— Я чист, как младенец, — заверил я.
Была ее очередь не отвечать, и на несколько минут она полностью погрузилась в танец. Она затихла в моих руках и, казалось, ни о чем не думала.
— Хотела бы я быть там с вами, — заключила она вдруг.
— Я тоже сожалею об этом, — сказал я. — Вы были бы теперь спокойны.
От одной этой мысли кровь бросилась мне в затылок. Взять их обеих и покончить с ними разом, после того как я им скажу… Нет, это невозможно…
— Мне кажется, что вы говорите не то, что думаете.
— Я не знаю, что мне еще сказать, чтобы вы поверили, что именно это я и думаю.
Она энергично запротестовала, назвала меня педантом и обвинила в том, что я говорю, как австрийский психиатр. Все это было несколько утомительно.
— Я хочу понять, — пояснил я, — в какие моменты вам кажется, что я говорю правду?
— Мне больше нравится, когда вы ничего не говорите.
— И когда я не делаю ничего тоже?
Я прижал ее немного сильнее. Она поняла, конечно, на что я намекаю, и опустила глаза. Но я не собирался отстать от нее так просто. Впрочем, она сказала:
— Смотря по тому, что вы делаете.
— Вы не одобряете все, что я делаю?
— Нет ничего интересного, если вы делаете это со всеми подряд.
Я почувствовал, что потихоньку продвигаюсь. Она почти созрела. Еще несколько усилий. Мне хотелось знать, насколько она действительно готова.
— Вы говорите загадками, — сказал я. — О чем это вы?
На этот раз она опустила голову, а не только глаза. Она была намного ниже меня. К волосам у нее была приколота большая белая гвоздика. Она все же ответила:
— Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю. О том, что вы делали со мной в тот день, на диване.
— И что дальше?
— Вы делаете это со всеми женщинами, с которыми встречаетесь?
Я расхохотался, и она сжала мои руки.
— Не смейтесь надо мной, я вовсе не идиотка.
— Конечно, нет.
— Отвечайте на мой вопрос.
— Нет, — сказал я. — Я делаю это не со всеми женщинами. Если откровенно, то очень мало найдется женщин, с которыми мне захотелось бы это сделать.
— Опять вы мне рассказываете сказки. Я же видела, что вытворяли ваши друзья.
— Это не друзья, а приятели.
— Не придирайтесь к словам, — сказала она. — Значит, вы делаете это с вашими приятельницами?
— Вы думаете, что может возникнуть желание заниматься этим с подобными девицами?
— Я думаю, — прошептала она, — бывают минуты, когда можно пойти на многое — и с разными людьми.
Я решил воспользоваться этой фразой, чтобы покрепче обнять ее. Одновременно я попытался погладить ее грудь. Я взялся за это слишком рано. Она высвободилась мягко, но решительно.
— Вы же знаете, в тот день я была пьяна, — сказала она.
— Я не заметил, — ответил я.
— О!.. Неужели вы полагаете, что я позволила бы сделать это со мной, если бы не была пьяна?
— Конечно.
Она снова опустила голову, затем подняла, чтобы сказать:
— Вы ведь не думаете, что я стала бы танцевать с первым встречным?
— Я и есть первый встречный.
— Вы отлично знаете, что это не так.
Редко мне доводилось поддерживать такой изнурительный разговор. Эта девчонка, как угорь, выскальзывала между пальцев. Она то, казалось, готова была идти до конца, то артачилась при малейшем прикосновении. Тем не менее я продолжал.
— Что же во мне особенного?
— Я не знаю. Вы привлекательны физически, но тут что-то другое. Вот ваш голос, например.
— Ну-ну?
— Это не совсем обычный голос.
Я снова от души рассмеялся.
— Да-да, — настаивала она. — Ваш голос более глубокий… и более… Я не знаю, как сказать… более сбалансированный…
— Это просто от привычки играть и петь под гитару.
— Нет, — сказала она. — Я не слышала, чтобы певцы и гитаристы пели, как вы. Нет, постойте. Я слышала голоса, которые напоминают ваш, да… это там… на Гаити. Черные.
— Вы делаете мне комплимент, — сказал я. — Это лучшие музыканты, каких только можно найти.
— Не говорите ерунду!
— Вся американская музыка вышла оттуда, — не отступался я.
— Я вам не верю. Во всех лучших танцевальных оркестрах играют белые.
— Еще бы, белые имеют гораздо больше возможностей, чтобы извлечь выгоду из открытий, сделанных черными.
— Не думаю, чтоб вы были правы. Все великие композиторы — белые.
— Дюк Эллингтон, например.
— Нет, Гершвин, Керн и тому подобные.
— Все эмигрировавшие европейцы, — заверил я. — Как раз они-то и есть самые способные эксплуататоры. Я не думаю, что можно найти у Гершвина оригинальный пассаж, который бы он не списал, не воспроизвел или не стащил откуда-нибудь. Попробуйте-ка найти хоть один в «Голубой рапсодии».
— Вы странный человек, — сказала она. — Я ненавижу негров.
Вот это было прекрасно. Я вспомнил про Тома. Я был почти готов возблагодарить Господа. Но слишком уж я желал эту девочку, чтобы ярость могла овладеть мной в тот момент. И я не испытывал необходимости в Господе, чтобы сделать свое доброе дело.
— Вы такая же, как все, — сказал я. — Вы очень любите кичиться разными вещами, которые мог придумать кто угодно, только не вы.
— Не понимаю, что вы хотите сказать.
— Вам надо попутешествовать, — уверял я. — Видите ли, не одни только белые американцы изобретали кинематограф или автомобиль, нейлоновые чулки или скачки. Или джазовую музыку.
— Поговорим о чем-нибудь другом, — сказала Лу. — Вы прочитали слишком много книг, вот в чем дело.
Там, за столиком, они все продолжали играть в свой бридж. И правда, я могу, пожалуй, ничего не добиться, если не заставлю эту девочку выпить. Надо было что-то предпринимать.
— Декс рассказывал мне о вашем роме, — продолжил я. — Это что — миф? Или он доступен и простым смертным?
На другом конце комнаты, за столом для бриджа громко загалдели.
— Эй! Лу!.. Приготовьте на всех!..
— Ладно, — сказала она, — только за стаканами вы сами придете.
Она выглядела очень аппетитно, когда наклонилась вперед. На ней было надето облегающее джерси с круглым вырезом, слегка приоткрывавшим грудь. Как и в тот день, когда я ее увидел, она так же зачесала волосы на одну сторону, но теперь на левую. А накрашена она была гораздо скромнее — в общем, пальчики оближешь.
— Вы и в самом деле хорошенькая девочка, — сказал я.
Она обернулась, держа в руке бутылку рома.
— Не начинайте снова…
— Я не начинаю, я продолжаю.
— Тогда не продолжайте. С вами дело движется слишком быстро. Все удовольствие пропадает.
— Зачем тянуть слишком долго?
— С приятными вещами не надо слишком спешить.
— Разве вы знаете, что такое «приятная вещь»?
— Да. Разговаривать с вами, например.
— Все удовольствие только вам. Это эгоизм.
— Ну, вы невежа! Скажите еще, что вам надоело разговаривать со мной!..
— Я не могу смотреть на вас, не думая о том, что вы созданы для более интересных вещей, чем разговоры, а говорить с вами и не смотреть на вас мне трудно. Но я все-таки хочу разговаривать с вами. К тому же, это спасает меня от бриджа.
— Вам не нравится бридж?
Она как раз наполнила стакан и протянула его мне. Я взял его и отпил половину.
— Мне нравится вот это.
Я показал на стакан.
— И еще мне нравится, что это приготовили вы.
Она слегка покраснела.
— Как приятно, когда вы такой.
— Уверяю вас, что я могу доставить удовольствие кучей других способов.
— Вы позер. Вы неплохо сложены и воображаете, что все женщины мечтают об этом.
— О чем?
— О физической стороне.
— Те, которые не мечтают, — заявил я, — просто никогда не пробовали.
— Это неправда.
— А вы пробовали?
Она не ответила, только стиснула себе пальцы. Затем решилась.
— То, что вы делали со мной… в прошлый раз…
— Ну-ну?
— Это не было приятно. Это… Это было ужасно!
— Но… не неприятно.
— Нет… — сказала она совсем тихо.
Я не настаивал на продолжении и допил свой стакан. Я вновь обрел почву под ногами. Черт побери! Намучаюсь я еще с этой девчонкой; это все равно что держать в руках живую форель.
Джин встала из-за стола и подошла взять стаканы.
— Вы еще не соскучились с Лу?
— Ты невероятно любезна!.. — вставила ее сестра.
— Лу очаровательна, — сказал я. — Мне она очень нравится. Могу я попросить у вас ее руку?
— Никогда в жизни!.. — сказала Джин. — У меня приоритет.
— А я что же? — сказала Лу. — Бросовый товар?
— Ты молода, — сказала Джин. — У тебя есть время. А я..
Я засмеялся, так как на самом деле Джин выглядела старше своей сестры не больше, чем на пару лет.
— Что вы смеетесь, как идиот?! — сказала Лу. — Разве вы не видите, что она уже заметно поблекла?
Мне решительно нравились обе эти девчонки. И они к тому же, как видно, отлично ладили.
Мне решительно нравились обе эти девчонки. И они к тому же, как видно, отлично ладили.
— Если вы, состарившись, не станете хуже, — сказал я Лу, — то я охотно женюсь на вас обеих.
— Вы чудовище! — сказала Джин — Я возвращаюсь к своему бриджу. Потом вы будете танцевать со мной. Целый час.
— А! Вот еще! — сказала Лу. — На этот раз приоритет у меня. Иди играй в свои грязные карты.
Мы снова принялись танцевать, но тут сменилась программа, и я предложил Лу прогуляться вокруг дома, чтобы размять ноги.
— Я не знаю, какой мне интерес оставаться с вами наедине? — сказала она.
— Вы ничем не рискуете. В конце концов, вам стоит только закричать…
— Еще чего, — возразила она. — Чтобы выглядеть полной идиоткой!..
— Ладно, — сказал я. — Тогда, если вы не против, я хотел бы немного выпить.
Я направился к бару и составил себе недурную укрепляющую смесь. Лу оставалась на том же месте.
— А вы хотите?
Она отрицательно покачала головой, прикрыв свои желтые глаза.
Перестав возиться с нею, я пересек комнату и подошел посмотреть на игру Джин.
— Я пришел, чтобы принести вам удачу, — сказал я.
— Самое время!
Она, сияя улыбкой, полуобернулась ко мне.
— Я проигрываю сто тридцать долларов. Вы находите это забавным?
— Все зависит от того, какой процент от вашего состояния это составляет, — отреагировал я.
— А не прекратить ли нам игру? — предложила она тогда.
Трое остальных, которым, казалось, было безразлично, играть или делать что-либо другое, разом поднялись из-за стола. Что касается Декстера, то некоторое время назад он увел четвертую девицу в сад.
— Неужели нет ничего, кроме этого? — сказала Джин, презрительным жестом указывая на приемник.
— Сейчас я отыщу вам что-нибудь повеселее.
Она поколдовала над кнопками и действительно наткнулась на что-то танцевальное. Один из типов пригласил Лу, двое других стали танцевать вместе, а я повел Джин для начала чего-нибудь выпить. Теперь ведь я уже знал, что ей нужно.
XIII
После нашего долгого разговора я почти не говорил с Лу до тех пор, пока мы, то есть Декс и я, не поднялись к себе. Наши комнаты находились на втором этаже с той же стороны, что и комнаты девушек.
Родители занимали другое крыло. Остальные разошлись по домам. Я сказал, что родители занимали другое крыло, но в то время они как раз находились в отъезде: в Нью-Йорке, или на Гаити, или еще где-то. Первой по коридору располагалась моя комната, затем шли по порядку комнаты Декстера, Джин и, наконец, комната Лу. Не слишком удобное размещение для набегов.
Я разделся, принял душ и хорошенько растерся перчаткой из конского волоса. Я смутно слышал сквозь стену, как Декстер передвигался по своей комнате. Потом он вышел, вернулся минут через пять, и я различил булькающий звук наполняемого стакана. Он только что совершил небольшую фуражирскую экспедицию, и я подумал, что это весьма неплохая идея. Я легонько постучал в дверь, соединявшую его комнату с ванной, которая находилась между нами. Он сразу же подошел.
— Эй! Декс, — сказал я через дверь. — Мне приснилось, или я действительно слышал звон бутылок?
— Сейчас я поделюсь с тобой одной из них, — сказал Декс. — Я запасся двумя.
Это был ром. Нет ничего лучше, чтобы поскорей уснуть или, наоборот, приятно пободрствовать, смотря по тому, как вы собираетесь провести время. Лично я не собирался засыпать слишком скоро, но немного погодя услышал, как Декс лег. Он сделал иной выбор.
Я выждал с полчаса и тихонько вышел из комнаты. На мне были только трусы и верхняя половина пижамы. Я не выношу пижамных брюк, это абсолютно невозможная штуковина.
В коридоре было темно, но я знал, куда идти. Я продвигался вперед без особых предосторожностей, так как ковер вполне мог заглушить даже шум бейсбольного матча. Я тихонько постучал в дверь Лу.
Я услышал, как она подошла; вернее, почувствовал ее приближение, и ключ повернулся в замочной скважине. Я проскользнул в спальню и быстро запер за собой лакированную створку.
На Лу был надет восхитительный белый пеньюар, который она, должно быть, слизала с какой-нибудь Варгас Гёл. Под ним ничего не было, кроме кружевного бюстгальтера и маленьких трусиков ему в пару.
— Я пришел взглянуть, сердитесь ли вы все еще на меня, — сказал я.
— Не оставайтесь, пожалуйста, здесь, — взмолилась она.
— Зачем же тогда вы мне открыли? Кто, по-вашему, еще это мог быть?
— Я… я не знаю! Может быть, Сюзи..
— Сюзи давно спит, и остальная прислуга тоже. Вы это прекрасно знаете.
— Зачем вы пришли?
— Вот за этим.
Я схватил ее одним рывком и, как безумный, стал осыпать поцелуями. В этот момент моя левая рука не знала, что делает правая. Но Лу отбивалась яростно, и тут я схлопотал одну из самых увесистых оплеух, какие до сих пор мне только доводилось получать в этой жизни. Я выпустил ее.
— Вы дикарь! — сказала она.
Ее волосы, с пробором посередине, были причесаны как обычно и волнами ниспадали на плечи. Это был действительно лакомый кусочек. Но я оставался спокоен. В этом мне помог ром.
— Вы слишком шумите, — ответил я. — Джин, несомненно, услышит вас.
— Между нашими спальнями ванная комната.
— Прекрасно.
Я снова приступил к делу, и мне удалось расстегнуть ее пеньюар. Я успел сорвать с нее трусы, прежде чем она снова смогла ударить меня. Тут я перехватил ее запястье и завел ей руки за спину. Обе они вполне сносно поместились в моей правой ладони. Она боролась бесшумно, но ожесточенно и пыталась нанести мне удар коленом, но я просунул свою левую руку между ее ног и крепко прижал ее тело к себе. Она старалась укусить меня сквозь пижаму. Но мне самому все еще никак не удавалось освободиться от этих чертовых трусов. Я резко выпустил ее и оттолкнул к кровати.
— В конце концов, — сказал я, — вы, кажется, до сих пор неплохо жили и без меня. Зачем мне затруднять себя подобной ерундой.
Она едва не плакала, но глаза ее сверкали от гнева. Она даже не попыталась одеться, и я пожирал ее глазами. Тугое черное руно у нее на лобке лоснилось и блестело, как каракуль.
Я повернулся кругом и направился к двери.
— Спите спокойно, — сказал я. — Простите, что привел в беспорядок ваше белье. Не решаюсь предложить вам восстановить все это на прежнем месте, но надеюсь, вы вышлете мне счет.
Трудно было выказать себя большим хамом, однако это входило в мои планы. Она ничего не ответила, но я увидел, как судорожно сжались ее кулаки. Она кусала себе губы. Вдруг она резко повернулась ко мне спиной, и я застыл еще на мгновение, чтобы полюбоваться на нее и с этой стороны тоже. И правда, было очень жаль. Я вышел, чувствуя себя несколько нелепо.
Не церемонясь, я открыл следующую дверь, дверь Джин. Она не была закрыта на ключ. Я не спеша направился к ванной и повернул никелированную задвижку.
Затем я снял с себя куртку пижамы и скинул трусы. Спальня была освещена нежным рассеянным светом, а розовые обои еще больше смягчали обстановку. Джин, совершенно голая, делала маникюр, лежа животом вниз на своей невысокой кровати. Увидев, что я вошел, она повернула голову и провожала меня глазами, пока я запирал двери.
— А вы нахал, — сказала она.
— Да, — ответил я. — А вы только меня и ждали.
Она засмеялась и перевернулась на своей постели.
Я сел рядом с ней и стал ласкать ее ляжки. Она совсем не знала стыда, как малышка десяти лет. Она села и пощупала мои бицепсы.
— Ты силач!
— Нет-нет, я совсем слабенький. Как только что родившийся ягненок, — сказал я.
Она потерлась об меня и поцеловала, но вдруг отпрянула и вытерла губы.
— Вы пришли от Лу. От вас пахнет ее духами.
Я совсем не подумал об этой чертовой штуковине. Голос Джин дрожал, и она избегала смотреть мне в глаза. Я крепко взял ее за плечи.
— Не дури.
— От вас пахнет ее духами.
— Видишь ли… Я должен извиниться, — сказал я. — Я ее только что обидел.
Я подумал, что Лу может быть еще стоит полуголая в своей спальне, и это меня еще больше возбудило. Джин заметила это и покраснела.
— Это тебя смущает? — спросил я.
— Нет, — прошептала она. — Я могу тебя потрогать?
Я вытянулся перед ней на постели и уложил ее рядом с собой. Ее руки робко перебегали по моему телу.
— Какой ты сильный, — сказала она совсем тихо.
Теперь мы лежали на боку лицом друг против друга. Я тихонько подтолкнул ее и перевернул на другой бок, затем придвинулся к ней. Она слегка раздвинула ноги, чтобы освободить мне проход.
— Сейчас ты сделаешь мне больно.
— О! Конечно нет, — сказал я.
Я не делал ничего особенного, только ласкал пальцами ее груди, поднимаясь от их основания к кончикам, и чувствовал, как вся она дрожит. Ее круглые и теплые ягодицы расположились вплотную ко мне чуть выше моих ляжек, и она часто дышала.