— То дело давно закрыто. И я от закона не бегаю. Его же прекратили — мне сама следователь сказала. — Шипов по-прежнему упорно смотрел в окно. На щеках его появился яркий румянец. — И вообще, я ни в чем не виноват.
— Конечно. Подумаешь, пустячок — сломал некоему гражданину Зарецкому Феликсу Феликсовичу челюсть и два ребра. Побои нанес — и, естественно, не виноват.
— Кому-кому? Зарецкому? Филу? Феличите?! — Кравченко аж подскочил от неожиданности.
— Ишь ты, знаешь потерпевшего? — Сидоров как-то плотоядно ухмыльнулся.
— А как же! Совладелец оптовой базы моющих средств в Текстильщиках, богатый барин, но человек в Москве пока новый. А наши его не только по шампуням и бабьим прокладкам знают, — теперь ухмыльнулся Кравченко. — Он одно время в тренажерный зал зачастил на базу нашу в Марьиной Роще. Денег дал, ну, в общем, вроде тонус жизненный поднять Феличиту (это кличка у него такая) потянуло. Наши к нему со всем уважением сначала — клиент платит: и тебе тренер персональный, и массажист, и все такое. А Феличита хамить начал. В общем, хлебнули наши с ним лиха. Он же гомик. И не просто гомик, а озабоченный гомик. А у наших на базе атлетический зал, ребятки-культуристы ходят. Ну, он и развернулся тут. Еле отбоярились и денег никаких не нужно стало, репутация заведения дороже. Ребята хотели ему морду набить, да пожалели — он квелый, как ящерица дохлая. — Кравченко обернулся к Шипову-младшему:
— А ты что это, брат, тоже, выходит…
— Дело, которое якобы прекращено, — быстро перебил его Сидоров, — любопытное, и весьма. А ты, Вадик, прикуси язык. Тут я сегодня истории рассказываю.
— Ты, Александр Иваныч, смотрю, человек донельзя осведомленный, — фыркнул Кравченко. — В болотах сидишь, а про Феличиту информацию имеешь. Ну и каналы у тебя, смотрю.
— Свет не без добрых людей, — Сидоров закурил новую сигарету. — Да и факс есть к тому же… Да, дельце ,твое, Егор, действительно прекращено. Пугать этой макулатурой мне теперь тебя смысла нет. С гражданином Зарецким недоразумения ваши улажены. Как и кем — ты знаешь, наверное, лучше меня — родственничков надо иметь таких вот, да… Не высказываете вы с этой Феличитой претензий друг к другу, драка, происшедшая между вами, возникла на «почве личных неприязненных отношений», кои вы полностью уже нормализовали. Ладно. Все так там в деле и записано. И поставлена жирная точка: прекратить вследствие изменения обстановки. Но мы не будем вдаваться в анализ столь любопытного юридического казуса. Я лучше другое тебе, Егор, расскажу. А вернее, напомню.
— Что? — Шипов повернул голову, хрустнул пальцами.
— Показания некоторых свидетелей, присутствовавших при этих ваших неприязненных отношениях. Вадик, а ты слыхал о «Небесном рыцаре»?
— Кое-что, — Кравченко отвечал уклончиво. — Это кабак такой, а вернее, гей-клуб на Старом Арбате, в Медном переулке. Шикарный, говорят. Но я таких фасонов не ношу.
— Ну, Егор тоже не носит. Не подумай, бога ради, что дурное. Он у нас человек правильный, — Сидоров наблюдал в зеркальце за Шиповым-младшим, который в это самое мгновение превращался из румяного в красного рака. — «Рыцаря» в вашем Медном переулке посещал он этой весной исключительно как лицо, сопровождающее своего старшего брата: что-то вроде телохранителя, по-родственному.
— Андрей ходил в эту…
— Слушайте, вы, придурки! — Егор скрипнул зубами. — Если вы хоть раз еще посмеете.., если хоть единый раз…
— А что мы такого сказали? — наивно удивился Сидоров. — Ты дослушай сначала и не ори, не перебивай старших. Нет, Вадик, не делай скоропалительных выводов.
Андрея Шилова просто приглашали петь в том клубе. Петь на эстраде — только и всего.
— Он же оперный певец, а впрочем.., это сейчас модно, да. — Кравченко кусал губы, чтобы не ухмыльнуться и не злить и без того уже доведенного до белого каления мальчишку. — Я сам даже кое-что слыхал в этом роде, не Шилова, конечно, а… А у Андрея такой голос, ну как раз этим клубным завсегдатаям по вкусу бы пришелся. И что же он пел для этой публики? Неужели арии?
— Разное, — Шипов опустил голову. — Неаполитанские песни, кое-что из Генделя, «Аве Мария» даже.
— «Аве Мария»… Ох господи, прости нас грешных, — вздохнул Кравченко. — А с Феличитой как же вы пересеклись?
— А это меня послушайте. Я обещал сказку до конца рассказать. — Сидоров сбросил скорость, они миновали озеро. — Свидетели по делу, а в основном это официанты и бармен клуба, показывают, что весь этот инцидент произошел в «Зеркальной шкатулке» — это там зальчик такой для любителей, с ночным шоу. Шипов имел в этом шоу номер. Правильно говорю, Егор? Вот-вот. А дело было так: шел четвертый час утра, народу в зальчике осталось мало.
Гражданин Зарецкий (будучи, по показаниям бармена, в нетрезвом состоянии) сидел один и, после того как Андрей Шипов спел свою программу, пригласил его за свой столик. Тот отказался, Зарецкий стал настаивать, вскочил и пытался его удержать. Егор, он ведь твоего брата за руку схватил даже?
— Как дешевую шлюху. И все это видели.
— Точно. Ты уж прости, но я кое-что на память процитирую. — Сидоров пристально следил за ним в зеркальце. — Тут, значит, на сцене из-за кулис появился ты как лицо, сопровождающее артиста. А Зарецкий, которого и официанты, и менеджер пытались утихомирить, заорал, что, мол, ломаются тут — далее нецензурно. А он этих недотрог имел во все дыры — далее нецензурно — и вообще видал он все это в… — далее уж совсем нецензурно. И тут ты, Егор, как истинный джентльмен свистнул ему в морду (между нами, вполне заслуженно). Да так, что гражданин Зарецкий брык с эстрады и при падении, видимо по неосторожности, — опер выдержал паузу, — сломал свои хрупкие кости. Ну, потом началась общая буза, охрана вмешалась, и кто-то из доброхотов вызвал стражей порядка. Дело получило нежелательную огласку. Ну, так, что ли, все было, Егор, а?
— Почти что.
— Феличита вконец оборзел. Свихнулся, наверное, — Кравченко щурился. — А правильно это дело прекратили.
Есть еще справедливость на свете.
— Виктимное поведение жертвы не оправдывает действий того, кто нарушает общественный порядок, — назидательно заметил Сидоров. — Впрочем, дело прекращено на вполне законном основании — формально примирение сторон достигнуто. Словом, все довольны, — он хмыкнул. — Но был в этой истории и еще один любопытный эпизодик.
— Какой? — Кравченко напряженно слушал.
— Егор, а ты помнишь, что случилось после того, как этот Феличита получил по заслугам?
— Нет. А вы.., ты смеешься надо мной, что ли? — голос парня зазвенел.
— Боже упаси. Но свидетели — опять же официанты — показывали, что в это же самое время произошел и еще один конфликт.
— Между кем? — спросил Кравченко, хотя уже знал ответ на свой вопрос.
— Между вот этим героем-заступником и его братом.
Свидетели показывали, что Егор ударил своего брата по лицу, и у того хлынула носом кровь. Сценический дорогой костюм испортила. Андрею позже пришлось его стоимость из гонорара выплатить. Так за что же ты ударил своего брата, Егор, а?
Шипов-младший отвернулся.
— Молчишь. Молчание, конечно, золото, но… И как же часто между вами такие вот выяснения отношений возникали? — гнул свое опер. — Ты вообще часто его бил?
— Я никогда его не бил!
— Никогда?
— Я его больше пальцем не трогал.
— А разве здесь, на даче, между вами не произошла драка? Ну-ка, припомни хорошенько. В самый первый денек, а? — Сидоров внезапно остановил машину — безлюдный поворот, серый сырой туман ползет клочьями, пустынное шоссе, сосновый лес.
Наступившую тишину взорвал гневный крик Шипова-младшего:
— Какая еще драка?! Кто вам сказал?!
— Свидетели.
— Какие свидетели? Да вы что? — Парень дернул на себя ручку дверцы, пытаясь выскочить из машины.
— Сиди, — опер обернулся. — Ты какой-то нервный, спортсмен. Лечиться надо.
— Кто вам сказал, что я.., что мы с Андреем… Почему вы о какой-то драке заговорили? Не было ничего, — Шипов метнул на Кравченко тревожный взгляд.
— Значит, лгут свидетели? — мягко осведомился Сидоров.
— Конечно, лгут! Кто.., кто же это… Да я его никогда не трогал, вы что? Я любил его, он мой брат! У меня ближе его никого не было.
— Но в том гадюшнике ночном ты же ему съездил по физиономии. За что?
— Я.., я ошибся. Дурак, кретин, ничего не понял и…
— А почему Андрей соглашался петь в таком клубе? — Кравченко почувствовал, что вот сейчас парню стоит прийти на помощь, авось окупится потом этот шаг.
— А где же еще найдешь место, где по две штуки за выход платят? — огрызнулся Шипов, однако дышать стал ровнее и кулаки его разжались.
— Две штуки? «Зеленых»? Всего-то? Да это ж твоему брату — раз плюнуть было, — Кравченко недоверчиво поморщился. — Они же с Мариной Ивановной…
— Да оставьте вы ее в покое! Андрюха что, по-вашему, содержанкой, что ли, был? Совсем уже… Он был артист, огромный талант. Он был такой.., непрактичный, а эти soldy [5], все это дерьмо… Но должны же у мужика быть собственные деньги или не должны? Вот он и искал, где можно их заработать.
— Две штуки? «Зеленых»? Всего-то? Да это ж твоему брату — раз плюнуть было, — Кравченко недоверчиво поморщился. — Они же с Мариной Ивановной…
— Да оставьте вы ее в покое! Андрюха что, по-вашему, содержанкой, что ли, был? Совсем уже… Он был артист, огромный талант. Он был такой.., непрактичный, а эти soldy [5], все это дерьмо… Но должны же у мужика быть собственные деньги или не должны? Вот он и искал, где можно их заработать.
— Это сразу после того, как вы из Италии, что ли, приехали? А как же те деньги, что он заработал за границей? — удивился Кравченко.
— Оттуда он ни гроша не привез, ни лиры. Весь сбор ушел на оплату прессы, на телевидение. Думаете, за так, что ли, они писать будут, хвалить?! А он у НЕЕ ни гроша не взял, все сам хотел. И тут, дома, тоже хотел… — Шипов покачал головой. — Потому и таскался туда, пел перед этими…
Тут Кравченко подумал: вот жил покойник на всем готовом, у богатой жены, пользовался ее имуществом, ее именем, славой, связями. Пел в ее концертах, разъезжал с ней по Европе и при этом делал вид (а может, искренне считал — бог его теперь разберет), что делает все сам. Однако мыслей своих Кравченко обнародовать не стал. Действительно, чаще всего молчание — золото.
— А Зверева знала про ваши вояжи к гомикам? — поинтересовался опер.
— Сначала нет, она весь апрель в Швейцарии была, в клинике питания и коррекции веса лечилась. Потом узнала.
— После драки, что ли? Когда тебя из милиции вызволять пришлось?
— Вы ее лучше не трогайте! Она к этому делу никакого отношения не имеет.
— Естественно. Не сама же она у следователя пороги обивала. На такие дела секретарь имеется и господа адвокаты. У тебя их в деле два, кажется, было, Жорж? Видишь, Вадик, как люди устраиваются? У столь юного нарушителя закона — сразу две палочки-выручалочки.
— Меня ЕГОРОМ зовут, сколько раз повторять можно?!
— Виноват. Ну не нервничай ты так. Значит, пушку ты свою, Егор, нашел в Измайлове после конфликта с господином Зарецким. Молчишь? Ну ладно, только учти — это дело в корзинку спустить не удастся. Хоть роту адвокатов вызывай — не на такого напал. У тебя, парень, ношение там, хранение огнестрельного и прочие прелести на лбу уже отпечатаны. И если ты не…
— Егор имел твердое намерение сдать случайно найденный пистолет, — быстро ввернул Кравченко. — А помешали этому намерению независящие от него обстоятельства. Все свидетели это подтвердят. Причем это будут такие свидетели, которым наш справедливый суд просто не сможет не поверить.
В салоне «Жигулей» произошел молниеносный обмен взглядами. И каждый понял ситуацию по-своему. Шипов откинулся на спинку сиденья и чуть расслабился даже.
А Сидоров… Сидоров помолчал секунду, потом тяжело вздохнул:
— Вот так вы всегда. Трудно с вами разговаривать, господа хорошие, ой трудно! Ну ладно, Вадик, давай сюда ее, голубушку.
— Кого? — вроде бы не понял Кравченко.
— Пушку. — И когда «беррета» перекочевала в его карман, в глазах опера мелькнула уже знакомая Кравченко искорка: Сидоров разобрался во всем с ходу и так, как и было нужно.
«С этим ментом в спарринге работать — милое дело, — отметил Кравченко с удовольствием. — Итак, взяли мы гитлерюгенда в плотную вилку. И что же дальше?» Теперь он был само внимание: при таком раскладе сил подыгрывать оперу надо было очень осторожно. «Почему он ничего не говорит про кровоподтеки? Чего ждет? Вроде бы сейчас самое время или…»
Однако очередной вопрос Сидорова прозвучал совершенно «из другой оперы».
— Ты, Егор, говорят, по-итальянски хорошо знаешь?
— Не так, как Андрей говорил или Марина Ивановна, но сносно, — Шипов облизнул пересохшие губы. И во взгляде его снова мелькнула тревога.
— Я в прошлый раз кассету одну у вас позаимствовал с разрешения хозяйки, — соврал Сидоров. — Андрей твой поет. Ты мне перевести сможешь, о чем?
— А-а, это. Его единственная студийная запись. «Лючия ди Ламмермур», наверное.
— И о чем же он в этой «Лючии» поет?
— О любви, — Шипов опустил глаза.
— Ишь ты, впрочем, я так и думал, — Сидоров кивнул, — музыка там нежная. А вообще твой брат каким человеком был, а?
— Хорошим.
— Ну — хороший, талантливый, необычный, образованный — это я все от ваших уже слыхал. Но ты его брат, самый близкий ему человек, как ты его охарактеризовать можешь?
Шипов-младший сглотнул.
— Андрюха настоящий мужик был. И что бы про него вам ни говорили.., какая бы сволочь ни… Он был надежный, добрый, мягкий человек. И я.., я б за него любому…
— А за что же ты тогда его сам ударил?
— Я же объяснил! Так получилось. Я думал.., ну, в общем, со зла все вышло. Я не хотел.
— И с Зарецким Феликсом — Феличитой вы, значит, никогда больше не пересекались?
— Нет, — Шипов сморщился. — После той очной ставки в милиции мы не виделись.
— Егор, а кто был следователь у тебя по делу?
— Не помню, девчонка какая-то зеленая совсем. Мне адвокат сказал, что побои — дела частного обвинения, плевая статья, ее только самым глупым ментам дают.
— Потише-потише, разговорился: ментам! — Сидоров усмехнулся. — Ну а между нами, на лапу никому не пришлось тогда дать, а? Никому?
Кравченко отвернулся: "Не надо, чтобы Шипов сейчас видел мое лицо в зеркальце. А этот сыщик — как медведь-канатоходец. Идет-идет по ниточке и вроде вот-вот сковырнется, а глядишь — сковырнулся уже кто-то другой.
Занятный он все-таки тип: скользкий, но не неприятно скользкий, а наоборот — заманчиво".
— Я лично ничего никому не давал, — отчеканил Шипов-младший. — Да что вы в самом деле? То с дракой какой-то ко мне привязались, то с пистолетом, теперь вот со взяткой. Я кто, по-вашему?
— Ты — брат убитого, Егор. Свидетель по делу, который вроде бы ничего не видел и ничего не слышал. И не привязывается к тебе никто. Привязываются, брат, у нас не так, — Сидоров щурился. — Я тебя честно-благородно напрямик спрашиваю о вещах очень даже щекотливых, а знаешь почему?
— Ну почему?
— Да потому, что доверяю тебе, болвану. Подумай, подумай хорошенько. Ты — его брат. И ты — один там, среди них. Видишь, я запомнил твои слова. Ну дошло до тебя?
Шипов недоверчиво воззрился на опера, потом кивнул на Кравченко:
— А ему, значит, тоже доверяете?
— Вадик во время убийства был со мной, и дружок его тоже, — Сидоров говорил это все так многозначительно, что Кравченко невольно позавидовал его умению так беспардонно притворяться и вешать лапшу на уши очередному фигуранту по делу. — Я не Вадику верю, а своим глазам.
И потом, ты разве не знал, что Зверева наняла их, чтобы они нашли убийцу твоего брата?
— Они? — Шипов-младший презрительно хмыкнул. — Никого они не найдут, тоже мне… И вообще никто мне не нужен. Я сам все узнаю.
— Я б на твоем месте, Егор, не отталкивал дружескую руку помощи. На будущее может пригодиться.., как свидетели в деле с пистолетом. — Сидоров с усмешкой покосился на Кравченко. — Что-то мотор у нас заглох, ребята, пока мы тут с вами отношения выясняли. Не доедем никак.
— А куда вы меня везете? — спросил Шипов.
— А куда тебе хочется?
— Как? Вы же сказали — пистолет, дело… Я думал, мы в милицию.
— Пистолет пока твой у меня побудет, потом позже решим с ним. Это от нас не уйдет. А вообще-то… Ну, ты, Егор, надеюсь, понял, как я тебе доверяю? Понял? Или я плохо объясняю? Может, еще разжевать?
— Я п-понял, — голос Шипова дрогнул.
— Ну тогда скажи мне вот что: твой брат хотел уехать в тот день? Хотел, ну?
Кравченко, уже несколько попривыкший к зигзагам этой странной беседы, приготовился к новым неожиданностям.
— Уехать? — Шипов нахмурил брови. — Почему? Кто вам сказал?
— Так хотел или нет?
— И речи об этом не шло!
— Вы в то утро собирались заняться лодочным мотором…
— Да. Я и Димке предлагал.
— А почему тогда не занялись?
— Потому что вы приехали.
— Я?
— Ну Да. — Шипов кивнул на Кравченко. — Андрей об этих вот беспокоился, они с Мариной совещались даже: за что, мол, этих забрали, не надо ли помочь чем.
— Ты при этом совещании присутствовал?
— Нет.
— А откуда же узнал?
— Мне Майя Тихоновна сказала.
— А она с ними была? Откуда она узнала, о чем муж с женой говорят?
— Черт ее знает, — Шипов поморщился. — Ей все всегда известно. Вечно она за всеми шпионит. А может, и соврала…
— Ну а ваш лодочный мотор как же?
— А что? После завтрака вы втроем приехали, Андрюха наверх поднялся к ней…
— К жене? — уточнил Сидоров и внимательно посмотрел в глаза парню.
— К Марине… Ивановне, — и тут вдруг Шипов-младший, внезапно запнувшийся на отчестве певицы, начал снова неудержимо заливаться краской. — А я ждал-ждал его, а потом…
— Что?
— Ничего. Взял и.., в общем, мы с Мандарином в лес ушли. Сколько я должен был караулить, пока они там…
— С Мариной Ивановной? — эхом откликнулся опер. — Итак, они с Мариной Ивановной.., что делали?