Тут Харугот не преувеличивал. О белых гномах известно было, что силой, воинским умением и стойкостью они превосходят западных сородичей. В войны обитатели крайнего востока Алиона вступали редко, но зато уж если вступали…
– Кроме того, – консул посмотрел на разложенную перед ним карту, на которой были изображены землю к югу от Дейна и до самого Блестящего моря, – есть еще один резон придержать наступление. Возможно, нам придется усмирять большое восстание в Терсалиме…
Полководцы помрачнели.
– Это станет ясно, как только Жарат принесет сведения о том, что там творится. Так что еще несколько дней войску придется простоять рядом с Безарионом, а канцлеру и вам – сделать так, чтобы оно за это время не взбунтовалось от голода, – он посмотрел каждому из таристеров в глаза, и все они опустили взгляд. – Так что отправляйтесь, и займитесь этим делом, пока не поздно. Как только гномы пройдут мимо и придут вести с юга, я призову вас.
В ответ прозвучал нестройный и довольно мрачный хор: «Да, мессен», и полководцы во главе с ари Налном направились к двери.
«Проклятый дождь, – подумал Харугот, покосившись на залитое водой окно. – Он навевает дремоту, лишает бодрости. Может быть, послать все в Бездну, и применить силу Тьмы, чтобы разогнать облака?».
Какой бы ты ни был темный маг, иногда хочется увидеть солнце.
Консул почесал подбородок, решительно отогнал искушение и выбрался из кресла. Глянул в зеркало, убедился, что все в порядке, и поправил висевший на поясе меч, столь привычный, что его веса правитель Безариона не замечал.
Вскоре он шагал по коридорам Золотого замка к тронному залу. Там его ждали ученики, предстояла важная церемония, которую он не проводил слишком давно.
– Останьтесь тут, – приказал Харугот Чернокрылым эскорта, когда они дошли до входа в тронный зал, и гвардейцы остановились.
В зал правитель Безариона вступил в одиночестве.
Тут было холодно, гораздо холоднее, чем в кабинете, дождевые струи хлестали по окнам, точно бичи. У левой стены стояли ученики в бурых балахонах, и вместе с ними – растерянные, испуганные мужчины: совсем юнцы и зрелые дядьки, в вышитых бисером флотерах и простых куртках.
Те, кто изъявил желание учиться магии у величайшего чародея Алиона, у Харугота из Лексгольма.
Слишком много учеников погибло в последнее время: и в столкновениях с Оленом Рендаллом, и на поле боя. Мало, не больше полутора дюжин, осталось тех, кто выполнит любой приказ, а при случае сделается инструментом в руках наставника. А ведь война еще не окончена, и понадобятся новые и новые жертвы, чтобы она завершилась так, как нужно для…
Тут консул одернул себя.
– Все ли здесь? – громко спросил он.
– Да, мессен, – ответили ученики, сгибаясь в поклоне, и их движение повторили новички.
Нет Жарата и Махтарна, но придется обойтись без них.
Твердо и уверенно шагая, Харугот прошел к трону и опустился на него. Положил руки на подлокотники, и скомандовал:
– Подойдите.
После небольшой паузы зашаркали по полу ноги, и новички несмело двинулись вперед. Самых застенчивых ученики подтолкнули в спину, и вскоре перед возвышением, на котором стоял трон, образовалась небольшая толпа.
– Слушайте меня, – сказал Харугот, когда тишина стала полной. – Вы пришли сюда по своему желанию. Откликнулись на призыв по собственной воле, никто вас не заставлял и не подкупал. И у вас еще есть шанс отказаться… Уйти, и не понести за это наказания.
Он помолчал, давая словам поглубже внедриться в скованные страхом и волнением рассудки.
– Вы знаете, что меня ненавидят тысячи. И всех, кто служит мне – тоже. – Новая пауза, во время которой кто-то нервно икнул. – И скажу вам честно – не зря. Порой мы вынуждены творить жестокие и кровавые дела, причинять боль другим и себе, и все это ради могучей и сладкой страсти познавать, ради знания, что дает власть…
Они слушали, точно завороженные.
Харугот знал, что сейчас, когда он упомянет обязанности ученика и расскажет об ответственности за непослушание, кто-нибудь обязательно струсит и уйдет. Тем лучше, останутся только те, кто действительно верят в выбранного наставника, в самого себя и ничего не боятся.
Ну или хотя бы те, кто желают такими стать.
– Я не буду вас обманывать и завлекать сладкими речами, – сказал консул в завершение. – Оставшихся ждет много разного, обязательно боль, кровь, пот и неприязнь окружающих. Поэтому тот, кто сомневается, волен уйти, – он указал на двери тронного зала, и те с гулом распахнулись, точно от порыва ветра.
Новички вздрогнули, кое-кто выпучил глаза.
Несколько человек, понурив головы и стараясь не глядеть по сторонам, выбрались из толпы.
– Идите с миром, – Харугот постарался смягчить голос. – Вам нечего бояться, а вот тем, кто остался…
Он подождал, когда один из учеников закроет дверь, и только потом закончил фразу:
– …можно начинать… На колени!
Окрик прокатился по залу и вернулся из углов хихикающим приглушенным эхом. Консул встал, и на его плечи лег плащ из Тьмы, пронизанный искрами, прошитый нитями алмазного света, такими тонкими, что их было почти не видно. Глаза затопил мрак, лицо побелело, в приоткрытом рту сверкнули острые зубы, словно покрытые засохшей кровью…
Новички дружно повалились на колени, кое-кто даже распростерся ниц.
Ученики тихим скользящим шагом отошли к стенам.
Харугот кивнул и принялся воплощать в себе храм Тьмы, вызывать его из небытия, которое на самом деле есть не просто бытие, а основа всякого другого бытия. Все пришло из Тьмы, родилось из нее, состоит из ее плоти, и в нее же в конечном итоге и возвратится, когда придет срок.
А сейчас сам Храм решит, кто достоин войти в него, а кто – нет.
Раньше, когда еще высились святилища на острове Тенос, Харугот проводил ритуал отбора по-другому. Тогда приходилось идти окольным путем, более сложным и одновременно более простым. Тот способ был изощреннее, но не требовал чудовищных усилий.
В тронном зале потемнело, в углах сгустился сумрак, окна словно пропали вовсе, по крайней мере, исчез падавший из них свет. Потолок ушел на невероятную высоту, и непонятно откуда потянуло ледяным зловонием, точно открылся проход в самые глубины Великой Бездны.
Консул стоял, вскинув руки, его трясло, а «плащ» за спиной колыхался.
Храм воплощался в Золотом замке, храм, что не был посвящен ни одному из богов Алиона. Древний, как само время, полный изощренного страха и виданный мало кем из ныне живущих.
Особенно изнутри.
– Готовы ли вы? – спросил Харугот, и голос его прозвучал как сотня голосов разом, как вой метели, как свист урагана и как плач. Причудливо искаженные слова раскатились по залу, но эха на этот раз не было.
Консул взмахнул руками, и новички заорали. Многие прикрыли лица, другие вжали головы в плечи. Им показалось, что обрушилась крыша, и зашатались готовые обвалиться стены. Один из претендентов, высокий, с пышными усами, захрипел. Лицо его исказилось, и через мгновение на полу тронного зала оказался первый мертвец.
По каким признакам Тьма отбраковывает негодных, Харугот не смог разобраться, хотя после первого отбора потратил чуть ли не полгода на эту задачу. Порой она лишала жизни людей, всем сердцем веривших консулу, сильных и смелых, обладавших ярким магическим талантом, и оставляла жалких трусов, ленивых и упрямых, как ослы…
Но кто он такой, чтобы спорить с Предвечной Госпожой?
Второй неудачник погиб жутко – его просто разорвало, наружу полезли внутренности. Сидевшего рядом худощавого юнца стошнило, но он сознания не потерял и даже не сделал попытки отодвинуться, хотя было видно, что ему до смерти хочется задать стрекача.
«Вот этот подойдет», – подумал Харугот.
Погибли еще несколько человек, все по-разному. Один перестал дышать, другой задушил сам себя, проглотив язык, еще несколько в мгновение истекли кровью, начавшей сочиться из всех отверстий тела. А затем по стенам и полу прошла короткая судорога, давшая понять, что выбор сделан, и настала пора завершающего шага, пора инициации.
Новообращенные воспримут Тьму в тела, усвоят опасный яд, и после этого станут учениками.
– Отриньте страх! – провозгласил Харугот. – Вы стоите на пороге великого преображения!
Несколько отточенных движений, и «плащ» сорвался с его плеч, поплыл вперед, одновременно расползаясь в стороны. Смертоносное для живых облако Тьмы лишь слегка отравит тех, кто собирается стать проводником ее силы, после чего рассеется без следа.
И в этот момент Харугота ударили в спину…
Что-то тяжелое и раскаленное врезалось повыше поясницы, ломая позвоночник, стараясь сбить на колени. Рот наполнился кровью, в глазах потемнело, разом хрустнули все суставы, не в силах выдержать нагрузки. Непонятно как, но консул сумел все же устоять на ногах, хотя от болезненного хрипа не удержался.
Сквозь муть перед глазами разглядел, что все идет как надо, что новички трепещут в объятиях Тьмы. А вот ученики забеспокоились, сумели понять, что с наставником что-то не так.
Сквозь муть перед глазами разглядел, что все идет как надо, что новички трепещут в объятиях Тьмы. А вот ученики забеспокоились, сумели понять, что с наставником что-то не так.
«Кто дерзнул?» – подумал Харугот, и догадка полыхнула в мозгу ярче молнии: Камень Памяти! Какая еще сила осмелится вмешаться в ритуал, творимый в тронном помещении Золотого замка?
А Камень тут, за тонкой стенкой, и мощь его велика…
За ударом не последовало никакого продолжения, и консул понял, что это не атака, а всего лишь выброс силы. Невообразимо древний артефакт проснулся, но почему? Тьма его потревожила или какой-то поступок последнего отпрыска династии императоров Безариона?
Харугот пришел в себя, жестом остановил двинувшегося к нему ученика.
Облако Тьмы с пронзительным шипением начало рассеиваться. Следом за ним принялся таять храм. Потолок опустился, вернулись на прежнее место окошки и стук дождя. Все стало как ранее, если не считать полудюжины тел на полу.
– Орад, – позвал Харугот старшего из учеников, одного из тех, кто пятнадцать лет назад откликнулся на первый призыв. – Все как всегда. Пусть вымоют здесь, ну а потом отведешь их к вам, выдашь балахоны и все объяснишь…
Орад кивнул и принялся командовать, а консул опустился на трон. Сейчас они уберутся, в обоих смыслах этого слова, и тогда можно будет заняться Камнем Памяти, посмотреть, что с ним.
Уборка не заняла много времени. Утащили тела, вымыли пол, хлопнули двери, и Харугот остался один.
– Ладно, пора, – сказал он и отправился к потайной двери в задней стене, за которой и прятался Камень.
Когда она открылась, владыка Безариона зажмурился и прикрыл лицо ладонью – древний артефакт пылал, над ним дрожало багровое зарево, мелькали в нем оранжевые и желтые искры.
– Клянусь Великой Бездной… – пробормотал консул, ощущая, как задергался уголок рта.
Камень Памяти проснулся, а это могло означать только одно – человек с кровью Безария в жилах идет к нему, причем делает это осознанно, надеясь овладеть собственным наследством.
– Проклятый Олен Рендалл… – Харугот сжал кулаки, досадуя, что потратил много сил на ритуал, и сейчас просто не в состоянии заглянуть в Камень Памяти, дабы выяснить, где ныне отпрыск последнего императора.
Но ничего, есть другие способы, не связанные с магией, и работают они порой почище заклинаний. Если Олен настолько глуп, что сам пришел в Безарион, тем хуже для него. Эта их встреча точно станет последней, и не поможет гнусному ублюдку ни клинок из кости йотуна, ни доставшееся от предков Сердце Пламени…
Консул закрыл потайную дверь, некоторое время постоял, приходя в себя, а затем пошел к выходу из зала.
– Ари Нална найти и немедленно ко мне, – приказал он, очутившись снаружи, и один из Чернокрылых эскорта сорвался с места.
Обитатели небольшой деревни при виде покрытого кровавыми пятнами Олена вытаращили глаза. Но деньги есть деньги, и рассказ о напавших разбойниках поселян устроил. После коротких переговоров путешественники стали обладателями нескольких комплектов теплой одежды.
Еще их одарили слухами о том, что в небесах видели настоящего дракона, а телята в окрестностях сплошь рождаются мертвыми. «Знамения сие, – сказал хозяин корчмы, что была настоящим центром деревни, – жуткие времена наступают, воистину жуткие, скажу я вам».
Спорить никто не стал, путники съели по тарелке супа и поехали дальше.
Они оставляли позади милю за милей, ночевали в поле, на постоялых дворах и в брошенных сараях. Несколько раз попадали под странный кровавый дождь, сочившийся из темного, почти черного неба. Бенеш шептал что-то про боль мира, дергался и дрожал, словно припадочный.
Один раз видели тучу саранчи, зеленую и шелестящую, что пронеслась чуть в стороне. Олену тогда захотелось пустить в ход Сердце Пламени, сжечь всех тварей до единой, но он сдержался, подумав, что сначала нужно уничтожить Харугота, а уж потом заняться тем, что он привел в этот мир.
Жители попадавшихся на дороге деревень и городков были напуганы до смерти. Шептали о том, что озимые пожрала неведомая тля, что саранчи в небесах больше, чем облаков, что на севере, в долине Дейна, льют беспрерывные дожди, а на юге, в степи, в силу вошла необычайно ранняя жара. Толпы стояли в храмах, сладкий дым курений тек из дверей святилищ.
На пятый день путешествия всех разбудил заоравший Бенеш. Когда вскочившие спутники растолкали его, молодой маг ничего не смог внятно объяснить, только бормотал что-то о «ранах тверди»…
И тем же днем, едва выехав, они увидели такие раны.
Раздался мягкий, какой-то похрустывающий гром, и голубовато-белый, покрытый облаками небосклон рассекла багровая неровная полоса. Рядом с ней легла вторая, словно кто-то нанес небесной тверди удар длинным мечом. Саттия вздохнула, почти застонала, а Гундихар выругался.
– Что это такое? – спросил Олен у Бенеша. – Ты можешь объяснить?
– Все ломается, все трещит… крушение близко… надо поспешить, да, – ответил бледный, точно саван, ученик Лерака Гюнхенского, по лбу его бежали крупные капли пота, а губы тряслись.
И после этого замолчал намертво, словно вовсе перестал замечать спутников.
Они мчались на север изо всех сил, не жалея коней, выезжая до рассвета и останавливаясь на ночлег с закатом.
На десятый день, когда миновали Зеленую гряду, небо закрыли облака и пошел дождь, самый обычный, хотя сильный. Степь осталась на юге, потянулись земли бывшей Лузиании – речушки, болотца, озера в обрамлении лесов, где дубравы и сосняки перемежались с березняками.
И тут Бенеш неожиданно вспомнил, что может говорить.
– Впереди враг… они идут сюда, чувствую… – прошептал он, но только шепот этот показался громче крика.
– Так и отлично, ха-ха! – возликовал Гундихар. – Хотя бы подеремся! А то я устал от этой скучной езды!
– Нет, мы не будем драться, да, – сказал Бенеш. – Мы отступим и дадим им проехать.
– Но… – запротестовал было гном.
– Остынь, борода, – придержала его Саттия, за время в пути еще больше, казалось, похудевшая.
И тут все посмотрели на Олена, даже девушка, последние дни избегавшая его взгляда.
– Пропустим, – проговорил он. – Только ты уверен, что они нас не заметят? Особенно тебя?
– Я укроюсь, да… спрячусь, – ответил Бенеш. – Тогда не был готов, не знал, а сейчас умею. И едут они не за нами, а мчатся на юг, мимо, прочь…
Укрылись в придорожном леске. Коней отвели подальше, а Рендалл, Харальд и тар-Готиан прокрались обратно к тракту, туда, где на обочине мокли заросли орешника.
Ждать долго не пришлось. Донесся плеск и позвякивание, из-за поворота вылетели всадники в черных плащах и вороненых шлемах с крылышками. Олен заскрипел зубами, узнав Чернокрылых, и вжался в сырую землю, разглядев, что меж воинов скачет высокий русоволосый юноша в буром балахоне.
Ученик Харугота из Лексгольма.
Что, если Бенеш ошибся, и колдун, владеющий силой Тьмы, обнаружит их?
Но русоволосый даже не повернул головы, и могучие кони, расплескивая воду из луж, промчались мимо.
– Торопятся в Терсалим тушить пожар, – заметил Харальд, когда топот затих вдалеке. – Тот, который мы разожгли.
– Скорее это разведчики, – покачал головой тар-Готиан.
Они поднялись и вернулись к своим.
Вновь потянулся тракт, сырой, не расплывшийся в кашу лишь благодаря каменным плитам толщиной в пол-локтя. Деревни, хмурые селяне, которые пытались что-то делать на превратившихся в топи полях. Дожди, непрестанно низвергающиеся с закрытого серыми тучами неба.
Как ни странно, Олену под их пологом стало немного легче, словно избавился от назойливого соглядатая, неотрывно пялившегося в спину. Хотя что это за соглядатай и был ли он вообще – Рендалл сказать бы не смог.
Начались коренные имперские владения, месяц тальник уступил место зеленцу, и на двадцатый день путешествия над горизонтом встали башни Безариона.
– Вот и он, клянусь седалищем Аркуда, – с умильной улыбочкой проговорил Гундихар. – Эх, какую пивную я знаю на улице Белоснежки! Там всегда сидят семь гномов, толстых и…
Договорить ему не дала Саттия.
– Нашел время о пиве рассуждать, корни и листья! – произнесла она сердито. – Нужно думать, как в город пробраться!
– Видела слона? – невозмутимо отозвался Гундихар. – Так вот пусть он думает, у него башка больше тебя раза в два. А мы просто порубим всех засранцев, что стоят у ворот, затем…
– Порубим еще пару тысяч засранцев, что прибегут им на помощь, а потом свалимся от усталости, и нас убьют. – Олен вздохнул. – Клянусь Селитой, такой план меня не особо устраивает.
– И меня, – добавил Харальд. – Особенно последний момент.
Гном нахмурился и дернул себя за бороду.
– Тогда что? – спросил он.
– Тихо и мирно заплатим пошлину и проедем внутрь, – сказал Рендалл. – Ворота охраняют не Чернокрылые, а простые городские стражники. Вряд ли они знают, что я враг консула, а он вряд ли догадывается, что мы собираемся нагрянуть к нему в логово.