– О, господи!..
Брэндон мчался прочь от Уичито по проселочным дорогам до тех пор, пока не выехал на шоссе номер 96, длинную пустынную полосу бетона, уходящую в темноту. Вскоре ему посчастливилось найти телефон-автомат, тускло освещенный плексигласовый колпак, расписанный непристойными надписями. Вставив монету, он набрал номер коммутатора. Оператор возился так долго, что Скофилду показалось, что за это время он успел бы сам слетать в Вашингтон, но наконец его переключили на защищенный домашний номер Фрэнка Шилдса.
– Брэндон, где ты находишься?
– Там, где не растет пшеница и не пасутся бизоны, Косоглазый. Здесь сейчас четыре с чем-то утра, и вокруг я вижу лишь бескрайние равнины Канзаса.
– Отлично, я включаю шифратор, и теперь нас вряд ли смогут прослушать.
– Я бы сказал, вообще не смогут.
– И все же, не называй никаких имен. Предоставь все мне.
– Понял.
– Во-первых, ты что-нибудь раздобыл?
– О чем это ты?
– Антония сказала, что ты отправился на «охоту», а у меня не было времени уточнить подробности, лживый ты ублюдок!
– Отвечая на ваш вопрос, сэр, скажу, что, похоже, что-то я раздобыл. Ну а теперь что насчет нашей пропавшей вещицы?
– Это какое-то сумасшествие, Брэй. Мальчишка с военным моряком, летчиком, который служит на нашей базе в Бахрейне.
– И, как мне объяснила Тони, он не хочет говорить ни с кем, кроме нашей дамочки из армии. Так в чем же проблема?
– Если я их сведу, возможно, тем самым я подпишу обоим смертный приговор. В наши дни Бахрейн – один из мировых центров новых технологий. Тамошние спецы способны вытащить из радиоэфира даже то, чего там нет. Я не могу рисковать, открывая местонахождение матери и сына.
– Косоглазый, ничего не предпринимай до моего возвращения. У меня есть парочка мыслей. Пришли за мной военный самолет.
– Куда, во имя всего святого?
– А я откуда знаю, черт побери? Сейчас я на шоссе милях в десяти от Уичито.
– Возвращайся в аэропорт Уичито и звони мне. Я скажу, с кем связаться.
Джулиан Гуидероне, сын Пастушонка, сидел за столиком кафе на римской виа Венето, наслаждаясь утренним кофе с молоком, когда у него в кармане зазвонил сотовый телефон. Достав аппарат, он нажал кнопку.
– Да.
– Уичито скомпрометирован, – доложил знакомый голос из Амстердама. – В какой степени, пока что неизвестно.
– В живых кто-нибудь остался?
– Двое наших. Их не было на месте.
– Макдауэлл и Карастос?
– Они оба находились дома. Они оставались в стороне.
– Да, вот именно. Убейте обоих и очистите их рабочие кабинеты.
Глава 19
Авианосец ВМФ Соединенных Штатов «Тикондерога» нес внутри себя самый настоящий город, обладающий эквивалентом всевозможных магазинов, аптек, ресторанов (кубриков и кают-компаний), спортивных залов, кабинетов и жилых помещений – одноместных, двухместных и многоместных, подобных комнатам в общежитии. А коридоров, проходов и крутых поворотов здесь было столько, сколько не найдешь и в кинофантастической версии сан-францискского чайнатауна. Чем ниже, тем меньше людей встречалось в унылых стальных коридорах, которые, в отличие от верхних палуб, наоборот, изобиловали люками, трюмами и узкими проходами. Как раз в этот момент под низкими сводами бежали два человека, оба подозрительного вида. Одним из них был высокорослый чернокожий офицер, которому постоянно приходилось пригибаться, чтобы не задеть головой протянутые под потолком трубы; другим был белый парень, подросток спортивного вида с руками, перевязанными свежими бинтами.
– Поторопись! – воскликнул старший лейтенант Лютер Консидайн. Его летняя форма была измята и нуждалась в чистке.
– Куда мы бежим? – задыхаясь, спросил Джеми Монтроз.
– Туда, где, надеюсь, тебя не найдет вахтенный офицер со своими ищейками!
Они очутились перед массивной стальной дверью с предостерегающей надписью «Посторонним вход воспрещен».
Достав ключ, Консидайн отпер замок и толкнул дверь. Они вошли в маленькую каюту с белыми стенами, длинным столом с пластиковой крышкой, вдоль которого были расставлены крутящиеся кресла, обтянутые коричневой тканью, и большим экраном справа и диапроектором напротив.
– Что это такое? – спросил Монтроз младший.
– Это комната, где происходит предполетный инструктаж летчиков перед секретными заданиями.
– Лейтенант, а откуда у вас ключ?
– Начальник безопасности был моим командиром эскадрильи до тех пор, пока большие шишки не решили, что он слишком умен или слишком слеп для того, чтобы летать. Мы с ним по-прежнему живем в одной каюте, и он полагает, что у меня здесь свидание с черным ангелом милосердия.
– С его стороны это было очень любезно.
– Ну да, а то как же. В свое время я на Родосе вытащил его из казино, где он проигрался в пух и прах. Усаживайся, расслабься. Сейчас я щелкну тумблером, и над дверью зажжется красная надпись «НЕ ВХОДИТЬ».
– Не знаю, сэр, как вас благодарить.
– И не надо меня благодарить, Джеми. Лучше расскажи мне еще раз, что с тобой произошло, но только помни, что если ты навешал мне лапшу на уши, меня разжалуют в простые матросы и отправят драить шваброй палубу.
– Все, о чем я вам рассказал, истинная правда…
– Я тебе верю! – прервал его Лютер Консидайн, сверкнув черными глазами. – Я тебе верю, потому что это полный бред, который невозможно придумать, потому что ты молод и ты сын летчика-истребителя, которого мы считали лучшим в своем деле, так зачем же тебе лгать? Но капитан с четырьмя галунами, который командует этим плавучим мегаполисом, считает, что ты сбежал из моей каюты, потому что наш офицер-разведчик приказал тебе поговорить с Вашингтоном, и я не могу тебя разыскать.
– Нечего даже думать о том, чтобы говорить с кем бы то ни было, кроме мамы! – решительно произнес Монтроз-младший. – Вы опасаетесь, как бы я не навешал вам лапшу на уши. Да мне самому ее навалили целую тонну!
– Ну хорошо, хорошо. Давай начнем с самого начала. Что именно сказали тебе в международном аэропорту имени Кеннеди те двое, которые выдавали себя за шпионов?
– Почти ничего… По сути дела, только то, что моей матери поручили заниматься одной тайной операцией, и на случай возможной утечки меня хотят «вытащить из петли».
– А что насчет их документов?.. Впрочем, они у них могли быть фальшивые. Одним словом, ты поверил тому, что тебе сказали, так?
– Ну, понимаете, они показались мне довольно милыми людьми. Я хочу сказать, они искренне сожалели о случившемся, обо всем позаботились и даже провели меня на самолет без суеты с билетами и паспортом.
– Ты не задавал никаких вопросов?
– Я задал целую кучу вопросов, но эти люди знали немногим больше моего.
– А что они все-таки сказали? – спросил Консидайн, вглядываясь в лицо подростка.
– Ну, они сказали, что самолет летит в Париж, о чем я, разумеется, и сам догадался, прочтя указатели, но они сказали, что оттуда я полечу дальше, только они сами не знали, куда. Просто сказали, что в аэропорту «Орли» меня встретят другие двое, которые мной займутся.
– Больше эти люди ничего не говорили о твоей матери и операции?
– Они ничего не знали. По-моему, в этом они были искренни. Тогда я спросил, можно ли мне сделать пару телефонных звонков, и они разрешили. Я позвонил домой, и мне никто не ответил, даже автоответчик. Тогда я позвонил близкому другу мамы, тоже офицеру, который работал вместе с ней; мне ответила телефонистка, сказавшая, что этот номер отключен, а новый не значится. Вот когда я поверил, что маму действительно привлекли к участию в секретной операции. Но все это я вам уже говорил, господин лейтенант.
– Не все, о телефонных звонках ты в первый раз не упомянул. В любом случае, я хочу слушать твой рассказ снова и снова. Быть может, мне удастся увидеть что-нибудь такое, что я пока что не замечаю.
– Да замечать тут и нечего, господин лейтенант.
– Бросай «господины» и «лейтенанты», Джеми. Мое имя Лютер. И не исключено, что при следующей встрече я буду просто рядовым матросом. Из чернокожих лейтенантов – и драить палубу… Колин Пауэлл, министр обороны, надерет мне задницу, и хотя на рост и силу я не жалуюсь, тут он со мной справится.
– Не думаю, что расовые проблемы зайдут так далеко… Лютер.
– О, я просто обожаю вас, белых либералов. Ну почему ты не обратился со своими жалобами к какому-нибудь милому белому офицеру? У меня в эскадрилье есть один хрен, который любит, чтобы все вокруг было начищено до блеска. Он даже коку может устроить разнос, если у того на фартуке будет капелька жира.
– Тогда он вряд ли согласился бы мне помочь.
– Тут ты, пожалуй, прав. Ладно, расскажи мне про эти звонки. Особенно про тот, где номер оказался отключен.
– Тогда он вряд ли согласился бы мне помочь.
– Тут ты, пожалуй, прав. Ладно, расскажи мне про эти звонки. Особенно про тот, где номер оказался отключен.
– Я звонил полковнику Эверетту Брэкету. Он учился вместе с мамой в академии Вест-Пойнт, они с женой дружили семьями с мамой и папой. Полковник Брэкет часто приглашал с собой маму на задания.
– Что это были за задания?
– Полковник Брэкет – большой человек в военной разведке. Мама обучалась электронике, она прекрасно разбирается в компьютерах. Речь идет о подразделении Джи-2. Дядя Эверетт нередко прибегал к помощи мамы.
– Но почему он выбрал именно ее для секретной операции, сопряженной с опасностью?
– Понятия не имею. После гибели папы дядя Эверетт стал мне вроде приемного отца, и я никак не могу взять в толк, почему он привлек маму к операции, связанной с риском. Уму непостижимо!
– А теперь, Джеми, слушай меня очень внимательно и старайся хорошенько все вспомнить. Когда именно ты получил известие из Вашингтона – через директора школы – о том, что тебе нужно срочно ехать в Нью-Йорк в аэропорт имени Кеннеди?
– Это было в пятницу. Число я точно назвать не могу, но это было как раз перед выходными.
– Хорошо. А теперь постарайся вспомнить, когда ты перед той пятницей в последний раз разговаривал со своей матерью?
– За несколько дней до этого, дня за три-четыре. Это был самый обычный разговор, мама просто хотела узнать, как у меня дела в школе и все такое.
– И больше ты после этого с ней не разговаривал?
– Нет, на то не было причин.
– В таком случае можно предположить, что в течение этих трех или четырех дней твоя мать не пыталась с тобой связаться, так?
– Я знаю это наверняка.
– Откуда?
– В Париже в аэропорту я сказал тем двоим, которые меня встретили, что мне нужно позвонить одному родственнику, живущему здесь, об этом меня попросила мама. Моя просьба застала их врасплох, но, как мне показалось, они решили не поднимать лишний шум и разрешили мне позвонить, правда, пока я разговаривал, они чуть ли не дышали мне в затылок.
– Ну и?
– У меня была международная телефонная карточка, знаете, которую можно использовать в любой стране, а уж то, как позвонить в Штаты и выйти на школу, я знаю наизусть…
– Откуда? – прервал его Консидайн.
– Послушайте, господин лейтенант… Лютер, как-никак я несколько лет кочевал вместе с родителями по армейским гарнизонам, разбросанным по всему свету, вы не забыли? Но все мои друзья оставались в Вирджинии, где наш дом.
– Итак, ты получил доступ к телефону и, смею предположить, позвонил к себе в школу, а не какому-то несуществующему родственнику.
– О, не сомневайтесь, Кевин существует. Это мой троюродный брат. Он гораздо старше меня, учится в аспирантуре в Сорбоннском университете.
– Впечатляющее у вас семейство. Но до школы ты дозвонился.
– Разумеется. На коммутаторе сидела Оливия; она учится в выпускном классе, и у нас с ней… в общем, сами понимаете что.
– Постараюсь запомнить… И?
– Ну, Оливия сразу поняла, что это я, и я спросил, не пыталась ли мама связаться со мной – на коммутаторе ведется регистрация всех звонков. Ливви ответила, что не звонила, тогда я, притворившись, будто разговариваю с кузеном Кевином, сказал еще несколько ничего не значащих фраз и положил трубку. Надо не забыть обязательно извиниться за это перед Ливви.
– Это правильно, – согласился Консидайн, растирая лоб. – Вот еще один звонок, о котором ты мне ничего не сказал.
– Наверное, я просто забыл. Но я рассказал вам все о большой вилле за мостом, об охранниках, о том, как я не мог ни с кем связаться и как меня держали в комнате с зарешеченными окнами.
– И о том, как тебе удалось бежать, – подтвердил летчик, – что само по себе очень примечательно. Ты крепкий парень; на твои руки смотреть страшно, а ты не сдался, пошел до конца.
– Не знаю, насколько я крепкий; просто я понимал, что мне необходимо выбраться оттуда. То, что твердил мой охранник Ахмет, казалось мне заезженной пластинкой; и звучало это так же убедительно. За столько дней никто не смог придумать, как устроить нам с мамой телефонный разговор! Это же бред какой-то!
– И, несомненно, все было рассчитано с точностью до часа, если не до минуты, – задумчиво промолвил Лютер Консидайн, порывисто поднимаясь с места.
– О чем это вы?
– Если ты говоришь правду, а я склонен верить, что это так, плохим ребятам нужно было вывезти тебя из страны до того, как твоя мать приступила к операции; и эта операция – вероятно, единственное, о чем похитители тебе не солгали.
– Я ничего не понимаю, Лютер, – недоуменно нахмурился Джеми.
– Это единственное разумное объяснение, – сказал летчик, сверяясь с часами. – То, чем занимается твоя мать, каким-то образом беспокоит слизняков, похитивших тебя, причем очень серьезно.
– Повторите?
– Похищение – это очень тяжкое преступление, ну а уж похищение сына военного, работающего в органах государственной безопасности, вообще чревато самыми тяжкими последствиями. Эти мерзавцы вытащили тебя из одной петли, чтобы тотчас же накинуть тебе на шею другую – свою собственную.
– Но зачем?
– Для того чтобы зацепить мамашу Монтроз на крючок. – Консидайн подошел к двери. – Я вернусь через несколько часов. А ты тем временем отдохни, поспи, если сможешь. Красную надпись я оставлю, так что тебя никто не потревожит.
– А вы куда?
– Ты чертовски подробно описал то место, где тебя держали, а я уже вдоволь побродил по территории всего Бахрейна. У меня есть кое-какие мысли насчет того, где может быть эта вилла; здесь не слишком много районов, где строят подобные здания. Я захвачу с собой «Поляроид» и десяток кассет с моментальными фотографиями. Быть может, нам повезет.
Джулиан Гуидероне в одиночестве отдыхал на борту личного реактивного лайнера «Лир-26», направляющегося в Бахрейн, во многих смыслах столицу его финансовой империи. Ему всегда нравилась эта страна, ее размеренная жизнь, предоставляемые удобства. Манаму едва ли можно было назвать такой же соблазнительной, как Париж, или такой же культурной, как Лондон, однако, если бы понадобилось найти на земле то место, к которому бы лучше всего подходил термин «laissez-faire»,[46] то это оказался бы Бахрейн. Кредо государства заключалось в невмешательстве в чужие дела, и это распространялось не только на сферу экономики и финансов, но и на душу каждого отдельно взятого человека, причем, разумеется, последнее было тем более верно, если этот человек был богат.
Здесь у Джулиана были друзья, которых, правда, нельзя было назвать близкими – близких друзей у него вообще не было, они были бы обузой, – и он размышлял о том, что неплохо бы устроить несколько званых вечеров, пригласив на них кое-кого из королевской семьи, но в основном банкиров и нефтяных баронов, истинных хозяев страны.
Его вернул к действительности писк пейджера. Достав из кармана маленький прибор, Гуидероне встревожился, увидев, что сообщение исходит из зоны с кодом 31, то есть из Нидерландов. Сам номер ничего не значил, ибо он был подставным. Только один человек мог вызвать его из Амстердама. Ян ван дер Меер Матарейзен. Сын Пастушонка протянул руку к телефону, спрятанному в консоли стола.
– Боюсь, сэр, у меня для вас катастрофические известия.
– Все относительно. То, что сейчас кажется катастрофическим, через минуту может стать благоприятным. В чем дело?
– «Упаковка», которую мы переправили через Париж на Ближний Восток, исчезла.
– Что? – Гуидероне с такой силой подался вперед, что металлическая защелка ремня безопасности больно впилась в живот. – Вы хотите сказать, «упаковка» пропала? – выдавил он, морщась и расстегивая ремень. – Вы искали? Вы хорошо искали?
– На это были задействованы наши лучшие люди. Никаких следов.
– Не прекращайте поиски – ищите везде! – Джулиан Гуидероне судорожно глотнул воздух, силясь взять себя в руки. – А пока, – медленно начал он, собравшись с мыслями, – я нанял яхту, большую яхту, так что вычистите ее, вычистите полностью. Кроме того, отпустите экипаж, весь до последнего человека, и отправьте на нашу базу в Маскат, в Омане. У шейха, который получит эту яхту, есть свои люди.
– Все понял, сэр. Ваше поручение будет выполнено до конца дня.
– Но, заклинаю Христом, не прекращайте поиски «упаковки»! – Швырнув трубку на рычажки, Гуидероне крикнул: – Пилот!
– Да, signore? – послышался голос из пилотской кабины, которая находилась всего в восьми футах.
– Как у нас с топливом?
– Полно. Мы провели в воздухе всего двадцать две минуты, signore.
– Хватит, чтобы долететь до Марселя?