– Ну, не знаю, не знаю! – Гитлер смотрел на него по-прежнему округлившимися от гнева глазами, и Рундштедт уже решил, что перегнул палку – впрочем, далеко не в первый раз.
Но в этот момент подал голос молчавший все это время Путткамер:
– Мой фюрер! Позвольте напомнить, что сегодня воскресенье…
– Да, и что с того?
– Завтра вечером подводная лодка может забрать нашего агента. Это Die Nadel.
– Ах да! Один из немногих, кому я могу доверять!
– Он, конечно, может в любой момент выйти на связь по радио, хотя это для него и небезопасно.
– У нас уже нет времени откладывать решение, – настаивал Рундштедт. – И бомбардировки, и диверсионные акты заметно участились. Вторжение может начаться в любой день.
– С этим я категорически не согласен, – сказал Кранке. – Подходящие для высадки погодные условия установятся только к началу июня…
– Хотя и этого ждать осталось недолго…
– Довольно! – заорал Гитлер. – Для себя я решение принял. Мои танки останутся в Германии – еще какое-то время. А во вторник, когда нам уже точно доставит свой доклад Die Nadel, я пересмотрю дислокацию этих соединений. Если его сведения укажут на Нормандию, в чем я мало сомневаюсь, туда и отправятся танковые дивизии.
– А если доклада от него так и не поступит? – чуть слышно спросил Рундштедт.
– Если его не будет, я так или иначе вновь проанализирую ситуацию.
Рундштедт наклонил голову, демонстрируя согласие.
– Тогда прошу отдать приказ вернуться к руководству вверенными мне армиями.
– Считайте, что вы его получили.
Рундштедт поднялся, отдал честь по-военному и вышел из зала. В лифте с обитыми медными панелями стенами, который стремительно спускался на четыреста футов к подземному гаражу, фельдмаршал почувствовал, как у него все переворачивается в желудке, и он не мог понять, что являлось тому причиной: слишком быстрое падение кабины или мысль о судьбе родины, которая находится сейчас в руках человека, чье местонахождение остается неизвестным.
Часть шестая
31
Люси просыпалась медленно. Постепенно и вяло выбиралась она из окутывавшей ее оболочки сна, пробиваясь к реальности из мира подсознательного, начиная воспринимать действительность отдельными, изолированными друг от друга проявлениями: первым пришло ощущение теплого и крепкого мужского тела рядом с ней; потом удивление, что она лежит в постели Генри; шум бури за окном, который нисколько не ослабел со вчерашнего дня; едва ощутимый запах чужой кожи; ее рука у него на груди; ее нога, скрестившаяся с его ногой, словно для того, чтобы удержать; груди, прижатые к его ребрам; все более яркий свет наступившего дня, бьющий в полузакрытые глаза; размеренное и легкое дыхание, обдававшее струйкой воздуха ее лицо… А потом, как неожиданно найденный ответ на загадку, внезапное понимание, что она бесстыдно и порочно лежит с мужчиной, с которым познакомилась всего сорок восемь часов назад, они – нагие в спальне дома ее мужа. И это уже во второй раз.
Она окончательно открыла глаза и оторопела, увидев Джо. Боже мой! Она проспала.
Сын стоял рядом с кроватью в помятой пижаме, со взъерошенными волосами и со старой тряпичной куклой под мышкой. При этом он сосал большой палец и широко открытыми глазенками разглядывал, как мама и этот незнакомый мужчина лежат, прижавшись друг к другу, в постели. Люси не понимала, что при этом мог чувствовать ее ребенок, поскольку по утрам он почти на все смотрел такими же широко открытыми глазами, словно после долгого сна весь мир оказывался для него чем-то новым и полным неожиданных открытий. Она лишь тоже молча смотрела на него, не зная, что сказать.
Потом вдруг донесся низкий голос Генри:
– С добрым утром!
Джо вынул палец изо рта.
– С добрым утром, – ответил он и вышел из спальни.
– Черт! О черт! – простонала Люси.
Генри повернулся на кровати так, чтобы оказаться с ней лицом к лицу, и поцеловал. Его рука при этом легла ей между ног жестом властным и хозяйским.
Но она оттолкнула его.
– Бога ради, остановись!
– Но почему?
– Джо нас видел!
– Ну и что с того?
– Если ты заметил, он уже умеет говорить. Рано или поздно он ляпнет что-нибудь при Дэвиде. И что мне делать тогда?
– Ничего. Разве это для тебя имеет значение?
– Конечно, имеет.
– Не понимаю почему, если учесть, как он сам себя поставил. Ты не должна испытывать ни малейшего чувства вины.
До Люси внезапно дошло, что Генри попросту не способен понять всего того сложного переплетения отношений, тех обязательств и табу, которые накладывает на человека семейная жизнь, причем любая, а уж такая, как у нее, – в особенности.
– Все очень непросто, – сказала она.
Люси встала с постели и перешла через лестничную площадку в собственную спальню, где надела трусики, брюки и свитер. Потом вспомнила, что выбросила всю одежду Генри и ей нужно подобрать для него что-нибудь из вещей Дэвида. Она нашла нижнее белье и носки, рубашку и пуловер с глубоким V-образным вырезом и, наконец, на самом дне гардероба сумела обнаружить единственную пару брюк, которые оказались еще не обрезанными до колен и не зашитыми. Все это время за ней молча наблюдал Джо.
Она взяла одежду и вернулась в другую спальню. Генри уже брился в ванной.
– Я положила вещи для тебя на кровать, – сообщила она ему через дверь.
Потом Люси спустилась вниз, включила кухонную плиту и поставила на нее кастрюлю с водой, поскольку к завтраку решила сварить яйца. В кухонной же раковине она умыла Джо, потом причесала и одела.
– Ты что-то совсем тихий сегодня, – сказала она бодрым голосом.
Он промолчал.
Генри вошел и сел за стол так непринужденно, словно делал это каждое утро уже много лет. Что до Люси, то она как раз чувствовала себя очень необычно, видя его в одежде Дэвида, подавая ему на завтрак яйцо, ставя перед ним тарелку с поджаренным в тостере хлебом.
– Мой папа умер? – неожиданно спросил Джо.
Генри вскинул на ребенка глаза, но ничего не сказал.
– Что за глупости? – ответила ему Люси. – Папа остался у Тома.
Но Джо не обратил на ее слова никакого внимания, продолжая попытку поговорить с Генри.
– Ты забрал папину одежду и ты забрал маму. Теперь мой папа – ты?
– Устами младенца… – едва слышно пробормотала Люси.
– Ты видел, в какой одежде я приехал вчера? – спросил Генри.
Джо кивнул.
– В таком случае ты должен понимать, почему мне пришлось кое-что одолжить у твоего папы. Я все ему верну, когда куплю себе новую одежду.
– А маму тоже вернешь?
– Конечно.
– Ешь яйцо, Джо, – вмешалась Люси.
И мальчик взялся за свой завтрак, по всей видимости, удовлетворенный полученными ответами. Люси выглянула в кухонное окно.
– Лодки сегодня не будет, – сказала она.
– Ты этому рада? – спросил Генри.
Она посмотрела на него и ответила честно:
– Сама не знаю.
Аппетита у нее не было, и она лишь выпила чашку чаю, пока Джо и Генри насыщались. Потом Джо отправился наверх играть, а Генри убрал со стола посуду. Перекладывая тарелки в раковину, он спросил:
– Ты боишься, что Дэвид причинит тебе боль? Я имею в виду – физически?
Она отрицательно покачала головой, и это ясно означало «нет».
– Ты должна просто забыть о нем, – продолжал Генри. – Ты ведь и так собиралась от него уходить. Так почему тебя волнует, узнает он о нас или нет?
– Он мой законный муж. И это не пустой звук. То, каким он стал и как вел себя со мной, еще не дает мне права унижать его.
– А я считаю, это предоставляет тебе право вообще не думать, что его может унизить, а что – нет.
– Это не тот вопрос, ответ на который дает обычная логика. Просто я так это ощущаю.
Безнадежный жест Генри означал, что он исчерпал свои аргументы.
– Мне лучше отправиться к Тому и узнать, собирается ли твой муж возвращаться домой, – сказал он. – Где мои башмаки?
– В гостиной. А я сейчас принесу тебе пиджак.
Она поднялась наверх и достала из гардероба старый, сшитый когда-то на заказ пиджак Дэвида. Он был из серо-зеленого твида отменного качества, очень элегантный, приталенный, со скошенными карманами. Люси даже нашила на локти кожаные заплатки, чтобы он дольше не снашивался, – в годы войны ничего подобного купить стало невозможно. Захватив пиджак, она вернулась в гостиную, где Генри пытался обуться. Он легко надел и зашнуровал левый башмак, и теперь осторожно вставлял поврежденную ногу в правый. Люси встала на колени, чтобы помочь ему.
– Опухоль почти спала, – заметила она.
– Но чертова лодыжка все равно болит.
Наконец нога вошла в башмак, из которого Люси выдернула разрезанные шнурки, да они и не были нужны. Генри оперся на правую ногу пробы ради.
– Сойдет, – заключил он.
Потом он облачился в пиджак, оказавшийся лишь чуть тесноватым в плечах.
– У нас больше нет водоотталкивающих плащей, – сказала Люси.
– Значит, я промокну, ничего не поделаешь. – Он притянул ее к себе и грубо поцеловал. Она обвила его руками и несколько мгновений удерживала в своих объятиях.
– Сойдет, – заключил он.
Потом он облачился в пиджак, оказавшийся лишь чуть тесноватым в плечах.
– У нас больше нет водоотталкивающих плащей, – сказала Люси.
– Значит, я промокну, ничего не поделаешь. – Он притянул ее к себе и грубо поцеловал. Она обвила его руками и несколько мгновений удерживала в своих объятиях.
– Сегодня веди машину осторожно, пожалуйста.
Он с улыбкой кивнул и поцеловал ее снова, на этот раз очень быстро, и вышел из дома. Она стояла у окна и смотрела, как он, хромая, добрался до сарая, завел машину и поехал вверх по пологому склону, пока наконец не скрылся из виду. С его отъездом она ощутила некоторое облегчение, но в большей степени внутреннюю пустоту.
Чтобы занять себя, принялась за уборку в доме, заправив все постели, перемыв посуду, подметя пол и вытерев повсюду пыль. Но делала она это без малейшей охоты, не находя себе места от беспокойства. Ее волновали мысли о будущем, она вспоминала все прежние разговоры об этом в семейном кругу и не была способна сосредоточиться на чем-либо другом. Стены коттеджа снова стали давить на нее. Где-то там далеко простирался огромный мир, мир войны и героизма, наполненный красками, а главное – людьми, миллионами людей. Ей хотелось быть там, среди них, завести новых умных знакомых, увидеть иные города, слушать музыку. Она включила радио, но это не помогло – выпуск новостей не ослабил чувства оторванности, а лишь усугубил его. Сначала диктор прочитал сводку информации о боях в Италии, потом сообщение о некотором увеличении норм отпуска продуктов по карточкам. Лондонский убийца со стилетом все еще не был пойман, Рузвельт выступил с речью. Когда же Сэнди Макферсон начала играть на концертном органе, Люси выключила радио. Ничто не трогало ее, поскольку она не жила в том мире.
Ей хотелось выть от отчаяния.
Нужно выбраться из дома, несмотря на погоду. Хотя это будет лишь символический побег, так как в конечном итоге не стены дома делали ее пленницей, но даже символ – это лучше, чем ничего. Она увела Джо из спальни наверху, с трудом разлучив его с полком оловянных солдатиков, и одела в водонепроницаемую одежду.
– Зачем нам выходить из дома? – спросил он.
– Чтобы проверить, не пришел ли баркас.
– Но ты же сама сказала, что сегодня его не будет.
– Мы на всякий случай убедимся в этом.
Они надели на головы ярко-желтые матросские шляпы-зюйдвестки, подвязав тесемки под подбородками, и вышли за порог.
Порывы ветра ощущались как настоящие удары, под которыми Люси могла идти, лишь пошатываясь. За несколько секунд ее лицо стало мокрым, словно она нарочно опустила его в таз с водой, а торчавшие из-под шляпы пряди облепили щеки и плечи. Зато Джо от восторга вопил и прыгал по лужам.
Они шли по краю скалы в сторону залива и смотрели, как огромные валы Северного моря катятся навстречу самоуничтожению, налетая на скалы или растекаясь по пляжу. Шторм с корнем вырвал где-то огромное количество водорослей и кипами раскидал их по камням и песку. Непрерывно повторяющееся зрелище морского прибоя одинаково захватило и мать, и сына. Они оба испытывали это и раньше: гипнотическое воздействие моря, – и Люси потом никогда в точности не могла сказать, сколько времени они стояли, молча наблюдая за ним.
Но на этот раз процесс молчаливого созерцания оказался нарушен – Люси вдруг заметила нечто похожее на яркое пятно на воде, но ей не удалось даже различить цвет, и вообще она не была уверена, что это не померещилось ей. Она всматривалась, но больше ничего не разглядела и потому вновь перевела взгляд на залив и их маленький пирс, покрывавшийся ненадолго всяким плавучим мусором, который, впрочем, тут же смывала следующая большая волна. В первый же день, когда буря уляжется, они с Джо отправятся на пляж взглянуть, какие сокровища выбросило в этот раз на берег море, чтобы вернуться с необычной окраски камушками, причудливой формы и неизвестного происхождения обломками деревьев, огромными раковинами и кусками проржавевшего металла.
Она снова увидела пятно. Теперь оно мелькнуло гораздо ближе, и наблюдать его можно было несколько секунд. Это оказалось что-то желтое, в точности под цвет всех их плащей-дождевиков. Она всматривалась сквозь струи дождя, пытаясь понять, что это такое, пока опять не потеряла из виду. Но течение неумолимо тащило этот предмет внутрь залива. Оно всякий раз вываливало на берег все ненужное, как мужчина вытряхивает на стол содержимое своих карманов.
Да, это был плащ: Люси отчетливо разглядела, когда новая волна подняла его на самый гребень и показала желтое пятно еще раз. Генри вернулся вчера без своего плаща, вспомнила она, но каким образом он оказался в море? Очередной огромный вал захлестнул пирс и оставил плащ на его мокрых досках. Люси поняла: это не мог быть плащ Генри. Ее крик ужаса ветер унес мгновенно, так что его не расслышала даже она сама. Кто же это? Откуда он взялся? Еще один потерпевший кораблекрушение?
Ее вдруг осенило: ведь этот человек может быть еще жив. Ей надо пойти и проверить. Она наклонилась к Джо и прокричала ему на ухо:
– Оставайся здесь! Не двигайся с места, понял?
И побежала вниз по мосткам.
Уже на полпути вниз она услышала за спиной шаги. Джо все-таки направился вслед за ней. Мостки были узкими, скользкими и опасными даже для взрослого человека. Ей пришлось остановиться, обернуться и сгрести сына в охапку.
– Дрянной мальчишка! Я же велела тебе ждать наверху!
Она оценила расстояние от тела на пирсе до вершины скалы, замерла на секунду в нерешительности, понимая, что море в любой момент может снова утащить его прочь, а потом с Джо на руках все же продолжила спуск.
Небольшая волна накрыла тело, а когда она отступила, Люси была уже достаточно близко, чтобы разглядеть: это оказался мужчина, пробывший в морской воде достаточно долго, и черты его лица успели распухнуть и исказиться. Значило это одно – он мертв. Люси уже ничем не могла ему помочь и не собиралась рисковать их с сыном жизнями, чтобы сохранить труп. Она хотела уже отвернуться, когда что-то в разъеденном солью лице почудилось ей знакомым. Она смотрела на него в полном замешательстве, стараясь вызвать в памяти показавшуюся знакомой черточку, но потом внезапно совершенно отчетливо поняла, чье это лицо, и в этот момент абсолютно парализующий волю страх овладел ею, а сердце, похоже, остановилось.
– Нет! Только не ты, Дэвид! Нет! – в ужасе прошептала она.
Совершенно забыв об опасности, она подошла еще ближе. Другая мелкая волна накатила на пирс, добравшись до ее коленей и наполнив сапоги вспененной водой, но Люси не обратила на это внимания. Джо завертелся у нее на руках.
– Не смотри туда! – выкрикнула она ему в ухо и прижала носом к своему плечу. Он заплакал.
Люси встала перед трупом на колени и дотронулась до ужасного лица рукой. Дэвид. Теперь сомнений в этом не оставалось. Он был мертв, причем достаточно давно. Движимая какой-то безумной необходимостью убедиться окончательно, она подняла полы плаща и увидела обрубки ног.
Люси никак не могла принять тот очевидный факт, что он умер. Да, был момент, когда она даже желала, чтобы его не стало, но отнестись к этому желанию всерьез мешало чувство вины и опасение, что о ее неверности мужу узнают все. Горе, ужас, облегчение проносились у нее в мозгу как мелкие пташки, ни одна из которых не хотела пока найти своего места.
Люси так бы и стояла недвижимо на месте, но следующая волна оказалась мощным «девятым валом». Она с силой подхватила и понесла ее, заставив наглотаться соленой воды. Лишь каким-то чудом она не выпустила из рук Джо и осталась на пирсе. И когда волна откатилась, Люси поднялась на ноги и побежала вверх, прочь от жадных объятий моря.
Она медленно преодолела подъем, ни разу не обернувшись. Приблизившись к коттеджу, увидела джип, стоящий перед ним. Генри успел вернуться.
Все еще держа Джо на руках, она, спотыкаясь, бросилась бежать. Ей так хотелось скорее поделиться своей болью с Генри, почувствовать себя в его крепких успокаивающих объятиях. Ее дыхание превратилось в сплошное рыдание, а слезы неотличимо смешались на лице с дождевой водой. Она вбежала в коттедж через заднюю дверь, оказавшись сразу на кухне, где, обессиленная, усадила Джо прямо на пол.
– Дэвид решил остаться у Тома еще на день, – небрежно бросил Генри.
Она уставилась на него, не веря своим ушам и ничего сначала не понимая, но уже через мгновение, по-прежнему как громом пораженная, вдруг осознала все.
Генри убил Дэвида.
Эта мысль оформилась первой – грубая, как удар ногой в живот, от которого перехватывает дыхание, – а через долю секунды в уме выстроилась вся логическая цепочка. Кораблекрушение, странной формы нож, с которым Генри не расставался, помятый джип, новость по радио о лондонском убийце со стилетом – все встало на свои места, словно горсть деталей мозаики, вслепую подброшенная в воздух, упав, непостижимым образом сложилась в цельную картину.