Я горько усмехнулся:
– Даже странно, столько денег выбрасывают на подготовку этой демонстрации протеста. Мы как-то привыкли, что бизнес свои деньги считает!
– Он и считает, – ответил Ростоцкий угрюмо. – Просчитал, что, вложив в это опасное мероприятие пару миллионов долларов, получит миллиарды! Бизнес умеет идти на риск.
Я долго молча смотрел на текущую внизу человеческую реку. Пилот по указанию Ростоцкого повел машину над соседним шоссе, там двигаются такие же энтузиасты, немалая часть из них просто любители побузить, побить стекла в дорогих витринах, пусть кому-то будет хуже, поджечь автомобили, желательно – самые дорогие…
– Поворачивай, – велел я наконец.
– Увидели достаточно?
– Да. Для того чтобы постараться показать бизнесу, что в такие игры с имортистами играть не стоит, очень не стоит.
Но, несмотря на уверенный голос, я чувствовал себя препаршиво. И вовсе не был уверен, что бизнес деньги выбросил на ветер.
ГЛАВА 10
Однако и в Кремле, занимаясь текучкой, я велел не выключать экраны, лишь приглушил звук. Все телекомпании Москвы, а также крупнейшие телеканалы мира ведут прямую трансляцию, возбужденные дикторы трещат ликующе, что никогда еще Москва не знала такого бурного выражения протеста, что с таким массовым выражением воли народа новому правительству придется считаться, а если попробует игнорировать, то волна протеста сметет его, как прошлогоднюю листву…
– Это уже подстрекательство, – обронил Волуев.
А Ростоцкий сказал вдруг громко:
– Смотрите, смотрите!.. да нет, вот сюда!
Левый экран показывал роскошный белый лимузин, тот остановился у бровки, выскочили два рослых крепких парня, один быстро и профессионально огляделся, второй распахнул заднюю дверцу.
Из салона появился высокий атлетически сложенный мужчина, сразу же заулыбался всему миру, такие постоянно оказываются в поле зрения фотообъективов. Вдали уже показалась запрудившая всю проезжую часть колонна. Атлет кивнул шоферу, тот поспешно дал газ, и лимузин помчался прочь.
Когда колонна приблизилась, атлет вступил в первый ряд, его встретили восторженными криками, передали знамя. Он пошел впереди колонны, как знаменосец.
– Это кто такой? – спросил я настороженно. – Что за Зигфрид?..
Ростоцкий хохотнул, Мазарин сказал с сарказмом:
– Ганс Лайон Олдмайер… Вообще-то Васька Потапов, но с нашей демократической свободой менять имена тут же выбрал, что покрасивше.
– Глупо и претенциозно, – буркнул Потемкин.
– Дык это для вас, – возразил Мазарин, – но не для Васьки… и не прочих васек. Что, господин президент, не слыхали о таком?
– Нет, – буркнул я.
Мазарин сказал издевательски:
– Зря, его знают даже больше, чем вас. И портретов его отпечатано больше. И пишут о нем чаще! Как же, сам Олдмайер, чемпион генобридинга клуба «Спартак»! Ну того самого, что проводит выставки… нет, не собак, у тех свое общество, а у этих выставки по экстерьеру человеков. Ну там прикус, правильный костяк, соответствие стандартам…
Ростоцкий вклинился:
– Уже не чемпион. Требования ужесточились, не знали? Это называется переходом от любительства к профессионализму. Пока что требования родословной распространяется на родителей, но на следующий чемпионат нужны справки, что дедушки и бабушки здоровы. Но Олдмайер безуспешно уговаривает их пройти полное комплексное исследование, обещая оплатить и доставить их на лимузине туда и обратно. Старики отказываются наотрез, мотивируя, что если какая хворь из неизлечимых их подстерегает, то лучше о них не знать, так спокойнее.
Мазарин кивнул, продолжил с некоторой ревностью знатока, что не позволил себя опередить:
– Олдмайер плакал от ярости, предки тормозят карьеру, а в этом мире так легко подложить свинью, вон Фриц Цюрлиц из «Макдоналдса» представил справки, что у него не только третье поколение в полном ажуре, но и прадеды в полном порядке! И хотя это не проверишь, его прадеды уже почили, а справки любые можно организовать, когда в дело идут большие бабки, но все-таки он хоть чем-то потрясает, а там поди проверь, а здесь хоть сразу делай липу… А такое рискованно, вдруг да конкуренты как-то сумеют уговорить деда пройти исследование, а там окажется, что он болел в детстве свинкой?
Я смотрел с раздражением, желчно осведомился:
– А сами откуда знаете?
Ростоцкий слегка смутился, Мазарин развел руками:
– Работа такая, все знать… Да и когда жена приносит журналы по диетам или шейпингу, там всегда какая-нибудь подобная информашка…
– И вы ее читаете?
– У меня скорочтение, – объяснил Мазарин. – Только посмотрел, сразу прочел. И память хорошая.
Я буркнул в сторону Ростоцкого:
– У вас тоже, конечно, эта самая скоротечная память… Ладно, и кто же их приводит на поводке, жены?.. Собак еще проверяют на интеллект, а этих?
Мазарин развел руками:
– Вы правы, в первые годы проводился отбор еще и по интеллекту. Настолько жалкое зрелище, ибо сила – уму могила, как будто абсолютное здоровье и ум не совместимы, что в конце концов возобладало другое мнение очень влиятельных экспертов… что в современном демократическом обществе с его всесторонней системой образования вовсе не требуются даже малейшие предпосылки к интеллекту, ибо налаженная система образования позволяет любому здоровому члену общества получить практически любое образование, любую профессию, вплоть до самых уважаемых и влиятельных в обществе: обозревателей теленовостей, дизайнеров прокладок, конструкторов тюбиков для губной помады, художников по нанесению татуировок на половые органы и парикмахеров по интим-прическам.
В комнату заглянула Александра:
– Господин президент, там военный министр…
– Что ему?
Она ответила удивленно:
– Наверное, как обычно… желает получить ЦУ. Ведь вы у нас не просто президент!
Остаток дня прошел в напряженном ожидании, все следили за мощнейшей демонстрацией, что и не демонстрация уже вовсе, на задний план ушли даже три крупнейшие катастрофы в Европе, вспыхнувшая гражданская война в Перу и накалившиеся отношении Англии с Ирландией.
Спать я отправился за полночь, долго не мог заснуть, перед глазами то разверзались звездные глубины мироздания, то вдруг без всякого перехода видел призрачное лицо Тани, звезды таинственно мерцали в ее глазах, поблескивали на зубках, покачивались, как грозди бриллиантов, в ушах, сверкали в роскошных диадемах на лбу, в драгоценном колье…
К утру стало известно, что передовые отряды расположились на ночь у самой МКАД, к ним начали присоединяться из ближайших городских кварталов, пришли группки из городов-спутников.
Я начал бриться, по жвачнику какая-то жирная тупая скотина завывала по-цыгански жирным тупым баритоном: «Я душу дьяволу продам за ночь с тобо-о-о-о-й…», полагая, видимо, что это ах как круто, отдать какую-то там хрень за траханье ах какого тела, ах с какой роскошной жопой… как бы все это смотрелось в анатомическом театре, добавил бы хирург Базаров.
Хорошо бы послать на тот телеканал взвод солдат и пострелять всех на фиг, да только не поймут, за что, да и те, кому это показать и даже объяснить на пальцах, – тоже не поймут. Их тоже бы пострелять, но тогда, в самом деле, пахать землю и асфальтировать дороги некому будет.
Так что ладно, пусть поет эту дурь для асфальтоукладчиков с Украины, просто будем сокращать эти каналы… если нас не сметет эта демонстрация, а платить этим придуркам надо, как придуркам, а не спасителям человечества. А пока что они получают, как спасители Галактики…
Но мысль уже пошла, сперва медленно, затем все убыстряясь, наконец понеслась, подминая железным катком общечеловеческие ценности. Поет даже не потомок Яфета, тот просто трахался любо-дорого, не продавая душу, а продавать душу всего лишь за ночь траханья – это ценности Хама, это его мировоззрение, его жизнь, для хамья нет ничего выше, чем нажраться, потрахаться, оттянуться, побалдеть, снова нажраться и потрахаться – других ценностей просто нет…
Добрившись, торопливо завтракал, явился Волуев, извинился за нарушение, я покосился раздраженно на его застывшее лицо.
– Какая еще неприятность?
– Пока прежняя, господин президент, – ответил он с почтением. – Есть, конечно, и другие, но эта пока самая крупная… Толпа только что возобновила движение. За ночь возросла на треть, с виду совершенно неорганизованная, так сказать, стихийный протест простого народа против очередных вывихов преступного режима… у нас режим всегда преступный, не забыли?.. Впереди знамена, как и везде в колонне, плакаты с надписями и карикатурами, толпа постепенно разогревается, выкрики все злобнее. Громить витрины и припаркованные у обочины автомашины начинают сразу, еще до подвоза ящиков с водкой…
– Что известно о планах?
– Часть останется митинговать на площади перед Останкинским телецентром, там очень удобное место, все остальные будут стягиваться в Центр.
– А здесь что?
Он сказал тоскливо:
– Любой мегаполис – очень хрупкая система!.. Нарушить его работу – раз плюнуть. Им достаточно лишь перегородить улицы. Уже чуть ли не катастрофа. А если они всей массой… Господи, страшусь подумать!
В кабинете я включил все экраны. Да, демонстранты только-только перешли Окружную дорогу, причем сразу с четырех направлений: севера, юга, востока и запада, а теперь, судя по их движению, все нацелены клювами в Центр.
Четыре мощные колонны демонстрантов двигаются по направлению к Центру. Одна со стороны Ленинского проспекта, другая – с шоссе Энтузиастов, третья – от Можайского шоссе, а четвертая, самая внушительная, от делового центра на проспекте Мира. По дороге к ним присоединяются работники банков, служащие многочисленных фирм, зарабатывающие на обслуживании населения, которое, в свою очередь, предоставляло услуги им.
В мой кабинет медленно стягивались члены правительства. На задний план отошли дела международные, даже грядущая интервенция американских войск еще когда случится, а демонстрация вот уже сегодня, да еще такая, что может опрокинуть наш режим задолго до интервенции. Или хотя бы расчистить для нее дорогу.
Медведев сидел за круглым столом, уронив голову на руки, что-то мычал, Мазарин толкнул его в плечо:
– Не спи, замерзнешь.
Медведев поднял голову. Лицо за ночь обрюзгло, постарело, под глазами мешки в три яруса.
– Хреново… Хоть презерватив на голову натягивай, чтоб все видели, как мне… хреново. Господин президент, что-то конкретно делать будем? Любая революция должна уметь себя защищать!
Я сдвинул плечами:
– Да, конечно. Но бывает, что защититься трудно.
– Почему?
Я снова сдвинул плечами, посмотрел в серьезные лица министров. С усилием выдавил улыбку:
– Главный соперник имортизма вовсе не США или демократия, как считают простые люди. Это то же самое, что полагать, будто целью создания христианства было навредить Римской империи!.. У имортизма соперник намного страшнее, огромнее, неистребимее… это – хтонность.
– Хтонность?
– Да, хтонность.
– Э-э… э-э… – проговорил Медведев несколько растерянно, даже с преувеличением, огляделся по сторонам и в комичном непонимании развел в полной беспомощности огромные, но уже белые пухлые руки. – Э-э-э… хтонность, да?.. Ну хоть слово-то не длинное, как ипсидикситизм или дезоксирибонуклеаза… А в чем та хтонность-то выражовывается? Может быть, я сам уже, тьфу-тьфу, в этой самой хтонности по колено. А то и, не при дамах будь сказано, по самое место, где мажут блендомедом?
– Да, – сказал я, – да!.. вы правы, это лучше смотреть на примерах. Для доступности. Как, по-вашему, Робин Гуд и мальчишка, что пишет на стенах матерные слова, – не одного поля ягода?.. А вы за кого: за трех мушкетеров или за гвардейцев кардинала?.. Нет-нет, не отвечайте по зову сердца, оно хтонно, а сперва подумайте. Вы в самом деле за трех героев, что при первой же встрече перессорились и обязательно убили бы друг друга, если бы не полиция, то есть гвардейцы? И чем они ее отблагодарили, как не тем, что завязали с ними драку, кого-то ранили, кого-то убили? И чем они жили дальше, как не боролись против умнейшего человека Франции, что учредил Академию наук, Академию искусств, реорганизовал армию, снес на фиг феодальные замки, откуда рыцари-феодалы грабили проезжающий мимо люд, запретил дуэли, ибо отдавать жизнь надо только за родину, а не за косой взгляд?
– Гм, – ответил он, подумав, – вы сами знаете, на чьей я стороне. На чьей мы все стороне.
– Да, ваши симпатии на стороне трех мушкетеров. Да, вы предпочитаете Робин Гуда законопослушному шерифу. Да, вам нравятся победно шествующие по экранам косяки благородных киллеров, у которых такая интересная, оказывается, жизнь в сравнении со всякими там инженерами, учеными!.. Да, вы с восторгом смотрите про проституток, которые, оказываецца, ну такие благородные, такие благородные!.. А все эти приличные девочки, отличницы – ну просто говно какое-то! И Ричард Гир женится, конечно же, на панельной девке. Наверное, за то, что она «делает все», а выпускницы института благородных девиц не обучены делать это «все».
Он хмыкнул, буркнул:
– Время такое.
– Вы, конечно же, в баймах выбираете сторону Зла и там в упоении расстреливаете полицейских, просто прохожих, давите их колесами, взрываете дома, насилуете женщин, с наслаждением разносите всё и вся… Да, кстати, разработчики байм уже не дают выбора: зная ваши предпочтения, сразу одевают вас в шкуру маньяков, киллеров, террористов, мутантов, зомби, вампиров, извращенцев… Разве не этого жаждет ваше темное начало?.. Разве не включаете режим God и allammo, чтобы полная безнаказанность в любом деянии, любом преступлении, будь это расстрелянный в упор из гранатомета ребенок или музей изобразительного искусства?
Медведев помялся, развел руками:
– Да, этого во мне… ну, скажем, мягко, по кадык.
– У всех у нас его по кадык, – ответил я с горечью, удивившей меня самого, ведь, казалось бы, уже насмотрелся, навидался, напробовался. – Но мы давим в себе этого скота, а вся наша, мать ее, культура направлена на то, чтобы выпустить из человека этого скота! Вот и схлестнулись сейчас эти две силы: дисциплины и своеволия… Слишком уж много этого своеволия, Игнат Давыдович!.. Я все надеюсь, и все мы надеемся, что не придется применять оружие. Ведь когда против так много… это уже не просто кучка хулиганов, это даже не бунт или мятеж, а это… восстание. А настолько ли мы кардиналы ришелье и нотингемские шерифы, чтобы стрелять в робин гудов и д’артаньянов?
Никто не ответил, а Медведев, в которого я вперил взор, виновато развел руками:
– Хорошо бы, чтобы настолько… но не знаю, не знаю…
Я сказал горько:
– Я не знаю, как заставить человека жить праведно, чтоб не силой. Чтоб он сам, добровольно…
Вошел Казидуб, нахохленный, хмурый, похожий на большую толстую сову.
– А, – сказал Мазарин насмешливо, – поздняя пташка! Глазки, видите ли, протирает…
Казидуб буркнул:
– …а ранней уже клювик начистили. С вами, Игорь Игоревич, идти в разведку все равно что сразу сдаться! Там, где раки только зимуют, мы, к вашему сведению, живем круглый год. Многое можно заставить человека сделать по собственному желанию, что значит – добровольно. Проголосовал же этот человек за имортизм?
– Некоторым мало праведно жить, – возразил Мазарин, он развел руки: – Они ж, заразы, хотят еще и кушать… А имортизм так это туманно намекнул, что вот-вот можно будет не просто жрать, но жрать – вечно.
Казидуб покачал пальцем из стороны в сторону:
– Не надо делать удивленных движений руками! Можно кушать сытную и здоровую пищу, а можно жрать хрен знает что экзотическое, пойманное на дне Тихого океана, вредное и противное, но зато редкое, за чем гонялись двенадцать экспедиций! Надо есть редко, но мало. Или мыть руки вместо еды. Вы уж тут не тушуйтесь, смело принимайте компромиссное решение, мол, кормить народ будем, но – полезно! Не перекармливая. И без всяких буржуазных излишеств, вроде коньяка наполеоновских времен в длани господина Романовского.
Мазарин взглянул на Казидуба искоса:
– Вот уж воистину: редкий трамвай доплывет до середины Днепра. Скажите, Михаил Потапович, вы в мультфильмах не снимались? Больно на Бэтмена похожи… Мы все погрязли в чистоте и уюте, отказываться от такого демократического непотребства будет непросто, видно по этому всплеску праведного народного гнева. А всякое решение старых проблем порождает новые. У нас из-за казидубов бег по граблям вообще стал национальным видом спорта. А то опять будет: хотели как лучше, а получилось под себя…
Казидуб с самым нравоучительным видом помахал перед лицом Мазарина пальцем:
– Человек может отдать за свободу все. Даже свободу. В этом и заключается искусство политика. Так трахнуть народ, чтобы он еще и твои портреты на стены вешал! Вон на недавних выборах в Испании…
Мазарин досадливо отмахнулся:
– Ну что говорить про испанцев, если у них мужики – Хуан, Хулио, Педро да Гомес, а бабы – Кончита и Хуанита? Давайте лучше о наших баранах.
Медведев насупился:
– Это вы о ком так неуважительно? О великом русском народе?
– Почему неуважительно? О русских везде уважительно. Даже надпись на вратах в Царствие Небесное гласит: «Инвалиды и русские – без очереди». А в Палате мер и весов хранится бутылка русской водки, как эталон единицы измерения работы и заработка!
ГЛАВА 11
Со стороны Останкинского пруда двигалась не только самая многочисленная толпа, но и самая агрессивная, что понятно – почти сплошь молодняк, счастливый, что их ведут лично кумиры: Рэнд – чемпион мира по плевкам в длину, Роланд Прекраснолицый – чемпион Европы по плевкам в цель, Хрененко – ведущий ток-шоу «Кто кого трахнет быстрее?», а также с десяток поп-звезд, за которыми двигались молчаливые, хоть и улыбающиеся менеджеры, им наша деятельность подрезала крылья и лишила возможности пополнять швейцарские счета на сотни миллионов долларов ежемесячно.