– Ну спасибо, Аль.
– Джемисон, я никогда не говорил, что ты глупый; просто, на мой взгляд, у тебя начисто отсутствует воображение. Однако на этот раз ты оказался прозорливым. – Уайтхэд перевел взгляд на банкира. – Повторяю, Бен, что сможет сделать Гуидероне, если нам его удастся найти? Амстердам ему не подчиняется.
– А именно из Амстердама идут все денежные потоки! – воскликнул Стюарт Николс, адвокат.
– Да, конечно, деньги – это главное, – согласился Вальберг. – Ну а откуда взялись эти деньги?.. Не ломайте голову напрасно, я сам отвечу на свой вопрос. Это огромные состояния – именно во множественном числе, – разбросанные по всему земному шару, доставшиеся в наследство от барона Матарезе. А кто такой Джулиан Гуидероне? Откуда он взялся? На этот вопрос я тоже отвечу. Он является сыном Пастушонка, Николаса Гуидероне, который был избран бароном, для того чтобы осуществить дело его жизни, воплотить мечты и идеалы.
– Черт побери, Бен, куда ты клонишь? – прервал его Фаулер. – Говори по существу.
– Вопрос этот очень тонкий, Джеми, однако значение его гораздо больше, чем всех тех денег, которые только есть у внука барона Матарезе.
– По-моему, тебе нужно объяснить, что ты имеешь в виду, – заметил Стюарт Николс.
– Все это такое же вечное, как пророки Ветхого Завета и их последователи, считавшие каждое слово своих пророков священным, непререкаемым.
– Бен, давай обойдемся без изысканий в Талмуде, – возразил Уайтхэд. – Мы имеем дело с сиюминутной реальностью. Пожалуйста, выражайся яснее.
– Вот почему все это так реально, – загадочно ответил Вальберг. – Отсчет ведется с незапамятных времен… Видит бог, у вашего Иисуса не было ни денег, ни сокровищ, чтобы раздавать их людям, убеждая в правоте своего учения. Но в считаные десятилетия после его смерти на кресте – в пределах полувека – христианское движение начало распространяться по всему тогдашнему цивилизованному миру. А новообращенным принадлежали все богатства мира.
– Ну и? – не унимался Николс.
– Мысли, пророчества, мечты Иисуса были приняты теми, кто поверил в него. И для этого не потребовалось никаких денег.
– Ну и? – раздраженно взревел Фаулер, начиная терять терпение.
– Предположим, один из апостолов или даже сам Иисус в предсмертной исповеди признался, что все это было обманом. Что все его учение – не более чем честолюбивая попытка разделить евреев. Что произошло бы в этом случае?
– Будь я проклят, если хоть что-нибудь понимаю! – ответил негодующий Уайтхэд.
– Христианское движение оказалось бы потоплено, армии новообращенных были бы потеряны, и вся их вера была бы напрасна…
– Ради всего святого, Бен! – вмешался Фаулер, переполненный гневом. – Какое отношение все это дерьмо имеет к нам?
– Аль отчасти прав, Джеми: ты действительно мыслишь ограниченными категориями.
– Сукин ты сын, не проповедуй, а выражайся яснее!
– Господа, дайте волю воображению, – предложил Вальберг. Поднявшись с кресла, он медленно и раздельно, тоном опытного дельца, каковым и являлся, принялся читать лекцию группе молодых выпускников финансового факультета. – Речь идет о взаимном воздействии и противоречии между непосредственными финансовыми ресурсами и каналами влияния, через которые должны распределяться эти ресурсы. В то время как голландец, внук барона Матарезе, действует в вакууме беспросветного мрака, далекий и недосягаемый, Джулиан Гуидероне, сын миропомазанного Пастушонка, путешествует по всему свету, проверяя и поддерживая армию Матарезе. С логической точки зрения один не может обойтись без другого, однако реальность гласит, что обращенные верят тому, кого видят и знают. В конечном счете влияние одерживает верх над непосредственными финансовыми потоками хотя бы благодаря зрительной памяти. И подтверждение моей точки зрения можно найти на всех фондовых рынках мира, как положительные, так и отрицательные.
– То есть ты хочешь сказать, – задумчиво промолвил Альберт Уайтхэд, – что Гуидероне может как сберечь все наше дело и тем самым спасти нас, так и взорвать все к чертям, оставив нас у разбитого корыта, твою мать.
– Именно это я и хочу сказать. И не тешьте себя иллюзиями, что он сам не сознает свои силы.
– Найдите его! – вскричал Джемисон Фаулер. – Найдите этого долбаного сына Пастушонка!
Решив, что в Бахрейне небезопасно, Джулиан Гуидероне вылетел в Париж, предупредив Амстердам относительно того, куда он направляется и сколько времени намеревается там пробыть. Как и следовало ожидать, Матарейзен отвечал прохладно, своим тоном ясно давая понять: ископаемая реликвия, известная как сын Пастушонка, больше не является для него человеком, к которому нужно относиться с почтением. Что ж, пусть будет так. Почтение вернется потом, когда молодой дурак поймет, что Амстердам не может действовать в одиночку.
Время уже близилось к вечеру, и фешенебельная авеню Монтень была запружена машинами, в основном такси и лимузинами, развозившими представителей высшего класса по своим изящным особнякам, скрытым зеленью. Гуидероне стоял у окна и смотрел на улицу. Он думал о том, что следующие несколько недель станут прологом к хаосу и прелюдией к полному мировому господству. Многие из тех, кто сейчас выходит из автомобилей на этой улице достатка, в ближайшее время столкнутся с обрушившейся на них финансовой нестабильностью. Поднявшиеся к вершинам власти низвергнутся вниз, советы директоров начнут срочно отменять непомерные оклады и пенсии, предпочитая судебные разбирательства дальнейшему падению своих корпораций в пропасть экономической катастрофы. Независимо от Яна ван дер Меера Матарейзена, все идет строго по графику. Ван дер Меер так и не смог постичь всю глубину строк Шекспира: «Сравниться может время, что проходит меж совершеньем тягостного дела и первым побуждением к нему, с тревожным сном иль грозным привиденьем». Привиденье или жуткий сон необходимо принимать в расчет, анализировать и в конечном счете отвергать. Ибо «тягостному делу» не должно мешать ничто; недопустимы ни преждевременное выступление, ни промедление. Решающее значение имеет полная согласованность; она создаст ударную волну, которая разом парализует все промышленно развитые государства. Именно этот паралич, каким бы непродолжительным он ни был – будет ли речь идти о нескольких неделях или даже о месяце, – станет определяющим. Его окажется достаточно для того, чтобы легионы Матарезе вышли из тени и заполнили образовавшийся вакуум.
Матарейзену придется уяснить, что эмоциональные сомнения, какими бы заманчивыми они ни были, являются недопустимыми. По сути дела, они не более чем колдобины на величественной авеню, которая ведет к полной и окончательной победе Матарезе. Ну почему заносчивый ублюдок никак не может это понять?
Неожиданно зазвонивший телефон напугал Джулиана. Этот парижский номер был известен одному только Амстердаму. А также нескольким очень красивым женщинам, которые обменивали любовные утехи на деньги и драгоценности; однако никому из них не было известно о том, что он находится сейчас здесь. Сын Пастушонка подошел к аппарату и снял трубку. – Да?
– Мистер Гуидероне, это Орел.
– Черт возьми, откуда у тебя этот телефон? Ты должен держать связь только с Амстердамом!
– Этот номер я узнал через Амстердам, сэр.
– И в честь какого же чрезвычайного события Амстердам тебе его дал?
– Сэр, я не стал вдаваться в подробности, полагаю, ради вашего же блага.
– Что? Ты не стал вдаваться в подробности, разговаривая с Кайзерсграхт?
– Прошу вас, сэр, выслушайте меня. Я сказал им – точнее, ему, что мне нужно связаться с вами по одному вопросу, который не имеет отношения к общему делу. Поскольку у него никогда не было повода усомниться в моей искренности и преданности, он поверил мне на слово.
– Подозреваю, с готовностью. Судя по всему, я больше не числюсь в списке его главных приоритетов.
– Со стороны Амстердама это было бы большой глупостью, мистер Гуидероне, – поспешил заверить звонивший из Вашингтона Орел. – Вы являетесь сыном Пасту…
– Да, да! – воскликнул Джулиан. – Так почему же ты захотел связаться со мной? Что там стряслось?
– Все разведывательные ведомства Соединенных Штатов получили секретное указание установить ваше местонахождение.
– Это же абсурд! Вашингтон еще много лет назад официально признал мою смерть!
– По-видимому, кто-то полагает, что вы все еще живы.
– Это он, боров! – заорал Гуидероне. – Беовульф Агаша!
– Вы имеете в виду Брэндона Скофилда, я прав?
– Ты совершенно прав, черт бы тебя побрал! Где он?
– В Лондоне, сэр.
– А что случилось с нашим человеком в Лондоне? Он же получил четкий приказ! Он должен был убить сукиного сына!
– В Лондоне, сэр.
– А что случилось с нашим человеком в Лондоне? Он же получил четкий приказ! Он должен был убить сукиного сына!
– Мы ничего не понимаем, как и Амстердам. Нам никак не удается выйти на нашего человека в Лондоне.
– Что ты хочешь сказать?
– Такое впечатление, будто он сквозь землю провалился.
– Что?
– Все каналы связи с ним заблокированы. Я воспользовался всеми средствами, имеющимися здесь, в Лэнгли, но безрезультатно.
– Проклятие, что происходит?
– Увы, мистер Гуидероне, тут я ничем не могу вам помочь.
– Это все он, боров, – утробным голосом промолвил сын Пастушонка. – Он в Лондоне, а я в Париже; мы в получасе лета друг от друга. Кто из нас сделает первый шаг?
– Сэр, предупреждаю, будьте предельно осторожны. Скофилд находится под круглосуточной охраной.
– В этом и есть его слабое место, Орел, потому что я ничем таким не обременен.
Глава 29
Брэндон Скофилд, облаченный в выданный в гостинице халат, раздраженно расхаживал по номеру «Савоя», выходящему окнами на Темзу. Антония сидела за столиком, трудясь над завтраком, которого, по ее словам, ей должно было хватить до конца недели. По коридору расхаживали трое вооруженных сотрудников МИ-5, чьи пистолеты были скрыты под форменными пиджаками стюардов. Сменялись они в соответствии с графиком смены персонала «Савоя» и, таким образом, ничем от них не отличались.
– Этот сэр Жирный Хряк запер нас как диких зверей в клетке – или как прокаженных на Молокае![96] – гневно бросил Беовульф Агата. – Причем если бы он хоть выделил нам номер приличных размеров!
– Джефф ведь объяснил, что у всех больших номеров по несколько входов. Зачем нам лишний риск?
– А я ответил, что если больше входов, то и выходов тоже больше, – не унимался Скофилд. – Зачем сокращать их число?
– Это решает Джеффри. В конце концов, именно он за нас отвечает.
– Ну а что ты скажешь по поводу того лошадиного дерьма, что звонить нам может только он, а мы ему звонить не можем?
– Коммутатор гостиницы ведет учет всех исходящих телефонных разговоров, для того чтобы выставлять счет постояльцам, а рисковать звонками с сотовых нельзя из опасений перед сканерами радиочастот. По крайней мере, это касается тебя.
– То есть, повторяю, мы в клетке. Да с таким же успехом мы могли бы сидеть в тюрьме!
– Сомневаюсь, что обслуживание там было таким же, Брэй, да и удобства размещения несравнимы.
– Мне это не нравится. Двадцать с лишним лет назад я знал свое дело на порядок лучше Жирного Хряка, да и сейчас я по-прежнему на голову выше его.
– Однако, надеюсь, ты все же согласишься, что он кое-что смыслит в своем ремесле…
– Свою собственную задницу я смогу прикрыть получше его, – надув губы, пробурчал Скофилд. – Есть такая вещь, как чрезмерное усложнение мер безопасности тайной операции. Неужели Джеффри наивно полагает, что настоящие стюарды слепы, глухи, да к тому же еще и полные кретины?
– Не сомневаюсь, это он тоже принимал в расчет. Раздался стук в дверь. Брэндон подскочил от неожиданности.
– Да, кто это?
– Миссис Дауни… сэр, – послышался сбивчивый ответ. – Горничная.
– Ах да, конечно. – Открыв дверь, Скофилд с некоторым удивлением увидел перед собой пожилую женщину, чьи высокая, стройная фигура, прямая осанка и словно высеченные резцом аристократические черты лица с трудом вязались со светло-голубой формой обслуживающего персонала «Савоя» и пылесосом в руках. – Проходите, – добавил он.
– Пожалуйста, не вставайте, – войдя в номер, сказала миссис Дауни, обращаясь к Антонии, которая начала было подниматься из-за столика.
– Нет, право, – ответила та, – больше я не смогу съесть ни крошки. Можете унести.
– Могу, но не унесу. Об этом позаботится стюард… Однако позвольте представиться. В течение какого-то времени меня действительно будут звать миссис Дауни, Дороти Дауни – отличное, солидное имя, я его сама выбрала, и, разумеется, я должным образом зарегистрирована в списке сотрудников «Савоя», горничной, с надлежащими рекомендациями. Правда, боюсь, удовлетворить высоким стандартам гостиницы я не смогла бы даже в том случае, если бы от этого зависела моя жизнь. На самом деле я шифровальщица, и в настоящий момент вся связь с сэром Джеффри Уэйтерсом будет осуществляться исключительно через меня.
– Черт бы меня побрал…
– Брэй, пожалуйста… Миссис Дауни, а как связаться с вами?
– Вот мой номер, – сказала шифровальщица МИ-5, протягивая Антонии маленький листок бумаги. – Будьте добры, заучите его наизусть, а листок сожгите.
– Заучим наизусть и сожжем, после того как вы подробно объясните, как именно защищена эта линия связи, – раздраженно возразил Скофилд.
– Замечательный вопрос… Это прямая закрытая линия, которая в обход коммутатора гостиницы ведет в небольшой кабинет, выделенный мне. У меня же, в свою очередь, есть прямая защищенная линия связи с сэром Джеффри Уэйтерсом. Мой ответ вас удовлетворил, сэр?
– Надеюсь, мое имя защищено не хуже ваших линий связи?
– Брэй!
Как оказалось, расторопная «миссис Дороти Дауни» великолепно справлялась со своей работой, при этом оставаясь источником постоянного раздражения для Скофилда. Потоки информации непрерывно текли между Джеффри Уэйтерсом, Брэндоном и Антонией и Прайсом и Лесли, которые под чужими именами устроились в гостинице «Блейкс» в Роланд-Гардене. И постепенно, подобно элементам мозаики, уложенным на место невидимыми руками, начинали прорисовываться контуры следующей фазы операции.
Основное внимание должно было сосредоточиться на Амстердаме. В качестве отправной точки использовалась скудная информация, обнаруженная на квартире у Майры Сеймунд. К этому следовало добавить оборудование, тайно вывезенное из кабинета Макдауэлла в Уичито и переправленное транспортным самолетом в Амстердам. Благодаря безымянному сотруднику «Атлантик краун», побоявшемуся, что его сочтут виновным, если он позволит забрать такое дорогостоящее оборудование без выписки накладной, стал известен номер рейса авиакомпании КЛМ. Предстояло опросить сотрудников авиакомпании, таможенников, обслуживающий персонал грузового терминала аэропорта: кто-нибудь должен был что-либо знать, что-либо видеть – кто встречал груз, каким транспортом его увезли.
Охотники опустились до уровня гальки и совсем мелких камушков, ибо Амстердам должен был стать первой дверью в образном лабиринте Скофилда. Настала пора открыть эту дверь и узнать, что за ней находится. Все полученные данные отсылались на один-единственный компьютер в центральном управлении МИ-5. Результаты не были впечатляющими, но они позволяли шаг за шагом продвигаться вперед. Определенные совпадения приводили к связям и ссылкам; значительно сужал круг поисков вид задействованного транспорта, ибо аренда транспортного самолета международной компании со всеми необходимыми разрешениями и согласованиями была задачей непростой даже для обычного мультимиллионера. И, наконец, оставались еще каналы в Амстердаме, название которых начиналось на «К»: таких оказались десятки, в самых разных районах города, объединенных только начальной буквой.
– Подготовьте список всех тех, кто проживает на всех этих каналах, – приказал помощнику сэр Джеффри.
– Сэр, но таких людей тысячи!
– Да, полагаю, не меньше. Кроме того, дайте на каждого краткую характеристику, все основные моменты. Доходы, место работы, семейное положение – для начала, думаю, этого будет достаточно.
– Боже милосердный, сэр Джеффри, да на составление такого списка потребуются многие недели!
– Ничего подобного, и к тому же я очень опасаюсь, что у нас в распоряжении нет многих недель. Кто с нашей стороны поддерживает связь с голландскими разведслужбами?
– Алан Пул, глава нашего нидерландского отделения.
– Передайте ему, пусть объявляет чрезвычайную ситуацию и связывается со своими голландскими коллегами. Объясните ему, что речь идет о наркоторговле или контрабанде алмазами – что ему больше по душе. Телефонные компании хранят счета за телефонные разговоры. Город у них разбит на сектора. Наши голландские коллеги смогут без труда получить все необходимые данные, а мы вышлем курьера за собранной информацией. Как я уже сказал, нам нужна отправная точка.
– Хорошо, сэр, – ответил помощник, направляясь к двери. – Я немедленно свяжусь с Пулом.
Информация, полученная от голландских разведслужб, оказалась весьма объемной. Бригада из шести аналитиков МИ-5 изучала материалы непрерывно на протяжении тридцати восьми часов, отбрасывая бесспорно невозможных кандидатов и оставляя все, что хоть как-то могло быть похоже на действительность. В результате тысячи превратились в сотни, после чего работа началась сначала. Были запрошены все полицейские сводки и архивы, если таковые существовали; подверглись тщательному анализу банковские операции; компании, фирмы и корпорации проверялись на предмет сомнительных переводов крупных сумм. Сотрудники МИ-5, владеющие голландским, переговорили с персоналом наземных служб амстердамского аэропорта «Скипол» по поводу транспортного самолета, прибывшего из города Уичито, штат Канзас, США. Последнее позволило получить весьма любопытную информацию. Согласно записям одного из сотрудников МИ-5, между ним и руководителем бригады грузчиков произошел следующий разговор.