Я огляделась, встала, подошла к венику, отломила от него прутик, вернулась назад и поковыряла палочкой заинтересовавшее меня место. И вдруг поняла: это кровь. Она затекла на затирку, отмыть ее нельзя, надо заново замазывать шов. Кто-то упал в подвале и поранился о край ступени?
В глубокой задумчивости я пошла наверх, уткнулась в дверь, распахнула ее и очутилась в бойлерной, где стояли котлы отопления, здоровенный круглый бак с крышкой и три цилиндра, оплетенные искусственной соломой, с датчиками сверху. Еще тут обнаружился широкий, невысокий ящик, наполненный песком. Он был вплотную придвинут к стене, кто-то аккуратно разровнял в нем песок, вот только в одном месте остался примятый участок. Я наклонилась и увидела круглую отметину с дырочкой посередине.
Наличие в бойлерной этого ящика меня совсем не удивило, я знаю, что владельцы загородных домов часто держат около газовых котлов огнетушители и емкости с песком, которыми можно закидать пламя, если вдруг возникнет пожар. А вот и небольшая лопатка, висит прямо над ящиком. Сергей Павлович предусмотрительный человек, он хорошо оборудовал котельную. Но откуда в коробе знакомый круглый след? Там что-то росло? Что вообще может расти в песке? Колючки? Перекати-поле с железным корнем?
Я потерла щеки. Ну и глупость иногда лезет в голову! След оставило некое садовое украшение или какое-нибудь приспособление, например, железная подставка для вьюнка. Она хранилась тут в песке, потом ее вынули, унесли на улицу и там воткнули в землю. Ага, в песке след один, а на траве их несколько. Ну и что? Вероятно, человек искал наилучшее место для вьюнка, втыкал подставку то туда, то сюда. Или… Нет, что-то не так.
Я перевела дух и направилась к следующей двери, на сей раз не пластиковой, а из дубового массива. Она вела в коридор. Я убедилась, что там никого, и на цыпочках поспешила в свою спальню. Нужно умыться, почистить брюки и нестись в библиотеку, чтобы изобразить прилежную работу над каталогом.
Глава 28
Когда в книгохранилище заглянул Карл и прочирикал: «Танечка, все уже в столовой, пора подкрепиться», я заканчивала заполнять очередную карточку и весьма обрадовалась поводу бросить нудное занятие.
– Большое спасибо, уже бегу.
Слуга расплылся в улыбке и придержал для меня дверь.
– У тебя блузка грязная, – заявила Жанна, едва я вошла в комнату, – вся в пятнах.
– Ой, правда! – воскликнула я, кинув беглый взгляд на свою грудь. – Книги пыльные, вот я и перепачкалась.
– Одежда пустяк, главное, чтоб на душе не было пятен, – многозначительно произнес Леня.
– Пустяк? – ринулась в бой Жанна. – Тогда купи мне поскорей шубу, разорись на пустяк.
– Ужасная привычка носить на плечах содранную с живого существа шкуру, – поежилась Нестерова. – Бедные зверушки!
Жанна показала рукой на стол.
– Вкусная курочка, Раиса Ильинична? Удалась?
– Курица не птица, – живо поправил Леонид, – она дичь.
– Бройлер? – удивилась я. – И в какое время на него открыт сезон охоты?
– Дорогие, не спорьте, – выступила воспитательница детского сада. – Не хочу себя нахваливать, но курчонка я жарю лучше всех. Попробуйте скорей и оцените по достоинству.
– Ненавижу таких людей! – рявкнула Жанна. – Шубы не носят, прикидываются жалостливыми, а цыпу поджаривают. Какая разница между норкой и несушкой?
– Большая, – уперлась Раиса Ильинична. – Одна хищница, вторая нет.
– Все жить хотят, – шумела Жанна. – А по твоей логике, тех, что на шубу идут, надо отпустить, а кто в перьях – сожрать. Круто! И босоножки у тебя кожаные, и сумка не из клеенки.
– У меня ноги болят, – ни к селу ни к городу пожаловалась Нестерова, – долго стоять не могу, нужно обязательно сесть. Очень плохо себя чувствую.
В столовую заглянул Карл.
– Сергей Павлович, можно вас на минутку?
Хозяин молча встал и вышел.
– И сколько тебе лет? – бесцеремонно поинтересовалась Жанна.
Нестерова опустила глаза.
– Какая разница? Сорок еще не исполнилось.
– Выглядишь плохо, – с присущей ей деликатностью заявила Реутова, – я думала, ты на пороге пенсии. И по отчеству представилась, единственная из всех его назвала при первой встрече.
Глаза Нестеровой наполнились слезами.
– Я работаю в детском саду воспитательницей, поэтому привыкла говорить: здравствуйте, я Раиса Ильинична. Очень люблю детей, и у меня есть мечта – построить приют, куда смогут обращаться женщины, которых бьют их мужья и сожители. Поэтому я и приняла предложение Сергея Павловича. Если получу наследство, на себя не потрачу ни копейки.
– Любишь детей, а деньги отдашь дурам, которых мужики лупят, – засмеялась Жанна. – Ты просто образец логики.
Раиса секунду молча смотрела на Реутову, потом грустно объяснила:
– У тебя, наверное, было счастливое детство, ты жила в красивой комнате с игрушками. А я рано потеряла маму, осталась сиротой, с отцом.
– Если есть отец, ты не сирота, – отбрила Жанна.
Раиса скрестила руки на груди.
– Судя по твоему поведению, тебя с пеленок избаловали. А мой отец начал пить горькую, продал из дома почти все, зимой я ходила в школу в сандаликах. Потом он на время опомнился, закодировался от алкоголизма и женился. Лариса оказалась очень доброй, старалась заменить мне маму. Мы целый год жили счастливо, и – бумс! Папаша снова к водке потянулся. Сколько раз мы с Ларой ночью раздетые из дома убегали.
– Почему раздетые? – удивилась Лиза.
Раиса грустно улыбнулась.
– Значит, и у тебя детство было благополучное, иначе б не спрашивала. Отец в алкогольном угаре хватал нож и кидался на нас с воплем: «Убью!» Тут уж не до теплого пальто, выскакивали, как есть. Бежали к соседям, те вызывали милицию. Приедет патруль, а папенька уже чистенький, умытый, чай пьет на кухне. Он почему-то очень быстро трезвел, мог меньше чем за час снова человеческий облик принять. Милиционеры начинали нас с мамой и соседей ругать, грозили наказанием за ложный вызов, не верили нашим словам. Они-то видели трезвого мужчину, который им говорил: «Жена мне изменяет, вот и придумывает повод, чтобы с любовником повеселиться. Надеется, вы меня, парни, на пятнадцать суток посадите, ей две недели кайфа обеспечите». Один раз отец взбесился тридцать первого декабря, незадолго до полуночи. Я и Лариса по привычке к соседям кинулись, но те нам не открыли, крикнули из-за запертой двери: «Надоели хуже язвы. Сами свои проблемы решайте, делать нам больше нечего в праздник, как вас утешать». А мы убежали раздетые, я в шелковом платье, Лариса в легкой юбке с кофтенкой. И что делать? Сели в подъезде на окно, от стекла сильно дуло. Наутро у меня температура под сорок, у Ларисы воспаление легких. Вот почему у меня тазобедренные суставы болят, я их в ту ночь простудила, теперь мучаюсь. Жанна, я детей очень люблю, поэтому хочу, чтобы матери имели место, где с ребятами от подонков спрятаться.
Раиса схватила бокал и начала жадно пить минералку.
– Ну, мое детство тоже лучезарным не назовешь, – вздохнула Реутова, – меня воспитывали приемные родители. Правда, о том, что они не родные, отец сообщил накануне своей смерти. Он был очень хорошим человеком.
Жанна неожиданно замолчала и отвернулась к окну.
– А моя мама рано умерла, – затараторила Лиза. – А бабушка, прямо как у Раисы Ильиничны мамочка, консервами отравилась. Танечка, у тебя родители живы?
– Нет, – после паузы сообщила я. – Мама скончалась, когда я пошла в первый класс. Она съела некачественную сайру.
– Кто такая сайра? – не поняла Лиза.
– Неужели никогда не слышала? – удивилась Раиса. – Рыба. Не элитная, не осетрина, но вкусная. Я из нее раньше паштет делала. Брала баночку, масло сливала, тушки вилкой разминала, добавляла лимонный сок, перемешивала, мазала на черный хлеб и ела. Прекрасный завтрак получался. Ботулизм опасная вещь, раньше, когда люди много дома консервировали, от него часто умирали.
– Мы тут все, как по заказу, подобрались, – протянула Реутова, – все росли без отца или матери, и родня от ботулизма пострадала.
– Про алкоголизм только Раиса Ильинична рассказывала, – обиженно возразила Лиза, – мои мамочка и бабушка спиртное не употребляли.
– Повезло тебе, – вздохнула Нестерова.
– Ботулизм не имеет ни малейшего отношения к бутылкам, – пояснила Жанна.
– Тогда почему он бутулизм? – не успокаивалась Елизавета.
– После «б» идет «о», а не «у», – поправила Реутова. – Ботулизм – токсико-пищевая инфекция, вызывается анаэробными бактериями, а те живут в консервах, которые приготовлены с нарушением технологии. Ну, например, банки были плохо простерилизованы. Еще их можно обнаружить в колбасе.
– Сколько ты всего знаешь! – восхитилась Раиса.
– Энциклопедию от скуки наизусть выучила, – ехидно заметила Жанна. И, вздохнув, добавила: – А вообще-то я тупая.
– Моя подружка Ленка отравила своего Алешку морковкой. Насмерть! – радостно сообщила Лиза. – Ее посадили в тюрьму, но ненадолго, потому что она не хотела его в могилу свести, думала, Леха придуривается из вредности.
– Сколько ты всего знаешь! – восхитилась Раиса.
– Энциклопедию от скуки наизусть выучила, – ехидно заметила Жанна. И, вздохнув, добавила: – А вообще-то я тупая.
– Моя подружка Ленка отравила своего Алешку морковкой. Насмерть! – радостно сообщила Лиза. – Ее посадили в тюрьму, но ненадолго, потому что она не хотела его в могилу свести, думала, Леха придуривается из вредности.
Леонид взглянул на Жанну.
– Морковкой можно убить человека?
Супруга ухмыльнулась.
– Почему нет? Ткнуть ею в глаз, и готово.
– Нет, они не дрались, – зачастила Елизавета. – Лешка целый год капризничал, бубнил: «У меня аллергия на морковь, не клади ее в суп». Но как сварить первое без морковки? И что, в нем только картошка и лук плавать должны? Лена считала, будто Леха прикидывается, нарочно канючит, чтобы на ней не жениться.
– Оригинально, – засмеялся Леонид. – А при чем тут свадьба?
– Неужели непонятно? – изумилась Лиза. – Лешка повод искал, чтобы в загс не идти, и нашел его! Ленка морковь в суп нарежет, а он кусочки вылавливает и скрипит: «У меня аллергия, я от этого овоща умереть могу!» Это, значит, за обедом у них так. А вечером Лена у Лехи спрашивает: «Когда наконец в загс пойдем? Все подруги расписаны, одна я без колечка». Алексей ей в ответ: «Зачем мне жена, которая везде морковь сует?» Вот он какой хитрый, всегда под рукой повод имел Ленке отказать.
– Не понимаю, – перебила девушку Раиса. – Если Лена мечтала стать законной женой Алексея, почему бы ей не забыть навсегда про морковь? И нет проблем.
– Ага, разрешить Лехе победить? – воскликнула Лиза. – Дать ему понять, что любой его каприз выполнит? Ну уж нет! Надо отстаивать свою независимость. Ленка решила Леху ущучить. Она морковочку меленько натерла, смешала с тыквой, потушила, сметанки добавила, зеленюшкой посыпала и как гарнир к мясу подала. Вообще не разобрать, что в нем было, цвет у овощей оранжевый, вкус кинза забила. Ленка сказала Лехе, что там только тыковка, думала, вредина все слопает, тогда она ему скажет: «Вкусно? Чего же ты прыщами не покрылся? Там полно морковочки. Брешешь про аллергию, завтра идем заявление в загс подавать!» Леша овощное рагу слопал и… умер. Так все быстро случилось, Ленка ничего и не поняла. Проглотил он последнюю ложку, захрипел и лицом в тарелку – бумс! Лена решила, что он идиотничает, давай Леху трясти. Потом одного его оставила, ушла в комнату, крикнув: «Надоест актерствовать, иди ко мне, я спать отправилась». А утром на кухню выходит… Ой, мама, а там мертвец! Оказалось, у Алексея взаправду аллергия была, не выделывался он. Мы прямо все в шоке свалились – Леха на кладбище, Ленка на зоне. Страшная вещь морковь! Смертельная!
Раиса Ильинична уронила вилку, Жанна закашлялась, Леонид вытаращил глаза. У меня тоже не нашлось слов, чтобы прокомментировать очередную историю Кочергиной.
– Что случилась? – встревожился Сергей Павлович, входя в столовую. – Почему вы такие странные?
– Перевариваем рассказ Лизы, – ответил Леонид. – Надеюсь, ее подружке на жизненном пути более не встретится ухажер с аллергией.
– Сейчас принесут чай, – возвестил Мануйлов.
– А вот я все думаю, думаю… – пробормотала Жанна.
– О чем, дорогая? – спросил хозяин.
Реутова вздрогнула.
– Простите?
– Ты сказала, что обдумываешь какую-то проблему, – напомнил Мануйлов.
– Я? – удивилась Реутова. – Вовсе нет. Бубню песенку: «Все думаю, думаю, думаю, где найти мне судьбу мою».
– Современные поэты пишут ужасные стишата, – поморщилась Раиса Ильинична. – Часто пользуются ненормативной лексикой.
– «Все живые организмы имеют дырочку для клизмы», – дурашливо спела Жанна.
Раиса вскочила.
– Перестань! Гадость! Фу!
– Чем тебя смутила шутка? – захихикал Леня. – И это ведь правда.
– Вы оба отвратительны! – взвизгнула Нестерова и убежала.
Я встала.
– Извините, хочу сегодня пораньше лечь.
– Конечно, дорогая, – тепло улыбнулся Мануйлов. – Вот, возьми яблоко, съешь перед сном, очень полезно.
Я взяла большой ярко-красный плод, пришла в свою спальню, некоторое время листала журналы, потом открыла окно, высунулась наружу и дунула в ультразвуковой свисток.
В ответ не раздалось даже шороха. Я подождала немного, услышала тихое царапанье в дверь и распахнула ее. В комнату торжественно вошла Тильда, облаченная в ярко-красную курточку.
Я присела на корточки.
– Тебя привлек звук? Извини, он относился к Зине. Да, видно, зря Василий понадеялся на хороший слух дворняжки, та сейчас крепко спит. А где твои штанишки?
Свинка обогнула меня, прошлась по комнате и легла на пол возле кровати.
– Эй, лучше уходи! – велела я. – Не привыкла спать в одном помещении со свиньями, пусть даже и карликовыми.
Тильда не пошевелилась. Я осторожно коснулась ее ногой – она даже не открыла глаз. И как быть? Взять поросенка на руки и вынести вон? Я нагнулась, и тут через подоконник перемахнула тень.
Глава 29
Я резко выпрямилась, а Тильда быстро вскочила и кинулась к Зине. Дворняжка начала интенсивно махать похожим на растрепанную метелку хвостом.
– Привет, – сказала я. – Ну и где письмо?
Зинаида свалилась на бок, перевернулась на спину, растопырила четыре лапы и замерла. На животе псины обнаружилась непонятно как прикрепленная крохотная сумочка. Я осторожно открыла ее, вынула флэшку и сказала:
– Спасибо, Зина.
Псинка села и тихо заворчала. Немного странно беседовать с собакой, как с человеком, но у меня создалось впечатление, что воспитанница Василия хорошо понимает меня, поэтому я повторила:
– Спасибо, Зина. Можешь уходить, когда понадобишься, позову.
Собачка вновь издала добродушное ворчание, затем посмотрела на яблоко, снова перевела взгляд на меня и так несколько раз. На пятом дубле меня осенило – она просит угощенье!
– Хочешь кусочек яблока? – спросила я.
Зина заулыбалась во всю пасть. Хорошо хоть не сказала: «Экая ты, Таня, непонятливая. Прямо жираф, а не человек, медленно до тебя все доходит».
Я взяла в руку огромный плод, Зина забила хвостом, а Тильда пискнула. Мне стало смешно – свинка явно собиралась поучаствовать в трапезе.
– Ждите тут, – приказала я, возвращая яблоко на место, – схожу за ножом. Откусывать вам от плода не дам. И сама не стану, у меня полно пломб в зубах, еще выпадет какая-нибудь, придется к стоматологу обращаться.
Зина легла на живот и положила морду на передние лапы. Тильда пристроилась у нее под боком. Я, пораженная сообразительностью четвероногой компании, поспешила в столовую.
Там никого не было, и свет не горел. А я зажигать люстру не стала – через большие незанавешенные окна и распахнутую настежь дверь террасы в помещение широким потоком вливался свет полной луны.
Я взяла со стола нож и вдруг услышала сердитый голос Жанны:
– Вы меня обманули.
– В чем, дорогая? – спросил Мануйлов. – Не возражаешь, если мы войдем в дом? На террасе сыро.
Сообразив, что они через секунду очутятся в комнате, я со скоростью вспугнутой белки шмыгнула под стол и притаилась.
– Вы сочинили историю про то, что меня Вера Олейникова Рыкиным продала, – зло продолжила Жанна. – И ведь я вам поверила! Мучилась весь день, думала про фокусбух, пыталась сообразить, где он может быть. А потом, когда Райка жалостливую историю про своего папахена алкоголика выложила, меня осенило. Судя по вашим словам, Серафима Николаевна купленную девочку до потери пульса обожала, раз перед смертью с ее родным отцом связалась в надежде, что тот не покинет ребенка, поможет дочке.
– Правильно поняла, – согласился Сергей Павлович.
– Я никогда не вру, – звенящим голосом перебила Жанна, – просто кое-что не рассказываю. Очень не люблю людей, которые своих родителей поносят, вечно ноют: «Мне мало внимания в детстве уделяли, не занимались мной, поэтому я неудачник». Неправда! Ничего хорошего из тебя в жизни не получилось, потому что ты лентяй и дурак. Не смей на отца с матерью пенять, будь им благодарен, что на свет произвели, вообще мог не родиться! Поэтому я сама всегда говорю: «Мое детство было замечательным», а о некоторых деталях умалчиваю. Но после нашего ночного разговора у меня прямо мозг вскипел. Сейчас нарушу свое правило, кое-чем поделюсь…
Мануйлов и гостья в самом деле зашли в дом и, так же не зажигая электрического света, устроились в креслах. Реутова завела рассказ.
…Геннадий был потрясающий отец, дочку обожал. Баловал, подарки приносил, всегда становился на сторону девочки во время семейных конфликтов. Серафима шесть суток в неделю казалась идеальной мамой: вскакивала рано утром, готовила завтрак, провожала Жанну в школу. Несмотря на непростую работу, мать всегда находила время, чтобы проверить уроки, выслушать дочь, поругать, похвалить, утешить. Но на седьмой день с ней случался натуральный припадок – маленькая Жанна получала оплеухи, слышала крики, упреки, Серафима топала ногами, швырялась предметами, обзывала дочь по-разному. Всю ненормативную лексику девочка узнала от нее, приемная мать не следила за речью в минуты гнева.