Поразительно: хотя герои этой притчи поменялись местами, богач по-прежнему слеп и глух к происходящему. Он все еще ждет, что Лазарь будет служить ему и носить воду. Он не просит вызволить его из ада, но недвусмысленно намекает, что Бог не дал ему и его близким достаточно информации о жизни после смерти. Комментаторы отмечали невероятную степень отрицания, склонность к обвинениям и духовную слепоту этой души, оказавшейся в аду. Кроме того, они указывали, что богачу, в отличие от Лазаря, так и не было дано имя в притче. Он назван просто «богачом», и это намек: поскольку основой его идентичности служил не Бог, а богатство, вместе с богатством он утратил всякое ощущение своего «Я».
Короче говоря, ад – просто добровольно выбранная идентичность, удаление от Бога по траектории, уходящей в бесконечность. Мы видим, как этот процесс «начинается с малого» – с пристрастия к наркотикам, алкоголю, азартным играм и порнографии. Во-первых, наблюдается распад, поскольку со временем для достижения привычных ощущений требуется все больше наркотика, а удовольствия он доставляет все меньше. Во-вторых, возникает изоляция, поскольку человек все усерднее винит других людей и обстоятельства, лишь бы оправдать собственное поведение. «Никто меня не понимает! Все ополчились против меня!» – бормочет он, постепенно наполняясь жалостью к себе и эгоцентризмом. Когда мы строим жизнь на чем угодно, кроме Бога, то, что служит нам опорой, даже если она сама по себе неплоха, порабощает нас, вызывает зависимость; превращается в необходимое условие нашего счастья. Распад личности происходит в более широких масштабах. В вечности этот распад продолжается всегда. Усиливается изоляция, отрицание, иллюзии, эгоцентризм. Утратив все смирение, мы теряем связь с реальностью. Никто и никогда не просит вызволить их из ада: сама идея рая выглядит обманом.
В своей фантазии «Расторжение брака» К. С. Льюис описывает, как автобус, полный людей из ада, приблизился к окраинам рая. Пассажиров призывают отречься от грехов, которые удерживают их в аду, но они отказываются. Льюис изображает этих людей поразительно точно: мы распознаем в них самообольщение и самовлюбленность, которые стали первыми шагами на пути к нашей зависимости[118].
Ад начинается с того, что сперва ты злишься, вечно жалуешься, всегда винишь других… но ты все еще остаешься собой. Возможно, ты даже осуждаешь себя за это и хочешь остановиться. А потом наступает день, когда ты не выдерживаешь. В тебе уже не остается тебя, чтобы осудить это настроение или даже порадоваться ему – нет ничего, кроме самой сварливости, а она продолжается, словно заведенная. Дело не в том, что Бог «посылает нас» в ад. В каждом из нас растет то, что СТАНЕТ адом, если не уничтожить его в зародыше[119].
Люди в аду несчастны, и Льюис показывает нам, почему. Мы видим, как в них беспрепятственно разгорается пламя гордыни, паранойи, жалости к себе, уверенности, что все вокруг ошибаются, что все остальные ничего не смыслят! Исчезает смирение, а вместе с ним и душевное здоровье. Они всецело и окончательно заперты в темнице собственного эгоцентризма, их гордыня неуклонно разрастается, словно облако-гриб после взрыва. А они между тем продолжают распадаться на части и винить всех, кроме себя. Это и есть настоящий ад.
Вот почему карикатурным выглядит изображение Бога, ввергающего в бездну людей, которые взывают: «Простите! Отпустите меня!» Пассажиры из адского автобуса в притче Льюиса предпочитают спасению «свободу», как они ее называют. В своем заблуждении они считают, что, прославляя Бога, они каким-то образом утратят власть и свободу, и высший, трагический парадокс заключается в том, что своим выбором они лишают себя возможности достичь величия. По словам Льюиса, ад – это «величайший памятник человеческой свободе». Как сказано в Рим 1:24, Бог «предал их… в похотях». В итоге, Бог только исполняет самые заветные желания людей, в том числе дарит им свободу от Него самого. Что может быть справедливее? Льюис пишет:
Есть только два вида людей – те, кто говорит Богу: «Да будет воля Твоя», и те, кому Бог говорит: «Да будет твоя воля». Все, кто в аду, сами его выбрали. Без этого личного выбора не было бы и ада. Ни одна душа, которая всерьез и постоянно жаждет радости, никогда не лишится ее[120].
Ад и равенство людей
Вернемся к сомневающимся журналистам на форуме фонда Пью и Рику Уоррену. Их беспокоило, что любой христианин, который верит, что некоторые люди обречены на адские муки, неизбежно считает таких людей ниже его самого, менее достойными гражданских прав. Это беспокойство выдает неверное понимание библейского учения о сущности спасения и вечных мук.
Путешествие в ад – это процесс, который может начаться с безобидной мелочи
Как указывает К. С. Льюис, путешествие в ад – это процесс, который может начаться с такой безобидной мелочи, как сварливость. Невозможно взглянуть на прихожан церкви воскресным утром, зрителей на стадионе «Янки» или в зале «Метрополитен-опера» и угадать, кто из них в конце концов попадет в рай, а кто в ад. Сегодняшний пылкий верующий может завтра стать вероотступником, а тот, кто не верует сегодня, завтра обратится в веру. Не следует принимать категоричных, окончательных решений насчет духовного состояния или участи кого бы то ни было.
Однажды после беседы о христианской вере на собрании в манхэттенской церкви ко мне подошли две женщины, слушавшие меня. Обе сообщили, что вера в вечный суд делает меня крайне ограниченным человеком. Я отозвался: «Вы считаете, что в этих религиозных вопросах я ошибаюсь, а я считаю, что ошибаетесь вы. Разве это не значит, что вы так же ограничены, как я?» Одна из женщин возразила:
«Это разные вещи. С вашей точки зрения, мы навсегда погибли! А мы про вас так не думаем. Значит, вы более ограничены, нежели мы». Я не согласился. Вот как я объяснил свою позицию.
И христианин, и секулярист верят, что эгоцентризм и жестокость имеют весьма плачевные последствия. Поскольку христиане верят в бессмертие души, они также убеждены, что нравственные и духовные ошибки наносят душе вечный вред. Либеральные миряне также верят в существование страшных нравственных и духовных ошибок, таких, как эксплуатация и угнетение. Но поскольку они не верят в жизнь после смерти, то и не считают последствия злодеяний вечными. И если христиане, в отличие от нерелигиозных людей, думают, что злодеяния имеют бесконечно более длительные последствия, значит ли это, что христиане более ограничены?
Представим себе двух человек, спорящих о природе печенья. Джек считает, что печенье – яд, а Джилл не разделяет это мнение. Джек думает, что из-за своих ошибочных представлений о печенье Джилл попадет прямиком в больницу или с ней случится что-нибудь еще похуже. А Джилл полагает, что ошибочные представления Джека о печенье не дадут ему попробовать прекрасный десерт. Является ли Джек более ограниченным человеком, чем Джилл, только потому, что он считает последствия ее ошибки более плачевными? Вряд ли с этим кто-нибудь согласится. Следовательно, христиане не могут быть более ограниченными только потому, что считают вечными последствия неверных мыслей и поступков.
«Я верю в любящего Бога»
Во время учебы в колледже, когда мне только перевалило за двадцать, я, подобно многим другим, сомневался в христианской вере, в которой был воспитан. У моих сомнений были субъективные причины. Христианство просто не казалось мне реальным с точки зрения опыта. Я не проводил время в молитве и никогда лично не общался с Богом. Кроме того, у меня возникали интеллектуальные проблемы, связанные с христианством, – все они рассматриваются по ходу рассуждений в этой книге. Одну из них мы затронем здесь.
Мне внушали беспокойство христиане, постоянно напоминающие о геенне огненной и вечных муках. Подобно многим представителям моего поколения, я верил, что если у всех религий и есть что-то общее, так это любящий Бог. Мне хотелось верить в Бога любви, который принимает людей независимо от их убеждений и привычек. Я занялся изучением других мировых религий – буддизма, индуизма, ислама, конфуцианства и иудаизма. Эти уроки до сих пор приносят мне пользу. Однако изучение других верований показало, что насчет центрального положения, которое занимает в них любящий Бог, я ошибался.
Я не нашел никаких религиозных текстов, кроме Библии, где говорилось бы, что Бог сотворил мир в любви и радости. Большинство древних языческих верований содержали идею, будто мир создан в яростных битвах между противоборствующими божествами и сверхъестественными силами. Я решил повнимательнее присмотреться к буддизму, который в то время считал лучшей религией. Но несмотря на важную роль бескорыстия и отстраненного служения другим, буддизм не подразумевал веры в Бога как личность, а любовь – действие личности.
Я не нашел никаких религиозных текстов, кроме Библии, где говорилось бы, что Бог сотворил мир в любви и радости. Большинство древних языческих верований содержали идею, будто мир создан в яростных битвах между противоборствующими божествами и сверхъестественными силами. Я решил повнимательнее присмотреться к буддизму, который в то время считал лучшей религией. Но несмотря на важную роль бескорыстия и отстраненного служения другим, буддизм не подразумевал веры в Бога как личность, а любовь – действие личности.
Мне хотелось верить в Бога любви, который принимает людей независимо от их убеждений и привычек
Позднее, после того как я стал священником, в течение нескольких лет в Филадельфии я участвовал в ежемесячных дискуссиях между христианами и мусульманами. Каждый месяц представитель церкви и представитель мечети излагали точку зрения Библии и Корана по тому или иному вопросу. Когда речь зашла о Божьей любви, разница в представлениях поразила нас. Я неоднократно слышал от приверженцев ислама, что Бог действительно любит нас, что Он милосерден и добр. Но стоило христианам заговорить о Господе как нашем супруге, о близком и личном знакомстве с Богом, о мощных излияниях Его любви в наши сердца Святым Духом, как наши друзья-мусульмане возмутились. Они заявили, что, с их точки зрения, непочтительно говорить, что ты знаком с Богом лично.
Сегодня многие скептики, с которыми мне случалось общаться, утверждают, как я когда-то, что не могут поверить в библейского Бога, который карает и судит людей, – ведь они «верят в Бога любви». И я спрашиваю: что побудило их считать, что Бог есть Любовь? Могут ли они взглянуть на жизнь в современном мире и согласиться: «Да, все это доказывает, что Бог этого мира – любящий Бог»? Могут ли они обратиться к истории и подтвердить: «Все это – свидетельства того, что Бог истории есть Бог любви»? Могут ли они обратиться к религиозным текстам всего мира и прийти к выводу, что Бог – это любящий Бог, Бог любви? Это свойство Бога никоим образом не является преобладающим в понимании основных религий. Остается признать, что источником идеи любящего Бога является сама Библия. А Библия учит нас, что Бог любви есть также Бог суда, который в конце времен приведет все сущее в мире к порядку.
Убежденность в существовании исключительно любящего Бога, который принимает всех и никого не осуждает, – впечатляющий акт веры. Доказательств этому нет не только в естественном порядке: за пределами христианства почти не существует подобных подтверждений в исторических и религиозных текстах. Чем дольше ищешь эти доказательства, тем менее оправданной выглядит сама идея.
6. Наука опровергла христианство
«При моей научной подготовке трудно, если вообще возможно, принять христианские идеи, – объяснял Томас, молодой врач-стажер азиатского происхождения. – Веря в эволюцию, я не могу примириться с библейскими донаучными представлениями о происхождении жизни».
«В Библии полно описаний чудес, – добавляет Мишель, студентка медицинского факультета. – Их просто не могло быть».
Бестселлеры Ричарда Докинза, Дэниела Деннета и Сэма Харриса наводят на мысли, что наука в целом и теория эволюции в частности сделали веру в Бога необязательной и устарелой. Широко известны слова Докинза: «Хотя атеизм мог быть логически здравым и до Дарвина, но именно Дарвин дал атеизму возможность быть рационально убедительным»[121]. В книге «Бог как иллюзия» Докинз заходит еще дальше. Он утверждает, что нельзя быть и обладателем развитого научного мышления, и при этом придерживаться религиозных убеждений: или одно, или другое. В подтверждение он указывает: в исследовании 1998 года выяснилось, что всего 7 % американских ученых из Национальной академии наук верят в персонифицированного Бога[122]. Это доказывает, что чем человек интеллектуальнее, рациональнее, ближе к научному складу ума, тем меньше он способен верить в Бога.
Прав ли Докинз? Действительно ли наука опровергла христианские убеждения? Должны ли мы выбирать между научным мышлением и верой в Бога?
Разве с научной точки зрения чудеса возможны?
Первая причина, по которой многие считают, что наука опровергла традиционную религию, заключается в том, что большинство религий подразумевают веру в чудеса, вмешательство Бога в естественный порядок вещей. Вера в чудотворное вмешательство занимает особенно важное место в христианстве. Ежегодно христиане празднуют чудо воплощения, каждое Рождество отмечают рождение Иисуса, каждую Пасху – удивительное воскресение Иисуса из мертвых. Новый Завет полон описаниями чудес, которые Иисус творил во время своего служения. Недоверие науки к Библии начинается с характерной для эпохи Просвещения убежденности в том, что чудеса невозможно примирить с современными, рациональными представлениями о мире. Вооружившись этими предпосылками, ученые обращались к Библии и заявляли: «Библейским повествованиям нельзя верить, поскольку в них содержатся описания чудес». Подразумевается, что «наука доказала: чудес не бывает»[123]. Но в этом заявлении содержится подвиг веры.
Недоверие науки к Библии начинается с эпохи Просвещения
Одно дело – заявить, что наука обеспечена всем необходимым только для того, чтобы исследовать естественные причины, и не в состоянии говорить о каких-либо других. И совсем другое – утверждать, будто наука доказала, что никаких других причин существовать не может. Джон Маккуарри пишет:
«Наука исходит из допущения, что все события, происходящие в мире, можно объяснить другими событиями… вот так имманентно и приземленно. [Следовательно]… чудеса непримиримы с нашими нынешними представлениями о науке и истории»[124].
Маккуарри совершенно справедливо утверждает, что ученый, изучающий какое-либо явление, всегда должен полагать, что у этого явления есть естественная причина, потому что с помощью подобных методов можно исследовать только естественные причины. Но совсем другое дело – утверждать, будто бы наука доказала, что причин другого рода и быть не может. Не существует экспериментальной модели, чтобы проверить утверждение: «У природного явления не может быть никаких сверхъестественных причин». Значит, это философская предпосылка, а не научное открытие. В конечном счете аргумент Маккуарри оказывается косвенным. Он утверждает, что наука по своей природе не может выявить или установить сверхъестественные причины, из чего следует, что эти причины не могут существовать.
Философ Элвин Плантинга отвечает:
Возможно, Маккуарри полагает, что само занятие наукой требует отрицания идеи (например) о Боге, воскрешающем кого-либо из мертвых… [Этот] аргумент… подобен тому, который выдвигает пьяница, ищущий потерянные ключи от машины только под уличным фонарем – на том основании, что под ним лучше видно. В сущности, пьянице можно подсказать и довод получше: поскольку ключи трудно найти в темноте, они непременно должны лежать под фонарем[125].
В утверждении «чудес не бывает» скрыта еще одна предпосылка – «Бога, который творит чудеса, быть не может». Если есть Бог Творец, в возможности чудес нет ничего нелогичного. В конце концов, если Он создал все сущее из ничего, разве Ему трудно изменить в сотворенном мире все, что Он хочет и когда хочет? Но чтобы твердо верить в то, что чудес не бывает, мы должны быть так же твердо убеждены, что и Бога нет, и это догмат веры. Существование Бога не может быть ни наглядно доказано, ни опровергнуто.
Разве наука не вступает в конфликт с христианством?
В наше время распространено мнение о том, что наука и религия ведут непрекращающуюся войну. Одна из причин этого – подача новостей в СМИ в виде сюжетов с героями и их противниками. При этом придается широкая огласка конфликтам между светскими и религиозными людьми по поводу преподавания теории эволюции в школе, исследований стволовых клеток, экстракорпорального оплодотворения, многих других сфер медицины и прочих наук. Эти битвы придают убедительность утверждениям Докинза, Харриса и всех прочих: можно либо мыслить научно и рационально, либо быть религиозным человеком.
Тонкая настройка, красота и порядок природы указывают на существование высшего Творца
За годы служения в церкви Искупителя мне довелось общаться с множеством ученых, в том числе и биологов, которые весьма настороженно относились к ортодоксальному христианству. Один молодой студент-медик сказал мне: «Библия отрицает эволюцию, которую признают наиболее образованные люди. Меня всерьез беспокоит то, что такое множество христиан из-за своей веры в Библию придерживаются такого ненаучного мышления». Его беспокойство вполне можно понять. Вот как я ему ответил.