Вопросы холодными булыжниками падали на меня. Я растерянно молчала.
– Не заставляй нас идти на крайние меры. Расскажи добровольно – все и прямо сейчас.
– Я ничего не знаю, – отчаянно сказала я. – А Мария здесь совсем ни при чем.
– В пионерку-героя играешь, девочка? Ну, смотри... Киря, помоги! – скомандовал карлик.
Я ожидала, что на меня сейчас обрушится очередная волна боли, и мысленно сжалась – но у мучителей был приготовлен другой план.
Кирилл вышел из-за моей спины и сделал несколько шагов по направлению к Машке. Штатный палач слегка отодвинулся в сторону – безо всякого удовольствия. А Киря вытащил из кобуры свой «макаров» и приставил дуло ко лбу Машки. Та дернулась, заизвивалась, попытался закричать, но из-под скотча, которым был залеплен ее рот, доносилось лишь мычание.
– Воробьев! – приказал директор.
– Не надо, – вдруг встрял Кирилл. – Она все скажет и так. Бодрова, ну?!
Он уставился на меня. Но я смогла лишь прохрипеть:
– Пожалуйста... Не стреляй... Кирюша...
Директор повысил голос:
– Воробьев, ты меня слышишь? Помоги.
И тогда белоглазый палач вышел из своего угла и слегка натянул веревку. Руки Машки вытянулись, в суставах что-то хрустнуло, носки ее оторвались от земли, и она потеряла сознание. Кирилл охнул – впрочем, на его вздох никто не обратил внимания.
– Ты встань за ее спиной, – отдал директор указание Кириллу. – А то нас тут всех мозгами ее забрызгаешь. – И обратился ко мне: – На счет «три» он выстрелит. Если, конечно, ты раньше нам все не расскажешь. Итак...
Однако тут амбал не выдержал. Опустил пистолет и твердо произнес:
– Я не буду этого делать. Так не по-людски.
– Что-о? – Директор, кажется, опешил.
– Она ни в чем не виновата, – упрямо сказал Кирилл. – Ее не за что убивать. Я в такие игры не играю.
Впрочем, директор уже оправился от недоумения. Он сиплым от злости голосом велел палачу:
– Воробьев. Возьми у него оружие.
Палач шагнул к Кирюхе, и тот покорно отдал ему свой пистолет. Директор же прошипел:
– Пшел отсюда вон. Чистоплюй!
Кирюха, который мог бы одним даже не очень сильным ударом превратить директора в лепешку, понуро поплелся к выходу из подвала. А карлик ему вслед выкрикнул:
– И чтоб духу твоего в санатории больше не было!
Едва дверь за Кириллом захлопнулась, Арсений Арсеньевич велел теперь уже Воробьеву:
– На счет «три» стреляй.
Палач послушно уткнул пистолет в затылок Марии. Та по-прежнему была без чувств.
Воробьев вдруг с удовольствием произнес, обращаясь ко мне, любимую Кирюхину фразу:
– Пуля – догонит...
Он издевался надо мной. Он явно давал понять, что, хоть Кирилл из игры и вышел, сама игра продолжалась. И кто в ней окажется победителем, определено с самого начала.
Карлик пропустил мимо ушей реплику подручного и уставился на меня. Произнес:
– Раз...
Раздался щелчок – палач снял пистолет с предохранителя. Я метнула умоляющий взгляд в сторону Кости. Если бы он был героем боевика – и настоящим героем моего романа! – он выхватил бы пистолет и перестрелял тут всех, а нас с Машкой освободил... И в финале я бы прильнула к нему в поцелуе... Но презренный кадровик оказался совсем не героем – просто трусом, если не больше. Он безразлично смотрел в сторону, словно все происходящее его не касалось.
– Два!.. – прозвучала команда седовласого.
Я, конечно, тоже была никакой не героиней и ничего не могла придумать, чтобы не дать умереть Машке, поэтому закричала:
– Стойте! Перестаньте! Я все расскажу!
– Опусти пистолет! – отдал указание карлик.
Палач с явным неудовольствием повиновался.
– Давай, мы внимательно слушаем. – Арсений Арсеньевич уставился на меня.
Воробьев опустил оружие и ослабил веревку, ноги Марии коснулись земли. Она вздрогнула и пришла в себя. Обвела нас всех мутным взором. Кажется, она удивлялась, что еще жива.
Я начала рассказывать. Я говорила все, без утайки. И как меня похитил и просил о помощи вдовец Туляков. И как я завербовала Машку. И что она разузнавала обо всем, что творится в санатории, по моей просьбе.
Лица всех троих судей – директора, Старцева, Константина – ничего не выражали.
– Слышите, мальчики, – вдруг прервал меня, обращаясь к своим подручным, директор, – эти две шалавы соблазняли вас обоих потому, что им информация была нужна. Маты Хари из Кирсановки!
Я чуть не крикнула в ответ, что мне от Кости не нужна была никакая информация, но осеклась. Он оказался предателем и трусом – с какой стати я перед ним буду оправдываться?
Лицо Старцева тоже ничего не выразило, когда он услышал, что Машка крутила с ним любовь небескорыстно. То ли он уже знал это, то ли ему было безразлично.
– Продолжай, – кивнул мне карлик.
И я выложила все, что мне удалось узнать – до самого донышка. Но, естественно, умолчала о том, что со мной делился своими подозрениями Степан и что меня предупреждал отставник Рычков – зачем же я буду подводить хорошего человека.
– Значит, толком ты так ничего и не узнала, – подвел итог моему рассказу директор. – А вот она, – кивок в сторону Марии, – успела. И что нам теперь прикажешь с ней делать? А, Лиля? Убить ее?
В глазах у Машки опять заплескался вселенский ужас. Палач предвкушающее ухмыльнулся. Он, окончательно уверилась я, просто дебил. Только дефективные могут быть такими садистами.
А доктор Старцев? А директор? И мой Константин? Как они-то могут участвовать в этом разбое? Ведь они-то умные люди, с высшим образованием, да еще и гипнотизер – представитель самой, блин, гуманной профессии – медицины... Когда мы общались с ним, он всегда был настолько участливым, ласковым, понимающим...
– Ты же знаешь, – усмехнулся тем временем карлик, – убить – для нас совсем не проблема. Вспомни Степана. Неужели ты думаешь, что он действительно покончил с собой? – Он презрительно взглянул на меня.
Ответа директор не ждал – он просто наслаждался своей пламенной речью. И с удовольствием продолжил:
– Разумеется, милая, Степана мы уничтожили. Хотя провинился он куда меньше, чем ты. Всего лишь заглянул – единственный раз – в заметки доктора Старцева. Но только умереть, запомни, очень просто, легче легкого. Для тебя с твоей подружкой мы приготовили кое-что посерьезней.
И директор широко и весело улыбнулся.
Он безумен. Он просто безумен.
Карлик продолжил, указывая на Машку, но обращаясь ко мне:
– Может, сейчас на твоих глазах отрезать девчонке язычок? Чтобы наверняка молчала?
Моя подруга в ужасе замычала. А карлик, не обращая на нее внимания, задумчиво произнес:
– Так ведь она письменные показания дать сможет... Значит, и руку тоже отрезать? Или – обе руки?..
Он рассуждал настолько хладнокровно, что просто дрожь брала. Я ни секунды не сомневалась, что этот человек готов осуществить все свои угрозы. Моральных ограничений для него не существовало.
– Ведь нам надо не так много времени, чтобы закончить здесь все свои дела... – проговорил карлик. – Главный принцип успешного человека: не зарываться и вовремя выйти из игры, не правда ли, коллеги?
Старцев и, что самое противное, Константин заулыбались и покивали. А директор сказал:
– Нам нужно две-три недели... Ну, может быть, месяц... И мы – фюить! – все уже в теплых странах. Шезлонг, море, коктейль, мулатки – не знаю, как кому, а мне такой бессрочный отпуск очень даже нравится. Можно считать, что билеты на райский остров мы себе уже забронировали. Неплохая пенсия для представителей бюджетной отрасли, – его тонкие губы искривила усмешка, – для нищих российских медиков, не правда ли? Прям национальный проект, а? Однако прошу заметить, мы собственным трудом заслужили свой персональный рай. Для этого нам пришлось сделать не одно научное открытие. И основательно потрудиться. Особенно этому замечательному человеку, – карлик похлопал по плечу Старцева. – Кодирование от пьянства или табакокурения, от сладкого или жирного – детский сад по сравнению с тем, что придумал и, главное, сумел воплотить в жизнь (с нашей, разумеется, помощью) этот гений.
«Гений» сидел с каменным лицом, однако все равно было заметно, что ему льстят похвалы. А директор перегнулся через стол ко мне:
– Эх, Лиля, Лиля, разведчица ты наша! Ты что, думаешь, нашла разгадку? И корень зла лежит в кодировании от ожирения? Или в подделанных анализах? Ха-ха-ха! – Он визгливо рассмеялся. – Неужели ты действительно считаешь, что мы бы стали тратить силы и время на подобную ерунду? Кодированием от ожирения занимаются тысячи врачей. На этом методе можно заработать от силы на хлебушек с малой толикой масла! Нет, Лиля, – с гордостью сказал он. – Масштаб наших деяний куда серьезней. Знаешь ли ты, что такое прививка альтруизма?
Его слова долетали до меня, словно сквозь вату, я не сводила глаз с Машки – из ее глаз текли слезы. Но карлику, кажется, слушатели были и не нужны. Он выступал будто на научном симпозиуме, с кафедры:
– Прививка альтруизма, дорогая Лилечка, суть совершенно уникальная вещь. Один сеанс, и пациент уже обуреваем жаждой облагодетельствовать тебя своими деньгами, домом или фирмой. Всем, что имеет... Он готов все отдать! Но не всем подряд, не всему человечеству, а одному, конкретному, даже не знакомому ему человеку! Как прекрасно: лечение у доктора Старцева – и женщина (особенно почему-то с женщинами у него хорошо получается) просто жаждет избавиться от своего имущества!.. И отдает! Все до копейки!.. И счастлива при этом! Еще и благодарит за то, что у нее нажитое отобрали.
«Вот и объяснение – почему толстушка Елена Ивановна передала свои акции совершенно незнакомому человеку, – мелькнуло у меня. – Я раскрыла преступление. Димусик был бы доволен».
Директор же продолжал свою горячечную речь:
– А чего стоит еще одно ноу-хау доктора Старцева? Когда он внедряет в мозг объекта сигнал на самоуничтожение? А? Какая силища! Какая нечеловеческая мощь разума!.. Самоликвидация клиента происходит в строго определенное время, только после того, как он подписал все нужные бумаги. В этот момент запускается программа. Мозг просто дает сердцу команду: остановись. И оно останавливается. Не убийство, не преступление – обычный инфаркт. А?! Какое открытие! Какие возможности! Спецслужбам или бандитам до зарезу нужен такой человек, как товарищ Старцев! Но он – он-то готов работать только на самого себя. Ну, и немножко на нас – тех, кто создал ему все условия для экспериментов, кто поддерживал его в трудные дни, обеспечил его всем необходимым и сделал так, чтобы он никогда и ни в чем не нуждался!
Старцев благодарно, но с достоинством склонил голову. Костя, как и раньше, скучающе смотрел в сторону. Мне было и горько, и противно, и досадно, что он – такой вроде бы внимательный, нежный, интеллигентный – тоже, оказывается, принадлежал к шайке убийц. Иначе его б сюда не позвали... Однако меня тут же поразило другое открытие, еще куда более неприятное, чем настоящая личина Константина. «Зачем директор санатория без обиняков рассказывает о своих преступлениях? Зачем откровенничает перед нами? Ведь если мы с Машкой будем знать все их тайны – им не останется ничего другого, как убить нас!»
Я воскликнула:
– Стойте! Зачем вы это рассказываете?! Я не хочу ничего знать и ничего слушать!!
– А-а-а, – усмехнулся карлик, – тебе ведома истина, что во многой мудрости – многие печали? Боишься, что мы тебя с подружкой грохнем, чтоб вы никому ничего не успели передать? Не волнуйтесь, милые! Не волнуйтесь, хорошие! У нас есть другие методы для того, чтобы вы держали язык за зубами. Да и помолчать вам останется совсем недолго. Недели две, максимум месяц. Мы тут еще деньжат немного нарубим – и поминай, как звали. Тогда – болтайте, сколько хотите. Все равно вам никто не поверит, а нас – никто не достанет.
В этот момент мне показалось, что директор или кокаина нанюхался, или, может, ему вкатили ампулу морфина – доктор Старцев, наверное, постарался. Очень уж карлик был веселый, болтливый, энергия так и била из него через край. Или такую эйфорию успехи в смертоносном бизнесе вызвали? Или он – как и все мужики, присутствующие тут! – садист по натуре и его возбуждает зрелище двух девушек, полностью находящихся в их власти?
Веселость хозяина передалась и его подручным. Улыбки заиграли на устах Старцева и Кости. Даже палач Воробьев позволил себе усмехнуться уголками губ.
Тут зазвонил чей-то мобильный. Директор залез в карман пиджака, вытащил трубку, глянул на определитель и коротко ответил:
– Слушаю!
В телефоне разразились короткой тирадой. О чем шла речь, я не разобрала. Седой карлик буркнул в ответ:
– Вот и хорошо, – спрятал трубку и царственно махнул в сторону Маши: – Развяжите ее!
Палач сдернул пластырь с ее рта, потом развязал веревку, стягивающую руки. Когда не стало пут, вытягивающих ее в струнку, моя подружка кулем повалилась на пол и разрыдалась в голос, закрыв лицо руками.
– Ну, хватит тут! – раздраженно прикрикнул на нее директор.
Машка немедленно послушалась, и ее рыдания стали беззвучными, только плечи сотрясались.
– Вы можете быть свободными, – обратился он к нам обеим, потом бросил палачу: – Выдай этой, – брезгливый жест в сторону Машки, – ее вещички и мобильник. А ты, – его властный взгляд уперся в меня, – живи молча, поняла? Я надеюсь, ты хорошо запомнила сегодняшний урок: на свете есть вещи пострашнее смерти, – произнес он со значением. Потом махнул палачу: – Давай, проводи их!
На окаменелом лице Воробьева мелькнуло разочарование. Он походил на ребенка, которому к обеду пообещали пирожное – да не дали.
– Вставай, – легонько пнул он ногой Марию.
Та не заставила себя упрашивать, перестала рыдать, подскочила. Палач вручил ей мобильник и портмоне.
Я бросилась к выходу. Я слышала, как за мной по ступенькам поспешает Машка и топает Воробьев. Мной овладела эйфория: то ли я заразилась ею от довольного всем на свете главаря, или, скорее, радость охватила меня оттого, что еще час назад я ожидала боли и неминуемой смерти – а теперь меня отпустили на все четыре стороны, живую и невредимую. Только одна мысль смутно тревожила меня... Слова, сказанные карликом-главарем... Что-то, изреченное им со значением, с двойным дном...
Палач вывел нас из здания в темень.
– Валите, козы, – равнодушно молвил он.
«Как там сказал седой карлик? – все продолжала думать я. – Бывают вещи пострашнее смерти?»
В тот момент, когда он изрек эту истину, я решила, что он имеет в виду ситуацию, которую едва мне не продемонстрировал: гибель подруги на моих глазах – и по моей вине. Но теперь... Теперь... До меня стало доходить, и внутри заледенело... Тот короткий разговор директора по мобильному телефону... Ему явно рапортовали о каком-то успехе... Нет, не может быть!.. От страшной догадки у меня подкосились ноги. Меня затрясло – и совсем не оттого, что я стояла на ветру в одном халатике на голое тело.
– Дай мне свой мобильник, – сорвавшимся голосом прошептала я Маше.
Но телефон зазвонил в ее руке сам. Моя подруга посмотрела на дисплей и молвила с удивлением:
– Твоя мама.
Я выхватила у нее трубку. Крикнула:
– Да, мама! Это я!
– Лилечка, не могу тебе дозвониться, – дрожащим голосом начала та, – поэтому звоню Маше, ты только не волнуйся...
Я заранее знала, что она скажет, поэтому выкрикнула:
– Что с Максимкой?!
Ее сбивчивые объяснения я почти не слышала. Ноги у меня подкосились, в глазах потемнело. А мама все лепетала в трубку:
– Я только на секундочку отвернулась... Ты понимаешь, в нашем же дворе... И никто ничего не видел... Я уже всех соседей обежала... Раз – и его уже нет...
– Мама, не сходи с ума, – насколько могла твердо сказала я. – Ты ни в чем не виновата. Я знаю, кто его похитил. Я сама решу этот вопрос.
Я отдала мобильник Маше и бросилась назад, в административный корпус. Меня охватила дикая злоба. Она прямо-таки разрывала меня изнутри. Сейчас я была готова на все.
Мои мучители как раз поднялись по лестнице из пыточного подвала и по диагонали пересекали холл: впереди – седой карлик, сзади на полшага – Старцев и Константин. Замыкал процессию палач. Я бросилась прямиком к директору. Я готова была растерзать его. Выцарапать глаза. Сломать шею. Злоба моя была так велика, что я не сомневалась, что смогу убить его голыми руками.
К несчастью, мое появление заметил палач. Он и перехватил меня в полушаге от седовласого – директор только и успел, что испуганно отшатнуться.
– Мерзавец!!! – заорала я. – Отдай мне сына!
Гнев придавал мне силы. Я почти вырвалась из стальных объятий палача. Карлик смотрел на меня, и в его глазах, таких самодовольных, все-таки промелькнула тень испуга. Но Воробьев перехватил меня за шею сгибом локтя и чуть отогнул назад. В позвоночнике что-то хрустнуло, дикая боль пронзила затылок и спину, я начала задыхаться.
Откуда-то издалека я услышала слова седовласого:
– Ведь я же тебя предупреждал: есть вещи пострашнее смерти. Будешь правильно себя вести – с твоим сыном ничего не случится. Начнешь нам мешать – пеняй на себя.
И процессия – вместе с предателем Костей – отправилась своей дорогой.
Палач выволок меня из корпуса, вытряхнул на ступеньки и закрыл дверь на засов.
Машка меня ждала. Ее преданные глаза были преисполнены сочувствием.
...Когда-то, еще в школе, я впервые услышала сравнение: как тигрица, защищающая своего детеныша. И только сейчас я поняла эти слова. Прочувствовала их во всей остроте. Я действительно кидалась на седого карлика, словно самка-хищница, спасающая своего малыша. Ни ради кого не бросилась бы я на амбразуру с такой яростью: ни ради любимого, ни ради собственной матери, ни ради себя самой. Но вот ради Максимушки!.. Для него я готова была на все.
И, как зверь, могла бы растерзать мерзавца-директора – если бы на моем пути не встал палач Воробьев.