Над попом как раз пролетел не то демон, не то ангел, но почему-то с рогами, заботливо поправил на ходу поповский колпак, а навстречу ему прыгнула с кузнечика-баскетболиста упитанная зеленая жаба, перелетела через плечо принца и аристократку, явно метя на толстого попа.
По правую руку хозяйки корчмы, что все так же в центре, пьют пиво, беседуют, играют в шахматы чудовища, роботы, космические пираты, русалки, с потолка свисает огромный паук, вокруг описывает осторожные круги странная птица с чешуйчатыми крыльями.
От соседнего стола ко мне повернулся крупный мужик с разбойничьей мордой и цыганской бородой:
– Что ищешь, парень?
– Истину, – ответил я скромно.
Он хохотнул:
– Пилат ее искал в Иерусалиме. Теперь ищет на дне Тивериадского озера. А ты – в Корчме?..
– А где искать?
Он засмеялся громче:
– Ты прав, как ни смешно. Здесь можно найти и увидеть все. Сегодня, правда, вряд ли.
Я сказал торопливо:
– То-то и мне показалось… как-то не так. Где привычные драки? Выродился народ, обобщечеловечился, в демократы подался.
Он покачал головой:
– Сегодня не тот день. Большинство сюда заглядывает во время службы. Служба, сам понимаешь, кое-что дает, а дома у многих крылья подрезаны. Да еще гири на задних ногах… Эх! Что пьешь?
– Ничего, – ответил я совсем скромно. – Думаю в имортисты податься, вот готовлю себя.
– А что это?
– Да нечто вроде современного рыцарского ордена со строгим уставом. И намерением распространить этот устав на весь мир.
Он посмотрел с уважением:
– О, крестоносец… даже паладин? Давно таких гусей в Корчму не залетало. Кого-то ищешь здесь?
Дверь распахнулась, на пороге появился крепко сложенный рыцарь арийского типа: голубоглазый, весь из себя нордический, с крупными белокурыми кудрями. Железо не громыхает, не лязгает, а сидит как на жуке, прекрасный такой стальной панцирь, ставший второй кожей. На плече, вцепившись когтями в кожаную перевязь меча, ястреб, нежно трогает клювом рыцаря за ухо. Рыцарь хмуро посмотрел на хозяйку, на красивом надменном лице застыло выражение скорби и решимости. Она кивнула ему, указав на стол поближе.
Я осторожно кивнул в его сторону:
– А этот? Тоже рыцарь…
Мужик скривился, огромная лапа махнула мимо лица, будто отгонял муху.
– Этот воюет ради бабы. Это она у него на плече, только заколдованная. Сейчас и рыцари такие пошли: ради золота, ради земель, угодий, лесов, титулов… Словом, экономические мотивы. Ни одного паладина среди них нет, увы. Ты пока что первый.
Я подумал про себя, что паладин из меня как из… на язык сразу запросилось с десяток крутейших сравнений, но смолчал, а спросил совсем не то, что собирался:
– Вырождается Корчма?
Он кивнул:
– Да. Оно самое. По крайней мере, так говорят многие. Правда, сама Корчма расширяется, крепнет, сюда уже и короли повадились, как козы к соли… хоть и под масками, а магами и властелинами так кишмя кишит. Из дальних галактик прут, а то и вовсе… из Тьмы, хаоса, Иномерья. Но ты ничего этого не увидишь.
Это было так неожиданно, что мне сперва показалось, что я ослышался. А кузнец смотрел на меня с брезгливой жалостью, как на увечного. Сердце мое сжалось. Я спросил дрогнувшим голосом:
– Почему?
– Не так смотришь, – ответил он. Посмотрел на мой жалкий вид, пояснил благодушно: – Ты общечеловек, да? Да еще и этот, как его… тьфу, слово-то какое поганое, интеллигент?.. А это хуже, чем осел с шорами на глазах. Сними шоры, и узрячишь.
Я спросил жалко:
– Рад бы, но… как?
Он посмотрел внимательно, голос построжел:
– Ого, а тебя в самом деле скрутило. В самом деле, говоришь, готов взглянуть и с другой стороны? Другими глазами?
– Да, – сказал я жадно, – да!
Он помолчал, во взгляде было сомнение, губы поджал, некоторое время, как ветер океанскими волнами, двигал морщинами на просторах лба.
– Знаешь, – сказал наконец, – надо ли тебе это вот самое? Живешь себе тихо и спокойно, так и живи. Во многих знаниях много печали. Больше увидишь – хуже спать будешь. Ты хорошо подумай, прежде чем пытаться увидеть мир таким, каков он есть. На самом деле.
Голова накалилась, я изо всех сил старался удержать ускользающую мысль, что, мол, я, как и все в этом мире, живу в плотном тумане всепроникающей информации. Умные и отточенные мысли сыплются со всех сторон, я получаю отграненные мнения экспертов на все случаи жизни по телевизору, Интернету, из газет, журналов, реклам, вывесок, от таких же, как и я, переносчиков жизни из прошлого в будущее, а помимо умных и точно оформленных мыслей, получаю по емэйлу ежедневно пятьдесят самых свежайших шуточек, анекдотов и приколов, уже заботливо отобранных, худшие и слабые отсеяны, только перлы, могу щегольнуть в разговоре, на мобильник сыплются эсэмэски с самой новейшей инфой, тоже тщательно отобранной, проверенной и снабженной умными и точными комментариями, до которых сам никогда бы не додумался…
…но из-за этого мой мозг никогда не работает сам, а только принимает и впитывает готовое, хоть и самое отборное, лучшее, правильное, откомментированное лучшими специалистами, экспертами.
От напряжения в висках нарастала боль, перед глазами поплыла красная пелена, тут же очистилась, мне показалось, что столиков стало больше, но просто глаза привыкли к полумраку, а столики все так же красиво и печально уходят вдаль, это стена отодвинулась, даже не стена, а прежний полумрак, за которым еще и еще столы. И еще.
Я вздрогнул, за соседним столом, где только что сидели молодые ребята в джинсах, сейчас широкие в плечах могучие парни в жилетках на голое тело. Жилетки из грубой кожи, на груди масса металлических блях, да не как попало, а в виде наползающих одна на другую чешуек. Я с холодком на сердце внезапно понял, зачем это.
К их столу подошел мужик в странного вида куртке из овчины, на голове островерхая шапка, бородатый, ногой придвинул стул, его приветствовали хриплыми грубыми голосами. Он проворчал:
– Ну что, есть продвижения?
– Готов «Устав молодого скифа», – ответил один, жилет распахивался на груди, открывая испещренную шрамами кожу. – При переписи многие уже назвались нами.
– Многие, – проворчал мужик. Он грубо ухватил кувшин с вином, плеснул себе в кубок. – Не больше сотни планет…
– Ну так лиха беда начало!
– Да ладно тебе… Ишь, «Устав молодого…». Тут еще и со старым не разобрались. У кого есть наработки?
Они сдвинули головы, шептались, а я в изумлении перевел взгляд дальше, ибо Корчма неуловимо преображается, я затаил дыхание, страшась стряхнуть великое откровение, страшась снова нырнуть в привычный мир, который создан из умело подобранной информации, уютный и пескариный, но на самом деле мир ложный, ненастоящий… А сама Корчма, если попытаться выразить корявым человеческим языком, центр веера миров, краеугольный камень, который был создан Первым, это он отбрасывает тени, называемые вселенными. Только Корчма – настоящее, истинное, а все остальное – тени… Для перехода из мира в мир не нужны звездолеты и дороги в мегапарсеки, нужно чуть иначе посмотреть, под другим углом взглянуть, постараться понять логику собеседника, и оказывается, что твой собеседник – мыслящий спрут или того страшнее…
Я вздрогнул, в самом деле вон там огромный толстый спрут, сытый и довольный, а через миг, когда усилием воли заставил себя вернуться в этот мир, где скифы обсуждают устав, на месте спрута плотно сбитый парень хохляцкого типа, чисто выбритые щеки отливают синевой, подстрижен, выглядит прилично, хотя спрутячье что-то в нем есть, есть.
Сквозь дым и туман снова проступила в дальней стене дверь с надписью «Старая Корчма». Дверь кажется чересчур узкой, не всякий протиснется, ну прямо верблюжье ушко, однако же на моих глазах к ней подошел громадный мужчина, на спине дугой хвастливая надпись «Владимир II», легко вдвинулся, даже не пригибаясь и не подбирая брюха, а когда за ним попытались войти еще двое гуляк, только безуспешно позаглядывали одним глазом, разочарованно пошли обратно.
За любой стол в этой Корчме, как я понял не сразу, можно подсаживаться и подсаживаться: когда растягивается, когда просто удлиняется, а иногда просто идет такими изломанными ступеньками, что забавно и бросается в глаза, но главное, что любой может участвовать в споре, разговоре, и хотя не всякого слышат, но на самые остроумные реплики откликаются во множестве.
Мужик закончил с пивом, поздоровался с проходящим худым парнем в желтом хитоне кришнаита, мимо пробежала собака, дал ей кость, повернулся ко мне. Я старался не выдать себя, но все равно смотрел на него во все глаза, волосы на загривке встали дыбом.
– Что? – сказал мужик с веселой угрозой. – Ошалел?.. Не ожидал увидеть меня таким?.. То-то. Что значит посмотреть на то же самое, но иначе!.. Все не так, как сперва, верно?..
– Что? – сказал мужик с веселой угрозой. – Ошалел?.. Не ожидал увидеть меня таким?.. То-то. Что значит посмотреть на то же самое, но иначе!.. Все не так, как сперва, верно?..
– Оторопь берет, – признался я.
– Это со всяким, – заверил он. – Но не всякий решается жить в таком… настоящем. Большинство – просто люди, хотя я бы назвал их иначе. Им бы просто жить, ничего не видеть и ничего не слышать, пескари премудрые. Эти заглянут сюда, ужаснутся и поскорее сваливают в кофейни, где жуют бесконечную жвачку о форме ушей эльфов Средиземья и Средиморья.
Я кивнул в сторону темных дверей с надписью «Старая Корчма», «ОР».
– А что там?..
– А сам-то как думаешь?
– Ну, на двери в кухню или подсобки не похоже.
– Осторожный, – похвалил он. – Да, это не совсем кухни. А если и кухни, то не те, которые ожидаешь увидеть. Словом, если вдруг припечет, то ты знаешь…
– Что?
– Выход здесь один, – сказал он. Подумал, добавил: – Или вход? Прямо как задница, кому что надо.
Я проследил за его взглядом. Сердце застучало чаще. Показалось, или из-под двери, через которую вошел, бьет яркий свет? А когда я заходил в Корчму, как раз наступила черная беззвездная ночь.
– Спасибо, – сказал я, поднимаясь.
– Не спеши благодарить, – бросил он в спину, – еще не знаешь, туда ли попадешь.
Я испуганно оглянулся, но он уже звучно обнимался с двумя подсевшими за его стол гуляками, все трое шлепали один другого по спинам широкими ладонями, звук разносился такой, словно тюлени бьют ластами по воде, я заподозрил порождение океана, однако оглядываться не стал, ибо если представлю себе, что они созданы из воды, то и сам, возможно, прямо с порога выпаду в океан.
Дверь отворилась без скрипа. Я зажмурился от яркого солнечного света. Сияющее умытое солнце поднимается над белыми домами новостроек, отсюда видна лента шоссе, фонарные столбы в виде печально склонившихся стеблей с простыми цветами лампочек под жестяными абажурами. Хороший добрый мир, ласковые пушистые облака плывут по синему небу, догоняя неторопливых китов, со спины которых юркие игуанодончики стреляют из ракетных установок вслед крылатому дракону…
Я отступил, закрыл дверь, снова выглянул. Бесконечный водный мир, фиолетовое небо, единственная живность – бурые водоросли, покрывающие волны…
Следующий был вполне земным, если не считать три мелких солнца, все разноцветные, но на поверхность планеты попадают уже вполне солнечные лучи, что подтверждают школьные знания насчет сложности белого цвета.
Я открывал дверь, заглядывал, снова закрывал, так шли минуты, часы, годы, столетия, у меня отросла борода, в суставах начали откладываться соли, кости истончились, когда усталый, замученный, в очередной, наверное, уже стомиллиардный раз заглянул в дверь, готовился привычно закрыть и закрыл бы, но усталые руки подвели, а тем временем внутри радостно тренькнуло. Сердце подпрыгнуло и ударилось о нижнюю челюсть, отчего голова подпрыгнула, как у боднутого оводом коня. Я еще не понял, что случилось, а седалищный нерв заорал суетливо: давай скорее, ну быстрее же, остолоп, а то дверь закроется, ветер дунет или петля отвалится… Я непонимающе смотрел на жаркую пустыню от края и до края, вдали трепещет дивный город царя Соломона, но призрачный, основание не касается земли, в жаркий песок закапывается ящерица… а, вот он, черный камень с вырезанным уже знакомым чертиком на макушке!
Страшась, что все исчезнет, я суетливо сделал шаг вперед. Жаркий воздух опалил кожу, на плечи обрушилось яростное солнце. Палящие лучи сразу иссушили лицо, навстречу задул сухой горячий ветер, стараясь не пустить в этот мир, губы мои сразу пересохли. Страх метнулся, как испуганная птица: из-за барханов показались черные тюрбаны.
Я застыл на месте, все верно, из-за песчаных гор выезжают на жутковатых зверях звероватые всадники. Один из них вскрикнул:
– Грицко, дывись, егыптянын!
Второй всадник сказал быстро:
– Остап, Тарас, Омелько!.. Поймайте, свяжите по рукам и ногам!.. Пусть останется тута, як наша жертва ихним поганськым богам…
Всадники пришпорили коней, я повернулся и бросился мимо черного столбика. Сердце колотится как сумасшедшее, я молил всех богов, чтобы глазомер не подвел, чтоб не пробежал мимо Незримых Врат, второй раз так не повезет, я вообще-то невезучий, хоть и герой…
…с разбега влетел в темное, холодное. Ноздри ухватили знакомый запах, из темноты навстречу выпрыгнула стена и с силой ударила в лоб. Ноги подкосились, я рухнул на пол. Сердце колотится, оглянулся, дверь захлопнулась сама по себе, отрезав эту каморку от мира знойной пустыни. Руки все еще трясутся, я кое-как поднялся, пересек комнату по диагонали и толкнул дверь, ведущую в коридор.
Больнично белые плафоны дают мягкий успокаивающий свет, я перевел дыхание, ноги робко несут по коридору, вот знакомая лестница, ведущая вниз. Послышались шаги, я остолбенело смотрел на торкессу. Она поднимается в моей распахнутой на груди рубашке, на высоких каблуках, сказала мне капризно:
– Ты прав, я упала трижды… Но ты свинья, мог бы по крайней мере предупредить!
Я пролепетал:
– Но я… разве не предупредил?
– Предупредил, предупредил, – сказала она капризно. – Но ты как-то неубедительно предупредил, не находишь?.. Ладно, вернемся в постель, что-то я замерзла.
– Пойдем, – произнес я деревянным, как у гобоя, голосом, – вернемся.
Такими же деревянными ногами прошел за ней в спальню, взгляд сразу же метнулся к календарю на журнальном столике. Да что там календарь, будильник нагло и злорадно прямо в глаза говорит, что я вернулся в ту же минуту, в какую и вывалился из той двери, что на самом деле не дверь, а Дверь, а то и Блуждающие Врата. А то и не Блуждающие вовсе, что куда страшнее.
Торкесса, не дыша, пробралась на цыпочках в спальню, одеяло уже откинуто, влажные ароматные запахи пропитывают все, даже стены. Можно сослаться, что у меня от такой сверхэротичности откат в другую сторону, становлюсь умным, что значит – не до секса, умные им не занимаются, но меня все еще вздрагивает, встряхивает, дыбит шерстью на загривке и по всему телу, это не есть удобно, а внутри противно дребезжит и хлюпает.
– Знаешь, – произнесла она озабоченным голосом, – я еще не смотрела, что там наверху, похоже, чердак или мансарда… но в подвал уже заглянула.
Я ахнул:
– Ты что, дура?
– Конечно, – ответила она убежденно. – Я же красивая?
– Да еще и блондинка, – сказал я с горечью. – Правда, рыжая. Все, бомба начала тикать… Ладно, что ты там узрячила?
– Да я не спускалась, – ответила она обиженно. – Так, заглянула сверху. Посветила фонариком вниз и по сторонам… Подвал такой, что там бы подземный полигон разместить. Или стадион для скоростных гонок по Формуле-один. У меня фонарик мощный, как прожектор, но, где кончаются стены, не увидела…
Меня осыпало морозом. Больше всего на свете надо опасаться вот таких подвалов. Обширных, расположенных вдали от оживленных трасс, где-нибудь под одиноко стоящим особняком. Если спуститься в такое, то тут же напорешься на мрачных бородатых че гевар и хоттабов, грудь в пулеметных лентах, зеленая бескозырка лихо сдвинута на ухо, Надпись «Аллах акбар, так кто же против нас?», в руках гранатометы и стингеры, достающие до стратосферы.
– Хоть сухое подземелье? – спросил я безнадежным голосом.
– Почти, – ответила она. Подумав, добавила осторожно: – Только слева в темноте что-то вроде бы капает…
– Чуть-чуть?
– Да. Чуть-чуть капает, а дальше хлюпает.
– Хлюпает?
– Ну да, сперва булькает, а потом хлюпает. Смешно, как будто кто-то очень большой по болоту ходит! Такие вот звуки странные…
Я простонал сквозь зубы. Капает, это значит вместо бородачей – монстры, ожившие мертвецы, зомби, крысы с теленка, тараканы с кошек, а в довершение всего зеленая светящаяся биомасса, способная принимать любые формы, практически неуничтожимая. Даже непонятно, почему это левая часть подземелья и правая никак не сойдутся в смертельной схватке. Видимо, сперва надо победить нас двоих, а уж потом…
– Ладно, – сказал я с обреченностью в голосе, – бери, пользуйся! Терзай мое юное невинное тело, волчица хищная… то бишь волчица звездная. Растли меня, раз я такой лопух…
Она завизжала счастливо, со скоростью молнии сорвала с себя рубашку, туфли оставила, хотя, на мой взгляд, все равно перегиб, это же не на кухне у раковины, в постели эти штуки с длинными каблуками не есть острая необходимость…
Глава 7
Она выдергивала из прически все заколки, мотала головой, растрепывая волосы, никогда не думал, что у нее их так много, не водопад, а как будто днепрогэсовскую плотину прорвало, и хлынуло море красного золота… но я застыл, из дверного проема на меня смотрит Кварг, в руках пистолет, ствол направлен мне в грудь.