Мы созданы, чтобы разгадывать мысли других людей, а наши предположения о том, что они думают о нас, – вторичная задача. Неудивительно, что здесь нам далеко до идеала. И, что еще хуже, мы привязаны к одному сознанию. А ведь чтобы судить о том, как сотни людей видят нас со стороны, нам приходится подгонять всю информацию под эту единственную модель. Например, жена может думать, что моя новая кожаная куртка прекрасна, потому я уверен, что смотрюсь великолепно. И как я смогу узнать мнение большинства, которое думает, что в этой куртке я выгляжу как придурок, если мне об этом никто не скажет?
Даже рассказывая другим, о чем мы думаем, мы можем не понять, что именно из этого они усвоят. Когда мы сообщаем о себе нечто неприятное, то не ждем, что они нас полюбят за это, особенно если делимся такой информацией с близкими, хорошо нас знающими. Но посторонние, с которыми мы оказались столь откровенны, могут отметить и тот факт, что мы поступили честно и открыто. И не исключено, что это перевесит содержание нашего негативного признания и нас могут полюбить еще больше за это (пока мы не признаемся в чем-то поистине ужасном). По крайней мере в одном эксперименте[119] человек, открыто признавшийся в своей слабости, понравился участникам не меньше, чем тот, что рассказал о себе нечто привлекательное.
Мы все знаем людей, неспособных видеть себя чужими глазами. Особенно страдают таким недостатком некоторые руководители – то ли потому, что их не интересует, что мы о них думаем, и они не добились бы успеха, не будь у них толстой кожи, то ли у нас самих слишком искажен взгляд на них[120]. И когда ваш босс в следующий раз начнет вещать несусветную чушь, представьте, что это прекрасная комедийная сцена. И попробуйте устоять от искушения сообщить ему, как вам нравятся люди, которые признаются в своих сомнениях.
Разум трудно изучать, потому что он скрывает процессы своей работы
Задача социального психолога состоит в том, чтобы понять, как мы устроены: что заставляет нас делать, говорить, утверждать или думать так, а не иначе. Но тысячи поколений ежедневно искали ответ на тот же вопрос, и если бы мы не могли предугадывать, как поступят другие люди, то не смогли бы прожить и дня.
Обычно на первом этапе приобретения знаний ученые создают некачественную модель. Затем они находят слабые места, где модель не работает, и изобретают новую, которая открывает неизведанные стороны знания и делает это точнее. Поэтому поначалу модель атомов представляла собой твердые невидимые шары, потом появилась модель в виде положительно заряженных шаров с отрицательными электронами, расположенными внутри. Дальше модель атомов превратилась в маленькие положительно заряженные ядра с электронами, вращающимися по орбите. Сегодня физики отказались и от нее. Каждая модель объясняла практически все, что мы знали на этом этапе, и была лучше предыдущей.
Однако, изучая поведение человека, ученые оказались в другом положении. У нас есть замечательная врожденная модель предсказания собственного поведения или поведения других людей. Она ошибочна, но очень, очень хороша. Гипотеза о том, что разум существует и определенно делает то, чего мы от него ждем, дает лучшие прогнозы, чем все, что могли бы придумать ученые.
Практически все эксперименты, описанные в этой книге, проводились много позже открытия структуры ДНК, полета человека на Луну и расщепления атома. Но поскольку наша встроенная модель так хороша, требуется гораздо больше времени, чтобы найти места, где она не работает, – тогда от нее можно будет отказаться, как от устаревших моделей атомов. Гигантская сила нашего разума состоит в том, что он скрывает процессы своей работы.
Разум трудно изучать, потому что у нас он есть
Это новое знание приводит меня в смятение. Мне трудно смириться с тем, что мой сознательный мозг делает не то, что я предполагаю, и что бессознательный разум намечает мои цели, инициирует мои действия, решает, что мне осознавать, и выбирает, что мне совершать. А что еще досаднее – мой сознательный разум оказывается результатом дефектной модели, созданной, только чтобы понимать мысли других людей.
В прошлом научные достижения изменили наши представления о мире и о себе. Квантовая механика кажется странной, поскольку представляет мир как труднообъяснимый водоворот возможностей, а это не соответствует нашему опыту. Революционные открытия Дарвина и Коперника изменили наше видение места, в котором мы живем. Но до сих пор ни одно открытие не было настолько пугающим: наш опыт переживания отличается от того, что мы себе представляли.
Разум исполняет для мозга ту же роль, что PR-агент для компании
Когда компания строит завод или покоряет новые рынки, платит налоги или уклоняется от них, ей нужно знать, что думает об этом общественность и что можно сделать, чтобы отношение общественности изменить. С целью разобраться во всем этом руководство нанимает специалиста по PR. В идеале этот человек не должен ставить свою оценку в зависимость от предпочтений компании – он должен читать прессу, говорить с людьми и руководствоваться своими знаниями человеческой натуры, чтобы понять, как общественность относится к компании.
Точно так же ему не нужно знать, насколько прибыльным может быть проект или насколько руководство им озабочено. В его обязанности входит выяснить, как воспринимает проект общественность. В свою очередь руководству, обремененному собственными заботами, не нужно знать, каким образом PR-агент вырабатывает свое мнение, какие газеты он читал или с кем разговаривал. Как только агент представляет свой отчет, руководство берет на себя ответственность, взвешивая его советы и потенциальные выгоды, а затем решает, что делать. Агент не принимает решений – он дает советы только в рамках собственной компетенции. Подобным образом нашему сознательному разуму не нужно знать все факторы, которые влияют на решение, чтобы выяснить, как другие люди будут судить о том, что привело нас к решению. Ему не нужно отчитываться, какую информацию он использовал, чтобы выяснить, что люди думают о нас. А окончательное решение – следовать ли советам сознательного разума или делать что-то другое – принадлежит бессознательному разуму.
Сознание нужно, чтобы понимать других людей, а не самих себя
В этой книге мы представили социальную теорию сознания. Сознание возникает из нашей модели того, как воспринимают нас другие люди. Так как же мы пришли к подобной теории? Что привело нас к этой теории и как она нам поможет объяснить то, чего мы не могли объяснить до сих пор?
Самые очевидные доказательства были представлены в третьей части книги. Мы судим о том, что думаем, чувствуем и хотим, почти так же, как другие люди судят о том, что происходит с нами. Мы больше полагаемся на выражение своего лица, на позы, ситуации и наблюдения за собственными действиями, нежели на получение осознанного знания непосредственно от каких-либо процессов в нашем мозге, которые определяют наши действия. Если смысл сознания состоит в том, чтобы понимать других людей, этого следовало ожидать. Но такого довода недостаточно для доказательства теории.
Если это все доказательства, которыми мы располагаем, то можно заключить, что сознание было случайным побочным продуктом некоего устройства, которым мы обладаем, чтобы судить о разуме других людей. У нас есть инструменты для моделирования других, а неконтролируемые частицы серого вещества вручают нам инструменты, тем самым давая нам сознание. Будь это правдой, сознание оказалось бы бессмысленным, совсем как соски у мужских особей.
Но сознание способно на большее. У нас есть дополнительные инструменты, чтобы формировать свою модель, и мы применяем их по-другому. Когда мы формируем суждения о людях, то пользуемся ощущениями, к которым у нас нет доступа, – это, например, боль или двигательная обратная связь. И мы часто осознаём то, что собираемся сделать, прежде, чем делаем это, даже когда никто больше не способен предугадать, что мы сделаем. У нас имеется личная информация, которой нет у других, например номер шкафчика для одежды.
Даже если сознание и возникло из-за плохой работы инструментов по пониманию других людей, с тех пор оно сильно изменилось и усложнилось. Это дает нам основание предполагать, что наше сегодняшнее сознание эволюционировало. Нетривиальный способ, с помощью которого мы делаем выводы о собственном разуме, предполагает, что сознание возникло в результате отбора, чтобы стать на ступень выше: у него был замысел. Наши предки, обладающие сознанием, более похожим на наше, больше преуспели, чем те, кто не имел такового.
Я могу предположить, в чем они превзошли других – в предвидении поведения людей и способности манипулировать ими. Они обладали лучшим даром выяснять, что другие люди думают о них, и затем меняли свое поведение таким образом, чтобы поведение окружающих было для них полезнее. Это прекрасно соотносится с другими вещами, которые мы знаем об эволюции приматов: причиной роста их мозга был социум. Это также согласуется с тем, что мы достоверно знаем о сознании – мы можем о нем говорить. Более того, это стало нашим рабочим определением сознания: если мы не можем сообщить о том, что видели вспышку, или увидеть связь между шатким мостом и нашими романтическими намерениями, значит, здесь поработало наше подсознание. Тот факт, что мы можем говорить – и говорим – о своем сознательном опыте, делает его объектом естественного отбора. Однако это социальный отбор, а потому все зависит от решения людей – полюбить нас или отказать нам в любви, если мы расскажем о чем-то неприятном, – вот что определит, сможем ли мы наделить своими генами следующее поколение.
Похоже, что социальное давление привело к асимметрии между тем, как мы судим о своем разуме, и тем, как мы судим о других. Возможно также, что эта асимметрия (использование личной информации, ощущений, например осязания, а также тот факт, что порой мы осознаём свои будущие действия до их совершения) полезна, если сознание нужно для того, чтобы понимать, как другие будут нас оценивать по нашим поступкам. Но у нас есть и прямое доказательство.
Его предоставляют эксперименты с бедной/богатой Ханной и выбором жертвы – Чарльза или Тайрона. В этих экспериментах по поведению участников внешний наблюдатель мог судить об их осознанной позиции. Если они принимали решение в обстоятельствах, когда наблюдателю было трудно понять, что привело к такому решению, в дело вступала их неосознанная позиция – их предрассудки. (А поскольку участники не могли понимать причины своего поведения, то и не осознавали, что ведут себя предвзято.) Но когда осознавали, что их решение можно классифицировать как социально неприемлемую мотивацию, то приходили к другим решениям.
Мы обнаружили и другие подтверждения постулированной социальной роли сознания. Если эта роль состоит в анализе социально значимой информации, мы могли бы ожидать, что мозг в первую очередь должен снабжать его такими сведениями, и именно это мы и обнаружили. Мы принимаем осознанное решение дышать, только когда это решение может волновать кого-то другого и когда он видит нас. Приобретенные навыки перестают быть осознанными, когда к ним теряется социальный интерес. Мы слышим чей-то голос в шумной комнате, когда он произносит наше имя. Наше подсознание должно постоянно отмечать и обрабатывать информацию, но в сознание эта информация попадает, лишь когда оказывается социально значимой.
Важное отличие социальной теории сознания, которую мы рассматриваем[121], и многих других теорий[122] состоит в роли сознания в принятии решений. До проведения экспериментов, описанных в этой книге, роль сознания казалась очевидной. Многие другие, более современные теории пытались как-то спасти обломки этой очевидной теории. У нас есть опыт принятия решений. Сознание также имеет доступ к огромному объему информации: мы испытываем ощущения пяти органов чувств и отчетливо представляем себе свои планы, мы размышляем и хорошо знаем, чего хотим. Если же сознание в самом деле не принимает решений, зачем ему все это знать? Не проще ли утверждать, что наше сознание должно сочетать множество других вещей, которые обрабатывает мозг, связывать их воедино и принимать решение с учетом всей информации и наших планов?[123]
Я утверждаю, что мы получаем всю эту информацию, поскольку она помогает нам лучше предсказывать реакции и поведение других людей. Мы увидели, что существует большой поток информации, поступающей в мозг, к которой у нас нет сознательного доступа. Такие решения не имеют социальной значимости, например: насколько широко открывать глаза, какое вещество выпустить в кровоток. Мы вполне естественно воспринимаем процесс принятия решений, поскольку это и есть главная роль сознания: выяснить, как другие люди представляют процесс принятия нами конкретных решений. Сознание вносит свой вклад в принятие решений, иначе оно было бы бесполезным.
Но наш аппетит тоже участвует в принятии решения поесть, а зрительное восприятие влияет на то, что мы делаем. У нас не имелось бы ни глаз, ни аппетита, если бы все это не участвовало в принятии решений, и не было бы никакого смысла говорить об их руководящей роли при принятии решений. В этом же ключе модель нашего сознания играет роль советчика в процессе принятия решений, но само решений не принимает. Будь сознание окончательным модулем принятия решений, было бы крайне сложно объяснить, почему мы осознаём только часть информации, влияющей на решение, и к тому же почему мы так часто заблуждаемся относительно причин принятия тех или иных решений. Почему мы думаем, что знаем, зачем выбираем товары на правом стенде? Почему мы думаем, что знаем, как влюбляемся в кого-то? В первой части книги мы видели множество примеров, когда испытуемые принимали решение по причинам, которых не осознавали, и при этом верили, что знают, почему и зачем они это делали.
Возможно, вы станете утверждать, что какие-то решения сознание все-таки принимает и конкретные формы информации интегрирует. Тогда нам нужно принять во внимание и те эксперименты, которые доказывают, что выбор любимого человека происходит неосознанно, и те, что демонстрируют, как мы двигаем пальцами без принятия сознательного решения.
Но и тут есть весомые возражения. Почему мы заблуждаемся в том, какие решения считать осознанными, и почему мы берем на себя труд собрать воедино изначально ошибочные части информации в попытке найти правдоподобное объяснение осознанного выбора поступков, который на самом деле мы совершали неосознанно? Ничего из этого не убеждает нас в том, что сознание принимает решения, но при этом требует больших затрат мозговой деятельности.
Если бы мы обнаружили тип решения, в котором сознание играло роль решающего центра, например решение повертеть пальцами ног, не проще ли было сознанию фокусироваться на пальцах, а не тратить энергию на такие очевидно невыполнимые вещи, как влюбленность или вежливость к экспериментатору? Зачем плодить все эти измышления, будто мы принимаем осознанное решение, когда это не так? Если бы сознание на самом деле принимало решение, мы по меньшей мере были бы вправе знать, чье решение главное.
И наконец, теории, которые предполагают, что для принятия определенного класса решений необходимо сознание, затрудняются объяснить феномен осознания сознания. Простейшие животные принимают решения, которые требуют оценки информации от различных органов чувств и таких сбалансированных импульсов, как, например, выбор между едой и убежищем. Нам необязательно делать вывод, что для этого им (или даже лампе) требуется сознание. Люди тоже бессознательно отбирают информацию (вспомним эффект Макгурка, где сочетаются зрение и слух). Непонятно, почему принимающий решение орган должен быть осознанным? В чем заключается особенность осознанного решения, требующего нашего восприятия? Почему какой-то зрительный образ мы осознаём, а подпороговые вспышки, которые обрабатываются мозгом и меняют наше поведение, – нет?
Социальная теория сознания дает этому объяснение. Умозрительные эмоции, влечения, поле зрения и так далее, которые, возможно, существуют только в нашей модели, переживаются естественным образом. Нет нужды предполагать наличие разрыва между пребыванием в этих состояниях и их осознанием. Это наш опыт. Почему мы только сейчас узнаём, зачем нам нужно сознание? Наша теория предлагает превосходное объяснение. Сознание предназначено для прогнозирования и объяснения нашего поведения, и оно знает в этом толк. Значит, если мы верим, что сознательно принимаем решения и осознаём их причины, этим надо воспользоваться, чтобы понять человеческое поведение, даже если мы ошибаемся.
Часть пятая Сознание – лишь один из многих советников мозга, более или менее влиятельный
Сознанием можно пользоваться не только для моделирования себя, как ногами – для игры в футбол, пальцами – для работы на клавиатуре, а отвращением – чтобы оставаться в рамках морали
Сознание – продукт деятельности мозга, главная задача которой заключается в оценке психических состояний. Однако из этого не следует, что его роль этим исчерпывается. Когда мы говорим о трудной мыслительной работе, нам приходят в голову математика, философия и логика[124]. Но это случайная выборка. Возможно, эти темы оказываются в сфере сознания, потому что нам нужно уметь говорить о них, обсуждать наши выводы и убеждать в них других людей. А может быть, у сознания имеется и вторичная функция.