Скрипя зубами – чем выше поднималось солнце, тем почему-то сильнее болело плечо – Раничев в поисках возможного местонахождения сторожа внимательно оглядел канаву, кусты, рощицу, затем поднялся на холм… и остановился у желтоватых зарослей дрока. Судя по примятой траве, туда явно что-то тащили. И не так давно. Иван нагнулся, отвел рукой ветку… И вздрогнул, упершись взглядом в широко открытые глаза трупа. Машинально отпрянув, уселся на траву, обхватив руками колени. Вот только трупа еще и не хватало для полного счастья! Несчастный Егорыч… Впрочем… Иван снова поднялся и заглянул в заросли – нет, это был вовсе не сторож. Мертвец – молодой парень, светлый, раскосоглазый, с небольшой кудрявистой бородкой – никоим образом не походил на музейного сторожа. Одетый в узкие полотняные штаны – бомж, что ли? – и окровавленную на груди русскую рубаху с вышивкой, парень лежал на спине, головой к дороге. Босые ноги его уже посинели.
Раничев покачал головой и присвистнул. Однако чем дальше – тем веселее. С минуту подумав, он решил все-таки пойти по дороге в какую-нибудь сторону, все равно в какую, дорожка-то явно должна была вывести если не к деревне, то уж к более оживленному шоссе – точно. Чего еще делать-то? Никого вокруг нет, не сидеть же сиднем да еще рядом с трупом.
Выйдя на середину дороги – туфли тут же утонули в пыли, – Иван постоял немного и решительно зашагал вправо. Расстилавшийся в той стороне ландшафт – заливные луга, речка, липовая рощица – был уж всяко веселей, нежели угрюмый еловый лес слева. Солнце припекало спину, можно даже сказать – жарило, и Раничев почувствовал большое облегчение, дойдя наконец до рощицы. А там и вовсе обрадовался – нагоняя его, понукая усталую лошадь, ехал на телеге мужик в старинном армяке и лаптях! Впрочем, Иван поначалу не очень-то вглядывался в его одежку – рад был хоть кого-то встретить.
– День добрый, – поздоровался он. – Не подскажете, далеко ль до деревни?
Мужик – маленький, темноглазый, с рыжеватой, косо подстриженной бородкой, – увидев его, вдруг спрыгнул с телеги и, упав на колени, низко поклонился:
– Здрав будь, мурза. Якши! Не трогай меня, бачка, я боярина Колбяты Собакина обельный холоп Никитка Хват. Боярина моего хан твой, Тайгай, знает, и ты меня не бей. – Мужик пал ниц и, вытянув руки, такое впечатление, старался чмокнуть губами туфли Ивана. Тот попятился, с опаской оглядывая мужичка. Вероятно, местный сумасшедший.
– До деревни, спрашиваю, далеко ль?
– Там… – Мужик кивнул куда-то в сторону. – Обедятево, Хлябкое, Яськино – все боярина Колбяты деревни, князем пресветлым Олегом Иванычем пожалованные за службишку ратную.
– Хорошо, не маркиза Карабаса деревеньки, – мрачно пошутил Раничев. Однако сумасшедший отвечал довольно складно. – Каким, говоришь, князем?
– Нашим, Олегом Иванычем Рязанским, хана твоего, Тайгая, приятелем.
– Олегом Иванычем Рязанским? – ошеломленно повторил Раничев. – Вы, часом, историю не преподаете в местной школе?
– Холоп я, – снова пал ниц мужик.
– Вот заладил. Совсем как в фильме. – Ивану уже начала надоедать эта довольно-таки странная беседа. – Так, говоришь, там деревня-то?
– Там, там… – закивал мужичок.
– А город в какой стороне?
– Какой город? Пронск, Елец аль Угрюмов?
– Угрюмов. – Раничев облегченно кивнул; оказывается, еще не все потеряно. – От вашей деревни туда автобус ходит?
Мужик ничего не ответил, только смотрел снизу вверх, преданно, словно пес.
– Так где город-то?
– Там. Все прямо, бачка, потом по пронской дорожке.
– А, пронское шоссе. Знаю. Ямочный ремонт там недавно делали. – Раничев улыбнулся. – Ну спасибо.
– И тебя спаси Бог, бачка! – Мужичок стегнул лошадь и быстро свернул на развилку.
– Сам ты «бачка»! – углубившись в рощу в указанном мужичком направлении, передразнил Иван и вдруг вспомнил, что так и не догадался попросить у него спичек – курить захотелось со страшной силой..
Выйдя из рощицы, дорога круто поворачивала к лугу, ярко-зеленому, светлому, с желтыми шариками одуванчиков. Позвякивая колокольчиками, на лугу паслось стадо коров. Рядом горел небольшой костер. Сидевший у костра пастушок – белоголовый мальчуган лет десяти-двенадцати, – увидев Раничева, вскочил на ноги и низко поклонился.
– Да они тут что – все психи? Эй, парень, огонька не найдется?
– Сейчас, батюшка.
– Хм… «батюшка».
Пастушонок метнулся к костру и, вытащив оттуда тлеющую головню, протянул ее Раничеву.
Благодарно кивнув, тот, достав сигарету, прикурил и довольно затянулся, выпустив дым кольцами. Хвастливо скосил глаза на мальчишку – как, мол? – и чуть было не проглотил сигарету! Пастушонок смотрел на него широко раскрытыми округлившимися от неописуемого ужаса глазами – словно бы Раничев только что проглотил живую змею.
– Ну, и чего выпялился? – досадливо поинтересовался Иван.
Вместо ответа пацан вдруг замахал руками, перекрестился и опрометью бросился к лесу.
– Окстись, окстись! – стуча зубами от страха, громко приговаривал он на бегу. – Сатана!
– Ну и местечко – одни придурки, – покачал головою Раничев и, бросив окурок в пыль, продолжил путь. Впереди, за деревьями, замаячили крыши домов. Вернее – изб, это название больше соответствовало открывшимся глазам Раничева строениям. Поискав глазами магазин или почту и таковых не обнаружив, он направился к первой попавшейся избе – маленькой, вросшей в землю, без трубы – из тех, что назывались курными. На крытой старой соломой и дерном крыше избенки росло несколько маленьких березок, во дворе, огороженном покосившимся плетнем, лениво валялась в пыли тощая хрюшка. Рядом с ней, спиной к Раничеву, нагнувшись, стояла старуха, одетая в какие-то невообразимые лохмотья, и деловито орудовала широким ножом в деревянном корыте. Видно, крошила крошево.
– Бабушка, не подскажете, где сельсовет?
Оглянувшись, старуха тут же пала ниц.
Покачав головой, Иван медленно присел на траву и, упершись спиной в плетень, устало закрыл глаза. Надоело ему все это – до чертиков! Долго ли, коротко ли он так просидел – не помнил; часов на руке не было, видно сорвались во время драки в музее. Потянувшись взглядом к запястью левой руки, Иван усмехнулся и достал из кармана мобильник. Уж там-то часы есть! Бросил взгляд на дисплей и удивился: показывающие время цифры, постоянно меняясь, мельтешили перед глазами. Ну вот, еще и это…
А вокруг него уже бегала ребятня, одетая с такой же вызывающей бедностью, как и прочие селяне, собравшиеся чуть подальше и с опасением разглядывавшие Раничева. Подняв голову, тот махнул им рукой:
– Да что вы там прячетесь? Не съем.
Они всё не подходили. Стояли, смотрели, негромко переговаривались друг с другом, словно бы что-то решая. Старые седобородые деды и совсем молодые парни. И те, и другие время от времени недовольно сплевывали и посматривали на солнце, словно бы проверяя время – видно, появление Раничева отвлекло их от какого-то важного дела. Иван решил больше не подходить к ним – ну их к черту, придурков, слыхал всякие россказни про деревенских, но чтоб такое…
Наконец совещавшиеся вроде бы пришли к какому-то решению. Отделившись от остальных, опираясь на посохи, к сидевшему у плетня Ивану отправились два старика в накинутых на плечи шерстяных покрывалах. Раничев взирал на них с олимпийским спокойствием – знал уже, что тут все с придурью. Лечебница, что ли, какая? Так нет в районе таких… О! Тут его вдруг осенило – секта! Сейчас начнут зубы заговаривать.
Подойдя ближе, старики поклонились. Иван, поднявшись с земли, – тоже.
– Как здоровьице драгоценнейшего Тайгая? – поинтересовался один из дедов, с косматой окладистой бородою.
– Вашими молитвами, – в тон ему отвечал Раничев. Кажется, про этого Тайгая он от кого-то уже слышал сегодня. – А как вы?
– Да покуда живы, батюшка. – Старики снова поклонились. – Что ж ты пешком-то, аль коня украли?
– Украли, украли, дедушки. – С притворной грустью Иван покачал головой. – И в землю закопали, и надпись написали – савсем гарачий, белий-белий.
– А, так белый конь-то был? Ужо, Минетий-тиун сыщет. – Оба старика просительно заглянули Раничеву в глаза:
– Ты уж, батюшка, не сразу взыщи за коника-то, может, и сыщется еще, ну а как не сыщется, уж всяко заплатим виру.
Старики еще о чем-то переговорили друг с другом, а Раничев, не слушая больше их – надоела ему до чертиков вся эта дурацкая беседа, – попросил отвести его в дом с телефоном.
– В дом? – переспросили деды. – А – пожалуй.
Старик с косматой бородой, поклонившись, гостеприимно показал руками на соседнюю избу – такую же маленькую и неприглядную, как и остальные. Потянувшись, Раничев направился вслед за ним, не обращая больше никакого внимания на остальных. Он не слышал, как другой дед – с бородой длинной, осанистой, – подойдя к ждущим его односельчанам, сказал тихонько:
Старик с косматой бородой, поклонившись, гостеприимно показал руками на соседнюю избу – такую же маленькую и неприглядную, как и остальные. Потянувшись, Раничев направился вслед за ним, не обращая больше никакого внимания на остальных. Он не слышал, как другой дед – с бородой длинной, осанистой, – подойдя к ждущим его односельчанам, сказал тихонько:
– Нет, не Тайгая это человек. Я Тайгаевых всех знаю. Да и – без коня! Разве ж можно Тайгаеву человеку – да без коня? Шпынь это. – Старик покосился в сторону избы, в которой только что скрылся Раничев. – Эй, Ропша. – Он подозвал одного из пробегавших мимо пацанов. – Беги до тиуна. Скажешь – страшный тать у нас объявился, надо б его схватить да попытать хорошенько. Сами бы схватили, да по закону хотим, с его, тиунова, ведома. Беги, да смотри не перепутай.
– Не спутаю, дедко Кудеяр. – Пацан усвистал – только пятки в пыли засверкали.
В избе Строжана – так звали косматого деда – оказалось темно и прохладно. Маленькие оконца едва рассеивали тьму, зато хорошо пропускали ветер. Свежестью тянуло и от земляного пола.
– Молочка, господине? – Дед Строжан вытащил из-за потухшего очага крынку. – Звиняй, что сам прислуживаю – все мои в поле. Да и не только мои – все. Ты пей, господине, – топленое.
Он плеснул из крынки в большую деревянную кружку, такое впечатление – обгрызенную по краям. Налитая жидкость густо-желтоватого цвета не вызвала у Раничева приступа аппетита, однако, чтобы не обижать хозяина, он отпил глоток… и едва не изрыгнул обратно. Редкостная гадость! Иван передернул плечами и, вежливо поблагодарив деда за угощение, принялся обозревать внутреннее убранство избы, надо сказать, довольно скудное. Не было ни телевизора, ни холодильника, ни даже электрической лампы, даже керосинки – и той не было. Свет проникал сквозь узкие маленькие оконца, а в углу, под иконой, Раничев разглядел что-то вроде лучины, воткнутой в железный поставец. Мебель тоже оставляла желать лучшего – дубовый стол, вдоль стен – длинные лавки из толстых досок, очаг – топившаяся по-черному (!) печь, рядом с печью – небрежно прислоненная к стене прялка с куделью. Черно-белых фотографий в деревянных больших рамках – неизбежной принадлежности любой крестьянской избы – и тех не было! Просто каменный век какой-то. Староверы? Нет, скорее все-таки сектанты… Этакие и прирезать могут. Свалить бы от них поскорее, только узнать про автобус или хотя бы в какой стороне шоссе и сколько до него. Однако узнать это, как уже успел убедиться Раничев, оказалось не так-то просто. Дед молчал, как партизан, а больше в избе спросить было не у кого.
– Спасибо за угощение, дедушка, – еще раз поблагодарил Иван. – Курить тут у тебя можно?
Не дожидаясь ответа, он достал пачку «Честерфилда», предложил деду, похлопал себя по карманам… черт, зажигалки-то нету.
– Дед, огонька бы…
Старик между тем недоуменно вертел в руках сигарету. Осмотрел ее со всех сторон, понюхал… пожевал даже. Раничев только вздохнул. Похоже, огонька у деда не допросишься. Но телефон-то тут должен быть или нет?
Иван поднялся с лавки, услышав через оконце какой-то шум на улице, рядом. Дед Строжан тоже услышал, распахнул дверь, выглянул… И подозрительно быстро убрался обратно.
– Там тиун пришел со людищи, – сообщил он. – Зовет.
– Тиун так тиун, – согласно кивнул Раничев, решивший ничему не удивляться. – Зовет – сходим.
Он вышел на улицу… и обалдел. Прямо перед ним стояли трое. Посередине – толстый важный мужчина с козлиной бородкой, и по бокам еще двое, помоложе, с копьями. Вся троица была обряжена в неполные доспехи русских ратников образца тринадцатого—пятнадцатого веков – короткие, до колен, кольчуги и шлемы с бармицами. Толстяк держал в руках обнаженный меч, длинный, с широким долом и заточенным острием.
– Четырнадцатый век, не раньше, – профессионально определил принадлежность меча Раничев. – Похоже, из музея не только перстень украли.
– Вот он – страшный тать! – выбежал из-за угла другой старик, указывая посохом на Ивана. – Хватайте, его, хватайте.
– Страшный тать, говоришь? – усмехнулся толстый. – А вот мы сейчас посмотрим, какой он страшный!
Раничев не успел ничего сообразить, тем более – пригнуться, как толстяк взмахнул мечом и…
Глава 6 Южная окраина Рязанского княжества. Путь чист!
…и остановил его сверкающее лезвие буквально в нескольких сантиметрах от лица Раничева. Двое других тут же налетели сзади, вмиг скрутив Ивану руки. Задели раненое плечо – и директор угрюмовского музея, застонав, провалился в небытие.
Очнулся он черт-те где! Поначалу даже и не понял, только головой крутил очумело, дожидаясь, когда привыкнут к темноте глаза. Здесь – то ли в сарае, то ли в обшитом толстыми досками подвале размерами где-то метра три на четыре – было довольно темно, не полностью – узкая полоска света брезжила откуда-то сверху, – но все же особо пристально разглядеть узилище не представлялось возможным. От стены смердело – судя по всему, там стоял чан для отправления естественных надобностей.
– Вот уроды! – вспомнив толстяка с мечом и его подручных, выругался Иван и тут же застонал, неловко шевельнув плечом. Здоровой рукой поискал в кармане сигареты – пачка «Честерфилда» там точно была… да, похоже, сплыла. Как и ключи, как бумажник с мобильником.
Совсем рядом, в углу, тяжело вздохнули. Раничев насторожился – оказывается, он был здесь не один! Подтянув под себя ноги, он уселся, прислонившись спиной к стене, и затих, напряженно осматриваясь. Ага – вон, в углу кто-то лежит… и еще один – у противоположной стены, на какой-то – Иван принюхался – на какой-то гнилой соломе. Вот черт, и угораздило же! А ведь, наверное, это хорошо, что он здесь не один. По крайней мере, хоть кто-то прояснит ситуацию, сказать по правде – непонятную пока совершенно. С сокамерниками, как мысленно обозвал их Раничев, хорошо бы попытаться наладить контакт, чем он и занялся, кашлянув нарочито громко:
– Мужики, закурить не найдется?
В ответ – тишина. То ли эти двое некурящие, то ли… то ли не хотят разговаривать. Тогда – почему?
– Мы, вообще, где?
Тот, что в углу, зашевелился, кашлянул… и, так ничего и не ответив, преспокойно отвернулся к стене и, кажется, задремал. Ну надо же! Похоже, эта парочка – такие же придурки, как и те, что снаружи. Что ж, не хотят разговаривать – не надо. Иван задумчиво уставился в потолок, выделяющийся в полумраке светлым прямоугольным пятном. Что же, черт возьми, происходит? А если… Ну да, сколько раз он слышал о таких случаях! Людокрады! Ну да, тот, со шрамом, – вылитый боевик! Как же он раньше-то не догадался… Похитят, увезут в Чечню, а потом будут требовать выкуп. Раничев усмехнулся – и кто же, интересно, за него заплатит? Комитет по культуре? Нет, уж скорей Влада… да и та таких бабок не наскребет. Зачем тогда его похитили? Наверное, спутали с кем-то… Или нет – просто запутывали следы, ведь боевик со шрамом выкрал из музея старинный перстень! Да-а… если так – дело плохо… Раничев грустно присвистнул.
– Эй, ордынец, не свисти, а! – заворочались, подав голос, в углу. – Минетий-тиун не особливо-то свист любит, говорит – примета плохая. Не дал бы плетей, как вон Феофилу…
Ордынец? Иван не сразу понял, что так обращались именно к нему. Ордынец… Интересно, почему ордынец?
– А про тебя Митька с Егорием переговаривались, допреж как сюда кинуть, – охотно пояснил товарищ Раничева по несчастью. – Ордынец, мол, Тайгая человечишко.
– Да не знаю я никакого Тайгая! – не выдержав, со злостью вскричал Иван. – И вообще мне на работу пора.
– Феофил вон тоже, доработался, – не совсем понятно произнес собеседник. По виду – не разобрать кто, все ж таки темно, но голос приятный, звучный такой баритон, почти как у самого Раничева.
– А Феофил – это кто?
– Феофил-то? – Сокамерник усмехнулся. – Был свободный людин, потом – закуп, а ныне, похоже, холоп обельный… Должок-то боярину не вернул.
– О, боже! – неловко шевельнул плечом, застонал Иван, застонал не столько от боли, сколько от полной непонятности происходящего. Сленг – ну чисто средневековый: тиун, холоп, закуп. Боярин вот опять же, которому должок не вернули. Может, и он, Раничев Иван Петрович, у этого непонятного боярина в должниках?
– Что за боярин-то?
– А то ты не знаешь! – Баритон хохотнул, невесело так, грустно, словно бы давили на него какие-то нехорошие тяжелые мысли, оттого и молчал, да вот теперь вдруг решил поговорить, развеять немножко хандру.
– Да в самом деле не знаю! – повысил голос Иван. – Что за боярин? – Раничев ожидал услышать какое-нибудь знакомое имя, быть может, даже воровскую кличку иль погоняло какого-нибудь крупного преступного авторитета, крупного, конечно, в масштабе района или там области.