Когда входная дверь дома открылась, он позволил себе ненадолго отключиться. Но настоящая опасность стала грозить ему в тот момент, когда эта красивая молодая женщина принялась раздевать его и он вспомнил о контейнере с пленкой, примотанном к груди. Необходимость выйти из этого положения какое-то время помогала ему сохранять ясность сознания. Фабер опасался, что они вызовут «скорую помощь», но об этом не заходило и речи – по всей вероятности, остров слишком мал, чтобы иметь больницу. А что важнее всего, он оказался не на материке, где новость о кораблекрушении распространилась бы мгновенно и он не смог бы сделать ничего, чтобы это предотвратить. Теперь же, судя по последним словам хозяина дома, сообщение об этом не будет отправлено сразу.
На размышления о том, что случится дальше, у Фабера уже не хватило сил. Сейчас он находился в безопасности, а все остальное – потом. Ему было тепло, сухо, и он лежал в мягкой постели.
Он повернулся на бок и осмотрел комнату – дверь, окно, каминную трубу. Его привычка – делать все для выживания – неистребима. Он заметил розовые стены спальни: вероятно, супруги ждали появления на свет девочки. На полу стоял паровоз с вагонами, а рядом во множестве валялись книжки с яркими картинками. Да, это оказалось вполне безопасное место – чей-то дом. А он сам был подобен волку в овчарне. Правда, раненому волку.
Он закрыл глаза. Несмотря на переутомление, ему пришлось заставить себя расслабляться постепенно, мускул за мускулом. Но через какое-то время он освободил голову от всех мыслей и сумел заснуть.
Люси сняла с овсяной каши пробу и добавила еще щепотку соли. Им полюбилась овсянка, какой ее готовил Том – по шотландскому рецепту, без сахара. И она, вероятно, уже никогда не будет делать кашу сладкой, даже после того как сахара снова будет достаточно и его перестанут отпускать по карточкам. Забавно, но можно привыкнуть ко всему, если жизнь заставит: к серому хлебу, к маргарину, к соленой овсянке.
Она разложила ее по тарелкам, и семья уселась завтракать. Джо добавил себе изрядное количество молока, чтобы остудить кашу. Дэвид теперь всегда ел много, но совершенно не прибавлял в весе, поскольку почти все время проводил под открытым небом. Люси посмотрела на его руки – мозолистые и загорелые руки работяги. Между тем она успела обратить внимание и на руки незнакомца. У того были длинные пальцы, а кожа совершенно белая, что бросалось в глаза, несмотря на синяки и кровоподтеки. Требовавшее больших затрат мускульной энергии управление парусной лодкой явно не входило в число его постоянных занятий.
– У тебя сегодня будет не слишком много работы, – сказала Люси мужу. – Шторм и не думает ослабевать.
– Не имеет значения, – ответил Дэвид. – Овцы требуют ухода в любую погоду.
– Куда ты сегодня отправишься?
– Ближе к Тому. Я возьму джип.
– А мне можно с тобой? – спросил Джо.
– Только не сегодня, – сказала Люси. – На улице слишком сыро и холодно.
– Но мне не нравится тот человек.
– Не глупи, – улыбнулась Люси. – Он не причинит нам зла. От усталости он вообще едва может шевелиться.
– А кто он такой?
– Мы не знаем, как его зовут. Он потерпел кораблекрушение, и нам придется помогать ему, пока он не поправится, чтобы вернуться на большую землю. По-моему, он хороший человек.
– Он мой дядя?
– Нет. Просто незнакомец. Ешь наконец, Джо!
Мальчик откровенно расстроился. Однажды он встречался со своим дядей. И теперь в его воображении все дяди рисовались людьми, дарившими конфеты, которые он любил, и деньги, с которыми не знал, что делать.
Дэвид закончил завтракать и надел свой специальный макинтош – плащ, сшитый в форме палатки, с рукавами и прорезью для головы, который накрывал не только его самого, но и почти все кресло-каталку, – широкополую шляпу завязал тесемками под подбородком, поцеловал Джо и попрощался с Люси.
Через пару минут до нее донесся звук мотора джипа, и она подошла к окну, чтобы посмотреть, как Дэвид отъезжает от дома. По-прежнему лил дождь, и задние колеса заносило на раскисшей дорожке. Ему надо бы ездить осторожнее.
Потом она повернулась к Джо.
– Это собака. – Он рисовал на скатерти с помощью каши и молока.
Люси всплеснула руками.
– Какую же грязь ты развел!
Лицо мальчика тут же приняло угрюмое и злое выражение, а Люси в очередной раз отметила, до чего он похож в этом смысле на отца. Оба были смуглые, черноволосые и обладали одинаковой манерой мгновенно становиться отчужденными, если им что-то не нравилось. Но зато Джо очень часто смеялся – слава Богу, хоть что-то унаследовал и по материнской линии!
Сын принял ее упрек за раздражение и тут же сказал:
– Прости меня, пожалуйста.
Она отмыла ему руки в кухонной раковине, а потом убрала остатки завтрака со стола, не переставая думать о незнакомце наверху. Теперь, когда первоначальный кризис миновал и стало ясно, что он не умрет, Люси просто разбирало любопытство. Кто он такой? Откуда? Как умудрился попасть в такой шторм? Есть ли у него семья? Почему у человека в одежде пролетария руки чиновника? Откуда такой правильный английский с интонациями графств? Все это очень интересовало ее.
Потом у нее мелькнула мысль, что если бы она жила в другом месте, то оказалась бы не готова принять неожиданное появление постороннего человека с такой охотой. Ведь он вполне мог быть дезертиром или преступником, а то и беглым военнопленным. Однако человек, обитающий на таком острове, как их, совершенно забывал, что люди бывают не только желанной компанией, но и могут представлять угрозу. Радость от того, что она увидела новое лицо, делала любые подозрения проявлением неблагодарности. И быть может (хотя ей самой эта мысль стала крайне неприятна), именно она имела основания приветствовать появление здесь привлекательного мужчины… Впрочем, она тут же выбросила эту идею из головы.
Глупости все это. Он был настолько изможден и болен, что никак не мог представлять опасности для окружающих. Даже на материке разве отказался бы кто-нибудь принять его под свой кров – измученного и почти лишившегося сознания? Когда ему станет лучше, они обо всем его расспросят, и если рассказ о том, как его сюда занесло, покажется неправдоподобным, они всегда смогут сообщить о нем по рации из коттеджа Тома.
Закончив мыть посуду, она тихо поднялась наверх, чтобы взглянуть на него. Он спал лицом к двери, но стоило ей заглянуть, мгновенно открыл глаза. И снова на какую-то долю секунды в них промелькнул страх.
– Все в порядке, – шепнула ему Люси. – Просто зашла вас проведать.
Не промолвив ни слова в ответ, он опять закрыл глаза.
Люси спустилась вниз. Надев плащ и высокие резиновые сапоги и нарядив таким же образом и Джо, она отправилась с ним на прогулку. Дождь все еще лил как из ведра, да и ветер не хотел униматься. Она бросила взгляд на крышу: так и есть – местами черепица отвалилась. Развернувшись против ветра и наклонившись вперед, они направились к вершине скалы.
При этом она крепко держала Джо за руку – такого малыша запросто мог подхватить особенно мощный порыв. И уже через две минуты она пожалела, что не осталась дома. Дождь попадал и за воротники плащей, и в сапоги. Джо, должно быть, тоже моментально промок, но теперь, когда это уже случилось, ничто не мешало им задержаться снаружи еще ненадолго. Люси хотелось спуститься к пляжу.
Однако стоило ей лишь подойти к началу мостков, как она поняла: это невозможно. Узкий деревянный настил выглядел скользким от дождя, а на таком ветру она легко потеряла бы равновесие и упала на берег с высоты в шестьдесят футов. Пришлось удовлетвориться осмотром сверху.
Зрелище потрясало.
Широкие волны, каждая высотой с небольшой дом, быстро катились вперед, почти наталкиваясь друг на друга. Обрушиваясь на берег, они вздымались еще выше, их гребни образовывали подобие вопросительных знаков, а потом с яростью врезались в скалу. Брызги долетали до самой вершины, заставляя Люси поспешно пятиться, а Джо – визжать от восторга. Но крики и радостный смех сына она слышала только потому, что он запрыгнул ей на руки и вопил практически в ухо. Все остальные звуки полностью тонули в грохоте волн и шуме ветра.
Странное наслаждение ощущала она сейчас – наблюдать за безумствами природы, стоя практически на краю скалы, сознавая себя и в опасности, и неуязвимой в одно и то же время, поеживаясь от холода и покрываясь потом от страха. Это было нечто необычайное, чего ей так не хватало в жизни.
Чуть тревожась, как бы Джо не подхватил простуду, она собралась возвращаться, когда вдруг заметила лодку. Однако то, что увидела Люси, трудно было назвать лодкой в полном смысле слова, это и оказалось самым шокирующим. От судна остались лишь относительно крупные обломки палубы и киля. Их раскидало по камням у подножия скалы, как высыпавшиеся из коробка спички. Люси догадалась, что прежде это была достаточно крупная шхуна. Ею в принципе мог управлять один человек, но лишь с огромным трудом. А урон, нанесенный ей стихией, оказался поистине страшным. Невозможно было разглядеть и двух ее мало-мальски существенных частей, которые все еще оставались бы соединенными вместе.
Боже всемогущий! Как же удалось незнакомцу выбраться из нее живым?
Ее передернуло, стоило подумать о том, чем стало бы тело человека, которого один из этих валов швырнул о каменную стену. Словно уловив внезапную перемену в ее настроении, Джо сказал ей на ухо:
– Пойдем домой, мамочка. Скорее!
Она тут же повернулась спиной к морю и быстро зашагала по грязной тропе в сторону коттеджа.
Войдя внутрь, они сняли с себя мокрую одежду, шляпы и сапоги, развесив все в кухне для просушки. Люси еще раз поднялась наверх, чтобы посмотреть на гостя. Тот на этот раз не открыл глаз. Казалось, он мирно спит, но она почему-то не могла избавиться от подозрения, что он все-таки проснулся, узнал звук ее шагов на лестнице и успел закрыть глаза прежде, чем она заглянула в дверь.
Она наполнила горячей водой ванну. Они с сыном продрогли до костей. Люси раздела Джо и посадила в ванну, а потом под влиянием секундного импульса разделась сама и уселась напротив. Это стало настоящим блаженством. Она закрыла глаза и полностью расслабилась. Какое же это славное чувство – быть дома, радоваться теплу, зная, что снаружи стихия в бессильной ярости штурмует крепкие каменные стены!
Совершенно неожиданно жизнь обернулась интересной стороной. В одну ночь случилась невиданная буря, кораблекрушение, появился таинственный незнакомец, и все это после трех лет… Она надеялась, что странный гость скоро придет в себя, и тогда она все о нем узнает.
Между тем наступало время браться за приготовление обеда для мужчин. На сегодня это будет тушеное филе бараньих грудок. Она выбралась из ванны и аккуратно вытерлась полотенцем. Джо продолжал играть с любимой игрушкой для купания – основательно пожеванным резиновым котом. Люси осмотрела себя в зеркало, обращая особое внимание на растяжки, оставленные на животе беременностью. Они постепенно разглаживались, но полностью уже не исчезнут никогда. Вот если бы загореть, было бы совсем другое дело. Но она лишь усмехнулась. Загоришь тут! И потом, кого вообще интересовал ее животик? Никого, кроме ее самой.
– Можно я еще посижу одну минуточку? – спросил Джо. Его любимая фраза. «Одна минуточка» могла у него растянуться на полдня.
– Только пока я буду одеваться, – сказала она, повесила полотенце на вешалку и двинулась к двери.
Незнакомец стоял в дверях и смотрел на нее.
От неожиданности оба удивленно уставились друг на друга. Как странно, думала потом Люси, что она ничуть не испугалась. Все дело было в его взгляде – ни намека на угрозу в выражении лица, ни признака похоти или глумления. Он не смотрел на ее лоно, не обращал внимания на груди, а устремил взгляд на лицо – прямо ей в глаза. Она ответила на этот взгляд, застигнутая врасплох, но не смущенная, и лишь где-то в глубине сознания шевельнулся вопрос: почему она не взвизгнула, не прикрылась хотя бы руками, не захлопнула перед ним дверь?
Видимо, она смогла разглядеть то, что читалось в его взгляде, хотя ей, вероятно, это только показалось: она увидела в нем восхищение, легкий намек на понимание забавной стороны случившегося и даже оттенок грусти. Но контакт был почти сразу прерван. Он отвернулся, ушел в спальню и закрыл дверь. Через секунду заскрипели пружины кровати, принимая на себя вес его тела.
А Люси, не имея на то сколько-нибудь веских оснований, почувствовала себя ужасно виноватой.
20
К этому моменту Персиваль Годлиман пустил в ход весь арсенал средств, имевшихся в его распоряжении.
Каждый полицейский в стране получил копию фотографии Фабера, и примерно половина сил правопорядка была брошена на его целенаправленные поиски. В городах проверялись все гостиницы и пансионы, железнодорожные вокзалы и автобусные станции, кафе и торговые центры, равно как и все мосты, укромные закоулки и руины разбомбленных домов, где по ночам ютились изгои общества. В сельской местности с таким же тщанием осматривали сараи и амбары, заброшенные коттеджи и развалины старых замков, прочесывали лесные чащи, поляны в глухих местах и кукурузные поля. Снимок показывали билетным кассирам, рабочим автозаправок, экипажам паромов и кондукторам. Все пассажирские порты и аэродромы находились под наблюдением, а лицо Фабера, пришпиленное кнопкой к доске, находилось перед глазами каждого чиновника на пунктах паспортного контроля.
Разумеется, полицейские продолжали считать, будто идет охота на особо опасного, но обычного убийцу. Обычный уличный «бобби» знал только, что мужчина, изображенный на фото, зарезал в Лондоне двух человек. Офицерам сообщили чуть больше. Их информировали о том, что по крайней мере одно из убийств имело сексуальные мотивы, второе выглядело немотивированным, но о чем они не должны были говорить рядовым констеблям, так это о третьем преступлении – необъяснимо жестоком убийстве солдата в поезде, шедшем от вокзала Юстон в Лондоне до Ливерпуля. И только старшим инспекторам и нескольким высокопоставленным чинам в Скотленд-Ярде стало известно, что тот солдат был временно прикомандирован к МИ-5, а расследование всех этих преступлений возглавляли спецслужбы, занимавшиеся вопросами государственной безопасности.
Газетчикам тоже полагалось считать, будто разыскивается заурядный убийца. В тот день, когда Годлиман запустил информацию в прессу, большинство газет сумели поместить ее лишь в своих вечерних выпусках, а в Шотландии, Ольстере и Северном Уэльсе она в урезанном виде вообще появилась лишь днем позже. Жертве убийства в Стоквелле присвоили профессию рабочего, дали фальшивое имя и краткое жизнеописание обитателя столицы. В сообщении для печати, подготовленном Годлиманом, его убийство связывалось со смертью миссис Юны Гарден в 1940 году, но суть этой связи объяснялась весьма смутно. Однако об орудии убийств говорилось без утайки – стилет.
Впрочем, две ливерпульские газетенки быстро пронюхали об убийстве в поезде и стали допытываться, не лондонский ли преступник совершил его. Обе обратились с запросами в полицию Ливерпуля. И редакторам обеих газет лично позвонил старший инспектор, после чего они не опубликовали об этом ни строчки.
Сто пятьдесят семь высокорослых и черноволосых мужчин оказались задержаны по описанию внешности Фабера. Все, за исключением двадцати девяти человек, сразу же сумели доказать свою непричастность к убийствам, а оставшихся двадцать девять допрашивали уже сотрудники МИ-5. Двадцать семь из них призвали в свидетели родителей, родственников и соседей, и те подтвердили либо факт их рождения на территории Великобритании, либо проживание здесь с 1920-х годов, когда Фабер еще находился в Германии.
Последних двоих доставили в Лондон для нового допроса, который проводил лично Годлиман. Оба оказались холостяками, жили одиноко, не имея оставшихся в живых родственников, и при этом нигде не задерживались надолго. Первый из них – хорошо одетый, уверенный в себе мужчина – выступил с малоправдоподобным заявлением, будто ему просто нравилось путешествовать по всей стране, то там, то здесь временно нанимаясь на работу, не требующую высокой квалификации. Годлиман был вынужден объяснить ему, что, в отличие от полиции, наделен полномочиями засадить любого за решетку до конца войны без суда и следствия. Более того, его не интересовали мелкие грешки, а любая информация, полученная им здесь, в стенах военного министерства, будет засекречена и не получит дальнейшего распространения.
После чего задержанный тут же признался: он мошенник – и дал адреса девятнадцати пожилых дам, у которых обманом выманил драгоценности только за последние три недели. Годлиман передал его в руки полиции. Он не чувствовал никаких обязательств по отношению к профессиональному лжецу.
Последний из подозреваемых на допросе у Годлимана тоже раскололся. Его секрет заключался в том, что он вовсе не являлся холостяком, то есть совсем им не был. Одна из его жен жила в Брайтоне. Остальные – в Солихалле, Бирмингеме, а также в Колчестере, Ньюбери и Экзетере. Все шесть прибыли в тот же день со свидетельствами о браке на руках. Многоженца тоже отправили в камеру дожидаться суда.
Пока шла охота, Годлиман спал в своем кабинете.
Бристоль. Вокзал Темпл-Мидз:
– Доброе утро, мисс! Не соизволите ли взглянуть на это?
– Эй, девчонки! Все сюда! Этот «бобби» хочет показать фотки из своего семейного альбома.
– Хорош здесь дурочку валять! Просто скажи, видела его или нет?
– Ух ты, какой красавчик! Жаль, но мне он не попадался.
– Ты бы ни о чем не жалела, если бы знала, что он натворил. Не могли бы вы все посмотреть на фото, пожалуйста?
– Никогда его не видела.
– Я тоже.
– Не-а.
– Когда поймаете, спросите, не желает ли он познакомиться с бойкой девицей из Бристоля, лады?
– Ну, знаете, девушки! Просто слов нет… Если вам выдали пару штанов и поручили работу носильщиков, это еще не значит, что надо вести себя как последние мужланы…