглянув на нее на прощание.
Андрей
Он нашел ее в кассе на станции. Женщина, глядевшая на него из маленького зарешеченного окошечка, была мало похожа на ту, что смерила его ненавидящим взглядом на пороге своего дома еще полгода назад.
— Вы меня помните? — спросил Андрей, глядя в потухшие, будто ушедшие вглубь глаза.
— Нет, — покачала она головой.
— Капитан Яковлев. Андрей. — И он протянул ей удостоверение в зазор, куда обычно передают деньги.
— Сейчас. Я выйду. — Она встала, закрыла окошко со своей стороны и через минуту появилась на улице, где ее ждал Андрей. — Давайте ко мне. Я тут недалеко живу.
— Я знаю, — тихо сказал он, но она уже повернулась к нему спиной и тяжело пошла вперед.
— Нет, — покачала она головой.
— Капитан Яковлев. Андрей. — И он протянул ей удостоверение в зазор, куда обычно передают деньги.
— Сейчас. Я выйду. — Она встала, закрыла окошко со своей стороны и через минуту появилась на улице, где ее ждал Андрей. — Давайте ко мне. Я тут недалеко живу.
— Я знаю, — тихо сказал он, но она уже повернулась к нему спиной и тяжело пошла вперед.
— У вас есть чего новое? — Она открыла дверь домика и вошла. Андрей сразу же узнал запах — так пахли полотенца, в которые Света иногда заворачивала кастрюли. И страдальчески поморщился.
— Мы узнали, — сказал он в пучок седых некрашеных волос у нее на затылке, — что Света не просто пропала. Она похищена. Серьезным преступником. Он…
Мать грузно села на кровать, застеленную коричневым «меховым» покрывалом, перебила Андрея:
— Я так и думала, что добром это не кончится, — сказала она.
— Что — «это»?
— Да жизнь ее московская. Непутевая она у меня была. Не то что гулящая, а — она снова пожевала губами и вдруг улыбнулась, обнажив металлическую коронку в углу рта, — летящая! Все в облаках летала. Я же ей и на учебу скопила, и все. Говорю — доча, чем тут валандаться, ехай в Москву. Выучись на кого хочешь, сама себе потом хозяйкой будешь. А она мне — это ж сколько времени надо тратить! Не хотела учиться, замуж рвалась. Само-то что плохого, если замуж, правда?
Андрей кивнул и почувствовал, что краснеет.
— Но ведь она хорошо выйти хотела, а кто ее такую дикую из приличных дачников взял бы? Вот ты, к примеру… — Андрей вздрогнул. — Не взял! А она так старалась! Да не дергайся! Думаешь, я тебя не признала? Сразу признала, на станции еще. Это ты мою девку матросил месяца два весной прошлой. А потом она сопли на кулак наматывала, чуть головой об стенку не билась. Ну я ее в Москву и послала, — она посмотрела на Андрея, опустившего голову так низко, что и лица не разглядеть. Сдернула с батареи полотенце и высморкалась в него. И продолжила деловито: — Там квартира у нас была. Маленькая, но своя. От сестры старшей досталась. Мы ее сдавали. Благодаря ей концы с концами и сводили. Ну тут уж я поняла — надо девку из дома увозить, совсем она…
— Простите, — глухо сказал Андрей. Он боялся поднять на нее глаза. Чувство вины, терзавшее его с тех пор, как узнал в одалиске бедную «станционную девочку», накатило так, что горло перехватило. Он глядел на линолеумный пол «под паркет» и был готов к тому, что Светина мать закричит, зарыдает, ударит его, наконец. И тут услышал, как она с трудом встала и подошла к нему, положила тяжелую руку ему на голову, и весь сжался.
— Ты чего, а? — спросила она. — Ты это дело брось! Ты тут ни при чем. Это все Светка моя, сама себе принцев напридумывала. А я не мешала — жизнь-то у нас, сам понимаешь, совсем не сказочная. И ты у нее был — не первым принцем, да и не последним, наверное. Вечно она бегала за кем-то. Вечно искала не в себе, а в ком-то другом. Ничем хорошим это кончиться не могло — это я уж давно поняла. Но что так плохо…
Она вздохнула, чуть погладила его по голове. Андрей поднял на нее взгляд, где мешались вина и — благодарность. Встал.
— Думаешь, нет ее в живых? — вдруг просто спросила она, устало опустившись обратно на стул. — Убил ее уже ваш преступник-то?
— Нет, — Андрей замотал головой. — Нет! Мы почти уверены, Света жива. Но…
— Ну вот и найди мне ее, слышишь? — сказала женщина, посмотрев ему прямо в глаза и не позволяя опустить взгляд. — Давай. Кто же, как не ты?
Андрей кивнул, так и не сумев ничего произнести, и быстро вышел из темного дома наружу. А выйдя, встал, уперевшись двумя руками в капот машины, и дышал — вдох-выдох, как дышит больной у врача. Чувствуя, как входит в легкие и растекается по крови воздух с запахом креозота и рельсовой стали. Запах, неразрывно связанный в его голове со Светой Столоб.
Андрей открыл дверь машины, сел за руль и рванул с места — пора было найти ублюдка.
Маша
Дом инвалидов, где доживала свои дни тетка Бакрина, стоял на бывшей московской окраине. Только этим можно было объяснить, что вокруг пятиэтажного хрущевского здания, выкрашенного веселой цыплячьей краской, еще сохранилось нечто вроде больничного парка. Парк в эту пору просматривался насквозь, но он был достаточно большим, с ухоженными, посыпанными песком дорожками и свежепокрашенными лавочками.
Маша никогда раньше не бывала в подобных местах, но тут почувствовала какое-то странное спокойствие и с трудом удержалась, чтобы не сесть на скамейку и не посидеть, бессмысленно глядя в пространство.
Внутри дома инвалидов для слепых пахло, как ни парадоксально, не казенной, а вкусной едой. Какими-то детскими запахами, вроде запеканки с картошкой и мясом. А в светлом, очень уютном кабинете директора Ниркабова Юрия Владимировича, крупного, вполне себе импозантного мужчины лет сорока с небольшим, пахло еще и кофе, причем хорошим!
Маша была юна и неопытна и не совсем понимала, в какое редкое заведение попала. Но все-таки, попивая из маленькой фарфоровой чашки и глядя на стены кабинета, увешанные любительскими акварелями, спросила:
— Неужели государство так заботится о стариках?
Юрий Владимирович лукаво подмигнул ей, приканчивая свою наперсточную чашечку с вкуснейшим кофием:
— Нет, милая барышня, конечно же, нет. Но если хочешь, чтобы что-то было сделано хорошо, сделай это сам! — и Ниркабов улыбнулся открытой улыбкой. — Нам, конечно, многие помогают. Я имею в виду предприятия прежде всего. Но, чтобы возродить, так сказать, традиции российской благотворительности… Вы не представляете, сколько воды и чернил утекло. Зато теперь наш дом живет на регулярные пожертвования. Старикам комфортно, воздух свежий, еда, врачи-геронтологи, препараты последнего поколения.
— Повезло вашим старикам, — искренне сказала Маша. — Честно говоря, даже мне захотелось посидеть у вас в парке на скамейке.
— Так и посидели бы! — Ниркабов красивой длиннопалой рукой погладил чисто выбритый подбородок.
— Не могу, — Маша вздохнула.
— Понимаю, дела! — кивнул директор. — И чем же я могу вам помочь?
— В вашем доме, — начала Маша, — проживает пациентка — Екатерина Тимофеевна Бакрина.
— Она что, — всполошился Юрий Владимирович, — проходит по какому-либо делу?
Маша успокаивающе улыбнулась:
— Нет, что вы! Я просто надеялась, что Екатерина Тимофеевна сможет ответить мне на несколько вопросов…
Юрий Владимирович замахал руками:
— Конечно-конечно, я глупость сказал! Старушке-то уже за восемьдесят! Давайте-ка я вас провожу.
Он встал, обнаружив круглый уютный животик, надел серый в мелкую клетку пиджак, висевший на спинке стула, и галантно открыл перед Машей дверь.
Пока они шли по коридору, им встретилась старушка с бессмысленно-счастливой улыбкой на коляске. Директор ласково ей кивнул, вынул из кармана белоснежный платок и вытер нитку слюны в углу ее рта, а потом, как ни в чем не бывало, упрятал платок в карман.
— Вы знаете, — сказал он, спускаясь с Машей с крыльца, — Катерина Тимофеевна у нас уже давно, чувствует себя неплохо — сердце здоровое, но вот зрение отказало и уже два года как прогрессирует Альцгеймер. Так что насчет ответов на вопросы я сомневаюсь, очень сомневаюсь, да.
Они шли по аллее парка в сторону дальней скамейки. Там, под старым деревом, ровно на той же скамейке, куда хотела давеча сесть сама Маша, сидела похожая на воробушка, маленькая старушка с тростью в руке и глядела куда-то в перспективу меж темных стволов деревьев.
Сердце Машино сжалось от жалости:
— Скажите, Юрий Владимирович, а ее кто-нибудь навещает?
Ниркабов покачал яйцеобразной головой:
— К сожалению, нет. Как и большинство наших стариков. Но ведь, насколько я знаю, у Катерины Тимофеевны из семьи никого и не осталось?
Маша помотала головой:
— Нет. Не осталось.
А Бакрина вдруг повернула седую голову на звук шагов и — улыбнулась:
— Васенька? Ты, голубчик?
Маша замерла.
Юрий Владимирович взял ее под локоть, прошептал на ухо:
— Не удивляйтесь. Специфика Альцгеймера. Хранить давние воспоминания и не помнить того, что случилось пять минут назад. А потом добавил громко, радостно: — Здравствуйте, Катерина Тимофеевна! А мы к вам. Вот — Мария Каравай, из уголовного розыска. Хочет вам задать несколько вопросов.
И старушка резко сникла.
— Не Васенька… — тихо и горестно произнесла она в пустоту. И сколько Маша ни пробовала ее разговорить, ни словечка больше не произнесла.
Маша сдалась и некоторое время сидела с ней рядом, глядя, как и Бакрина, прямо перед собой.
Но будучи уверена, что слепая старуха видит много больше, чем она сама.
Андрей
Андрей совершенно не представлял, что ему делать с замдиректора Пушкинского музея. Вроде сидит человек, никого не трогает, от предложенного чая и кофе отказывается голосом резковатым, используя, впрочем, все положенные «спасибо» и «благодарю, нет». Но от него исходит такая волна нервозности, что ею заражается не только он, но и все парни в кабинете. Достаточно посмотреть, как Комаровский нервно стучит ногой, передергивает тощими плечами и даже — как вибрируют золотые очки на хрящеватом носу.