– Когда он документы новые давал, рассказал нам все про Петровых, про взрыв газовых баллонов. Если б Валентин мои слова про родителей проверить решил, он бы ничего не выяснил, архив поселка погиб. Но Валя и его родители были как дети, они любому чужому слову верили. Правда, когда я мешочек с бриллиантами достала и про ювелиров объявила, муж удивился:
– Ты вроде говорила, что отец с матерью сильно пили.
Я нашлась.
– Разве ювелиры не могут с водкой дружить?
Я позвонила по телефону, который бабка перед смертью мне дала, спросила Игоря, ни на что не надеясь. А мужик оказался жив. Он все мне продать помог за очень хорошую цену. Кто он был, не знаю, умер, когда медицинский центр уже вовсю работал.
Моисеенко замолчала. Александр Викторович снова взял ее за руку.
– Дорогая моя, вот почему вы не хотели детей!
– Да, – кивнула Галина, – слова бабки: «Ты урод и уродов родишь» в голове набатом гудели. Но в понимании Вали настоящая семья это муж, жена и как минимум двое отпрысков. Он меня упрашивал родить, я отбивалась, как могла, находила разные аргументы, но в конце концов муж загнал меня в угол, заявил: или ты беременеешь, или развод. На свет появился Никита. Накаркала мне бабка Армагеддон!
Глава 34
– Мы знаем, что вам пришлось пережить, – сказал Ватагин.
– Знаете? – повторила Галина. – Навряд ли. Это был ад на земле. Никита с малолетства воровал, убивал животных. Я понимала: в доме растет монстр. Ребенок генетическая копия Сергея, Марины и Николая. Пока Никита мал, но он вырастет и такого натворит, что не отмыться нам с Валентином Петровичем никогда. А если его судить за преступление станут, милиция может откопать правду о Раскольниковых, и тогда мне придется в петлю лезть.
– Когда Никита в семь лет украл у педагога кошелек, вы хотели его в монастырь отдать, – вспомнил Ватагин, – теперь я понимаю, отчего эта мысль вам в голову пришла.
Галина обхватила себя руками за плечи и сгорбилась.
– Валентин отказался Никиту монахам отдать, а я не могла ему правду сообщить. Отец начал сына обследовать, узнал, что тот социопат, нанял Елизавету Гавриловну, велел ей глаз с подонка не спускать, но Никита все равно ухитрялся гадить. Валя такой растерянный был, все спрашивал: «Что я не так сделал? Где в воспитании напортачил?»
– Странный вопрос для психиатра, – покачал головой Ватагин, – социопата невозможно исправить, правда, иногда удается подкорректировать его поведение, но для этого нужно огромное желание со стороны самого мальчика. Ваша идея насчет монастыря была здравой. Я знаю несколько случаев, когда искренняя вера в Бога, проникновенные молитвы полностью исцеляли больную душу. Но это трудный путь, не всякий способен его пройти и редко кто из социопатов на него ступает.
Галина Сергеевна начала тереть виски ладонями.
– Я смотрела, как муж мучается, и за язык себя держала, потому что наружу слова рвались: «Милый, ты ни при чем. Это я урод и родила урода». Гортензия меня тоже пугала. Тихая такая, по дому молча ходит, глаза в пол. Ничего плохого не делала. Да кто знает, что у нее на уме? Замкнутая девочка, не откровенная, не веселая, друзей, кроме Кары, не имела. А ну как она тоже собак-кошек убивает, но делает это тайком, прячет концы в воду, в отличие от брата, осторожная, ума хватает не воровать деньги у педагогов. Но сущность-то у нее тоже преступная! Недалеко-то яблочки от яблони падают.
– Ужас, – прошептала Аня, вставая и направляясь к чайнику, – жесть. Давайте кофейку заварю, вы, наверное, замерзли, трясетесь.
Галина Сергеевна не услышала слова Поповой, она сидела, глядя в одну точку, прижав руки к вискам, уставясь в стену, и монотонно говорила:
– Потом Никита подсыпал Елизавете мое снотворное и, когда она заснула, поджег избу. Женщина чудом спаслась и тут же уволилась, за свою жизнь испугалась. Еле-еле мы ее умолили на него не заявлять, заплатили Елизавете много денег за молчание. Слава богу, что мерзавец устроил пожар не в городе, а в деревне. Местные дознаватели не хотели этим делом заниматься, они мужу поверили, когда он сказал, что в избе проблемы с проводкой были, ее сменить требовалось. Сами, мол, виноваты, ни к кому претензий не имеем, все живы. Гортензии я сказала, что Елизавета в драгоценностях по деревне ходила, кто-то их украсть решил, выждал, пока тетка в магазин отправилась, в избу влез, собаку нашу убил, дом сжег, чтобы следы замести. Мы с мужем были в шоке. Супруг прижал Никиту к стенке, я и Елизавета присутствовали при беседе. Через несколько часов допроса выродок признался: он бросил сонные таблетки в кувшин с водой, потому что хотел поехать с приятелями купаться, а Елизавета не разрешила. Поджег дом случайно. Никита уронил горящую спичку на занавеску, та вспыхнула… Но муж сыну не поверил.
– Врешь! Это лекарство пьет только мама. А она на дачу не ездила, Елизавета никакие медикаменты не принимает. Ты пилюли из Москвы прихватил. Заранее знал, что купаться пригласят, а Лиза тебя не пустит? Нет, ты планировал ее убить.
Никита стал рыдать, пообещал больше никогда так не поступать. И Валентин ему поверил! На мои слова, что сына надо где-то запереть, внимания не обратил. Валя отказывался верить, что его сын маньяком растет. Психиатром был, а ужаса под носом видеть не хотел. Мне объяснял: «Это острое переживание подросткового периода. Гормональный взрыв». Слепым и глухим муж был. Не желал признавать: в доме убийца, прятал голову в песок от страшной правды. После той беседы Никита на время притих, прямо в ангела превратился, мне от этого еще страшнее сделалось. Ох, думаю, неспроста гаденыш стал милым, задумал что-то мерзкое.
А Валя радовался, он, несмотря на диплом психиатра, полагал, что Никита извлек урок из произошедшего, понял, что мог попасть в специнтернат, испугался сурового наказания и больше преступлений не совершит. Отец очень любил сына, не мог смотреть на него глазами врача, обожал его. Увы, мои мрачные прогнозы подтвердились. Вскоре настал день, который я никогда не забуду.
Никита учился дома, занимался до шестнадцати, потом час отдыхал, в семнадцать я везла его на плаванье или куда-нибудь еще, я сама сидела за рулем, научилась водить машину. У нас в доме, несмотря на хорошее материальное положение, не было прислуги. Я боялась, что домработница или шофер начнут судачить о сыне, он вел себя странно. Мог быть любезным, ласковым, подойти поцеловать тебя и укусить за щеку до крови. Любил так «шутить». Один раз я попросила его наполнить лейку водой, у самой руки в земле были, цветы пересаживала. Сын охотно выполнил просьбу, изъявил желание полить герани. Я вскоре уловила характерный запах. Мерзавец набрал в лейку не воду, а уксусную эссенцию. Все посадки погибли. Он так смеялся! И, понимаете…
Галина Сергеевна опустила глаза.
– Стыдно о таком говорить, но из песни слов не выкинешь. Никита рос, гормоны у него в крови бушевали. Сын начал приставать к Гортензии, один раз завалил ее на кровать, хорошо, я крик девочки услышала, не знаю, чем бы все закончилось, не окажись я дома. А в тот роковой день случился скандал. Монстр ущипнул за грудь учительницу, которая ему на дому математику преподавала. Она выбежала из комнаты в слезах, кофта у нее была разорвана. Она закричала:
– Никита полез ко мне в лифчик. Я сейчас вызову милицию, он хотел меня обесчестить.
Слава богу, Валентин Петрович был дома. Ему удалось успокоить педагога, купить за деньги ее молчание. Мы еле-еле замяли скандал, в очередной раз Никиту отругали, ушли в нашу спальню. Я сказала Валентину:
– Хватит. Надо найти закрытое учреждение и спрятать мерзавца за крепкими дверями. Иначе Никита Горти изнасилует, тебя и меня зарежет.
Муж опять песню про неправильные методы воспитания завел, пообещал нанять психолога-гувернера… Я не могла сдержаться и выложила ему правду про Раскольниковых. Всю! До дна! Никогда не забуду выражения лица Вали в тот момент. Он молча меня выслушал и, не говоря ни слова, из дома ушел. А я осталась в квартире, не зная, что теперь будет. Валентин отправился на прогулку, чтобы успокоиться, или он не вернется? Конец нашему браку? Или он поймет, что урода необходимо под замок спрятать, пока он много бед не натворил? Он меня простит за то, что столько лет правду скрывала? Или из своей жизни вычеркнет?
И тут раздался звонок в дверь, я в прихожую кинулась, решила, что Валя вернулся, ключи от нервного потрясения забыл. Но это пришла за какой-то книгой Карина. А через пять минут муж по телефону позвонил, велел мне в сквер у дома спуститься. Я всегда боялась Никиту без присмотра оставить, но в тот день нельзя было с супругом спорить. Будь чудовище в доме одно, я бы ушла, заперла б его снаружи. Никита после попытки учительницу изнасиловать затаился в комнате. Но в квартире была еще Горти и, как назло, Карина заявилась. Вдруг подонок пристанет к сестре или ее подруге? А муж на скамейке в садике меня ждет. И неизвестно, что он мне скажет. Никому не пожелаю в моем тогдашнем положении очутиться. Уйти нельзя остаться! Ставьте в этой фразе запятую, где хотите. Уйти, нельзя остаться? Плохо может обернуться. Уйти нельзя, остаться? Еще хуже получится. И, наверное, от полной безнадежности мне в голову пришло оригинальное решение. Я до того, как все произошло, котлеты из печени делала, полную миску фарша накрутила. Вышла я в коридор и крикнула: «Дети!» Никита из своей комнаты высунулся, Горти и Кара из ванной, они там чего-то делали. Я им сказала:
– Уронила миску с печенью, не ходите на кухню, буду ее мыть, все шкафчики в пятнах, пол, стол, стулья. Дверь запру, чтобы кто-то из вас случайно не зашел и грязь по квартире не разнес. Не зовите меня, оторваться не смогу.
Помнится, Кара предложила: «Тетя Галя, давайте я помогу». Мои дети промолчали, они лентяи были. Я Каре велела домой идти, не мешать Гортензии уроки делать. Заперла кухню, но не изнутри, а снаружи, и в сквер у дома побежала…
– Я тогда у Горти книгу взяла, – влезла в рассказ Карина, – и домой отправилась. Гортензия и Никита одни остались. Я в соседнем доме жила, помчалась по двору, вижу, в садике на лавочке тетя Галя и дядя Валя сидят, о чем-то беседуют, так увлеклись, что никого вокруг не замечают. То-то я удивилась! Мать подруги хотела кухню мыть. Но, конечно, я спрашивать ничего не стала, домой поспешила уроки делать. Утром Горти в школу не пришла, я ей после занятий позвонила, а Галина Сергеевна меня отчитала:
– Кара, не беспокой дочь, она простудилась, голос потеряла. Мы с Никитой сегодня в санаторий на недельку едем, ты к нам не бегай. У Валентина Петровича без гостей забот хватит. Вечно вы с Гортензией чай попьете, а грязную посуду бросаете. Дома посиди!
Мне обидно стало. Ни разу я чашку с опивками не оставляла, мама приучила меня к аккуратности, но со старшими спорить нельзя. Через два дня все учителя в школе шушукаться начали, и дети, которым правду сообщать не собирались, мигом выяснили: у Гортензии умер брат. Я была в шоке. Никита мне никогда не нравился, он очень больно щипался и с вывертом, но смерти в подростковом возрасте никто не заслуживает. А через пару дней у Гортензии папа скончался, и куда-то они с матерью после похорон уехали. В сентябре Горти в классе опять со мной за парту села, я ее спросила:
– Как у вас дела?
Она на меня так посмотрела, словно камень в лицо бросила, и сурово сказала:
– Кара, если хочешь остаться моей подругой, не спрашивай ничего про брата и папу. Их нет. Все. Мне тяжело на эту тему говорить. Может, когда-нибудь расскажу, что случилось. И не вздумай к маме с вопросами лезть. Если любопытничать будешь, я с тобой раздружусь.
Галина сложила руки на столе.
– Мы с мужем говорили в сквере долго. Он мне сказал: «Ты ни в чем не виновата. Победила генетику, выросла хорошим человеком. Что будет с Гортензией, прогнозировать боюсь, но знаю, бить ребенка, как делала твоя бабка, нельзя. Насилие добра не принесет. Ты была права, предлагая отправить Никиту в монастырь. У меня есть кое-какие знакомства в епархии, я попрошу помощи. Подберем хорошее заведение и отвезем его туда. Авось святым отцам удастся Никиту образумить. А сейчас пошли домой, нельзя этого подростка без присмотра оставлять.
Мы поднялись в квартиру, открыли дверь… а по коридору кровавые следы тянутся. Я кинулась в кухню. Там на полу лежал Никита, весь в крови, рядом перевернутая миска с фаршем валялась. Я сначала решила, что мальчишка очередную свою «шутку» устроил, закричала: «Вставай немедленно. Зачем продукты испортил?» И вдруг поняла: он мертв. Все вокруг в его крови. Валя бросился в комнату к Горти, я за ним. Девочка лежала на кровати, руки окровавленные, ноги тоже, рядом с ней тесак…
Я ее обняла, без слов все понятно стало. Никита умел мастерски замки взламывать. Он кухню зачем-то открыл, позвал туда сестру, начал к ней приставать, может, юбку ей задрал, распоясался, сообразив, что взрослых нет. Гортензия схватила нож, ударила что есть силы подонка и случайно убила его.
Обняла я Горти, прижала к себе, шепчу:
– Прости, прости, прости. Не хотела, чтобы так вышло.
А она молчит. Я стала ее трясти, просить, чтобы она хоть слово сказала, но девочка окаменела. Валентин Петрович велел мне отойти от дочери, сделал ей какой-то укол и приказал:
– Живо мой квартиру.
Я схватила тряпку. Муж позвонил Степану, тот приехал и помог, завернул тело в брезент, ночью увез его в морг, у него какие-то знакомые там были, они, получив крупную сумму, труп в порядок привели, помыли, одели.
Валерий побарабанил пальцами по столу.
– Степан Ильич знал, что Гортензия убила брата? Мне он даже не намекнул на такую возможность.
– Монахи умеют хранить тайны, – вздохнула Буля.
– Калягин все организовал, – продолжала Галина Сергеевна, – сделал справку, что у Никиты был инфаркт. В медкарте подростка ранее уже было упоминание о пороке сердца, нам требовалась причина для домашнего обучения. Как Степа все сделал, не знаю, но мы без проблем тихо похоронили Никиту, никого с ним попрощаться не звали, тело кремировали, а прах зарыли в могилу родителей мужа. Если кто вдруг о мальчике спрашивал, я отвечала, что он в санатории скончался. Гортензию положили в клинику мужа в ВИП-палату, где лечили депрессию «звезды». Ей делали капельницы, проводили антистрессовую терапию. У меня же было странное состояние. С одной стороны, я понимала: случилось ужасное. Горти лишила жизни Никиту. Что может быть страшнее? В голову лезли жуткие мысли. До сих пор дочь хлопот нам не доставляла. Вероятно, произошел несчастный случай, девочка не планировала лишить Никиту жизни, она просто оборонялась, схватила тесак и попала в горло брату. Но кто-то шептал мне в ухо: «Галя, а вдруг она все спланировала? Возможно, Гортензия очень хитра, прикидывается доброй, а сама монстр? Вспомни своих мать и отца, они кидались на помощь больному ребенку, могли всю ночь просидеть у его кровати, их считали сострадательными, опытными врачами. Ни одна душа не догадывалась, что когда медики ставили малышу капельницу, в специально оборудованном ими погребе умирала очередная замученная садистами женщина. Сергей, Марина и Николай казались прекрасными людьми. Может, и с Горти так? Эти мысли были ужасны. Но, с другой стороны… Никита убит! Понимаете?
Глава 35
Александр Викторович кивнул и погладил Галину Сергеевну, словно маленькую девочку, ладонью по голове.
– Его нет! – повторила Моисеенко. – Ушел навсегда. Сгинул в небытие. Господи! Я ощутила такое счастье. Вам меня не понять. Мать не должна радоваться кончине ребенка, я старалась найти в своей душе хоть каплю доброго чувства к покойному. Но перед моим лицом появлялась бабка Анна Сергеевна, она хохотала и каркающим голосом вещала:
– Уродина родила урода. И уродку. От сына избавилась, а дочь куда денешь? Она убийца! Не послушала меня, наплодила детей! Заварила крутую кашу, теперь жри ее ложкой, пока котел не опустеет.
Как я с ума не сошла? Не знаю! Мы с Гортензией уехали в Крым, ни о Никите, ни о смерти мужа ни разу не заговорили, делали вид, что у нас все в порядке, гуляли, купались. Я на пляже книгу читала, Горти с какой-то девочкой познакомилась, они бегали местных кошек кормить, собирали в столовой остатки с тарелок и относили животным. В один из дней мы решили поехать на экскурсию, я открыла шкаф, начала искать сарафан дочки, а его нет! Куда подевался? Спросила у Горти. Та заныла:
– Мамочка, не сердись, я без разрешения, когда ты заснула, купаться ночью побежала, одежду на камнях бросила, а когда вышла, не нашла ее. Пришлось в номер в купальнике возвращаться, не хотела тебе рассказывать, боялась, что ты заругаешься.
Я ее пожурила и забыла. А потом во время ужина вышла в зал повариха, начала трясти какой-то тряпкой и кричать:
– Кто-то из детей убил мою любимую кошку! Сначала мучил, потом задушил. Найду эту девчонку! Она мою кисоньку в свою одежонку завернула и в кусты швырнула. Но добрые люди нашли Белочку и мне принесли. Я шмотку в милицию отдам! Мало гадюке не покажется. Чья это вещь? Кто ее узнал?
Все зашептались, а я едва со стула не свалилась. Баба держала в руке сарафан Горти.
– Представляю ваше смятение, – протянула Буля.
– Нет, не представляете и не дай бог вам мои чувства в тот момент представить, – отрубила Моисеенко. – Еле-еле до конца ужина высидела, побоялась сразу убежать, понимала, это всем подозрительным покажется. В номере я устроила Гортензии допрос, та изобразила непонимание.
– Я же тебе говорила, что сарафан украли.
Ни раскаянья, ни жалости к убитому животному в ее голосе не было.
Галина Сергеевна закрыла лицо ладонями.
– Свет померк. Сгустилась тьма вавилонская. Мне стало понятно: Гортензия такая же, как Никита и все мои родственники. Валентин Петрович умер. Я осталась одна с чудовищем. Номер наш располагался на пятом этаже. Был порыв прыгнуть с балкона, навсегда покончить с ужасом, который меня большую часть жизни сопровождает. Как удержалась, не знаю.
Моисеенко потянулась к коробке с салфетками, выдернула пару штук и промокнула глаза.
– Хотела загнать дочь в угол, заставить ее признаться, но вспомнила Никиту, и язык к небу прилип. Уже проходила один раз подобное. Не поможет. Лучше изменю тактику, сделаю вид, что я ей поверила.
На следующий день мы улетали в Москву, поэтому я не волновалась, что Гортензию вычислят, да и навряд ли стали бы искать убийцу кошки. Пока мы ехали домой, в моей голове созрел план. Я года за три до этого кошмара от отчаянья начала ходить в церковь, принялась регулярно исповедываться, причащаться. И, сидя в самолете, я подумала: «Господь определил мне этот крест. Иисус Христос человеколюбив, испытание мне послано для воспитания души. Надо смириться и нести его покорно. В случае с Никитой я боролась, сопротивлялась, но ничего хорошего не получилось. Бог посчитал, что я урок не усвоила, новый мне преподать решил.