Уже близился вечер, когда джип вернулся. Люси немного волновалась, не случилось ли чего с мужчинами, но одновременно не могла сдержать раздражения из-за того, что они не явились к приготовленному ею обеду. По мере того как тянулись часы, она все чаще подходила к окну, высматривая приближение машины.
Когда же джип показался на гребне и стал скатываться по пологому склону к дому, она сразу поняла: что-то не так. Машина двигалась очень медленно, зигзагами, а в кабине виднелся силуэт только одного человека. С более близкого расстояния она заметила помятое крыло и разбитую фару.
– О Боже!
Джип в последний раз дернулся и остановился перед коттеджем, а она только сейчас разглядела внутри одного Генри. Он даже не пытался выйти наружу. Люси выбежала под дождь и открыла водительскую дверь.
Он сидел за рулем с откинутой назад головой и полузакрытыми глазами. Его пальцы лежали на тормозной рукоятке, а лицо все было покрыто ссадинами и синяками.
– Что случилось? Что произошло?
Его рука соскользнула с тормоза, и джип медленно покатился. Люси пришлось перегнуться через него и перевести рычаг коробки передач в нейтральное положение.
– Оставил Дэвида у Тома… На обратном пути попал в аварию… – Было заметно, что каждое слово дается ему с огромным трудом.
Теперь, когда Люси узнала о произошедшем, она сумела унять охватившую ее панику.
– Пойдем в дом, – сказала она резко.
Тревога в ее голосе подействовала на Фабера. Он повернулся к ней, поставил ступню на подножку машины и тут же повалился на землю. Люси увидела его лодыжку, раздутую как шар.
Подхватив под мышки, она помогла ему встать.
– Перенеси вес на здоровую ногу и обопрись на меня.
Обняв его правой рукой, Люси практически втащила Фабера в коттедж.
Джо с любопытством наблюдал, как мама провела Генри в гостиную и уложила на диван. Он улегся, не открывая глаз. С его одежды стекала вода. Она была вся в грязи.
– Джо, пожалуйста, иди наверх и надень пижаму для сна.
– Но ты еще не рассказала мне сказку. Этот дяденька умер?
– Нет, не умер. Он попал в автомобильную аварию, и сказки сегодня не будет. Марш наверх!
Мальчик капризно поджал губы, но мать бросила на него грозный взгляд и он подчинился.
Люси достала из корзины со швейными принадлежностями большие ножницы и принялась срезать с Генри одежду: сначала куртку, потом комбинезон и, под конец, рубашку. Она удивленно наморщила лоб, увидев необычный нож в подобии ножен, прикрепленных петлями к его левому предплечью. Вероятно, какой-то специальный инструмент для разделки рыбы, решила она, но когда попыталась снять его, он оттолкнул ее руку. Пожав плечами, она взялась за башмаки. Левый снялся легко, как и носок, но Генри заорал от боли, стоило ей притронуться к правому.
– Обувь нужно снять, – сказала она. – Тебе придется потерпеть.
Его губы вдруг скривились в странной улыбке, и он кивнул. Она срезала шнурки, а потом ухватилась за башмак обеими руками – осторожно, но крепко – и стянула с ноги. На этот раз он не издал ни звука. Она распорола резинку носка и сняла его тоже.
Вернулся Джо.
– Почему он в одних трусах?
– Потому что вся его одежда промокла. – Она поцеловала сына и пожелала спокойной ночи. – Иди и укладывайся сам, милый. Я позже зайду поправить одеяльце.
– Тогда поцелуй и мишку тоже.
– Спокойной ночи, мишка!
Джо удалился. Люси снова посмотрела на Генри. Он открыл глаза и широко улыбнулся.
– Тогда поцелуй и Генри тоже.
Она наклонилась и поцеловала его в израненную щеку, а потом бережно разрезала и трусы тоже.
Теперь жар от камина быстро высушит его обнаженную кожу. Она отправилась в кухню и налила в миску теплой воды, добавив в нее антисептика, чтобы промыть раны. Захватила кусок хорошо впитывающей влагу ваты и вернулась в гостиную.
– Уже во второй раз ты появляешься у меня на пороге полумертвый, – заметила она, берясь за дело.
– Сигнал обычный, – неожиданно сказал Генри.
– Что?
– Ждете в Кале призрачную армию…
– О чем это ты, Генри?
– Каждую пятницу и понедельник…
Только сейчас до нее дошло – он бредит.
– Тебе лучше пока помолчать, – сказала она, слегка приподняла ему голову и стала смывать запекшуюся вокруг шишки на затылке кровь.
Внезапно он резко сел на диване и, глядя на нее безумными глазами, спросил:
– Какой сегодня день недели? Какой сегодня день?
– Сегодня воскресенье, расслабься.
– Хорошо.
После этого он надолго затих и позволил снять с себя нож. Она обтерла ему лицо, перевязала палец, лишившийся ногтя, и наложила повязку на лодыжку. Закончив, встала и какое-то время смотрела на него. Казалось, он крепко спал. Она провела пальцем по длинному шраму на его груди, дотронулась до отметины в форме звездочки на бедре. Как ей показалось, звездочка была всего лишь родимым пятном.
Прежде чем выбросить искромсанную ножницами одежду, она проверила карманы. В них нашлось не многое: кое-какие деньги, его документы, кожаный бумажник и контейнер с фотопленкой. Все это она положила на каминную полку рядом с ножом. Ему придется воспользоваться чем-то из одежды Дэвида.
Оставив его внизу, она поднялась наверх к Джо. Мальчик заснул, широко раскинув руки и лежа прямо на своем плюшевом медведе. Она поцеловала его в нежную щеку и подоткнула со всех сторон одеяло. После этого вышла наружу и загнала джип в сарай.
В кухне налила себе бренди, а потом сидела и смотрела на Генри. Ей очень хотелось, чтобы он проснулся и снова занялся с ней любовью.
Очнулся он уже ближе к полуночи. Открыл глаза, и на лице отразилась постепенная смена выражений, теперь ей уже немного знакомых: сначала испуг, потом тревога, с которой он осматривался по сторонам, и, наконец, облегчение.
Совершенно непроизвольно у нее вырвался вопрос:
– Чего ты боишься, Генри?
– Не понимаю, о чем ты.
– Ты всегда выглядишь перепуганным, когда просыпаешься.
– Не знаю, – пожал он плечами, и, похоже, движение причинило ему мучительную боль. – Боже, у меня ноет все тело.
– Не хочешь рассказать мне, что же все-таки случилось?
– Конечно, только налей мне тоже немного бренди.
Она достала из буфета другую бутылку.
– Ты можешь воспользоваться одеждой Дэвида.
– Дай мне немного времени… Если только моя нагота не смущает тебя.
Она с улыбкой подала ему бокал.
– Неловко признаваться, но я любуюсь тобой.
– А где моя одежда?
– Мне пришлось срезать ее с тебя. Она пришла в негодность, и я ее выбросила.
– Надеюсь, не вместе с моим удостоверением личности? – И хотя он снова улыбнулся, подспудно в его вопросе ощущалось и нечто другое.
– Все твои вещи на полке камина, – сказала она. – Что это за нож? Он для разделки рыбы, я полагаю?
Его правая рука непроизвольно потянулась к левому предплечью, с которого она отстегнула стилет.
– Да, и для этого тоже, – ответил Генри.
На мгновение ей показалось, что он сильно напрягся, но потом с заметным усилием снова заставил себя расслабиться и теперь спокойно потягивал бренди.
– Это как раз то, что мне сейчас нужно.
Она дала ему еще немного времени и напомнила:
– Ну и?..
– Что?
– Как ты умудрился потерять моего мужа и разбить мою машину?
– Дэвид решил остаться ночевать у Тома. С несколькими овцами случилось несчастье в месте, которое они называют овражком…
– Я знаю, где это.
– …Шесть или семь сильно поранились. Их всех отнесли в кухню к Тому на перевязку, там царил полный хаос и было много шума. Тогда Дэвид предложил мне отправиться к тебе и предупредить, что сегодня он не вернется. А как я попал в аварию, и сам толком не понял. Незнакомое управление у машины, полное бездорожье, вот я на что-то и налетел, джип повело юзом, а потом он опрокинулся на бок. Если тебе нужны еще какие-то подробности…
Он пожал плечами.
– Ты, должно быть, ехал очень быстро. Сюда ты попал в ужасающем состоянии.
– Это оттого, что я долго кувыркался внутри машины. Сильно ударился головой, вывихнул лодыжку…
– …А еще потерял ноготь, искромсал себе все лицо и чуть не подхватил воспаление легких. Ты просто притягиваешь к себе несчастья.
Он спустил ноги на пол, встал и подошел к камину.
– Но и твоя способность восстанавливаться после травм просто поразительна! – заметила она.
Пристегивая нож к руке, он сказал:
– Рыбаки вообще выносливые люди и отличаются отменным здоровьем. Так что там насчет одежды?
Она тоже встала и прислонилась к нему.
– Зачем тебе сейчас одежда? Время ложиться в постель.
Он привлек ее еще ближе, прижал к своему обнаженному телу и крепко поцеловал. Она гладила его бедра.
Спустя какое-то время он разомкнул объятия, собрал свои вещи с каминной полки, взял ее за руку, а потом, сильно хромая, повел за собой наверх, в спальню.
30
Широкий, с белым бетонным покрытием автобан вился среди баварской долины, поднимаясь к предгорьям. На мягкой коже заднего сиденья казенного «мерседеса» в усталой неподвижности развалился фельдмаршал Герд фон Рундштедт. В свои шестьдесят девять лет он прекрасно осознавал, что слишком любит шампанское и не питает должных симпатий к Гитлеру. На его худощавом мрачном лице словно запечатлелась вся его карьера – более долгая и более изменчивая, чем у любого другого высокопоставленного военного при Гитлере: его с позором отправляли в отставку так часто, что он даже не помнил уже, сколько раз, но Гитлер неизменно просил его потом вернуться на службу.
Спустя какое-то время он разомкнул объятия, собрал свои вещи с каминной полки, взял ее за руку, а потом, сильно хромая, повел за собой наверх, в спальню.
30
Широкий, с белым бетонным покрытием автобан вился среди баварской долины, поднимаясь к предгорьям. На мягкой коже заднего сиденья казенного «мерседеса» в усталой неподвижности развалился фельдмаршал Герд фон Рундштедт. В свои шестьдесят девять лет он прекрасно осознавал, что слишком любит шампанское и не питает должных симпатий к Гитлеру. На его худощавом мрачном лице словно запечатлелась вся его карьера – более долгая и более изменчивая, чем у любого другого высокопоставленного военного при Гитлере: его с позором отправляли в отставку так часто, что он даже не помнил уже, сколько раз, но Гитлер неизменно просил его потом вернуться на службу.
Когда машина проезжала через построенный еще в шестнадцатом веке городок Берхтесгаден, он вдруг задался вопросом, почему всегда соглашался вновь командовать войсками каждый раз, когда Гитлер прощал его. Деньги для него ничего не значили; высшее из всех званий он уже получил; награды Третьего рейха являлись бессмысленными побрякушками, и он уже не верил, что на этой войне сможет отстоять свою честь и достоинство.
Именно Рундштедт первым окрестил Гитлера «богемским капралом». Этот маленький человечек ничего не знал о великих германских военных традициях и, несмотря на редкие вспышки подлинного озарения, совершенно не разбирался в стратегии. На его месте Рундштедт никогда бы не ввязался в эту войну. Он был одним из лучших солдат Германии, и доказал это на полях сражений в Польше, во Франции и в России, но никогда не питал иллюзий относительно возможности победить.
В то же время он не желал иметь ничего общего с той небольшой группой генералов, которые – а он был осведомлен об этом – устроили заговор с целью устранения Гитлера. Он просто смотрел на происходившее сквозь пальцы, но присяга в верности до последней капли крови, которую давал немецкий воин, не была для него пустым звуком и не позволяла влиться в ряды заговорщиков. Вследствие этого, как решил Рундштедт, он продолжал преданно служить «Третьему рейху». Права она или нет, но его страна оказалась в опасности и у него не оставалось иного выхода, кроме как защищать ее. «Я, как старая кавалерийская кляча, – подумал он, – уже заслужил отдых, но мне было бы стыдно уйти в такое время на покой».
Сейчас под его командованием на Западном фронте находились сразу пять армий. Он распоряжался жизнями полутора миллионов человек, хотя мощь этого огромного контингента уже не достигала надлежащего уровня – некоторые дивизии превратились практически в дома отдыха для инвалидов, вернувшихся с Восточного фронта, не хватало бронетехники, а среди новобранцев преобладали молодые люди, не принадлежавшие к немецкой нации. И все же Рундштедт по-прежнему был уверен, что сможет защитить Францию от вторжения союзников, если сумеет разумно разместить вверенные ему войска.
Именно об их дислокации ему предстоял сегодня разговор с Гитлером.
Машина поднялась вверх по Кельштайнштрассе, где дорога уперлась в огромные бронзовые ворота, врезанные прямо в склон горы Кельштайн. Охранник из СС нажал на кнопку, ворота с мягким гулом распахнулись, и лимузин фельдмаршала въехал в длинный, облицованный мрамором туннель, освещенный лампами в бронзовых канделябрах. В дальнем конце туннеля водитель остановил машину, Рундштедт выбрался из нее и вошел в лифт, где уселся в одно из кожаных кресел для подъема на четыреста футов вверх в «Адлерхорст» – ставку Гитлера «Орлиное гнездо».
В приемной Раттенхубер взял у него пистолет и попросил подождать. Он принялся без особого восторга разглядывать коллекцию фарфора Гитлера, снова прокручивая в уме аргументы, которые собирался изложить в разговоре.
Прошло совсем немного времени, и светловолосый шеф охраны вернулся, чтобы провести его в зал для совещаний.
Это место напомнило ему дворцы XVIII столетия. Стены украшали живописные полотна и гобелены, по углам разместились бюст Вагнера и огромные напольные часы, увенчанные бронзовой фигурой орла. Вид из широкого окна открывался действительно потрясающий: на зальцбургские холмы и гору Унтерсберг – ту самую, где, как гласила легенда, тело императора Фридриха Барбароссы дожидалось момента, чтобы восстать из могилы и спасти фатерланд. В самом же зале в неожиданно очень простых крепких креслах сидел Гитлер и трое его приближенных: адмирал Теодор Кранке, командовавший флотом на Западе; генерал Альфред Йодль – начальник Генштаба, и адмирал Карл Йеско фон Путткамер – походный адъютант Гитлера.
Рундштедт отсалютовал и получил приглашение сесть в одно из кресел. Слуга внес на подносе тарелку бутербродов с икрой и бокал шампанского. Гитлер стоял у окна, наслаждаясь видом, со сведенными за спину руками. Он заговорил неожиданно, не поворачиваясь:
– Рундштедт сменил точку зрения. Он теперь согласен с Роммелем, что союзники готовят высадку в Нормандии. Это именно то, что моя собственная интуиция подсказывала с самого начала. Но вот Кранке по-прежнему настаивает, что это произойдет в Кале. Рундштедт, поделитесь с адмиралом, что привело вас к иному выводу.
Фельдмаршал сделал большой глоток из бокала и откашлялся в кулак.
– Здесь есть два аспекта: первый – это вновь поступившая информация, а второй – свежий взгляд на происходящее. Последние сводки о бомбардировках Франции авиацией союзников недвусмысленно свидетельствуют о том, что их главной целью стало разрушение всех мостов через Сену. А мы с вами понимаем: если операция намечена в Кале, то Сена не будет иметь для исхода сражения никакого значения. Однако в случае высадки в Нормандии нашим резервам предстоит так или иначе форсировать реку, чтобы добраться до зоны боевых действий.
– Теперь о свежем взгляде на события. Я много размышлял о том, как бы поступил сам, если бы во главе сил союзников мне предстояла высадка во Франции. И пришел к выводу, что моей основной задачей стало бы создание плацдарма, куда можно было бы в короткие сроки перебросить крупные контингенты живой силы и техники. А потому первый удар следовало бы нанести в районе крупного порта с высокой пропускной способностью. И мой выбор естественным образом остановился бы на Шербуре. Таким образом, и цели бомбардировок, и требования оптимальной стратегии указывают мне на Нормандию. – Он закончил и опустошил свой бокал, который слуга поспешил наполнить снова.
– Но все данные нашей разведки указывают на Кале, – заметил Йодль.
– Хотя мы только что казнили бывшего главу абвера как предателя, – вмешался Гитлер. – Ну что, Кранке, вас удалось убедить?
– Никак нет, – ответил адмирал. – Я тоже рассматривал варианты вторжения глазами командования противника, но при этом принял во внимание ряд факторов чисто военно-морского характера, которые ускользнули от моего уважаемого коллеги Рундштедта. Я полагаю, они начнут операцию под покровом темноты, при одном лишь лунном свете и в высокий прилив, чтобы благополучно миновать подводные препятствия Роммеля. В Нормандии им будут мешать скалы, мелководье и сильные течения. Поэтому на вопрос, возможна ли высадка в Нормандии, мой ответ: исключена!
Гитлер покачал головой, выражая несогласие.
Тогда снова заговорил Йодль:
– Поступила еще одна, на первый взгляд незначительная, информация, которая мне, однако, представляется важной. Совершенно случайно нам удалось выяснить, что королевский гвардейский бронетанковый дивизион в данный момент перебрасывается с севера Англии в юго-восточную часть, чтобы присоединиться к первой группе армий генерала Паттона. Эти сведения дал нам радиоперехват. Один из полков по пути следования завладел серебряными офицерскими сервизами другого полка, и эти идиоты устроили друг другу скандал на служебных радиочастотах. А между тем речь идет об элитном британском танковом соединении, в котором служат сплошь аристократы, а командует генерал, сэр Ален Генри Шафто Адэйр. У меня нет сомнений: ни одна крупная операция союзников не обходится без их участия.
Руки Гитлера нервно задергались, а на лице появилась гримаса сомнения.
– И это мои генералы! – злобно пролаял он. – Я либо получаю от вас противоречащие друг другу советы, либо не получаю их вообще. Приходится все решать самому…
С присущей ему прямотой Рундштедт перебил Гитлера:
– Мой фюрер! Вы располагаете четырьмя превосходными танковыми дивизиями, находящимися в глубоком тылу на территории Германии. Если я окажусь прав, им попросту не хватит времени на переброску в Нормандию для отражения атаки противника. Обращаюсь к вам с просьбой: прикажите немедленно передислоцировать их во Францию под командование Роммеля. В таком случае, даже если наша с ним точка зрения ошибочна, они все равно окажутся в достаточной близости к театру военных действий, чтобы оперативно вступить в бой…